20

Изоляция оказалась желанным благодеянием. Было полезно оказаться отрезанным от мира. Я бы мог прятаться в этой камере вечно, только бы меня не трогали, и не думал бы ни о чем.

Вошел коп и нарушил тишину.

— Хочешь что-нибудь поесть или попить? — Я отрицательно покачал головой. — Как насчет положенного тебе телефонного звонка? — Я безразлично пожал плечами. Он поколебался. — Я знаю, вы с Биллом Кейси друзья. Мы пытаемся с ним связаться. Если тебе что-нибудь нужно…

— Спасибо, — тихо сказал я, потому что понял, что только мой ответ сможет сдвинуть его с места.

— Пожалуйста, — улыбнулся он. — Мы все знаем, что это все огромный мешок дерьма. Убийцы не оставляют своих носков на месте преступления!

Полицейский ушел, и я снова остался один. Но его визит разбудил меня. Мысли заметались. Меня снова потянуло в мир воспоминаний, помимо собственной воли.

Когда я познакомился с Эллен, она дружила с моей тогдашней девушкой. Она прослышала, что я не храню верность ее подруге, пришла ко мне в квартиру и принялась отчитывать меня. Я спокойно выслушал ее, наблюдая, как колышутся ее волосы, и спросил, не хочет ли она изобразить зверя о двух спинах. Она влепила мне пощечину, выскочила из квартиры, позвонила подруге, и я вновь остался один.

Парк, несколько лет спустя. Я отдыхал у пруда, раздумывая, что делать со своей жизнью. Рядом села плачущая женщина. Я наблюдал за ней краем глаз. Мне показалось, что я ее раньше видел, и я спросил, не знакомы ли мы.

Она отмахнулась, и я сразу ее вспомнил. Немного погодя она извинилась и принялась рассказывать, что ее бросил мужчина, которого она любила два года, что ее отец умер за два месяца до этого и она все еще переживает эту утрату. Одинокая и напуганная, она не знала, что ей теперь с собой делать.

Я сказал, что тоже одинок и тоже не знаю, куда двигаюсь. Сказал, что жизнь трудная штука, рассчитывать на гладкий путь не приходится, так что надо стараться и надеяться, что нас не слишком часто будут водить за нос.

Мы говорили и говорили. Я рассказал ей кучу вещей о себе, даже вспомнил, когда последний раз плакал, — это случилось много лет назад. К концу нашего разговора она улыбалась, и мы оба чувствовали, что со временем что-то может расцвести между нами. Затем она пристально посмотрела на меня и сказала:

— Да ведь ты тот негодяй, Ал Джири!

Дверь открылась и закрылась. Напротив сел крупный мужчина; некоторое время он молчал. Когда заговорил, у него оказался хриплый голос.

— Я не знаю, что сказать.

Я увидел на столе два сжатых кулака.

— Все эти годы я утешал страдающих, и я не знаю, что сказать тебе, мать твою.

Я не сводил глаз с кулаков, видел, что они дрожат, что костяшки пальцев побелели.

— Я думал, что это чья-то идиотская шутка, когда мне позвонили. Отказывался верить, пока не увидел тело.

— Хорошая работа, не так ли? — Я посмотрел в тоскливые глаза Билла. Я все еще не плакал. Не мог.

— Кто это сделал, Ал? Ты знаешь?

— Что бы ты сделал, если бы я знал?

— Я бы нашел этого гада, и… — Он схватился за край стола, потекли слезы, плечи болезненно опустились.

— Я не знаю, кто это сделал, — сказал я, — но если бы знал, то не сказал. Она была моей женой. Это моя забота.

Билл кивнул, вытер глаза, затем достал из внутреннего кармана бутылку виски, поставил ее в центре стола и откашлялся. Я посмотрел на бутылку, потом на Билла.

— Выпей, — произнес он настойчиво.

Я покачал головой:

— Нет.

— Не сопротивляйся, Ал. Сейчас не время.

— Ты знаешь, во что это превращает меня.

Билл медленно кивнул:

— Это ведь я помогал тебе завязать, забыл? Я сказал, что убью тебя, если ты снова прикоснешься к бутылке. Но все меняется. Теперь меня заботит только одно: я хочу помочь тебе прожить следующие несколько дней. И если для этого тебе понадобиться напиться в стельку, пусть так и будет.

— А потом?

— К черту потом! — взревел Билл. — Будем справляться с этим, когда это потом наступит. Пей!

Он замолчал и откинулся на спинку стула. Я знал, что это предложение разрывает его сердце. Наверное, он считает, что я на грани безумия, раз готов прибегнуть к таким отчаянным мерам. Возможно, он прав.

Я протянул руку, желая погладить бутылку. Отвернул крышку, наклонился и понюхал. Билл прав: я в этом нуждаюсь. Больше, чем в чем-нибудь еще. Пара глотков, и все встанет на место. Буду оплакивать Эллен, потом усну с пьяными слезами на глазах. Спрячусь, пока не ослабнут боль и чувство вины. Так заманчиво, так просто.

Я выпрямился:

— Нет. Боль нестерпима, но она заставит меня действовать. Я найду убийцу Эллен, только если останусь трезвым. Выпить можно и позже.

— Ал, ты не должен…

— Нет! — прервал я Билла. — Без нее — пустота. Дело не только в том, что она убита, но и в том, что убита из-за меня. Я виноват в том, что она мертва.

— Ты не можешь быть в этом уверен.

Я посмотрел на него в упор, и он опустил глаза. Потом спрятал бутылку в карман.

— Я не могу учить тебя, что нужно делать. Но если передумаешь — не бойся. Я оттаскивал тебя от обрыва раньше, смогу сделать это еще раз, если понадобится.

Мы сидели, слушая тишину. Я продолжал думать о бутылке в его кармане. Мне хотелось, чтобы он ее достал и еще раз предложил мне выпить.

— Какие против меня улики? — спросил я, стараясь сосредоточиться.

— Все чушь собачья. Одно и то же. Я позвонил Форду Тассо, он пришлет адвоката, и тебя выпустят под залог.

— Кто-нибудь уже связался с Кеттом?

— Нет. Рано или поздно он об этом узнает. Если бы меня спросили, то было бы лучше, если позже.

Кетт мог очистить меня от подозрений мгновенно, но, если я призову его в свидетели, придется объяснять, что мне понадобилось в курортном городке у озера. Это может все усложнить.

— Когда это произошло? — спросил я.

— Сегодня рано утром.

— Ее убили в гостинице?

— Я так думаю. — Билл взглянул на меня. — Есть повод думать иначе?

Я не ответил. Это я узнаю позже.

— Кто-нибудь кого-нибудь видел?

— Нет.

— На кого был зарегистрирован номер?

— Ни на кого. Там никто не останавливался с той поры, как… — Билл закашлялся.

Мы поговорили еще немного, затем он ушел. Я снова остался один, только я, тишина, легкий запах виски и воспоминания. От воспоминаний некуда было спрятаться.

Форд Тассо через час ворвался в полицейский участок, как ураган. За ним последовали Эмерик Хиндс и его команда адвокатов. Несмотря на подавленное состояние, в котором я находился, на меня это произвело впечатление. Хиндс, самый талантливый юрист Кардинала, обычно обслуживал элиту. Если бы дело оказалось серьезным, я возблагодарил бы богов. Но, по большому счету, в нем не было нужды. Как сказал Билл, улики против меня были смехотворными, даже оскорбительными.

Я спросил у Хиндса, не может ли он забрать мраморный шарик. Этот шарик заставлял меня думать, и я хотел получить его назад, чтобы можно было смотреть в его темное сердце и размышлять. Хиндс сказал, что постарается, только не сразу, немного позже. Мне пришлось с этим смириться.

Тассо сообщил, что Кардинал передает мне привет и готов принять меня в любой момент, как только пожелаю. Еще он сказал, что я могу продолжать расследовать смерть Ник Хорняк или оставить это дело, если захочу. Как будто я мог сейчас все бросить.

До похорон я переехал к Биллу. Он хотел взять отгулы, но я уговорил его этого не делать, потому что предпочитал оставаться один. Я сидел в большом старом доме и смотрел в огромное окно. В жилище Билла было не так тихо как в камере, но достаточно тихо. Я думал об Эллен и Ник, и о том, что сделаю с убийцей, когда его поймаю. Еще я думал о мраморном шарике, золотистых змейках и пятнах крови Эллен на его черном теле.

Дни сливались. Я этого не замечал. Не думал про Ника, Кетта и слепых жрецов. Я не звонил отцу, он тоже не давал знать о себе. Все могло подождать. Это было время траура. Время Эллен.

Бар в гостиной меня завораживал. Там находилось множество старых друзей. Они звали меня и давали соблазнительные обещания. Если бы взялся за бутылку, я бы забыл Эллен и спрятался в благословенное святилище пьяного забытья.

Наконец, когда уже стало казаться, что я сдамся и не вынесу искушения, я выехал на улицу на своем велосипеде, который Билл привез по моей просьбе. Я крутил педали часами, теряясь в путанице переулков, заглушая воспоминания, демонов и желания.

Меня почему-то тянуло к строящемуся памятнику Манко Капаку. Я несколько раз проезжал мимо, не останавливаясь, но в конце концов подъехал и нерешительно ступил на территорию строительной площадки. Я точно не знал, что привело меня сюда, но почему-то решил, что поступаю правильно. На площадке было полным-полно рабочих, но никто не обращал на меня внимания. Строительство гигантского памятника находилось на той же стадии, что и раньше. Если статуя и выросла, я этого не заметил.

Высоко над головой пришла в движение стрела крана. Я пошел за ее тенью, которая двигалась от одной стороны стройплощадки к другой. В моем мутном сознании снова мелькнула мысль: «Как они собирали таких монстров?» Но мне было не до подобных загадок, и вскоре я уже не думал об этом.

Опустив глаза, я увидел стоящего напротив высокого человека в белой хламиде. Круглые глаза затянуты бельмами. Он улыбался. Я узнал его по родинке слева на подбородке. Не удивился. Часть меня ожидала чего-то подобного с того момента, как я здесь оказался.

Я подошел ближе. Я не знал, что скажу, решил, что сориентируюсь по ходу дела. Когда я подошел совсем близко, слепец протянул руки и сказал что-то на языке, которого я не понял, повернулся и скрылся за строительным вагончиком. Я поспешил за слепцом, но его и след простыл. Однако я заметил, как мелькнуло что-то белое у основания статуи. Не задумываясь, как слепец мог преодолеть такое большое расстояние за столь короткое время, я помчался за ним. Когда добежал до статуи, слепца нигде не было. Я обошел ее дважды, прежде чем заметил лестницу, тянущуюся вверх вдоль одной из гигантских ног. Я взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и оказался на поддерживаемой стальными балками платформе, в центре которой находился люк с откинутой крышкой. Я успел заметить исчезающую в люке голову слепца.

Когда подошел к люку, я обнаружил узкую лестницу, спускающуюся вдоль внутренней стенки. Я на мгновение заколебался, — гвардеец во мне завопил: «Не надо!» — но отбросил осторожность и начал спускаться.

Преодолев примерно двенадцать футов, я почти догнал слепца, но он внезапно отпустил поручни и упал в темноту. Я прошел еще несколько ступенек, и оказалось, что лестница кончилась. Я посмотрел вниз, не уверенный, что рискну двигаться дальше, и в этот момент крышка люка над моей головой со стуком захлопнулась.

