Глава первая

К СВЕТУ

Динь-дон, ведьма мертва.

Прошло почти две недели с тех пор, как гвардейцы, клуксеры и Змеи объединились, чтобы избавить город от инкских правителей, и хотя еще рано о чем-то говорить, положительные признаки налицо. Райми и Даверн сотрудничают весьма осторожно, а я и Сард — представители Змей — стараемся убедить всех, что мы не против этих переговоров. Дни раздела и изоляции восточной части города закончились. Теперь банды, находящиеся здесь, действуют под одним знаменем. Для начала нам пришлось надавать кое-кому по головам, и это будет продолжаться еще некоторое время, но скоро люди увидят все преимущества выбранного нами курса. Они начнут стекаться к нам, и настанет новая эра мира и процветания.

По крайней мере, таков план.

Город никогда не выглядел прекраснее, чем в те минуты, когда я вместе с Амой и отцом вырвался на свет из туннелей. Был вечер, солнце садилось, и впервые за десять лет рубиново-красное небо не напомнило мне о крови. По дороге наверх мы услышали взрыв и поняли, что Райми выполнил задуманное.

— Итак, — прогудел низким голосом Паукар Вами несколько минут спустя, когда мы в изнеможении повалились на лужайку с обгоревшей травой и в мрачном молчании уставились в небо, — мы победили виллаков и их королеву, объединили воюющие группировки города и заложили основы для долгого и крепкого мира. Неплохая работа для одного дня, а, Эл, мой мальчик?

— Могло быть и хуже, — с непроницаемым лицом произнес я, потом расхохотался вместе с ним.

Ама в это время задумчиво смотрела перед собой и мечтательно улыбалась (наверное, думала о Райми).

Закончив смеяться, Вами поднялся и стал пристально разглядывать возвышающиеся перед нами здания города. Его зеленые глаза стали задумчивыми.

— Кончено, — проговорил он тихо, — я действительно свободен, в первый раз в жизни. Никаких виллаков, никакого Фердинанда Дорака, указывающих, что мне надо и что не надо делать. Я теперь могу быть человеком для себя самого, жить для себя, делать что хочу.

Его руки непроизвольно сжались, как будто хватая новую жертву.

Прочистив горло, я встал рядом с ним.

— Здесь больше не будет убийств, — сказал я. Он никак не прореагировал на мои слова. — Свои грязные пристрастия реализуй где-нибудь в другом месте. В городе это запрещено.

— Кто это сказал? — прошептал он, все еще глядя на небоскребы.

— Вождь Змей.

— Я — вождь Змей.

— Нет. Их вождь — Паукар Вами. В этом городе может быть только один Паукар Вами, и это я. Если хочешь, мы можем сразиться, но это вряд ли имеет смысл. Тебе ведь не важно, где убивать. Зачем настраивать себя против меня, когда ты можешь идти куда угодно, чтобы насладиться убийствами?

Он ненадолго задумался, потом кивнул:

— Что ж, хорошо. Город твой. Я ухожу и оставляю его тебе.

— Я предпочел бы, чтобы ты пока этого не делал, — сказал я. Вами удивленно посмотрел на меня. — Следующие несколько недель будут трудными. Ты можешь мне понадобиться. Я хочу, чтобы ты остался, затаился и ничего не предпринимал, но пребывал в готовности включиться в дело, когда я позову.

— С какой стати? — спросил он. — Я мечтаю о новой жизни. Мне нет дела до жителей этого города и их проблем.

— Как твой сын, я прошу тебя пока не уходить.

— А если я этого не сделаю?

Я пожал плечами:

— Я не могу принудить тебя остаться. Это полностью в твоей воле.

Он снова задумался, потом кивнул:

— В благодарность за то, что ты дал мне поучаствовать в охоте на виллаков — это было славное дело, которое я долго не забуду, — я останусь на пару недель, залягу на дно и буду ждать, когда ты меня позовешь. Но, — он предостерегающе посмотрел на меня, — ты должен будешь с пониманием отнестись к моей животной природе. Я не стану убивать из прикрытия, я вызову тех, на кого ты укажешь, на честный поединок. Но никакого милосердия не жди.

— Согласен.

— Я буду около сожженного полицейского участка. Понадоблюсь — приходи туда. Если соберусь уходить, позвоню. — Отец остановился, взглянул на свою одежду, и на его лице появилась гримаса. — Ненавижу эти лохмотья! — Он скинул с себя одежду и предстал перед нами обнаженным. Потом игриво подмигнул Аме — она мрачно смотрела на него, — повернулся и ленивой походкой отправился в путь, насвистывая, как будто ему предстояла веселая прогулка.

— Ненавижу этого зверя, — сказала Ама, глядя ему вслед. — Но не стану отрицать — у него есть стиль.

— Надо спешить. — Я взял ее за руку. — Змеи и их друзья уже должны закончить свои дела в туннелях. Надо разделить их, прежде чем они набросятся друг на друга.

Следующие несколько дней я практически совсем не спал. Предстояло сделать много работы — погасить пожары, расчистить дороги. Змеи проверяли, насколько успешно движется работа, обеспечивая охрану медиков и уборочных команд, которые вскоре наводнили улицы. Мы вели наблюдение за мелкими бандами, наводя порядок, если требовалось, и патрулируя окрестности.

Я постоянно сталкивался со стихийными митингами, на которых появлялись официальные лица, не говоря о встречах во Дворце с участием Форда Тассо и Эжена Даверна. Куда только мог, я приводил с собой Сарда и других Кобр, стараясь приобщить их к политике. Я не имел намерения впрягаться в работу на постоянной основе, а на короткий срок надо было просто ухватиться за что-нибудь покрепче и плыть вместе с потоком. Какой смысл спасать людей от волков, надо просто оставить волков стервятникам.

