На следующий день Митя навёл справки о Нормандских островах, позвонил Рёнэ и заказал билет до Сент-Хелиера через Лондон на 8 мая. Чего он хотел – он и сам не знал. Подспудно Митя размышлял о комиссии. В его понимании он должен был определиться с процентами за услугу. Он как бы запускал процесс ценообразования в лабораторных условиях. Лаборатория представляла собой не что иное, как потерянную любовь Наташи Рёнэ к своей стране. Другое дело – захочет ли Наташа покупать её. Вот и посмотрю, что к чему, надеялся Митя. Он строил планы, хотя в целом и понимал, что планы эти довольно иллюзорны.

Неужели он и в самом деле надеялся изменить мир? И да, и нет. С учётом накопленной боли мир казался ему сплошным недоразумением, но если разобраться, не так уж он и сложен – давнее соперничество любви и практичности. Образно мир можно было представить в виде многоэтажного дома. Его практичностью являлся фундамент с коммуникациями в подвале, а любовью – этажи.

Итак, чтобы дом не завалился, размышлял Митя, нужен или крепкий фундамент, или меньше любви. Билеты и виза обошлись ему в 1120 евро, и это были его последние деньги. Надо было что-то предпринимать. Или укреплять фундамент, или перестать заниматься любовью, что непросто, да и не хотелось уступать практичности. Именно поэтому, возвращаясь в среду с работы, он купил в «Библио-Глобусе» «Как это было» Джулиана Барнса и теперь допоздна перечитывал её, выключив «Эхо», «Сетивизор», да и сам отключившись от мусора.

Книжка увлекала его. Самый смешной любовный треугольник, думал Митя и одновременно радовался за писателя – тот и вправду повеселился от души. После его занудных «Писем из Лондона» и «Лимонного пирога» «Как это было» читалась легко и живо. Митя то и дело смеялся про себя или даже хохотал, устроившись на кухне в своей квартире на первом этаже неподалёку от «Бауманской».

До вылета оставалась неделя. Он привёл в порядок офисные бумаги, учёл последние Джонины артефакты и скачал с Lib.ru продолжение любовной истории Барнса под названием «Любовь и так далее». Продолжение написано спустя девять лет, что добавляло интриги, но не это главное – будет что почитать в дороге, решил Митя.

В «Библиотеке Машкова» он наконец-то заглянул в раздел Лумиты Андерсон. Джони несколько раз ссылался на неё в своих дневниках и представлял её как переводчицу его текстов «на нормальный язык». Но никакой переводчицей Лумита не была. Митя сразу же понял по её рассказам, что за Лу работал всё тот же Джони. Джони Фарагут, только ранний. Ещё не обезумевший от Vi, хоть уже и узнаваемый – со своей метафорой и со своим стилем. Что у Джони действительно не отнять – так это стиль. Он мог писать о чём угодно, а подчас и совершенную бессмыслицу, но стильно.

Раздел Лу Андерсон содержал с десяток рассказов и комментарии к ним, явно составленные самим Джони. Иначе говоря, Джони занимался псевдолитературной мастурбацией. Занимался с энтузиазмом и не без удовольствия. Редкие чужие комментарии он оставлял без ответа. Он явно пренебрегал чужим мнением, и не зря: большей частью ему писали сексуально озабоченные недоумки, клюнув на симпатичную и не лишённую ума молодую писательницу.

Разве что «Шипящий звук». Это эссе было написано примерно за неделю до теракта на Дубровке, будто Лу Андерсон всё знала наперёд. «Газ как газ, – пишет она в заключительной части. – Газ выходил с шипящим звуком. Этот звук доносился отовсюду – стоило лишь прислушаться». И дальше: «Чего-чего, а газа здесь хватит на всех».

Интересна также тема ПРЕДОПРЕДЕЛЁННОСТИ. Лумита то и дело возвращалась к ней, как будто и сама хотела предопределиться, но никак. Митя даже выписал себе на бумажку одно стихотворение. Вот оно.