Сердце подскочило к горлу. Я пристыдил себя — ведь уже не в том возрасте, чтобы бояться темноты, — и прикинул возможные варианты действий. Можно подняться наверх по лестнице и попытаться открыть крышку или последовать за слепцом. Я не видел пользы в отступлении, поэтому ощупал руками и ногами прямоугольную шахту, уходящую вниз под наклоном, и понял: она достаточно широка, чтобы можно было протиснуться. Прижимаясь спиной к одной стене, упираясь коленями и руками в другие, я начал двигаться вниз.

Было тяжело дышать спертым воздухом, темнота угнетала, но я продолжал спуск. Когда стало казаться, что пути не будет конца, я вытащил из кармана монету и бросил вниз. Она катилась, как мне казалось, целое столетие, прежде чем позвякивание стихло. Глубоко вздохнув, я сделал то, что должен был сделать сразу, если действительно хотел догнать слепца — выпрямил ноги, прижал к телу руки и заскользил вниз.

Сначала мое движение напоминало прямое падение, и я уже решил, что разобьюсь. Затем пошла на убыль крутизна наклона шахты, она сделала плавный поворот, и мое движение замедлилось, пока я не остановился в помещении, напоминающем огромную пещеру. Я вытянул руки, но не мог их увидеть. Встал на ноги и сделал несколько шагов, каждый раз проверяя ногой, куда собираюсь ступить.

Тишину нарушило шуршание ткани. Я замер и напрягся, надеясь только на свой слух. Вытащил из-за пояса пистолет, но держал его в опущенной руке, потому что целиться было не в кого.

— Добро пожаловать, Ал Джири, Плоть сновидений.

Человек, произнесший приветствие, мог находиться где угодно в этом помещении, эхо доносилось со всех сторон.

— Где вы? — потребовал ответа я.

— Где вы?.. Где вы?.. — повторило эхо мои слова.

— Покажитесь! — закричал я.

— …житесь, житесь…

— Ты ищешь ответов, Плоть сновидений. Ты ищешь истину. Смерть следует за тобой по пятам, и ты хочешь знать почему… — произнес невидимый человек, делая паузы между фразами.

— Что это за дерьмо насчет Плоти сновидений? — резко спросил я, но мой вопрос остался без ответа.

— Ты сможешь познать истину только с помощью нас. Мы знаем все, что происходит в этом городе. Прими нас — и мы поделимся своими знаниями. Отвергни нас — и сам будешь отвергнут.

— Переходи к делу! — прорычал я, и тут же в темноте вспыхнула спичка и загорелся факел.

Я направил пистолет на факел, но там никого не оказалось. Я приблизился к источнику света. Когда был уже совсем близко, понял, что факел вделан в стену, его нельзя снять. Под факелом висел кисет. Я оглядел пещеру: грубо отесанные стены, странные тени, ни малейших признаков жизни.

— Это Царство сновидений, — прозвучал голос, наполнивший всю пещеру и, казалось, исходивший одновременно отовсюду. — Ты Плоть сновидений, но в настоящий момент больше плоть, чем сновидения. Чтобы выйти за эти стены, ты должен освободиться из оков плоти. Там в кисете пыль. Вдохни ее. Развяжи кисет, поднеси к одной ноздре и резко вдохни. Затем проделай то же самое другой ноздрей. — Из-за пауз между фразами эти указания показались мне бесконечными.

— Черта с два! — засмеялся я.

— Ты должен.

— Что в кисете?

— Семя сновидений.

— Что, если я откажусь играть в эти игры?

Ответа не последовало, что само по себе было красноречивым ответом.

Если бы находился в обычном состоянии, я бы начал простукивать стены в поисках скрытого прохода или попытался бы подняться наверх тем же путем, каким спустился, как бы это ни было тяжело. Но после того как увидел мертвое тело Эллен в «Скайлайте», я плохо владел собой. Было куда проще сдаться — и черт бы побрал все последствия!

От первого вдоха правой ноздрей я чуть не улетел. Не знаю, что находилось в кисете, но это было не слабее всей той дури, какой торгуют на улице. В глазах вспыхнули искры, а яркость света факела усилилась в тысячу раз. Руки сами собой поднесли кисет к левой ноздре, и я снова вдохнул какую-то пыль. Стены пещеры растаяли. Я утратил всякое ощущение тела и времени и стал световым шаром, который был ярче, чем все факелы мира вместе. Я плыл в этом свете как в бреду, и ничего другого не существовало.

Через минуты — или часы — воздействие пыли уменьшилось, и хотя свет остался, он уже не был всеобъемлющим. Я то тонул, то выныривал из реальности, в один момент все сознавая, в другой — снова погружаясь в сонное видение. В один из таких ясных моментов я сообразил, что меня ведут вниз по лестнице, проложенной в шахте, которая, похоже, прорезала самые недра земли. После того как лестница кончилась, нам с моими провожатыми пришлось еще долго куда-то идти через лабиринт. Спустя некоторое время я оказался в слабо освещенной комнате. Стены покрывала ткань цвета крови, с потолка свисали скелеты, некоторые настолько низко, что до них можно было дотронуться рукой.

— Мило, — пробормотал я.

Голос за моей спиной произнес:

— Это останки низших слуг сновидений.

Оглянувшись, я увидел двух слепцов в белых хламидах. Я хотел было спросить, где мы находимся и кто они такие, но едва произнес пару слов, как меня унес новый поток света.

Следующее, что я помню: слепцы снимают с меня одежду. В их действиях нет ничего сексуального, и я не сопротивляюсь, когда они раздевают меня догола и разрисовывают мое тело цветными символами.

— Ваши глаза, — говорю я мечтательно одному из них, — там облака. — Потом обращаюсь к другому: — А в ваших глазах горы. Я видел их раньше. И реки. Реки крови. — Позже я вспомнил, что видел эти реки, когда оказался под потоком дождя, первый раз посетив строительную площадку, где возводится памятник Манко Капаку.

Слепцы улыбнулись.

— Замечательно, — заметил один из них.

Я просиял от гордости, затем скользнул по еще одному световому коридору в моей голове.

В реальность меня выдернули резко. Один их слепцов вдул что-то мне в нос, меня вырвало, и я вернулся в полубессознательное состояние.

— Теперь мы должны тебя представить, — услышал я. — Постарайся держаться рядом.

Я молча кивнул и сосредоточился на движении своих ног. Меня провели через дверь в огромную пещеру, по сравнению с которой первая казалась крошечной. На стенах и под потолком горели толстые свечи. Стекающий и капающий воск образовал на полу причудливые фигуры. Пещера уходила вдаль, насколько хватало глаз. Стены украшали символы, похожие на те, что были намалеваны на моем теле. Многие из них изображали солнце. Я подумал, что они прекрасны.

Прямо напротив меня оказалась круглая каменная платформа примерно двух футов высотой и сорока футов в диаметре. Над ней висел огромный медальон, изображающий солнце. Платформу усеивали мумифицированные останки. Несколько мумий, выпрямившись, сидели на простых стульях у края платформы лицом к ее центру, где на расстоянии примерно трех футов друг от друга стояли три резных трона.

На среднем троне сидел человек с бельмами на глазах и родинкой на подбородке. За другими тронами стояли еще двое, слепцов, их лица слегка виднелись за высокими спинками. Все трое практически не отличались друг от друга, только тот, что сидел на троне, выглядел немного старше, и у него была родинка.

Перед человеком на троне, напоминая сидящую собаку, стоял на коленях, опираясь на руки, полностью обнаженный молодой человек. У него были длинные серебристые волосы и карие глаза, тело его, так же как и мое, покрывали сложные узоры.

— Добро пожаловать, Плоть сновидений! — обратился он ко мне. Я нервно моргнул, не зная, что сказать. Человек на троне произнес несколько слов на незнакомом мне языке. Кивнув, молодой человек прибавил: — Не бойся. Тебе нечего бояться. Мы не причиним тебе вреда.

— Спасибо, — проговорил я, устремив глаза на огромное украшение в виде солнца. Один из тех слепцов, которые провели меня из первой пещеры во вторую, мягко повернул мою голову, так чтобы я снова смотрел на платформу.

— Мы виллаки, жрецы, служители бога Солнца, — сказал молодой человек. — Мы строители города, архитекторы его будущего. Ты — дух судьбы, это мы тебя сотворили. Наш союз принесет великолепные плоды.

— Очень мило, — ухмыльнулся я.

— Мы расскажем тебе о наших планах, но в свое время. Сначала ты должен пройти обряд очищения. Ты не можешь присоединиться к нам таким, какой есть сейчас. Служить могут только чистые.

Снова заговорил человек, сидящий на троне. Молодой человек слушал. Я переминался с ноги на ногу, потом повернулся на звук капающей воды. Все происходящее казалось мне бессмысленным, но в своем одурманенном состоянии я был счастлив подчиняться.

— Хоть ты еще нечистый, — продолжил обнаженный молодой человек, — пришла пора пустить тебе кровь. Этот город построен на чакане крови, которая постоянно пополняется.

— Что такое чакана? — поинтересовался я.

— Трехступенчатый крест. Чаканы для нас священны. Мы всегда действуем на трех уровнях, в трех различных сферах существования. В этом городе мы создали чакану кровавых потоков. Кровь человека, кровь Солнца и кровь сновидений. Многие века эти потоки текли отдельно друг от друга. Вскоре они сольются и образуют единый поток — чакану, которая станет питать этот город вечно.

— Ты здесь, потому что ты сын сновидений во плоти, — продолжал пояснять молодой человек. — Ты станешь третьим потоком нашей новой чаканы. Мы привели тебя сюда, чтобы подготовить ко дню единения, дабы ты осознал великое будущее, для которого родился… Кровь! — воскликнул он. — Все вращается вокруг сока живущих. Ты жаждешь крови. Твоих женщин убили, и ты хочешь отомстить за их смерть, так?

Мои глаза сузились.

— Эллен, — выдохнул я.

— Она была убита для чаканы. Твоя другая любовница была принесена в жертву ради твоей судьбы. Убита, чтобы ты мог воспрянуть духом и двигаться к…

— Вы убили ее! — вскричал я и рванулся вперед, но путь мне молниеносно преградили двое моих провожатых.

— Мы не убивали твоих женщин, — заверил меня молодой человек на платформе. — Убийца находится не здесь.

— Кто их убил? — закричал я. — Скажите мне, или…

— Ты сам должен это выяснить, — перебил он. — Ответы следует заработать. Кровь должна найти свой собственный путь.

— Да пропади пропадом эта кровь! — заорал я. — Скажите мне, кто убил Эллен, или я…

Слепец на троне произнес что-то приказным тоном. Слова его прозвучали так повелительно, что я утихомирился. Встав, он подошел к краю платформы, пройдя мимо обнаженного молодого человека, который отвел глаза. Слепой жрец продолжил говорить, вперив свои бельма в меня.

— Мой хозяин говорит, что ты должен выказать уважение, — перевел молодой человек.

Я боялся зловещего жреца, но память об Эллен заставила меня прорычать:

— А пошло оно, ваше уважение!

Слепец замер, затем хмыкнул и сказал что-то своему голому слуге. Тот посмотрел на меня:

— Мой хозяин говорит, что у тебя горячая кровь, и это хорошо. Сейчас ты должен дать нам свои руки.

Я перевел взгляд с одного на другого. Слепец сунул руку между складками своей хламиды и извлек искривленный кинжал. Я невольно сделал шаг назад со словами:

— Вы не получите мои руки.

— Мы не собираемся их отрезать, — засмеялся молодой человек. — Нам нужна только твоя кровь, причем совсем немного. Подойди ближе.

Я покачал головой, убирая руки за спину. Жрец с родинкой принялся монотонно напевать, затем поманил меня своим кинжалом. Неожиданно я, помимо собственной воли, спотыкаясь, начал приближаться к нему.

