По истечении трех недель Толстяка СПИХНУЛИ из Божьего Дома в окрестную городскую больницу, которую он назвал «Гора Святого Нигде». Он оставался моим резидентом каждую третью ночь, на дежурствах, но новый резидент, женщина по имени Джо, чей папа только что разбился насмерть, спрыгнув с моста, будет работать в отделениях. Как и многие врачи, Джо оказалась жертвой собственного успеха. Худая, невысокая и жилистая, прямая и жесткая, подростком она игнорировала попытки матери вывести ее в свет и вместо этого изучала биологию, вскрывая крыс вместо посещения званых вечеров. Она стала жертвой успеха, разобравшись со своим братцем, когда ее приняли в Рэдклиф, а его, по футбольной стипендии, в какую-то пивную помойку на Среднем Западе, где он и был тромбонистом в парадном оркестре. Ее академические успехи улучшались во время колледжа: она была принята в ЛМИ, едва достигнув половой зрелости. Ее успех притормозился, да и то лишь слегка, святым, как Америка, материнским нервным срывом, который и превратил в конце концов ее папашу в мертвую желеобразную массу. Этот срыв улучшил ее медицинские достижения, как будто, выполнив идеальное обследование прямой кишки, она могла нащупать психологическую опухоль своей семьи. И вот, Джо появилась в Божьем Доме и стала наиболее безжалостным в конкуренции резидентом.

Впервые появившись, она стояла перед нами, ноги расставлены, руки в боки, как капитан корабля и сказала: «Добро пожаловать на борт». Было ясно, что она очень сильно отличается от Толстяка и станет угрозой всему тому, чему мы от него научились. Невысокая строгая женщина с коротко стриженными волосами, волевой челюстью и темными кругами под глазами, она была одета в белую юбку и блузку, а на ее поясе в специальной кобуре находилась записная книжка толщиной в два дюйма, куда она собственноручно переписала три тысячи страниц «Принципов лечения внутренних болезней». То, что не сохранилось в памяти, можно было найти на ее бедре. Она говорила странным, лишенным чувств, монотонным голосом. Она не принимала абстрактных понятий. У нее не было чувства юмора. «Простите, что я не появилась раньше, — заявила она Чаку, Потсу, мне и трем студентам ЛМИ в первый день. — Но у меня были обстоятельства личного характера».

— Да, мы слышали, — вежливо сказал Потс. — Как оно сейчас?

— Все в порядке. Такие ситуации бывают. Я принимаю это спокойно. Я рада вернуться к работе и выбросить все это из головы. Я знаю, что вы работали с Толстяком, но у меня свой подход. Делайте то, что я скажу и все пройдет прекрасно. Я веду отделение безо всяких поблажек. Никакого срезания углов, отложенных решений. Ну что, банда, начнем обход. Привезите тележку с историями болезни, ну же.

Обрадованный Потерянный Леви поскакал за тележкой.

— С Толстяком, — сказал я, — мы сидели на обходе. Это было приятно и эффективно.

— И было раздолбайством. Я осматриваю всех пациентов ежедневно. Без исключения. Скоро вы узнаете, что в медицине, чем больше делаешь, тем лучше лечишь. Я делаю все, что можно. Это отнимает время, но оно того стоит. И, кстати, это значит, что обход будет начинаться раньше. В шесть тридцать. Поняли? Прекрасно. Я придерживаюсь очень строгих правил. Никаких поблажек. Я интересуюсь кардиологией в качестве продолжения карьеры. Я получила стипендию Института здравоохранения на следующий год. Мы будем аускультировать множество сердец. Но, послушайте, если у вас есть вопросы или сомнения, я хочу о них знать! Все честно! Ну, что, банда, за работу!

***

Для нас с Чаком было абсолютным нонсенсом появляться в Доме на час раньше, чем мы появлялись до этого. Мы плелись за Джо, которая переходила из палаты в палату с целеустремленностью, понятной только фанатику-карьеристу, тому, кто постоянно живет в страхе, что какой-то хитрый выскочка, вдруг, по стечению обстоятельств или в приступе гениальности, достигнет большего. Пока мы перекатывали тележку от палаты к палате всех сорока пяти пациентов отделения, которых Джо осматривала с ног до головы, расстреливая нас информацией из записной книжки, объясняя каждому из тернов то, что они по ее мнению, сделали неправильно, во мне росло чувство протеста. Как мы могли выжить с ней? Она шла наперекор всему, что мы узнали от Толстяка. Она заработает нас до смерти!

