— Ну, как… ты уже провернула с Заком то дело, которое планировала?

Ханна, Алекс и Тэра сидели на кухне за ежевечерним ритуалом: баловались сладостями.

Ханна, испуганно встрепенувшись, поглядела на Алекс.

— Так что? Дело сделано?

— Честно говоря, я бы предпочла это не обсуждать.

— Это почему же?

— Потому что… — А действительно, почему? — подумала Ханна. — Потому что…

— Потому что ты влюбилась!

— Да ну? Правда? — оживилась Тэра. — Ну-ка, ну-ка, дайте мне взглянуть. — Она подошла поближе и всмотрелась в лицо Ханны. — Хмм… совсем не обязательно, — бросила она через плечо, обращаясь к Алекс. — Возможно, всему виной внушительная порция трехслойного мороженого, съеденная ею за ланчем. В сочетании с пятью кусками торта, которые она поглотила только что.

— То есть ты считаешь, что выражение ее лица вызвано воздействием сладкого, а не воздействием мужского? — деловито уточнила Алекс.

Подружки стояли возле Ханны и обсуждали ее так, будто она была не живым человеком, а бездушной куклой. Рассмеявшись, Ханна оттолкнула их прочь.

— Убирайтесь, обе! Если вы что и обнаружите на моем лице, так только злость и раздражение. Причем на вас! Спокойной ночи!

Она выскочила из кухни и бессильно привалилась спиной к дверному косяку. Потом посмотрела на изогнутую лестницу, ведущую в верхние апартаменты.

Интересно, там ли Зак?

Впрочем, это ее совершенно не интересует.

Ах, если бы это действительно было так!

Усилием воли она заставила себя отправиться в собственную комнату. Там она некоторое время бесцельно слонялась туда-сюда, пока не раздался стук в дверь.

За дверью оказался Зак. Он был, как всегда, ослепителен, и один только взгляд на него причинял боль.

Ханна зачарованно таращилась на него некоторое время, и тут он улыбнулся ей одной из самых неотразимых своих улыбок.

— Знаешь, ты находишься под плотным наблюдением некоторых постояльцев. Сейчас они хотят узнать, сколько времени у меня займет прорыв к тебе в номер. Ты подрываешь мою репутацию.

— Тебе нельзя входить, — возразила она. — Я могу совершить какую-нибудь непристойность, например броситься на тебя.

Он вымученно улыбнулся.

— Я уверен, что сегодня сполна остудил твои чувства, так что моя добродетель в безопасности.

Не в силах сдержать улыбку при этих словах, Ханна отступила в сторону, давая ему дорогу.

— Тогда входи. На свой страх и риск, разумеется.

— Разумеется. — Он шагнул мимо нее в комнату, потом обернулся и встретился с ней взглядом. — Я отказался от своей комнаты.

— Что? Как ты сказал?

— Гостиница переполнена. Я видел, как Тэра внизу, за конторкой, рвет и мечет, не поспевая управляться.

— Ох, бедняжка! Пойду ей помогу.

— Ты уже отработала двойную смену. Она справится. Но я отказался от комнаты и… — Он снова улыбнулся, на этот раз трогательно-неуверенной улыбкой. — Твоя кушетка еще свободна?

— Моя кушетка?.. — переспросила Ханна, прищурившись. — Нет!

— Нет?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я могу потерять бдительность, посмотрю тебе в глаза и растаю, черт возьми! А в следующую минуту непременно произойдет… сам знаешь что. Но, клянусь, мое сердце просто не выдержит этого!

— А если я хочу, чтобы ты растаяла? — Он сделал к ней шаг. — Что, если я много думал над этим и решил: какая бы причина ни свела нас прошлой ночью, я все равно рад, что так случилось? — Зак приблизился еще на шаг, и сердце у Ханны забилось, как пойманная рыбка. — Что, если я скажу: пусть это произойдет еще? — Зак преодолел последний разделявший их отрезок. — А потом еще?