Остановился у края платформы. Я хотел бежать, но находился под чарами слепого жреца. Он наклонился вперед, взял мою левую руку, положил ее себе на голову, что-то тихо сказал, затем опустил мою руку и поцеловал в ладонь. Затем сделал резкое движение ножом, разрезав податливую плоть. Боли я не почувствовал, возможно, благодаря пыли, которой нанюхался.

Я подумал, что слепой жрец слижет кровь, но он этого не сделал. Он позволил ей капать на платформу, где кровь исчезала, будто впитываясь в камень. Затем он повторил всю церемонию с моей правой рукой. Закончив, он отступил назад, передал кинжал одному из двух жрецов, стоящих за тронами, и снова сел на трон в центре.

— Сделано, — заключил обнаженный молодой человек. — Крови Плоти сновидений стало меньше. Чтобы пополнить ее, ты должен получить кровь во гневе. Тем самым ты откроешь путь к воссоединению… Отведите его назад, — велел он моим провожатым. Когда они вышли вперед, чтобы увести меня, он обратился ко мне последний раз: — В следующий раз мы приведем тебя сюда, чтобы отпраздновать слияние потоков крови. В тот день будут даны ответы на все вопросы.

— Нет, — пробормотал я, качая головой, — я хочу знать сейчас. Вы должны сказать. Я не уйду, пока вы не скажете. Я порву вас на части, если придется, но я не…

Высказывая угрозы, я ступил на платформу, и меня ударило током так, будто я сунул пальцы в розетку. Меня подбросило в воздух. Все вокруг побелело, затем покраснело, и я уже ничего не видел, кроме сновидений.

Когда я вернулся в мир живых, надо мной стоял Билл, слегка шлепая меня по щекам.

— Ал? — тихо говорил он. — Ал, как ты?

— Где я? — со стоном произнес я, принимая сидячее положение.

— У меня, — ответил Билл. — Ты проспал двое суток. Я боялся, что ты уже никогда не проснешься.

— Пещера… — сказал я, припоминая свои подземные приключения.

— Что?

— Пещера. Платформа. Я был… — Я нагнулся и оглядел свои пятки, ожидая увидеть следы ожогов, но ничего не обнаружил. — Где меня нашли? — спросил я, шевеля пальцами ног.

Билл нахмурился:

— Ты находился здесь и спал.

— Да не два дня назад. Я катался на велике.

Билл пожал плечами:

— Когда я вернулся, ты был здесь, спал мертвым сном.

— Этого не может быть. Пещера. Жрецы. Они взяли у меня кровь. Сказали…

— Тебе это приснилось, — ухмыльнулся Билл.

— Нет, все так и было. Я находился…

— Ладно, — кивнул Билл. — Ты ездил на велике по пещере. Я тебе верю. Теперь как, ты собираешься подняться или хочешь еще покататься на велосипеде?

— Потом, — пробормотал я и тряхнул головой, пытаясь вспомнить подробности. — Жутко есть хочу. Я бы позавтракал, а затем… — Я запнулся, увидев свой костюм на двери. — Это еще зачем?

Билл сжал мое плечо:

— Сегодня четверг.

Я недоуменно нахмурился, и он печально добавил:

— Сегодня похороны Эллен.

 

21

Похороны оказались настоящим кошмаром. Мать Эллен, энергичная, сильная женщина, справлялась со всем, что жизнь ей преподносила. Ее первый ребенок внезапно умер во сне на первом году жизни, и она сумела с этим смириться. Рак забрал у нее мужа в начале брака — она и с этим справилась. Но смерть Эллен ее надломила. Она впала в истерику. Рыдала на протяжении всей заупокойной службы, завывала, как профессиональная плакальщица, колотила себя кулаками по бедрам.

Эллен похоронили на Глейд-хилл, ухоженном кладбище, расположенном над городом, как птичье гнездо. Погребение там стоит возмутительно дорого — почти все, кого я знал, предпочитали кремацию, — но Эллен боялась огня и часто выражала желание покоиться в земле после смерти.

Никто из ее родных не знал о Ник Хорняк и о том, что Эллен мертва, потому что я втянул ее в свой грязный маленький мирок. За это я должен был быть ей благодарен, иначе не мог бы присутствовать на похоронах. Но моей совести было не легче от того, что меня никто не обвинял. Пожалуй, от этого было еще тяжелее. Я стоял в окружении скорбящих людей, со вздохами и печальным пожатием плеч принимал соболезнования. Лицемер. Виновный.

Похороны закончились, и машины стали выезжать на дорогу. Я предпочел бы остаться у могилы, но еще предстоял поминальный обед.

Пока я оглядывался в поисках кого-нибудь, кто бы мог подвезти меня — на кладбище меня привез Билл, но он держался в стороне и уехал раньше других, — на парковку перед воротами кладбища въехали один за другим пять черных «кадиллаков». Из средней машины показалась высокая тощая фигура. Я присмотрелся, желая убедиться, что мне не померещилось.

Так и есть, Кардинал.

Он подышал на сложенные ладони, затем кивнул мне и уселся на сиденье лимузина. Я двинулся к выходу.

Встав у открытой двери машины, я смотрел на Кардинала, который потирал руки, глядя в боковое стекло.

— Садись! — наконец рявкнул он. — Ненавижу сборища. — Я молча сел рядом. — Куда-нибудь подвезти?

— Вы знаете, где состоятся поминки?

Он кивнул, и водитель передал указание другим машинам. Кардинал молчал, пока мы спускались с холма и двигались в тени унылых серых зданий.

— Город выглядит привлекательнее с пятнадцатого этажа Дворца, — сказал он, морща нос. — Я уж и забыл, насколько все мерзко при ближайшем рассмотрении. — Открыв мини-холодильник, он достал оттуда две бутылки минеральной воды. — Если нужно путешествовать, то только так, с комфортом.

— Что вы здесь забыли? — спросил я, решив покончить с пустой болтовней.

— Ты не пришел ко мне. Я хотел проверить, все ли хорошо между нами.

— Только что опустили в могилу мою бывшую жену. Что же может быть хорошего?

— Я сказал между нами. Мне известно о твоем несчастье. Я тоже сожалею, хотя не был знаком с этой женщиной. Я знаю, как много она для тебя значила, и чувствую, что несу частичную ответственность за то, что произошло.

— Еще бы, — выдохнул я. — Вы ее практически убили.

— Нет. — Кардинал покачал головой. — Я не имею никакого отношения к смерти Эллен Фрейзер. Я в курсе, что ты за моей спиной снюхался со своим отцом, — сам понимаешь, это вряд ли могло остаться незамеченным моей разветвленной сетью шпионов. Вот ты и подозреваешь меня, и это очевидно, так как ты держишь в тайне свои действия. Но я не знаю, почему погибла твоя бывшая жена, равно как и Никола Хорняк, и понятия не имею, кто их убил.

— Вами считает, что вы позволили нас подставить, — заметил я. — Он полагает, что вас напугала открытка с календарем инков и вы пошли на поводу того, кто ее вам адресовал, потому что боялись.

— Он не так уж ошибается. — Кардинал отпил глоток минералки. — Я никогда не боялся принять вызов и не отступал из страха. Не в моем духе пятиться. Но я научился вести себя умно, и иногда для моих целей полезнее залечь поглубже, чем атаковать. Это один из таких случаев. Когда получил эту открытку, я пришел в бешенство. Будь лет на двадцать моложе, я бы порвал город на части, нашел ублюдка, который решил, что может себе такое позволить, и преподал бы ему поучительный урок. Но я уже не такой бесшабашный, как прежде. И у меня есть другие проблемы. Да, противно плясать под чужую дудку, но это было правильное решение. Так что да, верно, я спихнул тебя в воду. Но я не предполагал, что все так закончится.

— А изменилось бы что-нибудь, если бы вы все это предвидели?

— Возможно. Я знаю, как больно потерять жену. Не желаю никому испытать эту боль.

— Все правильно, — пробормотал я. — Вы были когда-то женаты. Довели жену до безумия. И заперли ее в «Скайлайте».

— Ты ступил на тонкий лед, Ал, — жестко проговорил Кардинал.

— По мне видно, как меня это беспокоит?

— А должно бы. Я могу тебя… — Он замолчал, потом выругался. — Я приехал не за тем, чтобы угрожать. Я хотел очистить свое имя, прежде чем ты наделаешь глупостей. Я не твой враг, и ты только потеряешь время, если будешь относиться ко мне как к врагу.

Я мог бы поспорить, но приезд Кардинала говорил о многом, поэтому мне не хотелось его провоцировать.

— Слепцы сказали, что они знают, кто ее убил, — сказал я вместо ответа.

— Они вступили с тобой в контакт?

— Да.

— Они говорили с тобой по-английски? — Кардинал выглядел потрясенным. — Я не знал, что они способны на обычную речь. Расскажи, что они сказали.

Я вкратце рассказал о встрече с виллаками.

— Разумеется, они вполне могли соврать по поводу убийства Эллен и Ник, — подытожил я.

— Сомнительно, — возразил Кардинал. — Бессмысленно было тащить тебя под землю, только чтобы соврать. — Он погладил подбородок изогнутым мизинцем и посмотрел в сторону. — Они объяснили, почему называли тебя Плоть сновидений? — Хотя он задал вопрос обычным тоном, я понял, что ответ для него очень важен.

— Нет. Они болтали что-то про кровь и какую-то чакану, но мне все показалось бессмысленным.

— Они упоминали слово «аюамарка»?

— Нет, — ответил я, но не стал говорить, что слышал это слово от Паукара Вами.

— Любопытно, — пробормотал Кардинал, потом махнул рукой. — Хватит об этих слепых идиотах. Как насчет расследования, хочешь продолжать?

— Слишком поздно останавливаться, — ответил я.

— Ерунда. Я могу поручить это дело другим людям. И пошли в зад все мои шантажисты. Если хочешь, можешь уехать из города и вернуться, когда все уже утрясется.

— Я не сбегу, — твердо сказал я. — И не хочу, чтобы вы вмешивались. Убийцы Эллен — мои. Если кто-нибудь встанет на моем пути…

Кардинал ухмыльнулся:

— Я оказался прав насчет тебя, Ал. Ты зря терял время в гвардии. Прекрасно, дело все еще твое. Желаю удачи!

— Мне не нужна удача. У меня есть это. — Расстегнув куртку, я показал пистолет.

— Не менее убедительный аргумент, чем многое другое, — сухо заметил Кардинал и больше не произнес ни слова до конца поездки.

Поминки проходили в большом доме, принадлежащем одному из кузенов Эллен. Родственники и друзья переходили от группки к группке, тихо разговаривали, много пили и курили так, будто табачная промышленность собиралась завтра свернуть работу.

В главной комнате находился большой камин. Кто-то затопил его еще в начале дня, несмотря на великолепную погоду, и я уединился возле него в глубоком кресле, потому что больше не мог переносить сочувственные похлопывания по спине. Я бы ушел, но это было бы невежливо, а я ради Эллен хотел хоть раз в жизни вести себя прилично.

Я сидел у камина, смотрел на огонь, и мне никогда не было так холодно. Спустя несколько медленных, одиноких минут ко мне подошла Дебора, старшая сестра Эллен.

— Держишься? — спросила она, вытирая глаза платком. Я тупо кивнул. — Мама совсем расклеилась. Мы за нее очень беспокоимся.

— Некоторые люди воспринимают подобные вещи хуже, чем другие. Рано или поздно она смирится. Просто будь рядом, когда ей понадобишься. — Банальности произносились легко. — Ты вроде в порядке, — заметил я.