Мы дошли до палаты Анны О. Просмотрев записи, Джо пошла внутрь, чтобы осмотреть Анну и, несмотря на отбойные молотки Крыла Зока, сконцентрировалась на прослушивании сердца. Пока Джо слушала, пальпировала и прощупывала, Анна становилась все более и более беспокойной и кричала:

РУУУДДДЛ РУУУДДЛ РУУУУУУУУУДЛ

Закончив, Джо спросило, что было основой Анниного лечения. Вспомнив ЗАКОНЫ Толстяка, я сказал: «РАЗМЕЩЕНИЕ».

— ЧТО?!

— «РАЗМЕЩЕНИЕ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ».

— Кто тебя этому научил?

— Толстяк.

— Чушь собачья, — сказала Джо. — Эта женщина страдает серьезным старческим слабоумием. Она не знает ни имени, ни местонахождения, ни времени, все, что она говорит это «РУУУУДДЛ», у нее недержание. Существует несколько излечимых причин слабоумия, одной из которых является операбельная опухоль мозга. Мы собираемся полностью все проверить. Сейчас я тебе про это все расскажу.

Джо выстрелила длинной лекцией о слабоумии, изобиловавшей нейро-анатомическими подробностями, что заставило меня вспомнить историю, которую я слышал про нее и экзамен по анатомии в ЛМИ. Экзамен был практически несдаваем, средний бал сорок два, а Джо набрала девяносто девять. Вопрос, на котором она завалилась, был «Идентифицируйте круг Полджи», что на самом деле было вопросом с подковыркой, так как обозначенным кругом являлся перекресток с круговым движением напротив общаги ЛМИ. Ее лекция была в тему, полной, понятной. Она закончила с таким видом, как будто только что удачно покакала.

— Начни с назначения тестов, — приказала Джо, — мы проверим все. Абсолютно все. Никто не скажет, что мы не доработали.

— Но Толстяк сказал, что слабоумие для Анны — норма.

— Слабоумие никогда не является нормой, — отрезала Джо. — Никогда.

— Может, и нет, — ответил я, — но Толстяк сказал, что лучший способ ее лечения — не делать ничего, не считая безумных усилий в поиске койки в богадельне.

— Я всегда что-то делаю. Я — доктор! Я предоставляю лечение!

— Толстяк говорит, что для гомеров ничего не делать и есть лечение. Сделай что-то и она ухудшится. Как Потс, давший Ине Губер физраствор. Она от этого так и не отправилась.

— И ты ему поверил? — спросила Джо.

— Не знаю, но с Анной это работало.

— Послушай теперь меня, умник, — сказала Джо с угрозой. — Первое: Толстяк — псих. Второе: если не веришь мне, спроси у кого угодно. Третье: именно поэтому ему не разрешалось начинать с новыми тернами. Четвертое: я капитан корабля и я предоставляю лечение, которое к твоему сведению не является ничего не деланием, но деланием всего. Понял?!

— Типа того. Но Толстяк сказал, что худшее...

— Стоп! Я не хочу это слышать. Проведи все исследования для выявления излечимых причин слабоумия: спинномозговая пункция, сканирование мозга, анализы крови, рентген черепа. Сделай все это, и, если результаты отрицательны, мы подумаем о РАЗМЕЩЕНИИ. Кошмар! Ну все, банда, поехали к следующему.

Мы прошли через Рокитанского, Софи, Ину в футбольном шлеме, который Джо сняла, несчастного доктора Сандерса и остальных. У каждого Джо находила ранее незамеченное заболевание сердца, ее особый интерес. Мы дошли до палаты Желтого Человека на пересечении нашего отделения и отделения шесть северного крыла. Хотя он и не был нашим пациентом, Джо решила его осмотреть. Закончив, она обратилась к Потсу:

— Я слышала об этом пациенте. Быстротекущий некротизирующий гепатит. Смертельный, если не заметить в ранней стадии и не начать стероиды. Разрешите мне рассказать вам об этом.