Теперь он стоял к ней почти вплотную, на лице читалось напряжение.

— Что, если я решил: Лос-Анджелес совсем не так уж далеко и нам, несмотря ни на что, стоит пройти этот путь до конца?

Ханна в испуге покачала головой.

— Ты что, наглотался морской воды во время серфинга?

— Знаю, ты мне не веришь, — понимающе кивнул он. — Проклятие, да мне и самому с трудом верится. Я готов дать тебе столько времени на обдумывание, сколько захочешь.

— У тебя впереди только несколько дней.

— Вовсе не обязательно.

Она метнула на него настороженный и подозрительный взгляд.

— Не понимаю, о чем ты. Я думала, ты не хочешь оставлять здесь незавершенных дел.

В ее голосе Зак безошибочно уловил боль и, с той же несомненностью, почувствовал себя виноватым.

— Ханна, послушай…

— Нет-нет, тебе не требуется ничего объяснять. Твоя работа и жизненный уклад не оставляют места для сложных и запутанных положений. Я потому так легко отнеслась ко всему, что всегда это понимала. Правда, действительность оказалась жестче. Я… я испытала к тебе нечто большее, чем просто вожделение, и это меня до смерти пугает. Нельзя допустить, чтобы это повторилось.

Еще недавно Зак тоже так думал. Но сейчас от одной только подобной мысли он начинал чувствовать опустошенность.

Полную, мертвящую, разрушительную опустошенность.

— Возможно, для окончательного восстановления мне будет мало нескольких дней.

Она смотрела на него широко открытыми, настороженными глазами.

— Но ты же любишь свою работу.

— Да. Но работа, в случае чего, могла бы и подождать.

— Не делай этого! Не смей делать ничего такого ради меня!

— Почему непременно ради тебя? Быть может, для нас обоих.

— Нет! — В голосе ее зазвенела паника. — Потому что ты все равно, в конце концов уедешь, и тогда будет еще хуже, гораздо хуже! Поэтому, пожалуйста, перестань, перестань смотреть на меня так, будто ты действительно ко мне неравнодушен! Хорошо?

— А если я вообще не стану смотреть? — Он коснулся Ханны, провел по ее рукам, до плеч и обратно. Пальцы их переплелись. Медленно Зак притянул ее к себе и сжал в объятии, безрассудно жадном и опустошительном. Потом уткнулся лицом в нежную, трогательно-беззащитную точку на шее, где-то под ухом. — Вот, я на тебя не смотрю. Так лучше?

У нее не было ни воли, ни сил его оттолкнуть.

— Хорошо. Оставайся. — Пожав плечами, будто ей все равно, девушка повернулась и ушла к себе в комнату.

Там она села на кровать и уставилась на затворенную дверь. Ее сердце и ум никак не могли прийти к согласию относительно человека по ту сторону двери.

Через несколько часов Зака разбудили глухие рыдания, доносившиеся из-за двери спальни. За рыданиями последовал глухой стук. Толком не проснувшись, Зак соскочил с дивана, бросился в спальню и брякнулся на колени перед скорчившейся у кровати бесформенной массой.

— Ханна! — (Девушка неистово билась на полу, в темноте, завернутая в упавшее вместе с ней одеяло.) — Стой, погоди, я здесь, я сейчас тебе помогу! — Потребовалось всего несколько секунд, чтобы освободить ее, но после этого она, к удивлению Зака, вскочила на ноги.

Комната освещалась лишь тусклым сиянием луны, но Зак готов был поклясться, что Ханна яростно сверкает глазами и грудь ее вздымается от гнева.

— Ханна, что с тобой?

Зак щелкнул выключателем, и в следующую секунду пожалел об этом. Ханне явно приснился кошмарный сон. Рубашка у нее насквозь промокла и прилипла к телу, кожа на свету влажно блестела. Она обхватила себя поперек туловища, одновременно разя Зака уничтожающим взглядом.

— Ты! — только и выговорила она.