Она оглянулась, желая убедиться, что никого нет рядом, затем тихо спросила:

— Помнишь Данни, моего сына?

— Конечно. Настоящий ходячий кошмар. Сколько ему, тринадцать, четырнадцать?

— Четырнадцать, — уточнила Дебора.

— Он здесь?

— Нет, он в больнице.

— Да?..

— У него рак, — сказала она так, словно открыла секрет. — То же, от чего умер отец.

Я смотрел на нее. Я не плакал с того времени, как опознал Эллен в «Скайлайте», но сейчас едва сдержал слезы.

— Это серьезно? — задал я глупый вопрос.

— Данни умирает. Его оперировали дважды, но это не помогло. Он опять в больнице. Мы не стали говорить ему про Эллен. Он скоро умрет. Через несколько месяцев мы снова наденем траур и соберемся здесь. Вот почему я так спокойна. Я готовлюсь к похоронам.

— Поэтому мама так сильно переживает? — спросил я.

— Мама ничего не знает. Мы решили скрывать от нее болезнь Данни. Другим родственникам тоже не говорили. Мы ведь живем за городом, так что видимся с ними редко. Скажем после ближайшей операции, если она тоже окажется безрезультатной. А теперь… — Дебора посмотрела на рыдающую мать. — Извини меня, — сказала она, уже не сдерживая рыданий, и поспешила прочь. Плечи ее тряслись.

Я остался сидеть возле камина, думая об Эллен, ее матери, ее племяннике Данни. Люди бродили по комнате как зомби, болтали о прошлом, работе, детях, но не об Эллен. Они не хотели говорить о покойной, как обычно бывает после похорон. Эллен покоилась на Глейд-хилл, но люди вели себя так, будто она здесь, в центре этой комнаты.

И во всем виноват я один.

Я вспоминал, как могильщики опускали в землю гроб. Слова священника, пытавшегося утешить скорбящих родственников. Стук комьев земли о крышку гроба. В гробу она выглядела как живая! Убийца не тронул ее лицо. Со стороны могло показаться, что она спит, но я-то хорошо знал, что Эллен спала с открытым ртом и весьма неспокойно. Она постоянно двигалась, ворочалась, шевелила пальцами ног. Морщилась. Но все это осталось в прошлом.

Мне нужно было что-то сделать. Охота на убийцу начнется позже, но я не мог ждать так долго. Медленно поднявшись, я нашел Боба, брата Эллен, и спросил, есть ли у него колода карт. Его моя просьба удивила, но карты он для меня отыскал. Я нашел пустую комнату и попросил Боба в ближайшее время позаботиться о том, чтобы туда никто не вошел.

— Что происходит, Ал? — поинтересовался он.

— Доверься мне, Боб. Я хочу помочь, — ответил я.

Затем пошел разыскивать мать Эллен. Одна из теток Эллен пыталась ее утешить. Я отодвинул ее в сторону с максимальной вежливостью и взял рыдающую женщину за руку.

— Миссис Фрейзер, — сказал я, — мне очень жаль.

Она продолжала рыдать, но не сопротивлялась, когда я повел ее за собой.

— Я хочу вам кое-что показать. Эллен хотела бы, чтобы вы это увидели.

— Эллен? — В ее голосе прозвучала слабая надежда, как будто безутешная женщина поверила, что я могу воскресить ее дочь.

— Да. Сюда, пожалуйста. Это не займет много времени.

На пороге комнаты я попросил Боба никого не впускать. В глазах его отразилось сомнение, но он не стал спорить, не желая поднимать шум.

Я посадил мать Эллен на кровать и включил свет. Достал из кармана колоду карт и перетасовал их:

— Пожалуйста, следите за картами, миссис Фрейзер. Я сейчас покажу вам фокус.

— Фокус? — неуверенно переспросила она.

Я улыбнулся и положил карты лицевой стороной вверх:

— Не беспокойтесь. Это хороший фокус. Теперь выберите карту, но не называйте мне, какую выбрали.

Она нуждалась в утешении и не сопротивлялась, когда я построил мир красок, а затем связывающий с ним туннель. Внутри нее скопилось столько горя, что я не мог освободить ее от всей боли, но даже небольшое облегчение было лучше, чем ничего. Если она сможет протянуть следующие несколько дней, есть надежда, что у нее хватит сил продолжать жить дальше.

Когда я провожал ее из комнаты, мать Эллен уже не выглядела потерянной, она даже начала общаться с людьми, благодаря их за то, что они пришли, предлагая им бутерброды. Боба одолевало любопытство, но он не стал приставать ко мне, требуя ответа, только хлопнул по спине и поблагодарил взглядом.

А я вернулся к камину, мыслям об Эллен — мне удалось не думать о ней, пока помогал ее маме, но теперь воспоминания, словно в отместку, накатили волной — и долго сидел в кресле, глядя на огонь.

Наконец, слава богу, поминки подошли к концу. Я попрощался с Бобом и еще парой знакомых. Мама Эллен, обняв меня на прощание, сказала, что Эллен меня любила. И я оказался свободен и мог посвятить себя тому единственному, что теперь имело для меня значение — окончательной, кровавой и безжалостной мести.

 

22

Когда я вернулся, Билл, расположившись в своем жалком садике, пил пиво из банки. У его ног валялось несколько пустых банок. Я сложил свои вещи в сумку, вышел из дома и сказал Биллу, что уезжаю к себе. Ему это не понравилось, но я убедил его, что не могу оставаться с ним вечно. Он настоящий друг, без него я бы не справился, но пришла пора снова топать по жизни на своих двоих. Он предложил мне пользоваться его гостеприимством в любое удобное мне время, невзирая на обстоятельства.

Али, увидев, как я подъезжаю, выскочил из лавки с соболезнованиями. Я поблагодарил его, но не стал задерживаться, чтобы поболтать. Он сказал, чтобы я заходил, не стеснялся, если мне что-либо понадобится. Я пообещал и заторопился вверх по лестнице, желая поскорее приступить к делу.

Кто-то починил мою дверь. Скорее всего, Билл. Холодильник и морозилка оказались забиты продуктами. Кровать застелена, а разбросанные по квартире записи аккуратно разложены по коробкам. Бросив сумку на пол, я принялся доставать заметки. Я успел просмотреть всего пару коробок, как открылась дверь ванной комнаты, и оттуда вышел Паукар Вами.

— Ал, мой мальчик, — прохрипел он, — ты вернулся к своему дорогому старенькому папочке.

— Давно ты здесь? — спросил я, отставляя коробку.

— Большую часть дня. — Он плюхнулся в кресло. — Я решил, что ты вернешься после похорон. Что тебя задержало?

— Поминки.

— Ты остался на поминки? Ненавижу поминки. Все так хорошо говорят о покойном. Никто не вспоминает про измены, мошенничество, предательство. Боюсь, что, когда помру, кто-нибудь устроит по мне поминки.

— Это вряд ли, — произнес я ледяным тоном.

— Ты удивишься, — ухмыльнулся он. — Ладно, хватит зря трепать языком. Погоревал — и будет. К делу. Что-нибудь новое узнал?

Я подумал о мраморном шарике и уселся напротив Вами:

— Есть одна вещь, о которой я хотел бы спросить. Тебе не понравится, но все равно спрошу.

— Валяй, — равнодушным тоном сказал Вами, но я заметил, что он заинтересовался.

— Ты убил Эллен?

Он нахмурился:

— Ты меня подозреваешь?

Я рассказал ему про мраморный шарик, черный с золотистыми змейками, о том, как он попал ко мне, потом пропал, оказался в моем шкафчике в раздевалке, а затем в ране на теле Эллен.

— Думаешь, я его там оставил? — проговорил он. — Считаешь, я подсунул тебе этот шарик с самого начала и все это время пудрил тебе мозги?

— Возможно.

Вами посмотрел на меня в холодном молчании, затем вытащил нож из ножен на поясе. Он вложил его в мою правую руку, приподнял подбородок и приставил лезвие к своей шее, отдавая себя в мое распоряжение.

— Если сомневаешься, перережь горло, — прошипел он.

Я смотрел на лезвие и натянувшуюся кожу на его шее. Глубоко вздохнул. Как бы ловок и силен он ни был, Вами не успел бы меня остановить, вздумай я его убить. Одно движение кисти, и он истечет кровью.

Я попытался опустить лезвие. Но Вами схватил мою руку и снова прижал лезвие ножа к своей шее.

— Ты должен быть уверен, — прорычал он. — Я никогда раньше не предлагал так свою жизнь. И никогда не сделаю этого снова. Будь уверен во мне или убей.

Я убрал руку с ножом. На этот раз Вами мне не препятствовал.

— Я должен был спросить, — пробормотал я.

— Нет. Но, возможно, это и к лучшему, что спросил. Теперь мы знаем, чего ждать друг от друга. — Он забрал у меня нож и спрятал в ножны. — Теперь, когда с драмой покончено, спрашиваю снова: что нового?

— Сначала ты. Что произошло с того дня, как Эллен… — Я не смог заставить себя закончить фразу.

— Ничего особенного. Никто не знает, кто ее убил. Официально этот номер в отеле пустовал. Полиция не знает, был ли это подражатель или настоящий убийца.

— Настоящий, — жестко сказал я.

— Разумеется, — кивнул Вами. И продолжил: — О Чарли ничего не удалось узнать. Следил за Николасом, причем безо всякого удовольствия. Проверил ту парочку, которую назвала Эллен. Нашел их имена, просматривая твои записи. Но они не знают ничего ни о ней, ни о Николе Хорняк.

— Они могли их убить? — тихим голосом поинтересовался я.

— Один из них. Другой просто мошенник со связями на самом верху. Я позволил ему жить на случай, если он понадобится мне в будущем.

— Как вышло, что ты не тронул Зиглера?

— Я приберег его до твоего возвращения, — ответил Вами. — Мы встретимся с ним вместе, отец и сын, настоящая команда… Теперь ты, — прибавил он. — Какие у тебя новости?

Я второй раз изложил историю своих подземных приключений. Вами слушал меня с отвисшей челюстью, что ему, честно сказать, несвойственно.

— Я знаю про туннели и пещеры, — заметил он, когда я закончил. — Я их исследовал. Но никогда не встречался ни с чем подобным.

— Ты в состоянии найти смысл в том, что говорили виллаки? — спросил я.

— Нет.

— Плоть сновидений — это тебе о чем-нибудь говорит?

— А должно?

— Кардиналу сказало.

Вами поднял брови, и я рассказал ему о встрече с Кардиналом.

— С каждой минутой все невероятнее. — Вами хмыкнул. — Чтобы Кардинал покинул свою крепость ради заявления о своей невиновности? Ни о чем подобном никогда не слышал.

— Кардинал знает о виллаках и их планах, — сказал я.

— Ничего удивительного.

— Я-то думал, что их треп насчет потоков крови, плоти и сновидениях простая белиберда, но Кардинал воспринял это серьезно — выходит, и мы должны.

— Точно, — согласился Вами.

— Тогда выясни, — предложил я.

— Как?

— У слепца — под пытками. Или вытащи Кардинала через черный ход из Дворца и выбей из него правду. Мне наплевать. Это твоя забота. Я тем временем займусь Ником и Зиглером.

— Зачем разделяться? Давай последим за Ником и Зиглером вместе, затем…

— Нет, — прервал я его. — Если один из них виновен в убийствах или знает киллера, он мой. И если найдешь убийцу, отдай его мне.

— Ты становишься жадным, Ал, мой мальчик, — проговорил Вами. — Все удовольствия — тебе.