Райми вернулся в пятницу, невредимый и без шрамов. Тассо безропотно отступил в сторону, и Кардинал включился в переговоры с Даверном и Сардом. Когда кто-нибудь спрашивал его, где он был, он усмехался и отвечал: «На каникулах».

Вскоре стало заметно, что Кардинал изменился, и все согласились, что к лучшему. До своего исчезновения он был высокомерным и замкнутым, общался только с элитой во Дворце, не обращая никакого внимания на простой народ, надменно отвергал интервью с репортерами. Теперь же он постоянно мелькал в новостях, внося свою долю в восстановление восточной части города, спонсировал строительство жилья для бездомных, работая в тесном контакте с гвардейцами, клуксерами и Змеями. Он также сотрудничал с полицией и даже дошел до того, что публично выгнал из города Стюарта Джордана и заменил его честным копом.

У меня имеются сомнения насчет того, как долго продлится эта перемена в Кардинале. Он прошел через ужасные испытания, и я думаю, что это просто компенсация за те мучения, которые он вынес. Восстановление его прежних черт характера, вероятно, лишь вопрос времени. Но я держу при себе свои сомнения. Все думают, что он стал новым человеком, и это вселяет в них надежду — если Кардинал может измениться, значит, это может сделать любой. У меня нет желания омрачать их надежды.

* * *

Стоит прекрасный июльский день, и все идет хорошо. Так хорошо, что я решил выйти из игры, пока работа не захватила меня и я не оказался пожизненно привязанным к этому городу. На востоке все мирно, банды находятся под контролем Змей, и между ними, клуксерами и гвардейцами установлен мир. Я больше не нужен. Пришло время передать власть над Змеями им самим и надеяться, что они не потеряют от этого благоразумия.

Я, в качестве Эла Джири, сказал о своем решении Фло и Дрейку вчера вечером, и мы поздно засиделись, выпивая и предаваясь воспоминаниям о Фабио и прошедших временах. Теперь, как Паукар Вами, я сообщаю об этом Сарду и официально назначаю его вождем Змей. Он просит меня подумать, но не отказывается. Я провел достаточно времени с Сардом и думаю, он понял, что я не бессмертный Сапа Инка. Он никогда не упоминал о человеке, которого видел в пещере, но я уверен, что он знает, что «двойник» и был настоящим Паукаром Вами. Он ведет себя так, словно я их вождь, но я чувствую его облегчение, когда он узнает о моем решении уйти. Он не хочет, чтобы другие узнали о том, что я не Сапа Инка, поскольку это может вызвать раскол.

— Что я скажу им? — спрашивает он. — Как объясню ваш уход?

— Просто скажи им, что я уехал. Это будет достаточное объяснение. Сапа Инка не обязан отчитываться в своих поступках.

Передав Сарду бразды правления, я захожу в заброшенный полицейский участок, где обретается мой отец, и нахожу его устроившимся на стропилах и полирующим свои ногти.

— Теперь ты можешь уходить, — говорю я ему.

Он соскакивает вниз:

— Тебе больше не нужны мои услуги?

— Мир восстановлен, жизнь продолжается. Ты мне больше не нужен.

— Если я уйду, ты уже никогда не сможешь найти меня.

Я криво улыбаюсь:

— Мне это и не понадобится.

— Эл, мой мальчик, — мурлычет он, — если бы я был глуп, то почти поверил бы, что ты мечтаешь увидеть спину своего старого доброго папочки.

— Не знаю, с чего ты это взял, — смеюсь я.

Вами становится задумчивым.

— Было что-то, что я упустил в тот момент, когда Райми пошел за Койей. Взорвав ее, он мог взорвать и мою куклу тоже, этим уничтожив меня. Но я жив. Как думаешь, что с ней произошло?

Я пожимаю плечами:

— Возможно, королева уронила ее, когда они убегали.

— Я подумал об этой возможности, вернулся в туннели и прошел по их пути. Я не нашел ее.

— Она может лежать где-нибудь под кучей мусора, вот и все. Ты всегда обладал дьявольским везением.

— Князь тьмы благоволит к своим любимцам, — усмехается Вами, потом мотает головой, как будто отбрасывая темные мысли. — Мы хорошо повеселились, Эл, мой мальчик. Я буду скучать по тебе, говорю это совершенно искренне.

— Как ни странно, я тоже буду скучать по тебе, — бормочу я, в последний раз окидывая взглядом его бритую голову, жестко очерченные губы, татуировки, нагло блестящие зеленые глаза. — Если бы я попросил тебя перестать убивать, — внезапно вырывается у меня, — ты бы смог это сделать?

— Конечно нет, — усмехается он, — что за бессмысленная просьба?

— Не знаю, — вздыхаю я. — Должно быть, с возрастом становлюсь сентиментальным. — Я протягиваю ему руку. — Береги себя, ты, сукин сын с порочным сердцем.

— Ты тоже, о пошедшее по ложному пути порождение моих чресл, — усмехается он, сжимая мою руку. — Ты мог бы стать легендой, Эл, мой мальчик.

— Лучше оставаться человеком.

— Возможно, — говорит он, отстраняясь от меня, — но это меня никогда не привлекало. Я был рожден для порока.

Отступив назад, он отдает мне честь, потом поворачивается и неслышно выскальзывает из дверей, чтобы никогда больше не появляться в этих краях.

Когда я вхожу в заведение Кафрана, лицо Амы светлеет. Мои татуировки закрашены, короткий ежик покрывает голову — моя первая прическа за это десятилетие. Не знаю, что получится дальше, но подозреваю, что количество седых волос сильно увеличится — во всяком случае, будет любопытно посмотреть.