Захаров отчётливо представил себе и этот трамвай, и проводку, и мокрое днище. Он бы тоже не стал ничего предпринимать. Впрочем, и ждать не стал бы – убрался бы поскорей, и дело с концом.

Между тем наступили «Безумные дни». Растяжки с этой надписью который год уже появлялись на майские праздники и означали скидки. Скидки на всё и по любому поводу. Особенно брали за душу скидки на 9 Мая: «65-летию Великой Победы – 65 наименований товаров по сниженным ценам». Или вот ещё: «70 лет Победы. Трофеи из Берлина. Безумные скидки на продукцию немецких производителей». С годами мало что изменилось. Всё те же трофеи – как будто они и были главным достижением безвинно убитых на той войне.

Ему бы только пережить Первомай, думал Митя, а «Великую Победу» он встретит уже на Джерси, где никому и дела нет ни до русских трофеев, ни до их победы. Что касается его соотечественников, то за время после окончания Второй мировой войны они так и не поняли главного: гордиться победой мало. Что толку гордиться победой? Митя словно вопрошал у них: «А что ещё вы умеете?» Но нет, они ничего больше не умели.

Нет так нет. В субботу, накануне вылета, Митя лёг пораньше, а в воскресенье спозаранку отправился в Домодедово. Он едва успел. Как раз объявили посадку на рейс «Трансаэро» до Лондона. В аэропорту слышалась музыка. Перед таможней он попил кофе в «Старбаксе» и купил пачку красного «Мальборо». В кафе играли Snow Patrol – Джони ставил их то и дело в своей студии – и сидели две проститутки. Как ни в чём не бывало, те ели салат из помидоров и тихо переговаривались. Хорошие люди, подумал Митя, простые и доступные, как «Первый канал». Snow Patrol тем временем добрались до середины своей Run, что предвещало, не иначе как торжество радости. Добрый знак – как для Мити, так и для самих Snow Patrol, не говоря уже о проститутках. На лётном поле Захарова поджидал аэробус А380. Словно пингвин на льдине, он устремил свой фюзеляж на Запад. На Запад, а куда ещё, в самом деле? Все птицы летят на запад, повинуясь генетическому стремлению к свободе. Это вам не трофеи из Берлина.

Поднявшись в небо, самолёт, казалось, завис в облаках. Белоснежные облака окутывали лайнер. Внизу оставалась Россия, но и тут кому как. По Мите, так это была скорей топология. В своём роде карта. О территории нечего было и думать. Всё, что касалось реальности, здесь напоминало абсурд, а о будущем и думать не хотелось.