— К чертям удовольствия! — вскричал я. — Это уже не игра. Я любил Эллен. Ты можешь это понять, сукин сын с черным сердцем? Ты знаешь, что такое любовь?

— Пожалуйста, — поморщился Вами. — Избавь меня от попсовой лирики.

Я покачал головой:

— Не шути. Я серьезно.

— Как можно быть серьезным насчет такого пустяка, как убийство? — возразил он. — Ведь мы все умрем. Она мертва, прими это и забудь. Тем более что вы давно разошлись.

— Это не имеет значения. Я ее любил.

— Любовь… — Он презрительно усмехнулся. — Самое подлое чувство. Любовь владеет слабыми — владеет, калечит их и уничтожает.

— Ты представления не имеешь, о чем говоришь. Ты никогда не любил. Это нельзя понять, если только…

— Но я люблю! — воскликнул он. — Я люблю смерть.

— Это вовсе не то же, что любить человеческое существо, — заметил я.

— Это даже лучше, — ответил он. — Смерть — единственная дама, достойная любви, потому что она владеет нами всецело. Любить себе подобного — это форма рабства. Только научившись любить смерть, человек может вкусить свободы. Признав границы, которые полагает смерть, мы освобождаемся, чтобы познать жизнь.

— Не собираюсь вместе с тобой вдаваться в философию, — сказал я. — Люби, черт возьми, что хочешь. Я же любил Эллен, и я найду ее убийцу и уничтожу его. Один. Если у тебя по этому поводу проблемы…

— Ал, Ал… — Вами поцокал языком. — Сыновья не должны восставать против своих отцов. Это противоречит законам природы.

— Ты отдашь мне убийцу? — потребовал ответа я.

— А если нет? Восстанешь ли ты во гневе?

— Если придется.

— А если я буду сопротивляться?

Я не ответил. Вами присмотрелся ко мне, затем кивнул:

— Да будет так. Убийца твой.

— Благодарю, — холодно произнес я.

— Знаешь, — улыбнулся Вами, — я тебе почти завидую. Уже много лет прошло с того времени, когда я отнимал жизнь в гневе. Ничто не сравнится с первой пущенной кровью, экстазом от… — Он замолчал, заметив пробежавшую по моему лицу тень. — Я что-то не то сказал?

— Нечто похожее говорил слепой жрец.

Я вспомнил слова голого парня на платформе: «Ты должен получить кровь во гневе». Может быть, я зря пошел туда один. Возможно, именно этого они и хотели, и я сыграл им на руку.

— Ты начинаешь задумываться, — заметил Вами.

— Отчасти, — согласился я.

— Хочешь передумать?

Тщательно все прикинув, я ответил:

— Нет. Мне не нравится идея одиночного полета, но так должно быть.

— Как скажешь. — Вами двинулся к двери. — Если понадобится помощь, ты знаешь, как меня найти.

— Обещание свое помнишь? — крикнул я ему в спину. — Не станешь действовать, не связавшись со мной?

— Только в крайнем случае.

— Подожди. — Я остановил его, когда он уже взялся за ручку двери. — Ты сказал, что любишь только смерть, что больше нет ничего достойного любви. Означает ли это, что ты не любишь меня?

Он прищурился, как будто делал какой-то вывод.

— Ты интересуешь меня, как и несколько человек еще. И я испытываю к тебе некоторые отцовские чувства.

— Но не любовь?

Он ухмыльнулся:

— Вот если бы ты был мертвым.

И вышел.

Когда я пришел в «Красную глотку», там почти не было посетителей: заведение открылось совсем недавно. Ника нигде не увидел, но я и не надеялся застать его так рано. Я заказал минеральную воду и нашел утолок, где мог просто сидеть и наблюдать.

Ник появился через пару часов. Он выглядел помятым, как будто не выспался, и был одет в футболку и джинсы. Он прошел к бару, заказал выпивку и огляделся. Увидев меня, нахмурился, затем подошел.

— Мой старый друг Ал, — сказал он, садясь и прислоняя холодный стакан ко лбу. — Еще вопросы?

— Не возражаешь?

— Да нет. Я вчера здорово набрался, но если ты спросишь ласково…

Встав, я кивнул в сторону туалетов:

— Не хочешь заняться этим там?

— Только не говори, что ты поголубел, — подозрительно фыркнул он.

Я выдавил улыбку:

— Боюсь, что нет. Просто хотел поговорить без посторонних. Это ненадолго. Быстро кончим.

Ник засмеялся:

— Следи за словами, Ал.

Он пошел впереди меня, виляя бедрами и ухмыляясь через плечо. Я в ответ холодно усмехнулся.

Комната была ярко освещена и пуста.

— Знаешь, — сказал он, когда я закрыл дверь, — я не первый раз захожу сюда с другом, но администрация не любит, когда…

Я набросился на него. Зажал ему рот ладонью, схватил за левую руку, заломил ее ему за спину и давил, пока он не завопил в мою ладонь. Я остановился, затем вывернул ему запястье так, что послышался хруст. Я заглушал вопли Ника, затем развернул и нанес несколько коротких ударов в живот. Ник согнулся пополам. Тогда я схватил его за волосы и ударил лицом об пол, не со всей силы, чтобы он не потерял сознание, но достаточно сильно, чтобы сломать ему несколько зубов.

Когда я его отпустил, он съежился и жалобно застонал. Я позволил ему перевести дух, затем принялся бить его ногами, жестоко, с силой, по животу, бедрам, рукам. Пах не трогал — приберегал на потом.

Ник тихо подвывал, и я устроил себе перерыв. Вымыл руки и посмотрел на свое лицо в зеркале, обезображенное злобной, свирепой гримасой. Мне было не по душе то, что я делал и что еще собирался сделать, но образ Эллен в гробу, промелькнувший перед моим мысленным взором, настроил меня на второй раунд.

Ник рыдал, стараясь остановить вытекающую изо рта кровь здоровой рукой, и набирался сил, чтобы позвать на помощь. Я достал из-за пояса пистолет и постучал им о край раковины. У Ника перехватило дыхание. Я вытер руки и повернулся к нему:

— Если заорешь, придется тебя пристрелить.

— В чем дело? — проговорил он, брызгая кровью. — Ополчился на геев?

— Геи не имеют к этому никакого отношения.

— Тогда что? — Он выплюнул несколько осколков сломанных зубов и снова зарыдал. — Черт, Ал, какого хрена…

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне про Эллен.

— Про кого? — искренне удивился он.

— Мою бывшую жену. Эллен Фрейзер.

— Не знаю такую.

— Ты слышал о втором убийстве, совершенном в «Скайлайте»?

Судорожно сглотнув, он прошептал:

— Нет.

— Хочу знать, кто ее убил. — Я направил пистолет на Ника.

Его глаза расширились от ужаса.

— Я ничего про это не знаю, — выговорил он, захлебываясь кровью.

— Сначала прострелю тебе ногу, — сказал я. — Левую. Затем правую. Когда начну палить, засуетятся люди, поэтому придется поторопиться. А это означает выстрел между ног. Когда-нибудь видел человека, получившего пулю в пах? Неприятное зрелище.

— Это не я, — простонал Ник.

— Я тебе не верю, — сказал я, наклонившись, чтобы он лучше видел ствол. — Расскажи, что ты делал в гостинице, когда была убита твоя сестра. Соврешь один раз, и я выстрелю.

Ник посмотрел на пистолет, собрался с силами и начал:

— Это была шутка. Мы такое и раньше проделывали…

— Что проделывали?

— Менялись партнерами. — Он вытер рот здоровой рукой. — Ник сняла номера, соединенные дверью. Оба наших партнера обожали путы. Мы собирались обоих связать, а потом махнуться номерами и…

— Хочешь сказать, что собирался трахнуть парня Ник, а она обслужила бы твоего? — Он кивнул. — Похоже, ее парню такой обмен не пришелся бы по душе.

Он попытался ухмыльнуться, обнажив сломанные зубы:

— У нее был дилдо.

— Вот как. Продолжай.

— Я приехал в отель раньше Ник и сразу занялся делом. Примерно в половине десятого заглянул в ее номер. Ее там не оказалось. Мы с моим парнем покувыркались еще час, затем я надел на него маску и пошел посмотреть, не появилась ли Ник.

— Зачем маска? — поинтересовался я.

— Чтобы его не узнали. Я оставил его прикованным к кровати, прошел в номер восемьсот двенадцать и…

Я ждал продолжения. Но Ник молчал.

— И? — рявкнул я.

— Я увидел, в каком состоянии ее спина. Ник лежала не двигаясь. Я решил, что она мертва, и сбежал.

— Тогда она еще была жива! — заорал я. — Может быть, ты еще мог ее спасти.

— Спасибо, что напомнил, — с горечью произнес Ник. Он снова плакал, но теперь уже не от боли. — Мне следовало проверить. Позвать на помощь. Но я запаниковал и рванул к лестнице. Остановился на третьем этаже, нырнул в туалет и плакал, пока не устал. Затем я вернулся — черт, это был самый длинный подъем в моей жизни! — и забрал свои вещи. Я должен был отпустить своего парня, но просто оставил его там: плохо соображал в тот момент. Я съехал на лифте вниз и ушел. Никто меня не заметил. Вот и все. — Он смотрел на меня испуганными глазами, ожидая приговора.

— Кто был тогда с Ник? — спросил я.

— Не знаю. И она не знала, с кем я был. У нас было так заведено всегда.

— Ты видел кого-нибудь или что-нибудь слышал?

— Нет.

— Не может такого быть, что парень, с которым ты был, этот Чарли Крол, знает больше, чем ты?

— Он был привязан, — проговорил Ник. — И с кляпом во рту.

— Может быть, потом, когда ты ушел?..

— Нет, — сказал он, даже не дослушав, но что-то в его торопливом ответе меня насторожило. Первый раз я почувствовал, что он что-то скрывает.

— Помнишь, что я пообещал сделать, если ты соврешь?

— Я не врал! — закричал Ник, отползая от меня.

— Чарли Крол не говорил ничего такого, что могло бы вызвать твои подозрения?

— Нет, клянусь. Он знает не больше, чем я.

— Не верю. — Я направил пистолет ему в пах. — Три секунды, Ник. Выкладывай — или прощайся со своим богатством.

— Ал, не надо. Ты…

— Раз.

— Люди услышат. Они здесь знают тебя в лицо. Ты…

— Два.

— Клянусь. Не знаю, кто это был. Я не…

— Три.

— Нет! — завопил он, прежде чем я успел выстрелить. — Никакого Чарли Крола не было.

Я поднял брови:

— Не понял.

— Я назвал это имя только для того, чтобы никто не узнал, с кем я был тогда на самом деле. Он пригрозил убить меня, если кто-нибудь…

— Это псевдоним? — перебил я его.

— Одного из моих любовников звали Чарли Крол. Я его неожиданно вспомнил…

— Забудь! — крикнул я. И добавил: — Кто был с тобой в номере восемьсот четырнадцать?

Ник помолчал в нерешительности всего пару секунд. Затем, опустив глаза, сказал:

— Я был с копом, его зовут Говард Кетт.

Я помог Нику умыться и вызвал «скорую помощь». Он пообещал не подавать на меня в суд, поскольку знал, как я расстроен, но добавил, что не хотел бы еще раз со мной встретиться, даже если мне удастся выяснить, кто убил Ник. Мне было стыдно, но ради Эллен я был готов стыдиться всего мира. Я оставил Ника баюкать свою руку в ожидании врачей, сам же отправился разыскивать Гови.

Когда я вошел в полицейский участок, раздвигая ошалевших полицейских, Кетт в своем кабинете разговаривал по телефону. Войдя к нему, я выдернул шнур из розетки, прервав его на середине фразы.

