… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … голова возбужденной тетеньки:

Страшная катастрофа в Зеленой зоне – две машины, несущиеся на предельной скорости, врезались лоб в лоб. Черный джип Cherokee и «Лада» девятой модели. Вместо автомобилей на месте происшествия остались груды металлолома. Подоспевшие к месту катастрофы полицейские, к своему удивлению, не обнаружили никого из пострадавших, ни одной жертвы, ни пятнышка крови, ничего, напоминающего о водителях или пассажирах!.. Высказывают версию о пришельцах. У нас теперь так – что ни произойдет – все сваливается на злоумышленников, явившихся из космоса…

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …..

Григорий Бут

Федя бежит по каменистым вершинам гор, на нем балахон, как у Свободы на картине Делакруа, и даже грудь так же приоткрыта, только под ногами не баррикады, хотя горы чем-то схожи с баррикадами какой-то своей неопрятностью. Со всех сторон к нему слетаются черные руки, точнее – только ладони, похожие на надутые резиновые перчатки, они не задевают его, летят мимо, а он замечает, что тело его приобретает пышные женские формы, приоткрытая грудь теперь неприлично колышется, бедра грузно трясутся; и он смотрит на бегущую женщину уже со стороны, ведь он не может быть этой женщиной; она все увеличивается в объемах и ростом своим становится пугающе велика, куда девались грациозность и легкость бега; да она просто уродлива, какая-то громадная деревенская девка со щеками и задницей…

Бут висит между небом и землей. Его выбросили из вертолета на скалы Волжского Утеса. Он повис в метрах десяти от прибрежных камней. Вокруг райские места. Хотя люди добрались до рая. В этом потерянном раю мечутся души грешников в виде обезумевших НЛО…

Давыдов напевает вполголоса: зачарованный, околдованный, в поле с ветром кем-то обвенчанный… Речная вода застыла у берега, превратившись в зеркало. Бут в этом зеркале выглядит более реальным, чем Бут, повисший в воздухе. Более уместным внизу, в воде, вроде как плывет, растопырив руки и приоткрыв рот. Более настоящим. Впрочем, и в обычной жизни не всегда понимаешь, где настоящее.

Можно зацепить Бута веревкой, думает Зиновий, и оттащить в сторону, но это рискованно, может кончиться членовредительством. Выбора нет – надо заняться вопросом амортизации.

Обдумывая этот вопрос, он делает движение всем телом и тут же замечает, как дергается отражение Бута в гладкой воде. Тощий Гриша кажется ему толстым нетерпеливым Тимуром. Давыдов слегка качает головой, и толстяк в воде открывает рот и взмахивает рукой. Вся страна превратится в самокатчиков. Нет, лучше уж Бут. Хотя чем же лучше? Хороших президентов не бывает. Так что…

Он не додумывает до конца, что означает это так что, отворачивается от призрачного Анти-Бута-Мосолапова и приступает к реализации намеченного плана. На тележке, прицепленной к велосипеду, он начинает возить из соседнего поселка всякое старое барахло – матрасы, подушки, пустые картонные коробки и детские мягкие игрушки. Делает несколько рейсов. Сооружает под Бутом высокий курган, собирает прибрежный мусор – пластиковые коробки и бутылки, огрызки пенопласта и поролона. Он просто очищает планету от мусора. У него впереди целая вечность. А начало положено здесь – у высокого волжского утеса. Возможно, где-то далеко в этот момент еще кто-то падает с неба. Он еще успеет и туда. Так что статус Бута не имеет значения.

Да, он не сможет один очистить планету и за тысячу лет, но все-таки когда человек один, он силен, ему никто не мешает, он сам по себе. Может быть, никто не будет больше ходить по этой планете эту тысячу лет. Но если вдруг кто-то появится – пусть хоть и один-единственный, – он обнаружит планету чистой, хотя бы местами, хотя бы там, где кого-то выбросили из вертолета.

Он спускается к реке, идет по песку. Стеклянная гладь воды опустела – не видно ни Тимура Мосолапова, ни Григория Бута. Давыдов разувается и осторожно входит в воду. Вода будто масло принимает его, обжимая ноги и не растекаясь.