Не хотелось, но пришлось. Его будущим была Наташа Рёнэ. Хорошо хотя бы, что Митя застал её в «Прекрасном мире». Впрочем, они хоть и знали друг друга, но почти не общались. В отличие от Лу Андерсон она была вполне реальна, и Митя надеялся, что от неё будет толк. Джони называл её «Мышью». Эта надпись и до сих пор виднелась на стене в Джониной студии слева от фотографического стола на уровне глаз: «Mouse, окт. 2010». Уму непостижимо, удивлялся Митя, прошло шесть лет, а до надписи никому и дела не было. Тут как с кладбищем – никому и в голову не придёт волноваться над чужим надгробием. Если, конечно, это надгробие не имеет подоплёки популярности. Взять, к примеру, могилу Владимира Высоцкого, этого певца свободы и всеобщего любимца. Как же он надоел. Митя то и дело слышал его у пьяного соседа за стенкой, в маршрутном такси, в «газели» с надписью «Главмусор», у складских этажом выше, да и где бы то ни было. К надгробию артиста стояла очередь, а он лишь ухмылялся. В сущности, Владимир Высоцкий осуществил давнюю русскую мечту: он жил как хотел и не ведал страха. Впрочем, и войну ведь выиграли бандиты, не сомневался Митя. Глядя на их потомков, он давно уже ничему не удивлялся. В войнах всегда побеждают бандиты. Давняя русская мечта постепенно сбывалась. Какая тут, к чёрту, буржуазная демократия, не унимался он.В своём офисе Наташа Рёнэ тоже имела дело с бандитами, но в отличие от Владимира Высоцкого песен не пела и всеобщей любимицей не была. Коллеги ненавидели её лютой ненавистью, а она лишь терпеливо объясняла им свои права, за что и поплатилась. Надпись «Mouse, окт. 2010» крепко засела в Митиной голове. Вот и стой теперь над чужим надгробием, ругался он. Зато фотография Рёнэ в Джониной студии хоть и пожелтела от времени – с неё будто лился свет. Наташа улыбалась, вскинув руки и заглядывая вам в душу. Символ поруганной чести. Будь жив ещё Владимир Высоцкий, он, несомненно, был бы на стороне единороссов, чего никогда не скажешь о безвестной Рёнэ. Ну и кто у нас тут герой?Непростые размышления. По сути, Митя летел куда глаза глядят – лишь бы подальше от пошлости. Пошлость вообще отвратительна, а русский шансон в особенности.Наташа Рёнэ на дух не переносила русский шансон, хотя потеряла в войне и дедушку, и прадедушку, который бежал на своих лыжах непонятно куда и не понятно зачем. Вероятно, он бежал в светлое будущее, а прибежал в 2016-й, и его здесь никто не ждал. Как выяснилось, в «Прекрасный мир» Наташу устроила Хьюлет. Не то чтобы Мануилова дружила с Рёнэ, но хорошо понимала её. К тому же у Джони сломался трамвай. Этот трамвай давно уже никуда не ехал, и Хью знала об этом не понаслышке.Примечательной особенностью Джони (читай – Лу Андерсон) была его вера в предопределённость. Слепая, но, как казалось Мите, вполне обоснованная. Фотограф чувствовал, как легко ему с Хьюлет, перенёс эту лёгкость на Рёнэ и не ошибся. Оглядевшись на новом месте и поняв, что к чему, она вскоре приняла его сторону, а затем и пошла дальше. «Бесславные ублюдки», – отбивалась она от коллег, и те умолкали. Хотя бы на время, но и это можно было считать достижением. Покой для приличного человека создаёт иллюзию достойной жизни. Вот Наташа и добивалась этого достоинства – и для себя, и для остальных.

Приземлившись в Лондоне, Митя поспешил в город, но вскоре вернулся – в аэропорту было лучше. Здесь больше цели, подумал он. Прагматичной, конструктивной (пусть бы даже и мелкой) цели, что существенно облегчало жизнь. Митя заранее прошёл регистрацию, съел гамбургер, выпил чашку капучино и устроился у окна с видом на взлётную полосу. Перелётом в Джерси занимались British Airways. На этот раз он полетит на боинге. Не то чтобы пингвин, но тоже птица – гораздо более эффектная, надо сказать, и не менее свободная. Словом, Boeing 737 нравился ему больше, чем аэробус. В зале ожидания было прохладно и немноголюдно. Люди почти не говорили, а если и говорили, то в основном по-французски или вообще непонятно на чём. Вероятно, это и были арабы, о которых он начитался в своё время у Мишеля Уэльбека; да у кого только не начитался. И всё же, хоть эти арабы и вели себя довольно заносчиво, Митя не испытывал к ним неприязни. Честно говоря, он уже насмотрелся в Москве и на таджиков с узбеками, и на грузин с чеченцами – все они были ничуть не опаснее русских. Люди как люди – не всё ли равно, кому попадёшься под руку. Митя даже завидовал им – они казались ему более непосредственными, что ли. Не говоря уже о жизнерадостности. Бодрости духа им было не занимать, хоть они и натерпелись на своём Востоке будь здоров.Взять хотя бы того Махмуда, что сидел в двух рядах от него и молился. Как пить дать, Махмуд летел на Джерси к кому-нибудь из братьев и теперь обращался к Аллаху в ожидании рейса, а Аллах и рад был. Он внимательно выслушивал мусульманские молитвы, учитывал их в своей ведомости, но ничего не обещал. В этом смысле Аллах мало чем отличался от Иисуса Христа. Впрочем, как и от Будды – ещё одного «всебезразличного» бога, как сказал бы Курт Воннегут.Махмуд, таким образом, вполне заслуживал сочувствия. Как, к слову сказать, и Джони, его «Мученики за демократию», Наташа Рёнэ, Митя Захаров да и всё человечество с инопланетянами.