— Какого черта? — взревел он, вскакивая с кресла.

— Я знаю про тебя и Николаса Хорняка, — сказал я, усаживаясь напротив.

Маска гнева слетела с его лица, он обескураженно опустился в свое кресло. Вошел один из его коллег и спросил у него, все ли в порядке. Кетт кивнул и велел ему закрыть за собой дверь. Он долго сидел молча. Наконец заговорил:

— Мы познакомились пару лет назад. Как-то ночью мы с Биллом его арестовали. Я с ним разговорился. Спустя несколько месяцев мы случайно столкнулись, и…

— Древняя история меня не интересует, — рявкнул я.

— У меня это не вошло в привычку. Просто иногда…

— «Скайлайт», Гови, — проговорил я сквозь зубы.

— Моя жена ни о чем не догадывается. Она догадалась, что я кого-то себе завел, но думает, что это женщина. Ты не должен ей говорить. Если она узнает, с моей жизнью покончено.

— Расскажи, что произошло в «Скайлайте», или я позвоню ей немедленно, — пригрозил я.

Это его встряхнуло.

— Что ты уже знаешь? — спросил он.

— Ник заплатил Бретону Фурсту, чтобы ты мог незаметно проникнуть в отель. Он приковал тебя к кровати, потом надел на тебя маску. Фурст позднее освободил тебя.

— Я пошел домой, — сказал он. — Позвонил Нику, желая прогрызть новую дырку в его заднице, но не смог дозвониться. Я потратил большую часть недели, пытаясь с ним связаться. Вскоре узнал об убийстве, а на моем столе появилась фотография: я и Ник в номере «Скайлайта», оба голые. Никакой записки. Только фото. Я рванул к Нику. Решил, что фотография — еще одна из его дурацких шуток, вроде приковывания меня к кровати и исчезновения, но он поклялся, что ничего об этом не знает. И рассказал, как обнаружил сестру.

— После этого ты заявился в гостиницу в поисках трупа Николы?

— Как бы не так! — ответил он. — Если бы я вмешался, кто-нибудь мог узнать про меня и Ника. Поэтому я об этих новостях не распространялся. Но на следующий день мне позвонили домой. Мужской голос. Спросил, нравятся ли моей жене цветные фотографии в рамке. Я в свою очередь спросил незнакомца, что ему надо. Он рассказал про Николу Хорняк и потребовал, чтобы я затребовал ее тело, но прежде позвонил Кардиналу, придумав историю насчет доносчика.

— Что он велел тебе сделать, после того как ты получишь тело Ник?

— Молчать насчет того, что убийство было совершено неделю назад, и вести все так, будто она обычная жертва уголовного преступления. Что я и делал. Спустя несколько дней мне снова позвонили. На этот раз мне было велено поехать к тебе и убедить держаться подальше от Ника. Я знал, что это вызовет у тебя подозрения, но руки у меня были связаны.

— Интересно, какую цель ты преследовал? — поинтересовался я. — Все совершенно бессмысленно.

— Потому что нас подставляли. Я видел это с самого начала. С души воротило, но вынужден был подыгрывать.

— И Аллегро Джинкс… ты ведь послал Фурста его искать? Эта история насчет его матери была чистым враньем?

Кивнув, Гови сказал:

— Однажды утром я нашел в кармане своих штанов записку.

— После обнаруживал еще записки?

Он отрицательно покачал головой:

— Когда вернулся из отпуска и услышал про твою бывшую, я подумал, что кукловоды снова выйдут на меня, но пока ничего.

— Если они снова объявятся, я хочу это знать.

— Не могу ничего гарантировать.

— Тогда я расскажу твоей жене о тебе и Нике.

Кетт с горечью рассмеялся:

— А другая компания все расскажет ей, если я с тобой поделюсь информацией. Куда ни кинь, везде клин. Послушай, Джири, тут действуют отъявленные мерзавцы. И я, как бы тебя ни ненавидел, готов сделать все, чтобы помочь тебе их прищучить. Но мне приходится плыть по ветру. Они пугают меня куда больше, чем ты.

— Ты не тот мужик, Гови, которого полезно иметь на своей стороне, — заметил я.

— А я на это и не претендую, — сказал он и кивнул в сторону двери, явно предлагая мне покинуть кабинет.

— Один последний вопрос. Эллен… есть какие-нибудь ниточки?

Его лицо смягчилось.

— Я ее делом не занимаюсь. Намеренно стараюсь держаться от него подальше. Я даже не прислушиваюсь к сплетням в офисе. Билл наверняка знает больше, чем я.

— Если что-нибудь узнаешь, дашь мне знать?

— Если смогу, — ответил он.

Я ушел. Последнее, что увидел: Кетт положил голову на руки и тихо застонал. В другое время и в другом месте я, возможно, даже посочувствовал бы поганцу.

Руди Зиглер не удивился, увидев меня.

— Входите, — мрачно произнес он и провел меня в гостиную.

Он сел за стол и принялся возиться со своим хрустальным шаром, низко наклонив над ним голову. Прежде чем сесть, я бегло оглядел комнату. Я решил для себя, что начну мягко, не так, как с Ником, но если понадобится — сдерживаться не стану.

— Ты знаешь, почему я здесь? — спросил я.

— Я слышал об Эллен. Мне очень жаль.

— Когда она к тебе пришла, ты знал, что она моя бывшая жена?

— Нет. Она ни разу не упоминала ни о Николе, ни о вас. Я бы так и не узнал, что вы связаны, если бы не увидел ваше имя в новостях.

— Это ты так говоришь.

Он поднял голову:

— Вы полагаете, что я лгу?

— Две твои клиентки попали под нож, причем совершенно одинаково и в одном и том же месте. Совпадение?

— Может быть, — пробормотал он.

Я нацелил на него пистолет:

— Ты в глубоком дерьме, Руди. Говори.

Он закрыл лицо руками и глубоко задышал. Когда снова на меня посмотрел, в глазах его блестели слезы.

— Я никогда не думал, что все зайдет так далеко, — проговорил он, всхлипывая.

Я положил пистолет на стол.

— Я ничего не знаю про Эллен, но Никола… Это была ее идея. Она хотела, чтобы ее порезали. Это должно было быть символическим жертвоприношением. Своеобразная церемония, которая проводится у основания статуи Манко Капака. Она завершилась вырезанием символа на спине Николы. Было больно, но она встречала боль с радостью, посвящая ее богу Солнца. Я провел обряд до, во время и после вырезания символа. Мы ее обмыли и перевязали, потом распрощались, и я отправился домой.

— Ник осталась?

— Я думал, что она тоже ушла, но она, скорее всего, вернулась или встретила своего убийцу в другом месте.

— Ты ее не убивал?

— Нет! — вскричал Зиглер. — Я чту Солнце, жизнь и позитивные стороны Вселенной. Я бы никогда…

— Тогда кто? — с нажимом произнес я.

Зиглер принялся нервно жевать нижнюю губу.

— Не знаю, — соврал он.

— Кто организовал жертвоприношение?

— Никола. Я организовал церемонию, но инициатором была она.

— Она не планировала собственное убийство?

— Вряд ли.

— Кто резал? Ты молился? Или ты и нож держал?

— Да, — сказал он быстро. Слишком быстро.

— Ты врешь.

— Нет. — Теперь он весь взмок от пота.

— Кто это сделал? — требовал ответа я. — Кто ее резал?

— Никто! Кроме нас, там…

Его взгляд остановился на чем-то позади меня. Профессиональная подготовка дала о себе знать: я резко прыгнул влево, не стал терять время даже на то, чтобы схватить со стола пистолет.

Прогремел выстрел. Пуля пролетела там, где я мгновение назад стоял, и вошла в грудь Зиглера; на стену за ним плеснул фонтан крови. Возможно, медиум был еще жив, когда упал на пол, но дышать ему явно осталось недолго.

— Черт! — выдохнул убийца. Послышалось шарканье ног, сверкнуло серебро ствола. Я нырнул в сторону как раз перед вторым выстрелом и почувствовал, что пуля прошила мой каблук, каким-то чудом не задев пятку. И тут я набросился на киллера.

Я ударил его головой в живот и кулаком в лицо. Он хрюкнул, немного отступил и словно прирос к полу, затем попытался ударить меня пистолетом по голове. Я принял удар на плечо и снова нанес ему удар в лицо. Киллер пошатнулся. У него из носа и рта пошла кровь. Склонившись, я бросился вперед и, обхватив его за бедра, сбил с ног. Он тяжело рухнул на пол. Я вскочил на него верхом и принялся молотить кулаками по голове. Когда присмотрелся, я увидел, что избиваю не мужчину, а злобного вида бабищу с огромной головой. Я узнал женщину, но, прежде чем смог вспомнить ее имя, она попыталась вцепиться ногтями мне в лицо.

Я соскочил с нее, однако она успела глубоко расцарапать мне щеки. Она с рычанием рванулась за мной, двигаясь по полу словно паук, оскалив зубы в поисках плоти и вытянув руки, стараясь ухватить меня.

Я перевернулся на спину и ударил обеими ногами. Она приняла удар на грудь. Он ее задержал, но не обездвижил, и через мгновение она уже была на мне, брызгая слюной и пытаясь добраться зубами до моего носа.

Я вцепился ей в волосы и оторвал от себя. Попытался ударить ее в пах, но попал по мясистому бедру. Она била коленом точнее, так что на пару секунд у меня перехватило дыхание.

Борясь на полу, мы перевернули стол. Женщина дотянулась руками до моей шеи. Что-то тяжелое упало и покатилось по полу. По звуку я сообразил, что это такое. Я отвел одну руку назад и ударил противницу несколько раз по голове, но без видимого эффекта, потом схватил за ухо и с силой дернул. Она завизжала и отпрянула.

Я отпустил ухо и ударил по обеим сторонам ее шеи рёбрами ладоней. Женщина вскрикнула и повалилась на пол, хватая ртом воздух. Скользнув по полу, я нащупал хрустальный шар. Именно он упал с перевернутого стола несколькими секундами раньше. Шар треснул, но не разбился. Я встал на колени, стиснул шар обеими руками и с размаху опустил его ей на голову.

От такого удара быстро не оправиться. Теперь я получил время обыскать противницу, позаботиться о своих ранах и взглянуть на Зиглера.

Я следил, как женщина возвращается к жизни и начинает стонать. К этому моменту я уже вспомнил ее имя: Валери Томас, стервозная горничная из «Скайлайта».

Открыв глаза, она обнаружила, что смотрит в дуло моего пистолета 45-го калибра. Увидела мое расцарапанное, окровавленное, но решительное лицо. И расхохоталась:

— Легавый!.. Ничего вы без пушки не можете!

— Ты первая выстрелила, — напомнил я ей.

— Это бизнес. Казнь. А во время драки я ни за что не воспользовалась бы оружием. Только трус пользуется пушкой в драке.

— Ты убила Зиглера, — снова напомнил я.

Валери хотела пожать плечами, но я связал ее так крепко, что ничего у нее не получилось.

— Ну и что? — улыбнулась она. — Он был марионеткой. Зиглер был дураком, который не мог отличить фантазию от реальности. Он сам вырыл себе могилу.

— Значит, ты убила Ник? И Эллен?

— Твою очаровательную бывшую жену, — промурлыкала Валери.

— Ты ее убила? — Я едва не спустил курок.

— Очаровательная Эллен. Такая милая. Такая наивная.

— Это ты ее убила? — заорал я, засовывая дуло пистолета ей в рот, так чтобы она почувствовала боль.

Валери резко повернула голову.