А в это время из-за гор появляется громадная девка со щеками и задницей. Мона Лиза Анаконда. Она взбирается на утес, останавливается под Бутом, поднимает свою корявую лапу и пальцами тянется к зависшему в воздухе Грише. Вот незадача, думает, сидя перед своим аквариумом, Федя, надо ее устранить, как бы не натворила чего. Почему все в мире стоит, а она движется? Ага, Мона Лиза еще слишком маленькая…

Едва Мона Лиза прикасается к Буту, тишина резко опрокидывается – отваливается невидимый затык, и поток звуков хлещет наружу! Зашуршало! Загудело! Зачирикало! Замурлыкало! С небес нисходит пронзительный скрежет и чей-то глубокий вздох. Ушей Давыдова достигает настойчивый писк из кармана. Он достает проснувшуюся дуреху и видит на дисплее пляску кроваво-пожарных букв. XY vs XN. Xлам Yдаленных против Xлама Nаделенных. Где Y ≠ N. Схватка завершилась…

Ожившие волны с грохотом обрушиваются на скалы, сильный порыв ветра подхватывает мусор, разложенный прямо под Бутом, раскидывает картонные коробки, поднимает в воздух поролон и пенопласт. Бут срывается с невидимого крючка и падает в ладонь великанши в грязном сарафане с нестираемой надписью Kiss me, Гриша.

Из смятого картонного ящика вываливаются старые елочные игрушки: картонные зайцы, русалки, олени, поделки из папье-маше, серпантин, конфетти, хлопушки. Приоткрывается ядерный чемоданчик, брошенный Зиной рядом с велосипедом, оттуда выскакивает пепельно-серая крыса Рита, задирает вверх голову, и в следующий миг уже карабкается по сарафану, все выше и выше, навстречу своему повелителю…

Мона Лиза чуть встряхивает бывшего президента России, словно очищая от пыли, делает гигантский шаг, ступает в реку, усаживает Бута на палубу плывущей мимо утеса длинной самоходной баржи, похожей на пенал, набитый утилем – картонными коробками и старыми автомобилями, отправленными на переплавку. Гриша соскакивает с гигантской ладони и резво бежит по палубе, вдоль ряда ржавых Жигулей, дергая ручки, и наконец забивается в какой-то фургон. А по руке Моны Лизы, будто по гигантскому мосту, за Бутом несется серый комочек – миниатюрная крыса. Мона страшным голосом визжит при виде этой козявки. Сухогруз вторит ей тревожным гудком.

Зиновий швыряет вслед Буту ядерный чемоданчик. Затем снова спускается к воде и долго моет руки, будто чемоданчик набит был собачьим дерьмом.

А над рекой появляются боевые вертолеты, слышна пулеметная стрельба. Мона Лиза машет в воздухе руками, пытаясь сбить винтокрылую пакость, но вертолеты расходятся в стороны, один за другим, прямо в развороте выпускают в Мону Лизу Анаконду по ракете.

Большая баба вздрагивает, откидывается, минуту стоит, пошатываясь, словно раздумывая о своей горестной судьбе, и, взмахнув руками, всем своим гигантским телом обрушивается в воду. Поднимается огромная волна, вместе с серпантином, картонными зайцами и слониками она накрывает дачные домики…

На месте, где только что стояла Мона, среди всплывших вверх брюхом рыбок качается на волнах чемоданчик…

Нажми на паузу, дружок!

Миша Павлов

Тарелки оживают, начинают вибрировать, раздуваться, принимают какие-то немыслимые формы – морских ежей, мухоморов, жирных гусениц. У некоторых по бокам появляются светящиеся выемки в обрамлении горящих красным пламенем гребешков, у других – что-то вроде банановых гроздей и пучков острых игл. Переливаясь всеми цветами радуги, тарелки медленно сближаются. Павлов ощущает тошноту. Выпитая перед полетом кока-кола просится наружу.

Тарелки сближаются в каком-то фантастическом танце, набрасываются друг на друга, производя движения, недвусмысленно свидетельствующие о том, что вся эта летающая военная техника занялась групповым сексом. Господи, мама годная, шепчет, хватаясь за голову, Павлов, они живые! Лицо у него разом желтеет и плывет, будто сделанное из воска. Он дергается, изо рта бьет мутно-коричневая жидкость. И в тот же момент Павлов чувствует, как сзади в него входит огненное жало…

