Я летел по лестнице, в одной руке сжимая папку, другую просто сжав в кулак. Лицо застыло бледной маской ярости. Ама, догнав меня, дернула сзади за рубашку, пытаясь удержать:

– Что ты собрался делать?

– Езжай домой, Ама, – коротко бросил я.

– Что ты собрался делать? – повторила она, ускоряя шаг.

– Марш домой! – рявкнул я.

– Нет! – Она выскочила передо мной, преграждая дорогу. – Пока не скажешь, куда ты.

Я схватил ее за руки и посмотрел в глаза. Там пылали страх, любовь, жалость и неуверенность. Что бы нам было встретиться в другое время, когда я мог бы спокойно любить Аму? Не встретились. Мы с ней здесь и сейчас, а мертвецам любовь не положена.

– Все кончено, – сказал я. – Ты была проверкой, и я ее провалил. Ты была ловушкой – я попался. Езжай домой.

– Ты винишь меня? – Ама не поверила своим ушам.

– Ни в чем я тебя не виню. Ты была очередной пешкой. Он так все подстроил, чтобы ты подвела меня к необходимости выбора, а я выбрал неверно. Ошибся. Моя вина целиком и полностью. Езжай уже.

Она рассерженно помотала головой:

– А ты не думал, что, может, ты сам приманка?

Я сдвинул брови:

– В смысле?

– Ты решил, что все интриги Кардинала вертятся вокруг тебя. А если ты ему вообще никаким боком не упал? Может, это я ему нужна и это ради меня он расставляет ловушки? А ты пешка.

Я задумался.

– Может. Твое имя в списке стоит раньше. Но я слышал, как его пробивает на сантименты по поводу женщин. Значит, вряд ли он будет делать ставку на тебя. Равно как и на любую другую.

– Что ты собрался делать? – повторила Ама в третий раз.

Я провел пальцем по корешку папки. Глаза Амы расширились от страха. Она догадалась, что я решил сразиться с Кардиналом.

– Беги! – выдохнула она. – Убежим вместе. Ничего другого не остается. Вызвоним твоего знакомого шофера…

– Нет. Куда бежать? Где от него спрячешься? И что это будет за жизнь, в вечном страхе и отчаянии? Сама же мне говорила, что не можешь жить в настоящем, когда ничего не знаешь о прошлом.

– Теперь нас двое, – возразила она. – Мы можем вместе выстроить будущее.

– И все равно психовать по поводу прошлого.

– Он тебя убьет. – Ама сменила тактику. – Если ты пойдешь к нему, ты труп.

– Возможно. Но мы ведь догадываемся, что означает эта черта поперек моего имени, и, если не ошиблись в догадках, я и так труп. А так хоть не сдамся без борьбы. Не придется ждать, пока Вами подстережет меня в темном переулке.

– Но ты можешь сбежать! – с яростью прошипела Ама сквозь зубы. – Не обязательно сражаться. Есть шанс спастись.

– Нет и не было, – печально возразил я. – Придя сюда, мы выступили против Кардинала. Мы пришли за правдой. Мы сделали выбор. Теперь за него придется умереть. Мне, по крайней мере. Твое имя ведь не вычеркнули. Ты ему пока не нужна. Езжай домой. Забудь про меня, про Кардинала, про все. Вернись к нормальной жизни. Может, еще получится.

– Я с тобой, – не отступилась Ама. – Дошла досюда, могу и дальше…

– Нет, – твердо и решительно возразил я. – Это мой последний бой. Пан или пропал. Либо я его убью, либо он меня, все решится сегодня. Это моя битва, Ама. Когда-нибудь, возможно, наступит и твой черед, но не сейчас. Не здесь, не сейчас, не со мной.

– Что ты ему скажешь?

– Не знаю. Может, мне и не дадут ничего сказать. Но если удастся, наверное, спрошу, в чем все-таки тут дело, что это за список, кто мы такие, кем мы были раньше. Может, он мне ответит, прежде чем убить.

– Последний раз прошу… – Ама отпустила мою рубашку, но продолжала удерживать взглядом. Ее трясло, в глазах стояли слезы. – Пойдем со мной. Беги из города, от Кардинала, с работы. Скроемся, будем жить вместе.

– Не скроемся, – медленно произнес я, касаясь ее в последний раз, проводя пальцами по щекам, носу, губам. – Он повсюду, Ама… – Я похлопал себя по лбу: – Он там. От него не сбежишь, как не сбежишь от самого себя.

