Как только паучиха укусила его, Стив замер. Крики застряли у него в горле, губы посинели, глаза подернулись пеленой. Целую вечность, как мне показалось — на самом деле прошло, наверно, секунды три, — Стив переминался с ноги на ногу, а потом повалился на пол, как обветшавшее пугало.

Это его спасло. Так же, как козу в цирке уродов, первый укус мадам Окты Стива только парализовал. Я уже видел, как мадам Окта ползет у него по шее, выискивая подходящее место для следующего укуса.

Но когда Стив упал, паучиха испугалась и соскользнула на пол. Теперь ей нужно было время, чтобы забраться обратно.

У меня появилась возможность спасти Стива!

Я все еще был в шоке, однако вид огромной паучихи, взбирающейся по плечу моего лучшего друга, вывел меня из оцепенения. Я схватил флейту, сунул ее в рот — чуть не в горло запихал — и дунул изо всех сил. Звук получился очень громкий.

«ОСТАНОВИСЬ!» — мысленно приказал я мадам Окте.

Паучиха подскочила аж на полметра.

«Живо в клетку!» — скомандовал я.

Она сползла со Стива и помчалась через всю комнату. Как только она забралась внутрь, я бросился к клетке и мигом захлопнул дверцу.

Теперь, когда удалось обезопасить мадам Окту, можно было заняться Стивом. Энни все еще вопила как резаная, но успокаивать ее времени не было. Надо сначала позаботиться о моем парализованном друге.

— Стив! — позвал я, наклонившись к самому его уху. Я так надеялся, что он отзовется. — Стив! Ты как?

Стив не ответил. Он дышал, а значит, был еще жив. Однако он не мог вымолвить ни слова, не мог пошевелиться, не мог даже моргнуть.

Я почувствовал, что Энни стоит у меня за плечом. Она прекратила вопить, но даже спиной я чувствовал, как ее всю колотит.

— Он… он… умер? — еле слышно спросила она.

— Ты что? Нет, конечно! — рявкнул я. — Не видишь, что ли, он дышит. Погляди, вон грудь и живот поднимаются.

— Тогда… почему он не встает?

— Потому что он парализован. Паучиха впрыснула в него яд, от которого немеют руки и ноги.

Он теперь все равно что спит, только голова у него работает. Он все видит и слышит.

Я не знал, так ли оно на самом деле. Но очень надеялся, что так. Раз яд не подействовал на его сердце и легкие, то, может, не дошел идо мозга? А если дошел…

Думать об этом было слишком страшно.

— Стив, я помогу тебе подняться, — громко сказал я. — Думаю, если мы поможем тебе походить, действие яда пройдет.

Я обхватил Стива за талию и поставил его на ноги. Он был тяжелый, но я старался не обращать на это внимания. Я таскал его по комнате, тряс руки и ноги, все время говорил ему, что с ним все будет в порядке, от одного укуса не умирают, он еще выздоровеет.

Так я провозился минут десять и страшно устал, но Стив оставался таким же неподвижным, как раньше. Я положил его на кровать, постарался устроить поудобнее. Глаза у него были по-прежнему открыты. Выглядело это жутковато. Мне стало страшно. Я опустил ему веки, но так он стал совсем похож на труп. «Нет уж, лучше открыть ему глаза», — решил я и так и сделал.

— С ним все будет хорошо? — спросила Энни.

— Конечно, — ответил я, стараясь говорить уверенно. — Через некоторое время действие яда кончится, и Стив придет в себя. Надо только подождать.

Скорее всего она мне не поверила, но спорить не стала. Энни села на краешек кровати и уставилась на Стива, как ястреб на добычу. «Интересно, почему это мама еще не пришла проверить, что у нас тут происходит?» — подумал я и осторожно вышел из комнаты. На площадке лестницы я прислушался: из кухни доносился грохот стиральной машины. Теперь ясно. Машина у нас древняя, ревет по-страшному. Когда она включена, из кухни в жизни не услышишь, что творится в доме.

Когда я вернулся, Энни уже слезла с кровати. Она устроилась на полу и разглядывала мадам Окту.

— Это ведь та паучиха из цирка? — спросила она.

— Она, — признался я.

— Та ядовитая?

— Да.

— Откуда она у тебя?

— Неважно. — Я покраснел.

— А как она выбралась? — спросила Энни.

— Я ее выпустил.

— Выпустил?!

— Ну да, и не в первый раз. Она у меня уже две недели. Я с ней часто играю. Это совсем не опасно. Главное, чтобы не было лишних звуков. Если бы ты так не завопила, она бы не…

— Ну уж нет? — возмутилась она. — Нечего валить все на меня. Сам виноват: почему ты мне про нее не рассказал? Я бы тогда не заорала.