С такими мыслями Митя и прилетел в Джерси – этот рай посреди водной глади. Пролив Ла-Манш с высоты походил на бескрайнее море. В дороге он почитал «Любовь и так далее», попил шотландского виски, а когда объявили посадку, то и вовсе размечтался. Роман оставлял странное ощущение веселья и печали одновременно. Любовный треугольник жил своей жизнью, но роли в нём явно менялись. Иначе говоря, брак, производимый этим треугольником, несмотря на время и житейские неурядицы, оставался всё таким же востребованным. Этот брак было и жаль, и нет. Писатель явно беспокоился о нас. Он как бы говорил нам: видите, сколько здесь счастья – всем достанется. Любовь у Барнса переходила из рук в руки, и никто не чурался этого секонд-хенда. Более того, любовь, бывшая в употреблении, была крайне актуальной: Стюарт мечтал о ней, Оливер уже имел её и теперь переосмысливал, а Джилиан и вовсе было всё равно, кто её любит, – лишь бы любовь эта была в гармонии с практичностью. Возвращаясь к устройству мира – дом, о котором мечтала Джилиан, должен был иметь и прочный фундамент, и как можно больше этажей.«Нормандские острова, – прочёл он на сайте туристической компании “Нева”, – рай земной, где не побывать русскому человеку даже как-то и непростительно». Бравурный и одновременно пошлый тон «Невы» был хорошо знаком Мите. Он пару раз звонил им и в общем не строил иллюзий: телефонистки «Невы» особо не заморачивались. Чуть что, они отсылали вас к своему порталу. На сайте же Митя терялся. Он не знал, как отличить новые туры от старых, свежие расписания от прошлогодних, какие у них тут цены да и вообще – чему тут верить, а чему нет. Про «Неву» Митя узнал лет десять назад из передачи «Куда подальше». «Куда подальше» была ещё одной программой «Эха Москвы» про поездки за рубеж. Непотопляемая, надо сказать, программа. Но дело не в этом. Даже исходя из фотографий Нормандские острова и, в частности, остров Джерси производили чарующее впечатление.Остров Джерси размером 14×8 км является крупнейшим из Нормандских островов. Его население составляет около 100 тысяч человек. Центральный город Сент-Хелиер – с аэропортом и морским вокзалом. Имеется паромное сообщение как с Британией (к примеру, с Портсмутом), так и с Францией (Шербур). Разница во времени с Москвой – минус 3. Наиболее развиты на Джерси скотоводство и рыбная ловля. «Остров Джерси, – с удовольствием сообщал сайт Jersey Island, – хранит верность английской короне». Ещё бы не хранил, думал Митя. В своё время нормандцы брали Англию, а герцог Нормандии Вильгельм стал даже её королём Уильямом I. Сегодня же благодаря Великобритании остров оставался независимым – со своим парламентом, языком, деньгами и офшором.Что касается Сент-Хелиера, город получил название от местного святого, который жил и проповедовал здесь в VI веке. Соответственно, приходская церковь являлась главной достопримечательностью города. Далее шли здание Парламента на Королевской площади и Центральный рынок, открытый в 1882 году. Население Сент-Хелиера приближалось к 30 тысячам. Город и теперь считается экономическим центром острова.