Она разразилась лекцией о болезни, наплевав на выражение боли на лице Потса. Она закончила и сказала, что сделает копии статей и ссылок для нас и отправилась на обход с Рыбой и Легго. Каким-то образом она умудрилось вогнать нас всех в тоску. Что-то осталось в воздухе, что-то тяжелое серое сжимающее, несущее нас к краю моста и вниз.

— Да уж, это, конечно не Толстяк, — заметил Чак.

— Я уже тоскую по нему, — ответил я.

— Такое ощущение, что про Желтого Человека знают все, — вздохнул Потс.

— Ты думаешь, что я должен провести все тесты на Анне О.?

— Кажется, старик, у тебя нет особого выбора.

— Толстяк никогда не ошибался, ни разу.

— Я не думаю, что кто-то еще настолько изучил этих гомеров, — добавил Чак, — Чувак был крут с ними, будь крут, старик, будь крут.

***

Движимый ужасом что-то пропустить и быть преследуемым этим, как Потс Желтым Человеком, первую неделю с Джо я делал все, что она говорила. Я назначал все исследования, которые мог придумать на всех своих пациентах и заносил все в истории. С помощью Джо, я даже давал ссылки на источник. Вскоре истории стали сиять. Слерперы, вроде Рыбы и Легго посмотрели на сияющие ЛАТАНЫЕ истории и их лица освещались сияющими улыбками. ПОДЛАТАВ историю, ты автоматически ЛАТАЕШЬ Слерперов. Но не только это. Вскоре я заметил, что чем больше назначается тестов, тем больше происходит осложнений, пациенты дольше остаются в Доме, а Частники получают больше денег. ПОДЛАТАВ историю, ты тут же становишься другом Частников. Джо была права: делаешь больше, начальство довольно сильнее.

Подстава была с пациентами, особенно с гомерами. С ведением гомеров Джо была абсолютно неправа. Чем больше я делал, тем хуже им становилось. До появления Джо Анна О. сохраняла идеальный баланс электролитов и все системы органов работали настолько хорошо, насколько модель 1878 года могла работать. Включая, по моему убеждению, и мозг, так как я считал слабоумие безопасной гаванью, в которой машина спасалась в забвении от мыслей о собственном распаде. Почти готовая к СПИХИВАНИЮ обратно в Еврейский Дом Неизлечимых, за душный август, получая здесь рентген, а там пункцию, Анна ухудшилась, серьезно ухудшилась. Под стрессом исследования причин слабоумия все системы органов начали накрываться на манер домино: контраст для сканирования мозга повредил почки, а исследование почек перегрузило сердце, а лекарство для сердца вызвало непрекращающуюся рвоту, которая разбалансировала все минералы в угрожающей жизни манере, что, в свою очередь, ухудшило слабоумие и, в то же время, сделало ее кандидаткой на кишечный пробег, очистка для которого окончательно ее обезводила и добила ее измученные почки, что привело к инфекции, необходимости гемодиализа и всем возможным осложнениям этих осложнений. Мы оба устали, а она еще и стала смертельно больной. Как и Желтый Человек, она прошла стадию судорог, как пойманная на крючок рыба, а потом перешла в еще более ужасное состояние, когда она лежала совершенно неподвижно, возможно, умирая. Мне стало грустно, так как к тому времени я успел к ней привязаться. Я не знал, что с ней делать. Я проводил кучу времени, сидя рядом с ней в раздумьях. Толстяк продолжал дежурить вместе со мной каждую третью ночь и, однажды, разыскивая меня для ужина, он нашел меня, сидящим у постели Анны, наблюдающим ее умирание.

— Что ты, черт возьми, делаешь, — спросил он.

Я рассказал.

— Она же уже собиралась обратно в Еврейский Дом, что случилось? Подожди, не говори мне, я сам угадаю. Джо решила докопаться до сути ее слабоумия, так?

— Правильно. Похоже, что она умирает

— Она умрет только в одном случае, если ты убьешь ее всеми назначениями, которые придумала Джо.

— Но что я могу сделать? Джо постоянно меня контролирует.

— Элементарно. Ничего не делай, но скрывай это от Джо.

— Как это скрывай?