– Тогда пошел ты, Капак!

Зарыдав, она кинулась прочь, не оглядываясь. Я рванулся за ней. Сердце почти победило, я уже готов был крикнуть: «Стой, подожди! Я с тобой!»

Почти.

Я не мог бросить неразгаданную тайну. Не мог отказаться от боя с Кардиналом, на который меня толкали судьба, характер и интуиция. Я зашел слишком далеко, назад пути нет. Захлопнув рот, я смотрел вслед убегающей Аме, слушал затихающий внизу топот ее ног.

Потом начал спускаться дальше, сосредоточиваясь, не думая больше об Аме и о бренности бытия. Вместо нее я представлял ту женщину, и из темного омута всплывали другие. Среди них было много детей в школьной или в спортивной форме, они бегали, лазали по канату, играли в мяч. Вот я держу во рту свисток, а вот я целуюсь с той женщиной, вот я на чьих-то похоронах, вот я смеюсь, и вот…

И вот я здесь.

Секретарь не хотела меня пускать. Сказала, что Кардинал спит и его нельзя беспокоить. Но я все равно прошел. Она бросилась мне наперерез, но я ее толкнул на пол. Она потянулась к интеркому – то ли предупредить Кардинала, то ли вызвать гвардейцев. Хрен с ней. Поздно беспокоиться о конспирации.

Он спал на голом матрасе посреди комнаты. Свернувшись калачиком, по-детски или по-собачьи, слегка похрапывая, гримасничая в своем мрачном сне. Меня захлестнули ненависть и отвращение. Повинуясь непреодолимому порыву, я, обезумев, рванулся к матрасу и правой ногой с размаху ударил спящего в живот.

– Подъем-подъем, кто спит, того убьем! – заорал я, покатываясь от хохота. Крыша съехала окончательно, я летел в черную пропасть безумия, куда так хотел шагнуть Паукар Вами.

Распахнув глаза, Кардинал перекатился подальше и вскочил на ноги, еще покачиваясь и сонно моргая. Но стоило ему меня разглядеть, как в уголках губ выступила пена, и он затрясся от ярости.

– Заметили? – улыбнулся я. – Отлично. Теперь признавайтесь, что за…

Договорить я не успел. Он бросился на меня, как разъяренный леопард, чтобы растерзать не глядя. Я отшвырнул «Аюамарку» и принял удар. Мы столкнулись, как два поезда на полном ходу, вопя, пиная, молотя кулаками и вцепляясь во все, что под руку подвернется. Он проехался ногтями по моей щеке, едва не зацепив глаз. Упершись лбом в мой висок, он впился мне зубами в левое ухо и чуть не захлебнулся кровью. Я раз за разом бил в живот, надеясь сломать какое-нибудь ребро и пропороть легкое.

Он дернул головой, и я тут же попытался прокусить его яремную вену, но зубы скользнули по залитой потом шее, пришлось довольствоваться мясистым плечом. Кардинал выдирал у меня волосы и молотил по спине. Я плюнул ему в глаза, а потом, задрав руки, двинул локтями по лицу, размозжив нос, щеки и разбив губы. Он врезал мне по коленям, ноги подкосились, и я чуть не рухнул. Тогда он зацепил мои ноздри двумя пальцами, а я ткнул ему палец в ухо. Несколько секунд мы пытались докопаться сквозь эти отверстия до мозгов.

Когда первоначальный запал прошел, мы расцепились и начали хищно кружить друг за другом, тяжело дыша, капая слюной, грозно набычившись и сощурив глаза. Кардинал удивился, что я еще держусь на ногах. Немногие смогли бы похвастаться подобной живучестью в схватке с ним. Моя выносливость должна вызвать у него уважение. Убивать меня он от этого не передумает, но хотя бы не станет мочиться на мой труп.

Передышка закончилась. Взревев, как буйвол, Кардинал понесся на меня, нагнув голову и собираясь, видимо, впечатать в стену. Я успел отскочить в последнюю секунду, и то едва-едва – он все-таки двинул мне головой по ребрам, и я почувствовал, как там что-то хрустнуло.

Развернувшись, он снова набросился на меня. Стремительно, однако я опередил его на долю секунды и со всей дури вмазал ему коленом между ног. Если бы удар достиг цели, я вышиб бы ему мозги его же яйцами, и на этом поединок был бы окончен. Однако Кардинал успел сомкнуть бедра, зажимая мое колено как в тисках. Нет, по яйцам я все равно попал, и Кардинал взвыл от боли, но удар уже вышел не смертельным.