— Привет, незнакомец, — приветствует она меня, встав на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку.

За последнее время из-за постоянной занятости я редко ее вижу.

— Как дела? — спрашиваю я, идя за ней в конец зала, подальше от занятой ланчем толпы посетителей.

— Не жалуюсь. Дела идут неплохо, город процветает. Кафран купил новый ресторан и предложил мне управлять им. Жизнь налаживается.

— Надеюсь, на этот раз ты сделаешь все правильно.

— Не переживай, я не собираюсь тратить ее понапрасну. — Мы проходим в укромный уголок на кухне, подальше от официантов. — А что у тебя новенького? — спрашивает она. — Как идет раздел города?

— Очень даже неплохо. Я собираюсь навестить Райми, попрощаться с ним и предупредить…

— Попрощаться?! — прерывает она меня. — Ты уезжаешь?

— Сегодня днем сажусь в поезд.

— До какого пункта?

Я пожимаю плечами:

— Просто уезжаю.

— Ты уже не вернешься?

— Это не входит в мои планы.

Ама молча смотрит на меня, потом улыбается:

— Ну что ж! — Она берет мои руки и сжимает их. — Не возвращайся, что бы ни случилось. Ты отслужил этому городу и сделал все, что в твоих силах. Ты больше ему ничего не должен.

— Я тоже так думаю. Поэтому и собираюсь навестить Райми, чтобы все обговорить.

— Как он? — спрашивает она нерешительно.

— Ты не встречалась с ним?

Она качает головой:

— Я боюсь. Говорят, он изменился, стал новым человеком, но…

— Аюмаркан не может измениться. Он является тем, кем был создан: Кардиналом. Он может быть щедрым и великодушным, если это нужно для его целей, но когда снова приходит время быть жестоким, он просто сбрасывает маску.

— Мне жаль его, — тихо говорит она, потом неуверенно произносит: — Могу я пойти вместе с тобой? Я не хочу встречаться с ним один на один. Но если ты против моего общества, я это пойму, и…

— Без проблем. Мне совсем не обязательно видеться с ним в одиночку. Буду рад сделать это в компании.

— Мы просто пара идиотов, — смеется она. — Если мы так его боимся, надо было оставить его под землей в руках Койи.

— Нет, — возражаю я, вставая. — Райми опасен, но она была еще опаснее. Он все-таки меньшее из двух зол. И он подходит для этого города.

 

Глава вторая

ОДИНОЧЕСТВО НА ВЕРШИНЕ

Я стою у окна и смотрю на мой город, стараясь продлить эти мгновения. Несколько минут назад, во время моего совещания с людьми Даверна, звонила Мэгс, чтобы сообщить, что в приемной меня ждут Ама Ситува и Эл Джири. Я быстро закончил совещание, но оставил двух людей, чтобы оттянуть встречу с Амой и немного успокоиться. Я нервничаю почти так же от перспективы этой встречи, как десять с лишним лет назад, когда Кардинал в первый раз позвал меня во Дворец.

С площади доносится отдаленный грохот кранов, сносящих статую Манко Капака. Я собираюсь изгнать из этого города все воспоминания об инках, начав со знаменитой центральной статуи, которая должна была олицетворять начало их всесильного правления. К тому времени, как я уйду, они исчезнут полностью, так же, как Аюмарканы. Никто, кроме меня, никогда не узнает, что они были здесь, а в свое время, возможно, забуду и я. У меня для этого будет достаточно времени.

Я поворачиваюсь спиной к окну, иду к двери и открываю ее. Джири и Ама болтают с Мэгс. Я незаметно разглядываю их, потом громко произношу:

— Доктор примет вас прямо сейчас!

Ама вздрагивает, Джири спокоен.

— Мистер Райми, — приветствует он меня с обычным подчеркнутым уважением.

— Я же говорил, чтобы ты называл меня Капаком. — Открыв дверь шире, я жестом приглашаю их войти, потом отдаю распоряжение Мэгс не беспокоить меня: — Меня нет ни для кого и ни для чего.

— Разумеется, босс, — улыбается она.

Я закрываю дверь, Джири и Ама занимают места у стола. Я обхожу их и облокачиваюсь на стол, не отрывая взгляда от Амы. Я понимаю, что это искусственное чувство, что она привлекает меня, потому что так было запрограммировано, когда меня создавали, но это знание не может остановить взволнованного трепета моего сердца.

— Как поживаешь? — спрашиваю я.

— Нормально, — отвечает она без эмоций.

— По-прежнему у Кафрана? — Она кивает. — Надо будет как-нибудь зайти к нему.

— Лучше не стоит.

Я киваю, стараясь не показать, что ее слова задели меня, и перевожу взгляд на Джири:

— Сегодня первый раз ты пришел, не взяв кого-нибудь из своих Змей, и мы можем говорить без посторонних. Хочешь обсудить дальнейшие планы?

— Что здесь обсуждать? — спрашивает он.

— Тебя. Меня. Как поделить город.

— Я думал, что он уже поделен.

Я усмехаюсь:

— Это продлится недолго. Пройдет год или два, и клуксеры снова вцепятся в горло черным, а Змеи распадутся на группировки. Так было всегда.

— Но впредь так не будет, — тихо говорит Джири, — и вы об этом позаботитесь. Вы будете держать их в узде, действовать в качестве посредника, карать, когда они выйдут за рамки дозволенного, и поощрять, когда будут вести себя как положено.

— С какой стати я должен это делать?