— Продолжай тестирование в чисто иллюзорном виде и ЛАТАЙ историю воображаемыми результатами воображаемых тестов, Анна вернется в свое нормальное слабоумное состояние, тестирование покажет необратимость ее слабоумия, все счастливы. Ничего более.

— Не уверен, что это этично.

— А ты думаешь этично убить гомерессу своими тестами?

На это я не мог ничего ответить.

— Ну вот и план лечения. Пойдем поедим.

Во время ужина я попросил Толстяка рассказать о Джо. Он погрустнел и сказал, что у Джо тяжелая депрессия. Он считал , что у нее, как и у Рыбы, и у Легго, и многих других Слерперов, великолепные знания без тени здравого смысла. Они все смотрели на болезнь, как на страшного монстра, которого надо было запереть в клетку тестов и дифференциальных диагнозов. Все, что нужно — небольшое нечеловеческое усилие и все поправятся. Джо посвятила всю жизнь этому усилию и у нее ни на что больше не оставалось сил. Вся ее жизнь, по словам Толстяка, была медициной:

— Очень грустно, и все об этом знают. Джо готовилась к этому моменту, к работе старшим резидентом в отделениях, весь прошлый год, и вот он настал, и она делает все, чтобы превратить это в свой бенефис. Ей нужны эти несчастные пациенты для заполнения пустоты собственной жизни, и она сидит здесь до ночи и приходит по своим выходным. Она никому не нужна, за исключением тех случаев, когда она думает, что нужна тернам или пациентам, которым она на самом деле не нужна, так как она полнейшая катастрофа, когда дело доходит до практической медицины и человеческого отношения. Лучшим лечением для Анны О. будет обнаружение очков, пропавших в больнице. Джо нужно заняться наукой, но она понимает, что если уйдет, это только подтвердит то, что все давно знают, она неспособна ладить с людьми.

— Ты просто сексист, — сказал я, думая о Бэрри.

— Я? — искренне удивился Толстяк. — Почему?

— Ты говоришь, что женщины вроде Джо — плохие доктора, потому что они женщины.

— Нет. Я говорю, что женщины вроде Джо становятся паршивыми людьми, когда идут во врачи, как и многие мужчины. Эта специальность — болезнь сама по себе. Независимо от пола. Она может подавить нас, любого из нас и точно задавила Джо. И это ужасно. Ты бы видел ее квартиру. Там как будто никто не живет. Она там поселилась год назад, но до сих пор не вытащила стерео-систему из коробок.

Нас накрыло грустью подавленной жизни Джо, каждый осмыслял это, пока, наконец, Толстяк вновь не начал улыбаться и сказал:

— Говорил ли я тебе о своей мечте, Изобретении?

— Нет.

— Анальное Зеркало Доктора Юнга: Великое Американское Медицинское Изобретение.

— Анальное Зеркало Доктора Юнга? Что это может быть?

— Помнишь, во время института, на занятиях гастроэнтерологии они советовали нам осмотреть собственный анус с помощью маленького зеркала?

— Да.

— У тебя получилось?

— Нет.

— Конечно нет. Это невозможно. Но теперь, с помощью Доктора Юнга, каждый сможет осмотреть свой анус в комфорте и тишине своего дома.

— Так что же это такое? — вопросил я, втягиваясь в игру.

Он показал мне, что это было. На салфетке он нарисовал сложную систему двух взаимно отражающих зеркал и большой фокусирующей линзы, спаянных между собой планками из нержавеющей стали. Он нарисовал путь и преломление луча света на пути от жопы к глазам и обратно, раскрасив это всеми цветами радуги и добавив сложные выкладки и графики. Закончив, он сказал:

— Знаешь, сколько американцев испытывают боль при дефекации и видят кровь в стуле? Миллионы.

— Почему только американцы, — сказал я, веселясь. — Почему не весь мир?

— Именно. Одна проблема — перевод. Миллионы у нас, миллиарды по всему миру. Анус вызывает любопытство у всего человечества. Все хотят его увидеть, но никто не может. Как черная Африка в предмиссионерскую эпоху. Конго человеческого тела.

Волосы у меня на затылке зашевелились, когда я сообразил, что, возможно, он серьезен:

— Ты ведь шутишь?

Толстяк не ответил.

— Это самая идиотская идея, которую я слышал!