— Я хотел тебе рассказать, просто ждал подходящего момента, а потом пришел Стив и… — Слова застряли у меня в горле.

Я встал и засунул клетку с мадам Октой в шкаф, чтобы ее не видеть. Потом сел рядом с Энни на кровать и тоже уставился на Стива. Почти час мы сидели молча. Не сводя с него глаз.

— Мне кажется, он не придет в себя, — объявила наконец Энни,

— Давай подождем еще немного, — попросил я.

— Ждать тут бесполезно. Если бы действие яда проходило, он бы уже хоть чуть-чуть шевелился.

— Что ты в этом понимаешь? — рассердился я. — Ты еще маленькая и ничего не знаешь.

— Верно, — покорно согласилась она. — Только и ты тоже ничего в этом не смыслишь. Что, скажешь, не так?

Я кивнул.

— Вот и хватит тогда притворяться. — Сестра взяла меня за руку и мужественно улыбнулась. Она понимала, что мне и без того плохо. — Надо сказать маме, — решила она. — Позовем ее сюда. Может, она знает, что в таких случаях делают.

— А если не знает?

— Тогда надо отвезти его в больницу.

Я понимал, что Энни права. Вообще-то я и сам это знал, просто не хотел себе признаваться.

— Давай подождем еще пятнадцать минут, — предложил я. — Если он за это время не пошевелится, зовем маму.

— Пятнадцать минут? — с сомнением спросила она.

— Да, и ни минутой больше, — пообещал я.

— Ладно, — согласилась Энни,

И снова мы молча сидели и смотрели на Стива. Я думал о мадам Окте, и как все объяснить маме. И врачам. И полицейским! Разве они поверят, если я скажу, что мистер Джутинг — вампир? Вряд ли. Они решат, что я вру. И посадят в тюрьму. Скажут: раз паук твой, ты и виноват. Меня посадят за убийство!

Я поглядел на часы. Еще три минуты. Стив по-прежнему не шевелился.

— Энни, можно тебя кое о чем попросить? Она подозрительно покосилась на меня.

— О чем?

— Не говори никому про мадам Окту.

— Ты что, с ума сошел? — воскликнула она. — А как же тогда объяснить, что случилось со Стивом?

— Не знаю, — признался я. — Скажу, что меня не было в комнате. Следы от укуса совсем крохотные. Можно подумать, что его пчела ужалила. Да и проходят они уже. Может, врачи их даже не заметят.

— Так нельзя, — заспорила Энни. — Вдруг им надо изучить паучиху… Вдруг…

— Энни, если Стив умрет, обвинят меня, — тихо сказал я. — Не могу тебе все объяснить. Кое-что я не должен говорить никому. Но, поверь мне, если случится самое страшное, мне придется отвечать. Знаешь, что делают с убийцами?

— Ты слишком маленький. Тебя нельзя обвинить в убийстве, — не очень уверенно возразила она.

— Можно. В настоящую тюрьму меня и правда посадить нельзя, но есть специальные колонии для детей. Меня отправят туда, а когда мне исполнится восемнадцать… Энни, ну пожалуйста! — Я заплакал. — Я не хочу в тюрьму!

Она тоже расплакалась. Мы обнялись и зарыдали, как трехлетние дети.

— Не хочу, чтобы тебя посадили, — всхлипывала она. — Хочу, чтобы ты жил с нами.

— Тогда не говори никому, ладно? Обещаешь? Иди к себе в комнату и притворись, будто ничего не видела и не слышала.

Она печально кивнула.

— Но если надо будет сказать правду, чтобы спасти Стива, я скажу, — предупредила она. — Если врачам надо будет знать, кто его укусил, чтобы спасти ему жизнь, я не буду врать. Договорились?

— Договорились, — согласился я.

Она пошла к двери, но посреди комнаты остановилась, вернулась назад и поцеловала меня в лоб.

— Даррен, я тебя люблю, — сказала она. — Но все равно только дурак мог притащить домой паучиху, и если Стив умрет, я буду считать, что виноват ты, — закончила она и с рыданиями выбежала из комнаты.

Я немного посидел рядом со Стивом, держа его за руку и умоляя очнуться. Но он по-прежнему даже не моргал. Наконец я понял, что ждать нечего, открыл окно (вроде как это с улицы что-то влетело и его укусило), глубоко вздохнул и бросился из комнаты, отчаянно вопя:

— Мама! Мама!