— Да, я. — Он все еще стоял на коленях. — Плохой сон приснился?

— Нет, не плохой! — Она откинула с лица волосы и перевела дух. Потом, продолжая сердито сверкать глазами, пронеслась мимо Зака. Дверь ванной с шумом захлопнулась, Зак вздрогнул.

— Ханна, ты что?

— Ты спишь голым! — донеслось из-за двери.

Да, действительно. Он и не подумал об этом, когда пулей помчался к ней, боясь, что случилось что-то серьезное.

— Я принимаю душ! — крикнула она сердито. — Холодный!

Теперь до него дошло, и польщенный Зак негромко рассмеялся низким, глуховатым смешком.

— Ага! Тебе приснился эротический сон. Про меня.

— Еще чего! Даже не думай вбивать это себе в голову. — Ее слова перекрыл шум воды.

Молодой человек с довольным видом уставился на закрытую дверь. О, он будет вбивать это себе в голову, и еще как!

Она по-прежнему его хочет!

Вскочив на ноги, Зак приблизился к двери ванной и негромко постучал.

Ответа не было.

Правда, она не потребовала: «Уходи!» Зак потеребил дверную ручку, которая вдруг легко повернулась под его рукой.

Она не заперла дверь!

Зак озадаченно помедлил и в конце концов расценил это как приглашение.

Ханна сказала неправду. Вода была горячей, очень горячей, и, стоя под острыми, упругими струями, она старалась привести в порядок спутанные мысли.

Но — увы! — безуспешно.

Горячий душ, бьющий по ее холодному, как ледышка, телу, изгонял из него озноб, согревал и размягчал, пока Ханна не почувствовала расслабленность, лень и негу. Руки привычно двигались, растирая тело, и постепенно Ханна начала ощущать себя как-то по-другому, становилась какой-то другой. Нескромной, что ли. Сексуальной. Ощутила вожделение. Будь проклят этот человек! Теперь она больше не могла думать ни о чем другом — только о том, как бы заняться с ним любовью.

А любовь с Заком — это было что-то невообразимое, потрясающее! В любви он был пылок, неукротим… и еще… о!., вопиюще, до неприличия сладострастен. Но при этом — что еще важнее! — несмотря на весь пыл страсти, они были близки и на каком-то ином, более глубоком уровне.

В этой плотской страсти участвовали душа и сердце.

Вздохнув, Ханна сильнее включила воду и закрыла глаза.

Душа и сердце.

Наверное, в этом вся беда.

Она услышала, как открылась дверь ванной, и в тот же миг занавеска отъехала в сторону.

— Это не холодный душ, — произнес Зак.

Ханна взвизгнула и попыталась было закрыться руками, но он уже шагнул к ней под душ, навис над ней, уперев руки в кафельную стену, тесня ее своим телом, своим пронизывающим взглядом, своим низким парализующим голосом.

— Прикажи мне уйти, и я уйду сию же минуту. Но только смотри мне в глаза, когда будешь это говорить, тогда я поверю. Потому что сейчас я знаю: мы должны быть вместе — до тех пор, пока вместе нам хорошо.

— Как ты сказал? Ты уверен, что…

— Что ты нужна мне! — ответил он. — А я нужен тебе!

— Нет, не то, другое! — помотала она головой, заставив себя встретиться с ним взглядом. — Насчет того, что мы должны быть вместе.

— Ты слышала. — Он придвинулся ближе, тесня ее сильнее, большой и сильный, полный несказанной мужественности. Как это случилось, что ее чувства к нему стали такими безмерными? Когда и почему?

Должно быть, он заметил написанный на ее лице страх.

— Ты не должна меня бояться, — прошептал он, ласково отводя с ее лица пряди намокших волос и нежно гладя ее по спине. — На этот раз я не сделаю тебе больно.

Он намекал на утраченную Ханной девственность.

— Мне не было больно.

Глаза у него блеснули.

— Нет?

— Нет, — прошептала она.