Так что и без Рёнэ здесь было на что посмотреть. Как и договаривались, она поджидала Митю в суши-баре на Stone Street. Камни и в самом деле здесь были повсюду, а скалистые берега точь-в-точь походили на юго-восточный Крым в описании Максимилиана Волошина. Тот ещё тип – безумно талантливый, но трусоватый, как и большинство художников при советской власти, да и в путинской России тоже. – А что вы хотели? – сказала Рёнэ. – Храбрых людей поубивали ещё в красный террор. У Джони есть интересное эссе о Волошине, не читали?Нет, Митя не читал. Если только не брать во внимание две или три смешные зарисовки с участием знаменитого литератора. Джони не раз бывал в Коктебеле и нет-нет, а что-нибудь и сочинял про старика с палкой. Этот памятник и до сих пор, если верить Интернету, стоял у дома-музея Максимилиана Волошина.– Дадите почитать?– Дам, – ответила Наташа.На ней были узкие джинсы и яркая футболка с надписью Dogs (собаки) поверх фотографии кабинета министров РФ. Все эти министры являлись действующими персонажами современной России, и Митя горько усмехнулся. На нём и самом была футболка с надписью Sheep (овцы) с карикатурным изображением лидеров протестного движения. Впрочем, большинство из них уже были мертвы или сидели по тюрьмам: основательно и надолго.– А у меня тут тоже кое-что есть для вас.Рёнэ насторожилась. Она и вправду была похожа на мышь. Митя же был кот. Кот словно пробирался между прилавков и озирался. Он пробирался и озирался: а не потеряла ли Рёнэ ещё какую-нибудь любовь?– Вы же не хотите возвращаться на родину? – спросил кот.Нет, мышь не хотела. Того, чего она хотела, нигде не было. Рёнэ вообще родилась в Украине и к сегодняшнему дню сменила уже не одно гражданство. Так что её родиной был весь мир. Не станет же она возвращаться к собакам, в самом деле? Собаки тем часом поглядывали с её футболки на Митиных овец и благодушно улыбались. Впрочем, улыбались они до поры до времени. Сами посудите – в друзьях у собак по-прежнему оставались лишь самые что ни на есть диктаторские режимы: Иран, Венесуэла, Северная Корея, Белоруссия ну и, конечно же, Китай. На Китай-то собаки и делали ставку. Удивительное дело – в КНР продолжительность жизни падала в той же степени, в которой рос ВВП. Этот всеобъемлющий валовой продукт и был самой лакомой костью русских собак.По правде говоря, не только русских. Даже, казалось бы, благовоспитанные американские псы – и те облизывались. Облизывались и европейские породы – пусть и сдержанно, но всё же. Так что потерь у Рёнэ хватало. В сущности, она потеряла всякое мало-мальски возвышенное представление о жизни.Взять хотя бы историю с Андерсом Брейвиком, расстрелявшим молодёжный лагерь Норвежской рабочей партии летом 2011-го. К слову сказать, этот Брейвик и сам прошёл школу молодёжного крыла так называемой Партии прогресса. Наташа Рёнэ как раз жила в то время неподалёку от Осло, но потрясло её другое: никто и не собирался говорить об истинных причинах трагедии. Складывалось впечатление, что никто ничего не понимал. Или понимал, но тщательно скрывал, думала Рёнэ. Ей-то как раз всё было ясно. Она и сама расстреляла бы лагерь «нашистов» на Селигере, не будь у неё святой веры в добродетель.Тут будто сошлись два несчастья: политические партии по всему миру создавали свои молодёжные подразделения, а обыватели даже не замечали опасности. «Норвежский стрелок», может, и первый, но не последний, не сомневалась Наташа. Несмотря на неизбежные жертвы, политики и дальше будут одурачивать молодых людей под предлогом заботы о них, а в реальности готовя послушный электорат. Что по ней – так нечего объединять подростков по политическому принципу, это преступно. Нечего вообще объединять их. Дайте им объективные знания о природе человека и общества, а дальше – сами. Пусть думают и работают над собой сами. Да кто ж послушает Рёнэ. Будучи эмигранткой со стажем, она бегала из страны в страну в поисках справедливости, но нигде не находила её.