— Нет! — крикнула она и закашлялась. — Не убивала я твою драгоценную Эллен. Но я видела, как она умирает. Я видела, как раскрываются ее губы в немом вскрике, как выгибается ее спина. Я видела ужас в ее глазах, когда нож вонзался в ее нежную плоть. — Валери засмеялась снова, и смех ее больше напоминал орлиный клёкот. — Такая красивая. Такая беспомощная. Такая напуганная. Она звала тебя. Даже после всего того, во что ты ее втянул, она тебя не винила. Такие глупые люди заслуживают смерти.

Наконец, после долгого времени, пришли слезы. Я плакал навзрыд, представляя Эллен в когтях этой безумной женщины, Эллен, умирающую с моим именем на устах. Ноги у меня подкосились, и я осел на пол.

— Бедненький Ал, — приговаривала Валери. — Бедняжка Эллен, бедная Ник, бедный Руди. Столько жертв. Я вот думаю, может, мне тоже уронить слезу?

— Заткнись! — заорал я, затем снова навел на нее пистолет. — Кто их убил?

— Мой любовник, — ответила она, — мой коварный, чувственный, жестокий любовник.

— Тот самый, в которого, по ее словам, Эллен была влюблена?

— Ну и дура. Легко любить человека настолько сильного и изобретательного и не замечать черного сердца и зла в самой его глубине… Эллен была обречена с момента их первого поцелуя.

— Назови его! — прорычал я.

— Любви не нужны имена, — со смехом произнесла Валери.

— Говори его долбаное имя, или я тебя убью!

— Валяй, кивнула она. — Я не боюсь. В смерти меня ничего не пугает. Убей меня, маленький человечек, отправь меня к моему богу-Солнцу и покрой себя проклятием.

Услышав последнюю фразу, я заморгал:

— Ты заодно с виллаками?

— С кем?..

— Это слепые жрецы, — пояснил я. И, увидев ехидную улыбку на лице Валери, прибавил: — Ладно, скажи только, кто убил Эллен.

— Я же сказала — мой любовник.

— Его имя, сука, его имя!

— Что в имени? — хихикнула Валери. Затем серьезно произнесла; — Узнай сам. Обними Солнце, почти бога, — и узнаешь.

Я покачал головой;

— Не трать время на болтовню о богах. Скажи, кто убил Эллен, или, видит бог…

— Что? Станешь меня пытать? Попробуй, маленький человек. Я крепкий орешек, меня не расколешь. Я знаю боль. Давай старайся! Я ко всему готова, что бы ты ни придумал.

— Посмотрим, — мрачно проговорил я, затем повернул ее и разорвал на ней рубашку.

Не уверен, что знал, что собираюсь делать, но я ведь навидался всякого за время службы в гвардии. Я знал все болевые точки на теле человека, знал, как усилить боль и как ее продлить. Я дал себе клятву никогда не пользоваться этими знаниями, но в квартире Зиглера мою решимость и добрые намерения поглотил кровавый туман гнева. Однако, когда я разорвал рубашку, мысль о пытках пришлось отбросить. Перед моими глазами открылась уродливая карта боли. Плечи и спину Валери уродовали ожоги, порезы, шрамы. Головки булавок, вонзенных в плоть, сверкали, как маленькие серебряные звездочки. Наиболее глубокие раны были заклеены пластырем. Я также рассмотрел ожоги от кислоты, раны, в которые втерта соль, гноящиеся, мокнущие язвы. Валери Томас была ходячим воплощением самого извращенного мазохизма.

Меня затошнило, и я отвернулся.

— Мой бог кормит меня болью, приучая ее не замечать. Он добр, щедр и мудр. Если бы только больше людей знали, насколько прекрасно служить столь могущественной сущности, они бы…

Я оставил женщину болтать насчет бога и тому подобного. Больше слушать не мог. Я подумал, не поторговаться ли с ней, не попытаться ли предложить ей жизнь за некоторые ответы, и решил, что она только рассмеется мне в лицо. Возможно, следовало вытянуть из нее правду хитростью, но в нынешнем своем состоянии я был на это не способен. Я плакал, как ребенок.

Прежде чем уйти, я позвонил Биллу. Рассказал, что узнал, сообщил, где забрать Валери и что случилось с Зиглером. Билл велел мне оставаться на месте, но я не мог. Сказал, что поеду домой. Он принялся возражать, настаивал, чтобы я оставался на месте, но я повесил трубку и ушел прочь, в мир, где оказалось намного больше мук и печали, чем я считал прежде.

 

23

Валери призналась в убийствах Николы, Эллен и Зиглера. Сказала полиции, что я не имею к ним никакого отношения. Не упомянула сообщника или любовника. Я не стал противоречить. Копы решили, что нашли убийцу, дела закрыли. Зачем портить им статистику?

Один дотошный репортер доискался, что существовала связь между мною и обеими убитыми женщинами. Некоторое время я был главной новостью: решительный герой-любовник, который нашел убийцу и сдал его полиции. Общественный пример, которому должны следовать дети. Репортеры новостных СМИ гонялись за мной по всему городу. Билл и Кетт старались держать их от меня подальше. Билл — потому что меня жалел, а Кетт боялся, что в разговоре может всплыть его имя.

Валери умерла спустя пару дней после признания. Повесилась в своей камере. Никто не знал, как ей удалось раздобыть веревку. Так или иначе, ее все равно посадили бы на электрический стул, так что она сэкономила городу время и деньги.

Пресса просто обезумела, когда Валери Томас покончила с собой. Идеальный конец истории, для полного завершения которой требовалось только интервью со мной. Журналюги безжалостно меня преследовали, пока Билл не вспомнил об одолжении, которое он когда-то сделал мэру, и тот велел редакторам отозвать своих гончих.

Дни сливались один с другим, а я один в своей квартире думал о Ник, Эллен и Валери. Мне следовало бы разыскивать демонического любовника, человека, который заманил Ник и Эллен, привел их к смерти и побудил Валери ко лжи и самоуничтожению. Но я слишком устал. На меня навалилась страшная тоска. Мне хотелось только плакать, сидя в темноте.

Вами и Кардинал поздравили меня по телефону. Я что-то пробормотал в ответ, не сказав правды ни одному, ни другому. Они бы вытрясли из меня всю душу, если бы узнали, что дело не закончено.

Я перестал мыться и бриться. День за днем носил одну и ту же одежду. Ел мало, да и то какую-нибудь ерунду. Потерял себя в воспоминаниях об Эллен. Мир для меня теперь не имел никакого смысла. Реальной была только Эллен.

Билл и Али пытались помочь. Они приносили свежую еду и выносили мусор. Иногда, просыпаясь, я обнаруживал, что, пока я спал, кто-то из них снял с меня одежду и постирал ее. Они разговаривали со мной, не получая ответа, болтали и делали вид, что все нормально. Я пытался реагировать, так как ценил усилия друзей, но сил не хватало. Я напоминал жертву лоботомии, человека, который может только пялиться, пускать слюни и иногда кивать головой.

К бутылке я не прикасался. Даже в самые тяжелые моменты мне удавалось бороться с искушением. Я превратился в жалкую развалину, но в душе знал, что в свое время смогу восстать из этих руин. Если же запью, возврата не будет. И такая жизнь останется со мной навсегда.

В период глубочайшего уныния в мою жизнь вновь впорхнула Присцилла. Она появилась в один из ничем не примечательных дней, скромно одетая и неуверенно улыбающаяся.

— Я пыталась дозвониться, — проговорила она, — но ты не отвечал. Я должна была приехать. Если хочешь, могу уйти.

Я ничего не сказал, просто жестом предложил ей войти.

Она сморщила нос, оказавшись в моей берлоге. Али и Билл уже несколько дней не приходили, и я совсем распустился. Грязные тарелки, плохо пахнущая одежда, переполненное помойное ведро.

— У тебя что, год борьбы с уборщиками? — пошутила она.

— Не нравится — проваливай, — пробурчал я.

Присцилла двинулась к двери.

— Подожди, — торопливо произнес я. — Извини. Я чаще всего не соображаю, что говорю или делаю. Не уходи. Пожалуйста. Сядь.

Она огляделась:

— Лучше постою, если не возражаешь.

Я умудрился через силу улыбнуться:

— Итак, ты пришла…

— Пришла, — кивнула она.

Последовало долгое молчание.

— Хочешь о чем-нибудь конкретном поговорить? — наконец спросил я.

— Ох, Ал. — Присцилла кинулась мне на шею. Я повалился в одно из заваленных грязными тряпками кресел, увлекая ее за собой. — То, что сделало с твоей женой это чудовище… Какой ужас! Не понимаю, как ты не порвал ей глотку. Я бы на твоем месте…

Она расплакалась.

— Все нормально, — сказал я, гладя ее волосы и думая о золотых прядях Эллен. — Все позади. Она мертва. Нет нужды плакать.

Присцилла повсхлипывала, потом с надеждой взглянула на меня:

— Ведь все кончено, правда? Их в самом деле она убила?

— Она ведь призналась…

— Я знаю, но… — Вздохнув, Присцилла выпрямилась. — Я все никак не могу забыть тот вечер, когда отправилась в «Скайлайт», чтобы встретиться с Ник. Она определенно сказала, что придет с мужчиной. Я сейчас все газеты читаю. Если им верить, Валери Томас действовала в одиночку. Репортеры пишут, что она была сумасшедшей.

— Это их право.

— А все остальное?

Я понимал, что не давало покоя Присцилле. Если Валери была психопаткой-одиночкой и человек, которого Ник привела в гостиницу, не причастен к убийству, тогда Присцилла могла не испытывать вины. То есть если имело место случайное нападение, а не поработал клиент Ник, который, возможно, не убил бы ее, если бы Присцилла находилась с ними в номере.

Чтобы Присцилле спокойнее спалось, мне хотелось соврать, как я врал всем остальным, избавить ее от демонов вины, которые ни на секунду не оставляли в покое меня. Но я смотрел в ее глаза и слышал, как рассказываю ей правду. Она слушала молча, сжимая мои руки. Когда я закончил, она долго молчала, потом произнесла с запинкой:

— Может быть… она врала.

— Нет.

— Она была злобной, сумасшедшей дьяволицей. Она поняла, что игра закончена. И сделала один последний поворот ножа в ране, чтобы заставить тебя сомневаться.

— Нет, — вздохнул я. — Это не был трюк. Я же столкнулся с ней лицом к лицу. Я знаю.

— Но…

— Я знаю, Присцилла!

— Тогда выходит, что убийца все еще где-то там, — прошептала она, направив взгляд в окно.

— Да.

— Мне страшно, Ал.

— Мне тоже.

— Очень страшно. Эллен была твоей женой, а Ник — любовницей. Что, если этот тип охотится за каждой женщиной, с кем ты был близок?

— У меня есть несколько старых подружек, чей номер телефона я бы с удовольствием дал ему, — засмеялся я, но Присцилла не видела в ситуации ничего смешного.

— Я могу оказаться следующей, — проговорила она.

— Почему? Между нами ничего не было.

— Пока.

Наклонившись, она поцеловала меня. Я отстранил ее.

— Что ты делаешь? — вспылил я. — Только что сама сказала, что я приношу несчастье, а теперь…

— Именно поэтому я и боюсь, — перебила она меня, заставив замолчать вторым поцелуем. — Если бы у нас было что-то в прошлом, я могла бы сбежать. Но то, что между нами, — это сейчас и в будущем. От этого я убежать не могу.

Она снова поцеловала меня.

— Этого не следует делать, — вздохнул я, возвращая ей поцелуи. Почувствовал, как одна ее рука скользнула между моих бедер. Я запустил пальцы в ее волосы, затем спустился к ее груди. — Это безумие.