Он пожимает плечами:

— Полной уверенности у меня, конечно, нет. Но вы будете это делать до тех пор, пока вас это будет устраивать. Мы достаточно нахлебались хаоса — хватит на целую жизнь. Конечно, у вас много жизней, и я уверен, что в один прекрасный день, когда вам все надоест, вы еще что-нибудь замутите. Но в настоящее время, думаю, вам хочется спокойствия, сохранения власти над городом, а также над клуксерами и Змеями, чтобы использовать их вместе с гвардейцами для завоевания мира.

Я удивленно смотрю на Джири. Он прочел мои мысли с внушающей страх точностью. Настало время объединяться. Именно над этим я работал перед тем, как инки похитили меня, — только тогда я боролся против Даверна и банд на востоке, а также против моих собственных разочарованных горожан. Теперь, когда они заодно со мной, надо постараться осуществить свои планы. В конце концов, конфликт начнется снова, когда мы попытаемся захватить власть в других городах, но у нас впереди еще несколько десятилетий.

— Как думаешь, для чего бы ты мог подойти? — спрашиваю я.

Джири улыбается:

— Ни для чего. Это ваш город, вы им и занимайтесь. Я ухожу.

— Уходишь? Куда?

— Просто ухожу, — говорит он. — Сегодня днем, как только закончу дела. Я пришел сказать вам об этом. Знаю, что виллаки собирались сделать меня вашим смертным двойником — первым из бесконечного ряда Сапа Инков, послушных заместителей, кровно связанных с вами, — но мне это неинтересно. Я намеревался положить конец волнениям — я это сделал. Хотел освободить Змей, чтобы они могли действовать независимо и защищать интересы горожан, — этого я тоже достиг. Виллаки стали историей. Все остальное меня не волнует.

— Собираешься просто уйти? — спрашиваю я в замешательстве.

— Вот именно.

— Но… — Я останавливаюсь.

Мне хочется внести спокойствие в душу этого человека, но я не знаю, как сделать его счастливым и одновременно держать на расстоянии. Мне надо бы радоваться, что он уходит, но этого не происходит. Что-то во мне хочет, чтобы он остался. Инки думали, что мне нужен партнер. Я никогда не верил этим слепцам, всюду сующим свой нос, но они были знатоками человеческой натуры и экспертами по людским слабостям. Они считали, что я не могу править в одиночку. Есть ли у меня ахиллесова пята? Не пожалею ли я в один прекрасный день, что отпустил этого человека?

— Ты не должен уходить, — говорю я. — Можешь остаться, если не вождем Змей, то военачальником гвардейцев. Этого хотел Дорак. Он видел тебя в качестве замены Франку Вельду.

— Как вы об этом узнали? — спрашивает Джири.

— Это было в его заметках — частных файлах, к которым только у меня есть доступ.

— Начальником гвардейцев… — Он морщится. — Нет, спасибо.

— Может, хочешь другой пост?

— Нет. — Его глаза, принявшие без контактных линз свой натуральный цвет, твердо смотрят мне в лицо. — С меня достаточно. Я ухожу.

— Как хочешь, — вздыхаю я, — теперь осталось уладить только вопрос вознаграждения.

— Вознаграждения? — эхом отзывается он.

— Форд Тассо нанял тебя, чтобы найти и освободить меня, что ты и сделал. За это он обещал сказать тебе, где можно найти Билла Кейси. Я решил избавить его от этой работы и наградить тебя лично. Здесь адрес. — Улыбаясь, я достаю конверт, который приготовил еще неделю назад, но он не выражает никаких эмоций.

— Я уже нашел Билла, — говорит он спокойно.

Я удивленно смотрю на него:

— Когда?

— Вскоре после того, как начались волнения.

— Ты его убил?

— Это мое дело, а не ваше, — резко отвечает он.

— Какой ты раздражительный, — говорю я недовольно, хотя внутренне улыбаюсь. Мне нравится Эл Джири. Он не испорченный циник, старающийся урвать от жизни все, что возможно. Просто хороший человек, лучше, чем многие из тех, кого я знаю, гораздо лучше меня, хотя и с дьявольским напором и решительностью. Опасный враг, и это испытали инки на своих шкурах, но сильный союзник. Как бы мне хотелось убедить его остаться. Но я говорю: — Ну, что же, пусть будет по-твоему. — Я сжимаю руки, потом опускаю их. — Ты свободен. Благодарю и благословляю тебя перед уходом. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, я откликнусь и сделаю все, что смогу. Но я не стану искать тебя и просить вернуться.

— Благодарю. — Он встает и протягивает мне кредитную карточку: — Мне дал ее Форд. Я снял немного денег, они понадобились мне вначале. Теперь мы в расчете?

— Господи, Джири, оставь ее себе, — смеюсь я. — Ты ее заработал.

— Нет, — говорит он твердо, — мне не нужны ваши деньги. Я пойду своей дорогой. Еще точно не знаю какой, но разберусь по ходу дела.

— Как хочешь. — Я беру у него карту и кидаю ее на стол, потом смотрю на Аму. — Ты не мог бы оставить нас наедине? — спрашиваю я Джири.

— Ама? — Он вопрошающе смотрит на нее.

Она бросает на меня холодный взгляд, потом вздыхает:

— Подожди меня снаружи, Эл. Я долго не задержусь.

— Ладно. Позови меня, если что.

Джири направляется к выходу, оборачивается и делает прощальный взмах рукой — я машу ему вслед, — потом подходит к двери и исчезает, оставив меня наедине с женщиной, по чьей любви я тоскую и чьей ненависти боюсь.

— Сколько времени прошло. — Я слабо улыбаюсь. — А ты так же красива, как и раньше.