Тата Кататония

Ну и денек…

Открываю глаза и не сразу соображаю, куда я на этот раз попала? Что происходит? Похоже, я вырубилась в машине! Так? Непонятно – я же на корпоративе совсем не пила. Помню, как будто мы врезаемся в черный джип. Да? А дальше… Ой, хе-хе… Открываю глаза и что же я вижу?! Передо мной ряды эрегированных членов! Жуть! За ними плетки, ошейники, кружевное белье. Растрепанная ворона хлопает надо мной крыльями и каркает во все свое воронье горло! Ага, я уже на том свете, думаю, и все оказывается совсем не так, как ожидалось. Рядом какая-то белая пушистая манда визжит во всю глотку. Думаю, ангел?! Нет, не похоже. В общем, дикое состояние. Я окончательно рехнулась, сейчас поеду в психушку…

Включаю дурочку. Странно – ни одного пропущенного звонка. Время 17.45, 7 августа. Последний раз, когда я смотрела на часы, было 17.40. Удивительно, как я умудрилась за пять минут оказаться в этом борделе. Надо бы позвонить Зине. Но перед этим не мешало бы выпить. Нет ничего лучше в такой ситуации двойной целлюлозы со льдом.

Под изумленными взглядами каких-то очумевших теток и мужика в черной куртке встаю, одергиваю платье и направляюсь к выходу.

– Ваша ворона, девушка! – кричит мужик мне вслед. – Заберите вашу ворону!..

– Блондинка заберет!..

Итак, надо лезть на чердак. Полагаю, там обрету утраченную уверенность. Потом за дело!

Наш чердак, слава богу, никогда не запирается. Здесь жуткая темень. На длинных проводах болтаются лампочки, они никогда не горят. Давным-давно там натянули веревки для сушки белья, но белье никто не сушит – боятся воров. Не суются сюда без нужды.

Как-то на чердаке неспокойно. Малолетние целлюлозники мечутся. У бочки столпотворение. Вверху, у самой конки, отчаянно бьются пернатые – аж перья летят. Из невидимых нор одна за другой лезут огромные крысы. Определенно все тут впали в безумие.

Что-то быстро меняется в этом мире. Уходит вялость и на смену ей выползает мерцающий драйв. Такое ощущение, что ты попала в кино. Движения убыстряются. Свежая партия пацанов выхлебывает свою баланду и несется куда-то вдаль по чердаку. Слышна чья-то неразборчивая скороговорка. Птицы падают на пол. Крысы сплетаются хвостами и образуют странный клубок. Кто-то большим кирзовым сапогом наступает на узел, сплетенный из крысиных хвостов. Остаются лишь мокрые пятна среди сухого мусора…

Но надо лезть наружу. На крышу. Я чувствую, как меня будто что-то толкает в спину: быстрее, быстрее туда.

Наверх ведет лестница с неровными ступенями и кривыми балясинами. На ступенях – высохшие пятна целлюлозы. Осторожно шагаю под скрип качающихся досок. Крышу венчает огромный деревянный фонарь, высокий, с треугольными окнами. Рядом, почти его касаясь, висит громадная серая дыня. А может, гигантский презерватив. Не разберешь. Эта штука подрагивает и пыхтит. Я почему-то уверена, предназначена она для меня, для исполнения какой-то непонятной пока для меня миссии. Мне надо идти к этой раздувшейся на солнцепеке штуковине. Хотя нет, это не дыня и, увы, не презерватив. Никакой романтики. Это что-то вроде дирижабля, какого-то серого, будто склеенного из картона. Да нет, это осиное гнездо, думаю я, оно внезапно выросло по странной причине и превратилось в дирижабль. Дирижабль светится, призывно мигает огоньками, и я наконец понимаю, что это НЛО. Имаго. По мою душу. Это то, что называют тарелкой. А иногда чайником. У чайника нет ни ручки, ни носика, он сплюснут, как это принято у японцев.

Осторожно крадусь по крыше. Добираюсь до тарелки. Какая-то сила буквально заталкивает меня в открытый люк. В следующий момент осматриваю просторную утробу – здесь мягко и комфортно. К тому же, как я сразу догадываюсь, здесь явно не хватает живого человеческого тела. Вот уютное гнездо. Вот пульт управления. Вот громадный зеркальный шар – в нем видны все окрестные дома – четко, ясно, подробно.

Вижу в этом шаре, как по самому острию крыши катится бочка. Быстро перебирая ногами и размахивая руками, на ней балансирует мой факир. Бочка нервно раскачивается, движется со скрипом, она вот-вот развалится, но мой неутомимый эквилибрист беззаботно улыбается, крайне довольный своим цирковым номером. Он посылает мне воздушные поцелуи, выхватывает откуда-то веер и, продолжая свои невероятные трюки, обмахивается им. Наконец он спрыгивает, бочка катится вниз, срывается с крыши и там, внизу, с треском разлетается на куски. Одет генерал на этот раз в тесное атласное трико, на голове у него колпак, на шее воротник из гофрированной бумаги.