— Ничего подобного. И, к тому же, о новых изобретениях всегда так говорят. Это, как эти, вагинальные зеркала, которыми пользуются гинекологи всего мира. Кстати, ты можешь настроить анальное зеркало и дать возможность женщинам ознакомиться со своими интимными частями. Это универсальное устройство. УЗНАЙ СВОЮ ЖОПУ. — Расставив руки, изображая плакат или наклейку на бампер, Толстяк продикламировал: — «ЗАДНИЦЫ ПРЕКРАСНЫ. ОСВОБОДИТЕ ЗАДНИЦЫ». Потенциал для человечества, да и в финансовом плане, огромен. Бооольшиие деееньгиии.

— Это же дикость.

— Именно поэтому это будут покупать.

— Это же шутка? Ты же не построил анальное зеркало, правда?

Толстяк сидел с отсутствующим видом.

Растерянный, я сказал: «Да ладно, Толстяк, перестань». И я умолял сказать мне правду. Это было настолько невероятно, что могло оказаться правдой. Я подумал, что было нереальным в Америке? Джек Руби разносящий живот Ли Харви Освальду в прямом эфире, коричневые бумажные пакеты с наличкой, которые заносили в вице-президентский кабинет Спиро Агню. Я был неправ, очень неправ, не признавая реальность абсурда.

— Давай, Толстяк! Скажи, наконец, ты всерьез или опять издеваешься?

— Издеваюсь?! — казалось, он вышел из транса и, собравшись, сказал: — Конечно, я не всерьез. Никто же не задумает всерьез такое сумасшедшее нечто. Только, Баш, запомни про Анну и других гомеров: ЛАТАЙ истории и прячь это от Джо. Увидимся.

***

Я попытался. Я решил оставить Анну О. в покое и приложить все усилия, чтобы ничего с ней не делать. Зависнув на грани смерти, Анна держалась только на принципе ПЕРВОГО ЗАКОНА: «ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ». Наконец-то, проходя мимо ее палаты, я услышал здоровый слабоумный РУУУДДЛ и мое сердце перевернулось от радости, и я понял, что с Анной все было в порядке и, что я научно обосновал правоту Толстяка, и, что ничего не делать для гомеров, на самом деле, для них — все и чем больше я ничего для них не делал, тем им делалось лучше, так что я решил, что отныне я буду не делать ничего для них сильнее, чем любой другой интерн Божьего Дома. Теперь мне осталось найти способ скрыть это от Джо.

Пока что было неясно, как ортодоксальный подход к медицине, проповедуемый Джо, сработает на тех, кто по мнению Толстяка может умереть, на молодых. Вонючее и душное лето продолжалось и выматывало нас, Америка купалась в новостях, принесенных мелким бюрократом по имени Батерфилд, который рассказал, что Никсон был настолько опьянен своим президенством, что установил звукозаписывающию аппаратуру, чтобы сохранить каждое бессмертное президентское слово, которое, используя какие-то новые правила, он отчаянно пытался превратить в исключительные полномочия, чтобы спастись от Сирика и Кокса.

Мы с Чаком сдались фанатизму Джо в ведении неизлечимых молодых, разрешив ей показать нам, как делать все, что можно для негомеризированных умирающих пациентов. Целый день мы болтались за ней, используя ее как живой учебник, а так как она не доверяла нам ни в чем, мы использовали ее для особо неприятных процедур вроде ручной раскупорки кишечника.

Я рассказал Чаку и Потсу об анализе Толстяка в отношении Джо, так что мы старались вести себя прилично и порой обращались с ней, как с готовым рухнуть карточным домиком. Мы прятали от нее все наши безобразия, включая ничегонеделание для гомеров. Я проживал долгие скучные повторяющиеся дни с Джо, сохраняя Толстяка живым внутри себя, а каждую третью ночь мы все так же вместе дежурили. Я помнил то, что он сказал о себе: «Я говорю то, что любой док закапывает вглубь, и оно точит их изнутри».

Я изучал Джо и видел симптомы язвы у нее, большой язвы у Рыбы и гигантской — у Легго. Я чувствовал присутствие Толстяка постоянно, почти осязаемо, где-то на границе моего взгляда.