Тогда он попытался выдавить мне глаза, и его пальцы заскребли по моим скулам. Я двинул ребром ладони ему по горлу, у него перехватило дыхание, и он слегка ослабил хватку, а я, воспользовавшись моментом, поднажал и снова принялся лупить ребром ладони по шее и рукам. Он выбросил вперед оба кулака, одним метя в живот, другим в лицо. Один из ударов я, развернувшись, успел блокировать, а вот другой превратил мой нос в кашу. Хлынула кровь, заливая мне глаза и рот, я моментально ослеп и захлебнулся. Спотыкаясь, я попятился назад, мотая головой и пытаясь глотнуть воздуха. Кардинал с победным ревом бросился на меня, протягивая руки к моей шее, чтобы наконец придушить врага.

У меня оставался последний шанс. Собрав все силы, что еще оставались в истерзанном теле, я вслепую махнул правой ногой. Я не видел, куда бью, но примерно представлял, куда надо. И попал – со всего размаху, ногой, по яйцам, четко и бескомпромиссно. Отлично. Задохнувшись в беззвучном крике, он повалился на пол и принялся раскачиваться, скуля от боли.

Подползти к нему я не успел: дверь распахнулась рывком, и в кабинет ворвались несколько гвардейцев с пистолетами наизготовку. Пули просвистели мимо и вошли в стену. Я сжался, ожидая конца.

– Стойте! – раздался вопль Кардинала, и огонь тут же прекратился. – Вон отсюда! – взревел он. – Вон! – заорал он снова, видя, что гвардейцы замерли в нерешительности, и они выбежали, закрыв за собой дверь.

Снова я избежал смерти от расстрела. Входит в привычку, и не сказать чтоб дурную.

– Прежде чем я перережу тебе глотку, – пыхтя, прохрипел Кардинал, осторожно обходя меня по широкой дуге, – может, расскажешь, что на тебя нашло? Какого хрена ты сюда приперся?

– Узнаёте? – Размазывая кровь по лицу, я, спотыкаясь, добрел до матраса и поднял брошенную папку. – «Аюамарка». Все эти вычеркнутые несуществующие люди. И мое тоже вычеркнуто. Говорит о чем-нибудь?

Кардинал ощерился:

– Вот ведь некоторым неймется. Я дал тебе все: деньги, женщин, власть. Я подарил тебе жизнь, я готов был вручить тебе свой город. И чем ты мне отплатил? Трахаешься у меня на лестнице, плетешь интриги за моей спиной, врываешься в мою крепость и роешься в секретных материалах. Ты вообще в курсе, что такое благодарность?

– Почему мое имя вычеркнуто? – крикнул я. – Почему вы хотите меня убить? Что случилось с Адрианом и И Цзе? Кто?..

– Прекрати! – завопил он, взвыв по-волчьи. – Вечно одни вопросы! Просил же не спрашивать, не лезть, а ты? Талдычишь одно и то же, как попугай.

– Кто я такой? – не сдавался я. – Почему я в списке? Откуда я взялся? Где вы меня нашли? Что с моим прошлым? При чем тут Ама? Как вы убираете людей? Как вы заставили Леонору забыть И Цзе? – Я выпаливал вопросы один за другим, идя на Кардинала с выставленным вперед указательным пальцем, пока не уткнулся этим пальцем ему в грудь. – Кто я такой? Что вы сделали с моим прошлым? Как вы?..

Он затрясся. По лицу прошла дрожь, зубы оскалились. Кулаки сжимались и разжимались. Голова вертелась туда-сюда так, что в шее хрустели кости. Он хотел броситься на меня. Он зрел для такой яростной и бешеной атаки, из которой я бы живым не вышел. Я достиг предела своих физических возможностей, а Кардинал, кажется, только разогревался. Я, хоть и моложе намного, не мог с ним тягаться. Леонора была права – он сверхчеловек.

Но он не хотел нападать. Я нужен был ему живым, хотя бы на какое-то время. Он пытался укротить гнев. Сжав голову обеими руками, он надавил на виски с такой силой, что я испугался, как бы не треснул череп. Лицо налилось кровью, ноздри раздувались так, будто он собирался родить теленка. Отвернувшись, он искал, куда бы выплеснуть ярость. Глаза готовы были вылезти из орбит. Наконец его бешеный взгляд остановился на большом кресле, том самом, в котором он любил развалиться, принимая посетителей. Обхватив кресло, он швырнул его в окно, затянутое армированным пуленепробиваемым стеклом. От удара стекло разлетелось вдребезги и дождем полилось на ночную мостовую, в непроглядную городскую темень.