После теракта Рёнэ как никогда нуждалась в поддержке, но не истеричной (какой мерзавец этот Брейвик!), а хотя бы отчасти умной и рассудительной. Она написала Джони, но тот лишь развёл руками. «Все они хороши», – ответил он. По сути, Рёнэ искала русского храбреца, а поскольку храбрецов в России не осталось, она купила Фридриха Ницше и теперь зачитывалась его «Волей к власти». Как выяснилось, ради этой «власти» человек способен на всё. Он с лёгкостью эксплуатирует и детей, и саму идею демократии, включая буржуазную демократию.– Так что вы там привезли? – спросила Наташа.Что он привёз? Да ничего особенного: письмо от Хьюлет в розовом конверте, несколько Джониных репродукций из галереи «Интерпола» и «Вывоз мусора» – последний Джонин рассказ, переплетённый в виде миниатюрной мусорной корзины. К рассказу прилагалась и иллюстрация. Митя с любовью распечатал её в формате 10×15 и вставил в самодельную рамку из сучьев орехового дерева с креплением для гвоздя.– Рамка ручной работы, – сказал Митя и засмущался. Рамка была изготовлена в примитивистском стиле, но не умышленно, а как вышло. Вот Митя и зарделся краской. – Последние Джонины репродукции, – продолжал он. – Катя Мануилова отыскала их в Интернете. В настоящий момент Джони находится в розыске по подозрению в экстремизме, – Митя подхватил квадратик форели и поднёс его ко рту. – Вам нравится на Джерси?Да, Рёнэ нравилось.– Кто у них только не экстремист, – сказала она. – Спасибо за картину.Впрочем, картину она уже видела и хорошо изучила её. Джони как-то прислал этот «Мусор» по электронной почте, а вот рассказ она не читала. Картина же содержала всевозможные продукты цивилизации, соединённые в единую композицию. Честно говоря, картина впечатляла. События в ней происходили одновременно на улице Гиляровского в Москве, на Грантчестерском лугу в Великобритании и, наконец, в космосе. На переднем плане были изображены две американские машины с автомобильной свалки, за ними помойка, фасад здания в Банном переулке и мёртвый узбек с метлой. В воздухе летала строительная пыль. Там же светилась радостью Вика Россохина в синем платье, валялась тележка из супермаркета и подпрыгивали от возбуждения счастливые покупатели у «Золотого Вавилона». Люди в ярких одеждах размахивали пакетами и вскидывали руки, словно в фашистском приветствии.Как ни странно, там не было ни одного контейнера и ни одной мусорной корзины. Мусор будто уносило в космос. Предметы приподнимались над поверхностью земли и отправлялись в долгий полёт длиною в жизнь. Первое, что бросалось в глаза, – синее платье в белый горох. Вика стояла на капоте старого «бьюика» и, по всему видно, едва удерживалась там. Она отвела назад руки, выпрямилась, задрала голову и словно всем своим существом устремилась в небо. Платье у Вики просвечивало. Вместо трусов у неё был белый пояс с подвесками, а на ногах чёрные кроссовки «Адидас».Нет, Наташа не читала Джониных записей, но он и не предлагал. Разве что много рассказывал всего. С выражением и будто играл по ролям. У Джони вообще был артистический талант, засмеялась Рёнэ, но он стеснялся его, что и понятно – Джони недолюбливал себя. Ему всегда, как он говорил, не везло со взаимностью. Все его любовные отношения заканчивались быстро, не успев и начаться. В этом всё дело.Относительно картины. Наташа довольно часто смотрела её на компьютере, и всякий раз находила что-нибудь новое. К примеру, она не сразу разглядела там своего кролика. В реальности это был отчаявшийся и утративший всякую надежду, кролик. Рёнэ битый час фотографировала его в своем сарае, а тот не давался. «Не давался и не давался, – рассказывала она Мите, – и всё же дался». Наташа прислала фотографию Джони, и вот теперь кролик занял своё достойное место. Он находился в левой части картины посреди помойки, как раз под табличкой «Гиляровского, 76». Животное выглядело отвратительно. Кролик застыл и теперь смотрел на вас своими ненавистными глазами, будто презирал весь мир и вопрошал: «ЗАЧЕМ?»Зачем, в самом деле? Кролик, выросший в неволе, годится лишь на еду. Вероятно, этим всё и объяснялось.