У меня был Толстяк, а Чак оставался самодостаточным, что позволило нам переживать все, что было даже хуже гомеров, но у Потса не было никого и ему было очень хреново. Продолжая убиваться из-за того, что он не рассказал Толстяку об изменении печеночных ферментов у Желтого Человека, Потс не утаивал ничего от Джо. А так как его дежурства совпадали с Джо, его дни не отличались от его ночей, и он продолжал делать все возможное для всех сорока пяти пациентов, каждый день.

Даже если бы Потс и хотел оставить в покое гомера-другого, он бы не смог утаить это от Джо, так как в своем недоверии, Джо большей частью забрала ведение пациентов Потса на себя. Как готовый на все студент-отличник, Джо сидела всю ночь, писала длинные дискуссии с ссылками на источники в историях «потрясающих случаев», каждый ПИК, и крик гомера, и вопрос медсестры, отражавшиеся от кафельных стен отделения, позволяли ей чувствовать себя нужной, а жизнь полной смысла: то, чего у нее не было вне Божьего Дома.

Потсу было еще хуже. Благодаря агрессивному подходу Джо к гомерам, им становилось хуже и их невозможно было СПИХНУТЬ, а те, кто умирал молодым, все равно умирали, лишь дольше, и количество пациентов Потса росло, и из сорока пяти пациентов, он вел двадцать пять.

Подход Джо к работе означал, что во время своих дежурств он не спал ни минуты, а днем он вынужден был работать дольше и тяжелее. Мы с Чаком, оба свободные, когда Потс дежурил, становились все лучшими и лучшими друзьями, а Потс становился все более тихим и замкнутым. Его жена, пробивающаяся через свою хирургическую интернатуру в ЛБЧ, где она дежурила через день, практически исчезла из его жизни. Мы смотрели на погружающегося Потса и, чем глубже он погружался, тем менее реальной представлялась возможность его вытащить. Даже его пес начал чахнуть.

***

Во время августовской грозы Желтый Человек начал кричать, но, по выражению лица Потса, казалось, что это его печень кричит, разрываемая болезнью. По случайному стечению обстоятельств, еще одна патология печени попала к Потсу: Лазарус был уборщиком среднего возраста, который сделал не очень хороший выбор пожизненной ночной работы, что позволяло ему тихо и незаметно для остальных уничтожать свою печень дешевым алкоголем.

Его болезнь не была чем-то особенным. Это был классический цирроз печени на кончике бутылки, обернутой в коричневый бумажный пакет, который можно найти на любом углу мира. Лазарус должен был умереть и прилагал всевозможные усилия, чтобы это сделать. Но на его пути были Джо и Потс. Вначале их усилия казались героическими, но вскоре, даже по меркам Божьего Дома, превратились в легендарные. Иногда мы с Чаком пытались подбодрить Потса, объясняя, что цирроз, как бы грустно это ни было, неизлечим.

— Да, — сказал Потс. — Долбанная печень, она все время до меня добирается.

— Почему бы тебе не позволить ему умереть? — спросил я.

— Джо сказала, что он выживет.

— Выживет, если вырастит новую печень, — сказал Чак.

— Джо сказала, что я должен сделать абсолютно все возможное.

— А ты сам этого хочешь? — спросил я.

— Нет, цирроз неизлечим и, к тому же, я расскажу тебе кое-что: последний раз придя в сознание, Лазарус сказал мне, что хочет умереть. Он был в агонии, он умолял меня дать ему умереть. Последнее пищеводное кровотечение, когда он тонул в крови, напугало его до смерти. Я хотел бы дать ему умереть, но я боюсь сказать Джо о б этом.

— Старик, ты слышал, что она сказала, она хочет знать о наших проблемах.

— Ты прав, — сказал Потс. — Она сказала, что все в открытую. Я скажу ей, что не хочу больше тянуть Лазаруса.

Подумав, что Джо перейдет на Желтого Человека, я посоветовал:

— Не говори ей. Она порвет тебя в клочья.

— Она хочет услышать, — сказал Потс. — Она сказала, что хочет знать.

— Ничего она не хочет знать. Поверь.

— Она хочет услышать!

— Нет. Скажи ей об этом и она порвет тебя в клочья.

Потс сказал ей, что он не думает, что они приняли правильное решение, продолжая тащить Лазаруса, не давая ему умереть, и Джо разнесла его в клочья. Как пример его провала она привела Желтого Человека.