— Ты принес меня в жертву, — говорит она тихо, сразу переходя к делу. — Дорак поставил тебя перед выбором — или я, или его империя, — и ты выбрал последнее.

— Я не мог поступить иначе, — бормочу я, — ты ведь знаешь.

— Разве? — холодно говорит она. — Я люблю тебя, Капак… — Мои надежды вспыхивают вновь. — Но не хочу. — И так же быстро угасают. — Любовь похоронена глубоко во мне, и я не могу так просто забыть ее.

— Я тоже. Я люблю тебя сейчас точно так же, как десять лет назад, но должен был сначала подумать о городе. И так мне придется делать всегда. Кардинал запрограммировал меня на это, так же как запрограммировал нас любить друг друга. Я беспомощен, как и ты.

— Я так не думаю, — возражает она. — Тебя он сделал другим. Ты должен был стать единственным в своем роде, независимым от других суждений для того, чтобы поднять его империю до тех высот, о которых он мечтал. Думаю, если бы ты ценил меня больше славы, то проявил бы волю. Но это не так.

— Но ты ведь все равно бы умерла, — жестко напоминаю я. — Как умерли все Аюмарканы.

Она горько улыбается:

— Этим вряд ли можно оправдать твой выбор.

— Я сделал то, что должен был сделать, — настаиваю я.

Но, по правде говоря, я сам не знаю, верю ли в то, что говорю. Десять лет твердил себе, что я пешка, но часть меня всегда сомневалась в этом. Возможно, именно здесь кроется причина моих ночных кошмаров, в которых я снова переживаю момент выбора и сгораю со стыда при воспоминании о нем.

— Давай не будем спорить, — говорит Ама, закрывая глаза. — Я здесь. Я вернулась, как и должна была. Я твоя. Делай со мной, что хочешь.

Я направляюсь, чтобы заключить ее в свои объятия, но непроизвольно останавливаюсь, когда она открывает глаза и смотрит на меня пустым взглядом.

— Нет, — хрипло шепчу я, — не так. Недостаточно, что ты любишь меня. Ты должна хотеть меня. Я не стану брать тебя против воли.

— Придется, — говорит она. — Потому что я не хочу тебя. И никогда не захочу. Но я люблю тебя и отдаюсь тебе. Не знаю, как долго смогу это выносить, думаю, что однажды перережу себе вены, но ты можешь обладать мною столько, сколько я проживу. Ты получишь все сполна.

Я чувствую, как дрожат мои губы, и прикусываю их. Я — Кардинал, а Кардинал не плачет ни при каких обстоятельствах. Я даже выдавливаю презрительную усмешку:

— Ты льстишь себе, если думаешь, что я отдам свое сердце шлюхе.

Она открывает рот от удивления:

— Что?

— Но ты ведь для этого себя мне предлагаешь? Отдашь мне свое тело, чтобы я делал с ним все, что хочу, а сама, лежа на спине и закрыв глаза, будешь мечтать о… о ком? О Джири? Ты ведь хотела бы спать с ним, а не со мной?

— Я бы хотела спать с кем угодно, кроме тебя, — бросает она, еле сдерживая слезы злости.

— Тогда уходи, — говорю я — и чувствую, как внутри все каменеет. — В городе полно шлюх. Нетрудно найти такую, которая, по крайней мере, не будет претендовать на мою душу.

— Ты… не хочешь меня? — бормочет она.

— Не в таком контексте. Если бы ты пришла ко мне с любовью, я бы сделал тебя королевой и поставил над всеми. Но отдаваться мне, как рабыня… это меня не прельщает. Я не могу любить женщину, которую не уважаю. — Повернувшись к ней спиной, я направляюсь к окну. — А как мне уважать шлюху?

Грубость необходима. Чтобы освободить ее, я должен ее прогнать. Она никогда не забудет меня, так же как и я никогда не смогу ее забыть. Но если мне удастся убедить Аму, что она мне нежеланна, может быть, она сможет жить без меня. Фердинанд Дорак любил женщину, которая не могла отвечать ему взаимностью. Вместо того чтобы упрятать ее в тюрьму, он повел себя гуманно — возможно, первый раз в жизни — и освободил ее. Я могу сделать то же самое, хотя я гораздо больший изверг и чудовище, чем он.

— Капак… я не понимаю… я думала… — Ама замолкает и встает.

Я не могу оторвать взгляда от ее отражения в зеркале. Она смотрит на меня и улыбается сквозь слезы. Я уже готов повернуться и броситься к ней, но не делаю этого. Если бы сделал, то не смог бы отпустить ее. Чудовище во мне взяло бы верх, и она была бы уничтожена.

— Спасибо, — шепчет она.

Я делаю вид, что не слышу. Утерев слезы, она идет к двери, поворачивает ручку и выходит, аккуратно закрыв ее за собой.

Я стою у окна, глядя на задний двор Дворца и думая о том, что раньше принес Аму в жертву, а теперь прогнал ее. Так проще. Жизнь вообще проще, когда смотришь на нее глазами бесчувственного животного.

Я вижу, как они выходят — черная и белая точки на расстоянии в пятнадцать этажей. Они идут к своим средствам передвижения — байку и скутеру, — потом останавливаются и о чем-то говорят. Очень хочется услышать о чем. Подъезжает машина, и они обмениваются словами с пассажирами. Джири смеется, шлепает ладонью по крыше машины, и та едет дальше. Пара еще некоторое время продолжает разговаривать, потом Джири что-то передает Аме. Она на прощание обнимает его и целует. Издали я не могу определить, чем вызван этот поцелуй — страстью или дружеским чувством. Затем она садится на свой скутер и уезжает. Джири отбывает вслед за ней, в последний раз медленно выезжая за ворота.