Их окутывал поднимающийся от воды пар, все казалось нереальным, призрачным, и Ханна чувствовала, как природные инстинкты берут верх, вступают в свои права. Тело ее затрепетало и выгнулось дугой навстречу Заку.

Зак наклонился и прильнул к ней губами в медленном, чувственном поцелуе. Она с готовностью отозвалась, изливая в ответ все, чем полнилась ее душа, и Зак не удержал стона. Он надавил сильнее, и поцелуй сделался еще настойчивее — грубым, яростным, необузданным. Ханна почувствовала, как сильные, чуть шершавые руки Зака движутся вверх по ее бедрам, почувствовала, как он затрепетал, добравшись до ее ягодиц, как его ладони ласкают ее тело.

Он поднял к ней лицо, на лице была написана глухая, всепоглощающая страсть.

— Я не могу перестать думать о тебе, о твоем смехе, твоем голосе, тво… обо всем. И хочу, чтобы ты чувствовала то же самое.

— Я чувствую то же самое, — прошептала она в ответ.

Он смотрел на нее несколько долгих секунд, в течение которых сердце ее билось сильными, болезненными рывками, судорожно вздрагивая в груди. Потом склонился к ней и поцеловал, наклонился ниже и захватил губами ее сосок, вынуждая Ханну беззвучно вскрикнуть и выгнуться всем телом. Зак шевельнулся, накрывая загрубелой ладонью другую ее грудь. И когда его рука двинулась ниже, через ее трепетно вздрагивающий живот, она едва это выдержала.

— Так нравится? А, Ханна? — Он приостановил свое волшебное воздействие, и она непроизвольно жалобно заскулила.

— Да, — выдавила она из себя. — Но только…

— Только что?

— В прошлый раз было темно.

— Но ты уже не раз видела меня в таком виде.

— Но… ты-то меня не видел.

— Я хочу тебя видеть, — сладострастно промычал он. — Я хочу видеть, как заливается краской твое тело, как затвердевают соски… как ты начинаешь трепетать, хватая ртом воздух, и смотришь на меня затуманенным от страсти взглядом. Ты доводишь меня до исступления, до сумасбродства, до полной распущенности, и я хочу видеть тебя всю.

Он уже опять прикасался к ней — легкие, воздушные прикосновения. Не в силах сдержаться, противостоять порыву, она вся скорчилась под его рукой, как от боли. Он сильнее прижался к ней, раздвигая ей ноги, которые обхватили его бедра. У Ханны закружилась голова.

— Зак…

— Я знаю. Знаю… А!

Он стал входить в нее — медленно, дюйм за дюймом, давая возможность телу Ханны приспособиться к его телу, усиливая ее лихорадочный жар, и наслаждение, и неистовую жажду. Вместе с глубоким поцелуем, он проник в нее до конца.

— О, детка! — прошептал он и вошел еще раз.

И в этом была такая мощь… такая грубая первобытность… и такое совершенство!

Ханна яростно и упоенно раскачивалась вместе с ним, вкладывая в этот необыкновенный миг все, чем давно полнилось ее существо. Она твердо знала: до этого момента она никогда по-настоящему не жила.

Вот она почувствовала его нетерпеливое содрогание, его жадный стон и одновременно внутри себя — мощную и гордую волну власти. Неужели это она смогла укротить этого сильного человека, сделать его слабым от вожделения?

— Давай же, со мной, скорее, — торопил он, сжимая ей бедра и перехватывая ее поудобнее. — Ханна… давай… сейчас… Я не могу больше сдерживаться…

Но это было уже неважно.

Ее чувства, ее разум, ее тело взорвались в сладчайшем, в самом безумном и диком наслаждении, какое только можно было измыслить, и из груди сам собой вырвался крик.

Это продолжалось еще и еще, до бесконечности, и Ханне показалось, что она сейчас не удержится и упадет, но Зак удержал ее, даже когда его собственный крик присоединился к ее крику, а тело принялось содрогаться в конвульсиях.