— Наплевать. — Она ахнула, когда мои пальцы сжали ее грудь. — Я была так напугана после смерти Ник, вздрагивала каждый раз, как открывалась дверь. Когда я прочитала про твою жену, знаешь, какой была моя первая реакция? Слава богу, что это не я!

Лаская, я раздел ее, и мы переместились так, что она оказалась сверху лицом ко мне.

— Возможно, ты подписываешь свой смертный приговор, — проговорил я пересохшими губами, наблюдая, как она стягивает трусики.

— По крайней мере, я не буду одна, — ответила Присцилла, опускаясь на меня и направляя одной рукой, а ногтями другой впиваясь в мое плечо.

На этом все разговоры на долгое время прекратились.

На следующий день Присцилла перебралась в мою захламленную квартиру. Я сомневался, что мне этого хочется, — было что-то нездоровое в романе, возникшем благодаря нескольким убийствам, — но сопротивляться не имел сил. Как бы ни нуждалась во мне Присцилла, я нуждался в ней еще больше. В одиночку я сходил с ума, и без человека, на которого бы мог опереться, был наверняка обречен.

Али застал нас вместе днем. Он вошел без предупреждения, как обычно делал, и замер, обнаружив рядом со мной прекрасную обнаженную женщину. У него вспыхнули уши, и он быстро ретировался с многочисленными извинениями. Но перед уходом выглянул из-за двери, желая еще раз взглянуть на Присциллу. И первый раз за долгое время я искренне улыбнулся. Я крепко ее обнял, прижал к себе и спрятал лицо в ее волосах, стараясь не сравнивать их с волосами Эллен.

Присцилла принесла с собой немного вещей, один маленький чемодан с одеждой, бельем, косметикой и обувью, но этого оказалось достаточно, чтобы я понял: это не интрижка на одну ночь. Еще она принесла алкоголь. Мне не нравилось держать спиртное в квартире, не по душе была ее манера не завинчивать пробки, из-за чего всю квартиру наполнял сладкий, душный запах ликеров, но я ничего не сказал. Ей требовалась выпивка, я это понимал. Но сам с трудом воздерживался, ведь выпивка была под рукой.

Она каждое утро уходила на работу и возвращалась так рано, как только могла себе позволить. Мы занимались любовью, или разговаривали, или просто сидели обнявшись. Мы готовили поздний ужин, ели медленно, снова занимались любовью. Мы редко укладывались спать раньше двух.

Билл был в восторге. Он считал, что Присцилла — самое лучшее, что могло со мной произойти. Он пару раз ужинал с нами в моей квартире, и мы долго разговаривали, причем никто не упоминал ни Ник, ни Эллен.

Однажды ночью, когда разговор все-таки коснулся убитых женщин, Присцилла, здорово перебрав, выболтала правду о Валери Томас. Билл сказал что-то относительно того, что рад, что Валери умерла, а Присцилла фыркнула и сказала:

— Один-ноль. Теперь бы еще ее гребаного дружка достать…

Она спохватилась, попыталась сделать вид, что сморозила чушь. Но было слишком поздно. Когда я посмотрел на нее в упор, она расплакалась и убежала в ванную комнату. Я хотел было пойти за Присциллой, но изумленный Билл остановил меня вопросом:

— Хочешь чем-то со мной поделиться, Ал?

Отнекиваться особого смысла не было, и я рассказал ему правду про Валери, ее «бога» и ее «дружка».

— Почему ты не сказал мне раньше? — Билл скорее обиделся, чем разозлился.

— Мое слово противоречило бы ее признанию.

— Ты хорошо знаешь, кому бы я поверил, — проворчал он.

Я кивнул:

— Надо было сказать тебе, но продолжать скрывать от других. Но… — Я засомневался, что смогу объяснить. — Хочу выбраться из этого, Билл. Меня тошнит от подозреваемых, улик, интриг, смертей. Я хочу отбросить весь этот мешок дерьма и сделать вид, что ничего не случилось.

— Думаешь, тебе это позволят? — участливо спросил он. — Выходит, ты считаешь, что отморозок, который убил Ник и Эллен, остановится? Какие бы ни были у него мотивы, он обязательно придет за тобой, или за Присциллой, или за кем-нибудь еще. Видит Бог, я жалею, что ты вообще во все это впутался, но ты уже по уши в дерьме, и тут ничего не поделаешь. Время завязать прошло давным-давно. Ты навлек это на себя, сам того не желая. И теперь под ударом не только сам, но и близкие тебе люди.

— Наплевать. — Я встретился взглядом с Биллом и с ожесточением повторил: — Мне наплевать. Вот почему я не сказал тебе про Валери и залез в нору. У меня больше нет сил шевелиться. — По моим щекам текли слезы. — Когда погибла Эллен, я помешался. Я был способен на что угодно. Но затем столкнулся с Валери и увидел в ней ненависть. Что-то сломалось. Я был готов идти до конца. Теперь не вижу в этом смысла. Поэтому все бросаю.

— Но сейчас не тот момент, когда можно выбросить белый флаг. Ты уязвим.

— Плевать. Если кому-то хочется попинать меня, когда я упал, или убить, пусть так и будет.

— Это не похоже на тебя, — печально сказал Билл.

— Это я, Билл, — уверил я друга. — То, что от меня осталось.

Уходя, он поклялся продолжить расследование. Сказал, что не успокоится, пока настоящий преступник не предстанет перед судом. Даже нарушит закон, если понадобится. Сломает его напополам, если будет нужно. Такие речи от Билла я слышал впервые. Мне это не понравилось, но, если ему хочется терять время в погоне за призраками, мешать не стану. Я больше не собираюсь решать за людей их проблемы.

Вернулась Присцилла, извинилась. Я сказал ей, чтобы не волновалась, обнял ее, и мы занялись любовью. И я впервые осознал, насколько механичен наш секс.

Пока Присцилла была на работе, я начал совершать прогулки, долгие и утомительные, как наказание, во время которых пытался очистить свои мозги, сосредоточившись только на работе своих легких и мускулов ног, не замечая всего остального.

Пару раз звонил Билл, сообщил, что у него наметились некоторые сдвиги. Я отдал ему свои заметки и досье, даже тот материал, что предназначался только для гвардии. Я не поощрял расследование Билла, но и не уговаривал от него отказаться. С моей точки зрения, собственной жизнью он был вправе распоряжаться по своему усмотрению.

Мне позвонил Франк, желавший прояснить ситуацию. Я сказал, что подумываю вернуться на работу, но мне еще нужно время, чтобы как следует поразмыслить. Он не упоминал Эллен, Валери или кого-то еще, хотя я знал, что его так и подмывает спросить.

Однажды утром, присмотревшись к календарю, я сообразил, что прошло уже почти два месяца с того дня, как Ник лишилась жизни, три с половиной недели, как Эллен последовала за ней, и всего — я трижды перепроверил, чтобы убедиться, — десять дней, как Присцилла перебралась ко мне. Десять дней! А казалось — несколько месяцев! Интересно, для нее время течет так же медленно, как и для меня?

Вернувшись с прогулки, я увидел в гостиной Присциллу. Она выглядела обеспокоенной и постукивала пальцами по небольшому свертку, лежащему на столе. В животе у меня похолодело. Я едва не развернулся и не кинулся наутек. Но куда мне было бежать?

— Что-то купила? — спросил я, закрывая дверь.

— Нет. То есть да. У меня сегодня короткий день, я прошлась по магазинам и вернулась домой пораньше. Мои сумки в спальне. Я получила… — Она замолчала и отодвинула сверток. — Хорошо прогулялся?

— Замечательно.

Я сел рядом и быстро обнял ее, не сводя глаз с коробки, завернутой в коричневую бумагу, на которой сверху что-то написано.

— Я на обратном пути наткнулась на слепого нищего, — сказала Присцилла, и холод из живота распространился по всему телу. — Он дал мне это. — Она показала на сверток. — Я решила, что это религиозная книга. Хотела вскрыть упаковку. Затем увидела имя и решила не трогать.

Я присмотрелся к буквам. Заглавными. АЛУ ДЖИРИ. Никакого адреса, только имя.

— Думаешь, это бомба? — спросила Присцилла.

Я мрачно улыбнулся:

— Вряд ли.

— Может быть, нам все-таки лучше вызвать саперов или отнести кому-то, кто в этом разбирается?

— Я разбираюсь. Я изучал взрывчатые вещества в гвардии.

Вранье, но Присцилла успокоилась. Я взял коробку и слегка потряс, при этом внимательно прислушиваясь. Как будто по звуку мог сделать вывод, безопасно ли то, что находится внутри.

— Это не бомба, — заключил я, изображая уверенность.

— Слава богу, — выдохнула Присцилла и расслабилась. Взглянула на меня и облизнула губы. — Ты собираешься ее открыть или как?

— Да, — ответил я. И прибавил: — Но ты на всякий случай иди в ванную комнату и закрой за собой дверь.

— Но ты же сказал…

— Знаю. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Присцилла приподнялась, постояла в нерешительности, затем снова села, пересиливая страх:

— Если ты остаешься, я тоже остаюсь.

Я развернул бумагу. Под ней оказалась невзрачная картонная коробка. Я передал бумагу Присцилле, которая скомкала ее и держала у подбородка, как будто она могла защитить ее от возможного взрыва.

Я провел пальцами по краю крышки. Проволоки не нащупал. Поддел большим пальцем ближний край крышки, приподнял другой, снял крышку и отложил ее в сторону. Внутри оказался комок розовой ткани.

— Что это? — спросила Присцилла.

— Ткань, — ответил я, пробуя ткань на ощупь большим и указательным пальцами.

— И все? — нахмурилась она.

Я присмотрелся к розовому пятну на моих пальцах, понюхал и почувствовал запах крови.

— Нет, не все, — тихо сказал я.

Осторожно раздвигая складки ткани, я заметил, что цвет ее становится темнее, насыщеннее. На дне коробки оказалось серебряное блюдце, на котором находился источник крови — отсеченный человеческий палец.

Присцилла застонала, но я отреагировал спокойнее. Если вам случалось среди ночи обнаружить в своей гостиной отрезанную человеческую голову, подвешенную на проволоке к люстре, отсеченный палец уже не производит особенного впечатления.

— Не трогай, — взмолилась Присцилла, когда я протянул руку.

Я не послушался и поднял палец за кончик. Сморщенный, с пятнами на коже, палец принадлежал белому мужчине. Срезан ровно, по средней фаланге. Еще не закоченел — значит, был отсечен утром, может быть, даже в середине дня.

На блюдце лежала еще и записка, которую почти невозможно было прочитать из-за того, что бумага пропиталась кровью. Мне пришлось поднять записку и на просвет разобрать слова. Когда я вернул ее в коробку, она распалась на части.

— Что там? — поинтересовалась Присцилла.

— «Угадай, чей, Ал, мой мальчик».

Я слегка сжал палец в ладони. Хитрые гребаные ублюдки. Мне казалось, что уже ничто не потянет меня назад. Но, как и предсказывал Билл, я ошибался. Мои мучители знали, за какие ниточки дернуть.

— Что это значит? — проговорила Присцилла.

Я покачал головой и соврал:

— Не знаю.

— Как ты думаешь, кому принадлежал палец?

Не получив ответа, Присцилла ущипнула меня и настойчиво и раздраженно произнесла:

— Кому?

Я раскрыл ладонь. На ней алела кровь. Палец мог принадлежать кому угодно. Но я не сомневался. Я поставил его на стол и тоскливо сказал:

— Биллу.