Я отхожу от окна и оглядываю кабинет, обдумывая свое положение. Исполнены все желания, которыми наделил меня Дорак: власть, богатство, влияние, армия, город… когда-нибудь, возможно, и весь мир. Я могущественнее всех своих предшественников, почти сравним с богами и вполне могу стать когда-нибудь одним из них.

Но я бы все отдал за то, чтобы поменяться местами с Элом Джири и получить этот поцелуй от Амы, а потом просто уйти, чтобы жить нормальной жизнью, умереть и никогда не возвращаться назад.

 

Глава третья

ADIOS!

Мы молча стоим в лифте, пока он спускается вниз. Ама плачет. Я не знаю, что произошло в кабинете Райми, но думаю, что все пошло не так, как он ожидал. Я медленно выхожу из лифта и иду по двору, зная, что делаю это в последний раз. В памяти проносятся месяцы службы в Гвардии, счастливое время, когда я жил с Эллен, годы, потраченные на пьянство… вся моя жизнь.

Мы добираемся до наших байков, и я прочищаю горло:

— Ты сказала ему, что хотела?

Ама улыбается:

— Я сказала ему правду — что люблю его и отдамся ему, но, если был бы выбор, то я не стала бы иметь с ним ничего общего. — Она замолкает, и ее глаза затуманиваются. — И он отпустил меня.

— Что?!

— Он сказал, что не хочет меня. Назвал меня шлюхой. Вышвырнул вон, приказав никогда не возвращаться.

Я смотрю на нее в изумлении:

— А я думал, что он был создан любить тебя.

Она улыбается:

— Но он всегда стремился к большей свободе, чем остальные Аюмарканы. У него появилась возможность отвергнуть меня, и он ею воспользовался. Он сделал это ради меня, хотя и причинил себе боль. — Слезы текут по ее щекам, но это слезы любви. — Он одинок и всегда будет таким, но он освободил меня, потому что любит и не может смотреть, как я страдаю.

— Может, ты ему просто безразлична? — предполагаю я, но она отрицательно трясет головой:

— Нет, ему очень больно, но он вытерпит — ради меня. — Подняв голову, она смотрит вверх, на пятнадцатый этаж, потом мрачно отворачивается. — Этого почти достаточно, чтобы я захотела вернуться назад. Почти.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Вернусь к Кафрану. — Она вытирает слезы со щек. — Займусь его новым рестораном. Заведу друзей. Постараюсь забыть о прошлом.

— Ты могла бы поехать со мной, если хочешь, — бормочу я, не глядя на нее.

— Предлагаешь мне тайный побег, Эл?

Я чувствую, что она улыбается.

— Мы неплохо тогда расслабились… — Я смущенно кашляю.

— Очень неплохо, — смеется она.

— Ну, так как? — Я с надеждой поднимаю на нее глаза.

— Нет, — вздыхает она, — я не говорю, что не хочу тебя, просто не хочу тебя сейчас. Я должна понять, кто я такая и чего жду от жизни. Этот город для тебя кладбище, а для меня — ясли. Я хочу здесь расти и набираться опыта. Однажды, возможно, я тоже уеду. Но не теперь.

— Думаешь, захочешь найти меня, когда этот день придет?

— Возможно, — усмехается она. — Держи со мной связь, сообщай, как твои дела и куда держишь путь.

— Хорошо. Кстати, я тебе кое-что должен отдать…

Я лезу в сумку, прикрепленную сзади к моему мотоциклу. В это время к нам подъезжает машина. Тонированное стекло опускается, и появляются улыбающиеся лица Форда Тассо и Джерри Фальстафа.

— Собрался в бега, Алжир? — гудит Тассо.

— Клянусь вашей старой морщинистой задницей, вы угадали, — смеюсь я, нагибаясь, чтобы лучше разглядеть их. — Как дела, Джерри? — Я не видел его со дня атаки на Петушиной площади, хотя слышал, что вскоре после этого он ушел в отставку с поста командующего гвардейцев.

— Не так уж плохо. — Он улыбается. — Бывает, конечно, кое-какой напряг от нового босса, но, если повезет, он недолго будет здесь обретаться.

— Осторожно! — ревет Тассо. — Я еще переживу тебя и все твое нежное и мягкое, как говно, поколение.

— Вы опять возглавляете гвардейцев? — спрашиваю я, слегка удивленный. — А как насчет ухода на пенсию?

— Хрен с ним, — хрипит Тассо, — я не предназначен для спокойной старости. Я получил такой кайф, снова вернувшись в игру, что больше не мечтаю о покое. Я на сверхсрочной, Алжир, сколько бы она ни продолжалась. Надеюсь, что еще немного поскриплю.

— Сумасшедший старый негодяй. — Я восхищенно качаю головой.

— В этом городе только таким и надо быть, — отвечает он, сверкнув единственным глазом, потом откидывается назад и кричит шоферу: — Домой, Томас!

Я, смеясь, хлопаю по крыше машины и машу им на прощание. Мысленно я желаю им удачи, хотя сомневаюсь, что они так уж нуждаются в моих пожеланиях. Есть люди, которые были рождены для преуспевания в этом городе, а Джерри и Тассо — два его любимых сына. Они дождутся своей удачи.

— Будешь скучать по ним? — спрашивает Ама.

— Да. Особенно по старому сукиному сыну. Но я это переживу. — Порывшись в сумке, я вытаскиваю и протягиваю ей куклу, которую собирался отдать до того, как нас прервали. Это ее аюмарканская кукла, та самая, которую я захватил в пещере Койи. — Позаботься о ней. — Ама внимательно разглядывает ее, поворачивая в разные стороны и прижимая к уху, чтобы различить тихое биение сердца. — Если с ней что-нибудь случится, тебе капец. Держи ее в надежном месте. Очень надежном.