Доев салат из морепродуктов, Митя уставился в окно. Остров со скалистыми берегами и офшором всё больше походил на импрессионистскую живопись художника Моне. Моне и сам не знал, в чём тут дело. Он просто писал, что видел. Детали были размыты, но в целом картина представляла собой потерянный рай. Продай этот рай, думал Митя, и прибыли не избежать. Ночь они провели за беседой в Наташином доме с видом на залив Сент-Обин. Это место особенно славилось рыбной ловлей. Здесь можно было словить и карпа, и лосося, и даже лососёвую акулу, если верить местным старожилам. История острова уходила в глубь веков – что ж тут удивляться? Но никто и не удивлялся. С историей шутки плохи. Мало ли что ловили нормандцы в средневековую смуту.Весь следующий день Рёнэ водила его по острову. Они посетили гавань, Королевскую площадь и краеведческий музей. В гавани бились волны и стоял запах водорослей. Проплывающие по небу облака несли воду Атлантики. Впрочем, и Ла-Манш был частью Атлантики – вместе с её омарами, акульим плавником и устрицами. Мите вдруг захотелось устриц. Самых что ни на есть атлантических устриц со свежими овощами. Они по-быстрому осмотрели замок Елизаветы (1594) и поспешили на Виктория-роуд в паб с национальной кухней. Джерси как раз и славился своими устрицами и свежими овощами. Добавим к этому местный картофель. Рёнэ то и дело напоминала о нём, как будто этот картофель и был истинным её успокоением.Лишь только они зашли в кафе, задул ветер, а там и дождь застучал по крыше. Что «Грабли», подумал Захаров, не переставая размышлять о своём опыте с комиссией за услугу. Услуга продать остров – вот заветная мечта любого риэлтора. Митя же и был этим универсальным продавцом потерянной любви. В сущности, он мог бы продать что угодно, лишь бы вернуть утраченное. Этот сектор был ему по душе и казался наиболее перспективным.Тем не менее размер процентов до сих пор оставался интригой. Интригой, но интригой вполне разрешимой. Интригой конкретного опыта, рыночной интригой и потому сохраняющейся лишь до первой сделки.– Вам понравился Джонин рассказ? – спросил он.Понравился – не то слово. Ведь это был трогательный рассказ о всеобъемлющем по сути горе, где в главной роли была как раз Рёнэ. Наташа Рёнэ – эмигрантка со стажем, потерявшая, что только возможно, а наутро и думать переставшая о несчастье. Наташа Рёнэ, мечтавшая до сих пор лишь о местном картофеле ранней весною и вдруг рассмеявшаяся в пабе на Виктория-роуд, как будто и вправду от её мусора и следа не осталось. Образно говоря, вместе с Митей к Рёнэ приехал межгалактический мусоровоз. Мусоровоз, не мешкая, собрал весь мусор и подчистую захоронил его в бескрайнем космосе здравомыслия.– Значит, я не зря приехал?– Не зря, – ответила Рёнэ.Она будто слетала в другую галактику. Её заворожили Магеллановы Облака, а узнав, как обстоят там дела, Наташа приободрилась.

Выйдя из паба, они осмотрели Королевскую площадь с памятником Георгу II. Этот Георг был третьим королём Великобритании, коронованным в 1727 году, и последним из Британских королей, кто непосредственно участвовал в боевых действиях. Подумать только – были же короли как короли. Митя и на секунду не мог представить кого-нибудь из современных президентов или пусть бы даже военного министра, идущих в атаку вместе со своими солдатами. Он не мог даже представить солдата, который представил бы себе такое. Все эти современные короли боялись даже своих, не говоря уже о чужих.