Я дергаю за какой-то рычаг, и мой чайник взмывает в небо.

А там, внизу, на крыше остался мой факир, он машет мне вдогонку рукой, потом отворачивается, заглядывает в темный лаз, ведущий на чердак, изрыгает туда огонь, в этот момент он похож на живой огнемет, он машет веером над этим проемом, будто над мангалом…

Я вижу, как по охваченной огнем крыше мечутся пацаны. Доктор Некрозов тащит к лестнице толстый рюкзак. Неужели мой генерал сгорит в этом огне? Собственно, не стоит жалеть – генералов много. Хотя мой генерал, я бы сказала, непревзойденный виртуоз… Ну да ладно – пора учиться готовить борщики…

Надо по дороге залететь в Москву, явиться в редакцию самого крутого журнала и так многозначительно сказать главному редактору: а вы знаете, что творится в Самарском регионе? Он просто подскочит: а что такое? Я ему бряк на стол статью – надо будет по дороге написать – черт, я ведь бук свой не захватила, ну, ладно, там и напишу. Он прочитает, начнет изворачиваться, продажная душа:

– Какая еще Корпорация? Вы что – с ума сошли? Да еще сепаратисты у вас какие-то, скопцы, пришельцы. Ну, конечно, только пришельцев нам не хватало! Забирайте и никому не показывайте!

– Убьют? – эдак невинно спрошу я. И тут он понесет… закудахтает… зассыт…

– Не думаю. Но желтый дом вам обеспечен. Там проходят виртуальные игры. Под патронажем администрации президента, к вашему сведению. Ни сепаратистов, ни пришельцев, ни Корпорации. Сплошной позитив. Возрождение Отечества. Традиции. Слава отцов. Новое поколение. Флаг. Гимн. Духовные скрепы.

– Мерзость, – рубану я. – В каждом вонючем сортире ощущается присутствие Администрации! Кстати, а кто у нас нынче президент?

Он отвернется. Промолчит. Но я найду, где взорвать свою бомбу… А куда, собственно, я лечу? Хотя что гадать – вот уже Волга! Высокий утес. Какое-то гигантское чучело в бабском сарафане трясет в воздухе руками, шагает в воду, склоняется над плывущим по реке корытом…

Изображение в моем зеркальном шаре разрастается, и что же я вижу? Старый мошенник Бут спрыгивает с корявой ладони этой чудовищной бабы и оказывается на палубе. Палуба забита всякой рухлядью, картонными коробками, старыми автомобилями. Бут бежит меж рядами ржавых Жигулей, дергает ручки, находит незапертую машину и прячется в каком-то фургоне. Сейчас я тебя достану, рукокрылый ты наш!

А на берегу стоит мой дорогой Зиновий и, опираясь на велосипед, машет вслед уплывающему Буту рукой. Прощается. Как мило. Чердаклы.

Над рекой появляются геликоптеры… Что это?! Стреляют?! Великанша машет в воздухе руками, пытаясь их сбить, но вертолеты уходят в стороны, один за другим, прямо в развороте выпускают в бабищу огненные стрелы. Великанша содрогается всем своим громадным телом, откидывается, медленно оседает и, взмахнув руками, тяжело падает в воду. Поднимается высоченная волна, просто цунами какое-то, накрывает берег, обрушивается на дачный поселок.

Вертолеты делают круг и, развернувшись, выпускают ракеты по плывущей посудине… Но прежде чем ракеты поражают цель, перед моими глазами мелькают кадры скоростного кино, в котором главную роль играю я, Тата Кататония, грузинская шпионка, – с какой-то немыслимой быстротой мой летательный аппарат подлетает к корыту, коршуном падает на списанный хлам, я пулей выскакиваю наружу, рву дверцу автомобиля, ни слова ни говоря, хватаю Бута за шкирку и забрасываю в люк моего неопознанного летающего объекта!

Когда мы снова оказываемся над Волгой, я вижу, как вся эта рухлядь, весь этот хлам вместе с корытом взлетает на воздух. На берегу каменным изваянием застыл Зина Давыдов. Прощай, любовь моего детства, я улетаю…