— Обязательно, — отвечает она, пряча куклу за пазуху. Потом прокашливается и говорит: — Конечно, это не мое дело, но кукла твоего отца… что с ней случилось?

Я испускаю долгий вздох и хлопаю по сумке, лежащей рядом:

— Не беспокойся. Сразу после выхода из туннелей я не знал, что с ней делать. Но, поскольку у меня оказалось достаточно времени, чтобы подумать, теперь я знаю, как поступить.

— Поступишь по справедливости?

— Буду так справедлив, как только смогу, — улыбаюсь я.

Ама удовлетворенно кивает, потом обвивает меня руками и крепко целует. Поцелуй застает меня врасплох, и несколько секунд я не отвечаю на него. Потом мои руки смыкаются вокруг нее, и я возвращаю объятие. Наконец, мы с улыбкой отрываемся друг от друга. Может, это самообман, но мне почему-то кажется, что это не последний наш поцелуй. Когда-нибудь в каком-нибудь отдаленном уголке света мы поцелуемся снова. Я готов поставить на кон все, что имею.

— Увидимся, мистер Джири.

Послав мне воздушный поцелуй, Ама садится на свой скутер и, не оглядываясь, трогается с места, навсегда оставляя жестокого монстра на пятнадцатом этаже Дворца и вверяя себя туманному и неопределенному будущему. Я жду, пока она скроется из виду, потом медленно выезжаю за ворота Дворца.

— Adios! — кричу я, проносясь мимо ошарашенных гвардейцев, стоящих у ворот, и мчусь к последнему пункту назначения, прежде чем отправиться на вокзал и сесть в отходящий поезд.

Гарпии отсутствуют — должно быть, гуляют с Дженнифер, — а Билл наверху, рисует змей на стенах. Когда я вхожу, он работает над огромным гремучником, используя тоненькую кисточку, чтобы точно наложить цвета и оттенки. Незаметно войдя, я бросаю к его ногам свой подарок — куклу Паукара Вами — и жду реакции.

Глаза Билла сужаются, когда он видит меня. Потом он смотрит на куклу и медленно поднимает ее. Он молча изучает ее, дотрагиваясь кончиком пальца до татуировок на лице.

— Это человек из моих снов, — шепчет он.

— Подлинный Паукар Вами, — подтверждаю я, — тот самый, который обманом заставил тебя убить твою сестру. — Взгляд Билла становится жестким, и пальцы сжимают куклу. — Давай найдем пару стульев. Я хочу рассказать тебе одну историю…

Усевшись в пустой комнате в задней части дома, я вкратце рассказываю Биллу историю про Паукара Вами, про то, как он и другие Аюмарканы были созданы Кардиналом, какую роль в этом сыграли виллаки, как мне стало известно о моем отце, когда Билл свел нас десять лет назад, о его смерти, о годах моего превращения в него, о его воскрешении, о том, что случилось в туннелях и как серийный киллер связан с этой куклой. Не думаю, что Билл воспринимает все, но он схватывает самое главное. Куклу, которую он держит, можно использовать, чтобы навсегда изгнать наемного убийцу из его ночных кошмаров.

— Я не могу этого сделать, — под конец говорю я. — Каким бы негодяем он ни был, он мой отец, и мы слишком много пережили вместе. Но я не могу дать ему свободно бродить по свету. Его нужно остановить. И я считаю, что ты больше всех имеешь на это право.

Билл смотрит на куклу и молчит. Его лицо непроницаемо.

— Это то, чего ты хотел, — шепчу я. — Я отдаю его тебе для уничтожения. Ты осуществишь свою месть. Как только ты воткнешь иголку в сердце куклы, все будет кончено. Ты рассчитаешься с ним. Перестанешь видеть кошмары.

Билл поднимает на меня глаза — медленно, болезненно.

— Думаешь, они могут прекратиться? — хрипло произносит он.

— Очень вероятно.

— Жизнь без Змей, — бормочет он, переводя взгляд на куклу, — я забыл, как это может быть. Спать и не видеть снов про Змей, про смерть и про ужасные вещи… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Хороший ночной сон — это вполне достижимо, — не соглашаюсь я. — Думаю, ты это заслужил.

Встав, я стараюсь придумать финальные фразы, но что здесь можно сказать? Этот человек разрушил мою жизнь, убил самых близких мне людей, толкнул меня на путь безумия и убийств. Если бы не он, виллаки до сих пор правили бы городом, ввергнув его в хаос, ведь именно это отвечало их планам. Ама была бы их пленницей. Змеи были бы марионетками в их руках. И возможно, я тоже принадлежал бы им. Священники имели намерения склонить меня на свою сторону. Если бы Билл не сообщил мне такой мотивации, возможно, я бы не устоял перед их призывами. Я больше не могу чувствовать к нему ненависти. Не знаю точно, что именно испытываю к этому несчастному старику, который сыграл в моей жизни такую критическую роль — одновременно плохую и хорошую, — но это не ненависть.

Не придумав никаких особенных прощальных слов, я довольствуюсь самыми простыми:

— Прощай, Билл.

Задержавшись, чтобы положить свой второй подарок возле старика — покрытый лаком палец, который я носил на шее последние десять лет, — я оставляю его в старой лачуге, на развалинах жизни, сидящим на полу в окружении Змей, прижав к груди куклу Паукара Вами, и тихо плачущим при мысли об освобождении и мирном уходе.

Железнодорожная станция. Солнце садится на западе, и я буду ехать вслед за ним по крайней мере в течение часа, пока поезд не повернет на север. Стану погружаться в долгий розовый закат, как удаляющийся ковбой. Мой билет годится до конца пути, если мне захочется отправиться в такую даль, но, вероятно, я сойду где-нибудь по дороге, в тихом городке или деревеньке, или просто спрыгну на ходу неизвестно где. Хотелось бы найти красивое местечко у реки и порыбачить там годик-другой, выбросив из головы все заботы и огорчения. А потом отправиться дальше, если захочется. Или остаться и мирно стариться, сидя у речки.

Поезд отправляется точно по расписанию. Я откидываюсь на спинку сиденья, в последний раз окинув город усталым взглядом. Трудно поверить, что здесь я провел такой большой кусок своей жизни в кольце серых зданий и пропитанных кровью улиц, погруженный в столь напряженную и жестокую жизнь. Что держит людей в больших городах, когда в мире столько огромных неисследованных пространств? Это, вероятно, сродни безумию или порочному пристрастию.

Очнувшись от задумчивости, я обнаруживаю, что смотрю на собственное отражение в оконном стекле, появляющееся, когда поезд въезжает в туннель. С закрашенными змеями, коротким ежиком волос и жаждой новых испытаний, я почти могу сойти за Эла Джири десятилетней давности, каким я был до того, как спустился в подземный мир инков. Я должен все время закрашивать своих змей. Возможно, когда-нибудь я пойду к специалисту, чтобы он удалил их. А может, оставлю их как напоминание о мраке и безумии. Когда-нибудь, через много лет, любопытно будет иногда стирать краску и разглядывать отметки далекого прошлого, осознавая, как мне повезло выбраться из него живым, невредимым и даже не потерявшим человеческого облика.

На той стороне коридора вагона малыш лет четырех или пяти совершает рывок к свободе от своей усталой матери. Она бросается за ним, но не успевает схватить. Я ловлю его и передаю в ее руки.

— Спасибо. — Она улыбается, потом начинает ругать ребенка низким, раздраженным голосом. Внезапно я слышу: — Если не будешь вести себя хорошо, придет Паукар Вами и съест тебя!

Я отворачиваюсь, чтобы скрыть усмешку. Паукар Вами никогда больше не станет есть маленьких детей. Но пусть живет себе в легенде, если так хочется людям. Мне нравится идея, что жизнь его продолжается таким образом. Он целиком вышел из фантазии и очень кстати снова возвращается в мир мрачных мифов.

Что касается меня, то я покончил с наследием прошлого. Не хочу, чтобы рассказывали истории про Эла Джири. С радостью кану в неизвестность, когда придет время и от меня останется лишь пепел. Пусть Капак Райми получит свое бессмертие, а Паукар Вами — свою дурную славу. Меня устраивают все те годы, которые я оставил позади, и мирный холмик в конце пути.

Преодолев окраины, поезд начинает набирать скорость. Я ищу глазами указатели того, что мы выехали из города, но их нет. Может быть, их сломали мальчишки, а возможно, просто никто не позаботился поставить, так что кажется, что город постоянно расширяется, пожирая все больше земли с каждым следующим годом. В один прекрасный день он может захватить всю планету, но это не моя проблема. Пусть с ней разбираются новые поколения.

Пока мы держим курс во мрак, подальше от туманных городских теней, я откидываюсь назад и закрываю глаза, наслаждаясь солнечным теплом, убаюкиваемый стуком колес. Через некоторое время я начинаю дремать, погружаясь в состояние, среднее между мечтами и реальным миром. В этой промежуточной реальности я оказываюсь сидящим на самом зеленом в мире берегу реки, где ловлю рыбу в самой чистой хрустально-голубой воде. Билл стоит рядом, насаживая наживку на крючок (не червяка, а крошечную змею).

Он ловит мой взгляд, подмигивает и забрасывает удочку. Позади нас то появляются, то исчезают туманные фигуры — Эллен и Ама, Капак Райми и Фердинанд Дорак, Никола Хорниак, Руди Зиглер, Сард, Форд Тассо. Франк Вельд вместе с Хайдом Уорнтоном вспоминают подробности того, как они были убиты. Мой отец не появляется. Я часто буду видеть его во сне в оставшиеся мне годы, но на таком дружеском сборище, как это, ему нет места.

На заднем плане что-то, шипя и шкварча, жарится на барбекю. Кто-то велит мне и Биллу поторопиться — все голодны и ждут, пока их накормят. Мы смотрим друг на друга, смеемся и открываем бутылки пива — лучшего приятеля бесед. Вскоре берег вокруг нас покрывается рыбой всевозможных видов и размеров, но вся она бледная и слепая.

— То, что надо! — кричит Билл, забрасывая леску в реку. — Ты выиграл. — Он встает, хлопает меня по спине, потом исчезает в толпе позади меня, чтобы пуститься в пляс со своей юной, смеющейся сестрой и элегантно одетой, чопорной леди, которая в другой вселенной была бы Маргарет Кроу. — Идешь? — уже издалека зовет Билл.

— Сейчас, — бормочу я, одновременно пребывая во сне и находясь в поезде в реальном мире.

Я откидываюсь на спинку сиденья и глубже погружаюсь в сон, в котором вижу много знакомых лиц — Ховарда Кета, доктора Сайнса, Али. И возникшего, как Саваоф, обнимающего каждой рукой стриптизершу древнего, ухмыляющегося Фабио. Когда вечеринка уже в разгаре, я забрасываю леску далеко на середину реки и продолжаю удить, наслаждаясь прохладным бризом, запахом жареной рыбы и предвкушая наступление ночи с полными приключений рассказами и приятными воспоминаниями в компании любимых утраченных друзей.

КОНЕЦ