Кардинал слегка успокоился.

Пригладив волосы, он потер щеки и задышал поровнее. Потом, подойдя к окну, прицокнул языком, прикидывая масштаб разрушений.

– Если бы я запустил этим креслом в тебя, мистер Райми, то избежал бы позорного пата и, что гораздо важнее, мне было бы на чем сидеть. Хорошее кресло днем с огнем не сыщешь. Ладно, деньги и власть у меня пока никто не отнял – думаю, они мне помогут в поисках. – Он ухмыльнулся, превращаясь в прежнего Кардинала, собранного и владеющего собой. – Ты вполне достойный соперник.

– Достойный получить объяснения? Я наконец заслужил это право?

Рассмеявшись, он подтянул к себе другой стул и уселся:

– Ты невыносим, мистер Райми. Нельзя быть таким занудой. Упертый, как гончая. Сперва меня это забавляло, но потом надоело. – Он нажал кнопку. – Мисс Фаулер? Вызовите, пожалуйста, гвардейцев.

– Вы меня убьете? – ахнул я.

– Конечно. – Он выстроил вбежавших гвардейцев вдоль стены, как испокон веков выстраивали расстрельную команду. – Аюамарка никогда не врет. Я, правда, не собирался убивать тебя в ближайшие дни, но теперь, кажется, пора.

– Хотя бы объясните мне, кто я такой, – взмолился я. – Мне больше ничего не надо, только узнать, кто я и почему так случилось. Хотя бы это вы должны…

– Ничего я тебе не должен! – взорвался он. – Ты был мелкой гнидой, которую я вытащил из грязи. Я дал тебе шанс стать человеком. Все это могло бы перейти к тебе. Я не шутил. Но ты этот шанс просрал, поэтому сейчас ты умрешь, а мне опять искать нового преемника. Вы готовы, джентльмены?

– Значит, заставите меня умереть в неведении? – Я сплюнул ему под ноги. – Вот козел!

– Мы все умираем в неведении, – улыбнулся он.

Эта улыбка подарила мне проблеск надежды. Надо заговорить ему зубы – вдруг наткнусь на какие-нибудь спасительные слова? А они должны быть. Если бы не было, Кардинал бы меня уже прикончил. Он сам протягивает мне невидимую соломинку. Хочет, чтобы я спасся. Почему? Вряд ли я для него так важен. Никаких страданий или неудобств моя смерть ему не принесет. Почему же он так тянет?

Тут меня осенило – вот она, соломинка.

– Хорошо. – Я выпрямился, морщась от боли, но все равно улыбаясь, потому что нашел выход. – Не хотите отвечать на мои вопросы, не надо. Я пойду.

Кардинал разразился взрывом хохота:

– Прелесть моя! Надо оставить тебя придворным шутом. Пойдешь, значит, мистер Райми? А с чего ты взял, что я тебя отпущу?

– Потому что вы не можете меня убить.

Он оборвал смех.

– Почему ты так решил? – подозрительно поинтересовался он.

– Кончита. – Он тут же сдулся, не ожидая такого поворота. Соломинка оказалась с крючком на конце. – Она единственная, кого вы в этом мире любите, если ваше чувство можно назвать любовью. Вы к ней заходили недавно. Зачем? Предупредить на счет меня и избавить от боли? Вряд ли. Вы хотели посмотреть, не примет ли она вас назад. Вы хотели вернуть ее, раз мне удалось ее исцелить. Но, заглянув ей в глаза и увидев там только страх и ненависть, вы рассказали ей про список и этим ее добили. Сами того не желая. Вы же чудовище, иначе и быть не могло.

Его лицо посерело. Он направил на меня руку с искривленным мизинцем.

– Ты забываешься! – взревел он. – Даже у мертвеца должны быть какие-то рамки.

– Нет, – возразил я. – Она дорога вам. Она единственная, кто для вас что-то значит. Вы ведь наверняка себя всего изгрызли, когда поняли, что сказали и что натворили. Сидели тут и думали, что теперь она либо умрет, либо впадет в депрессию, что вы уничтожили ту единственную, которую любили. Так вот нет, не уничтожили. Я с ней сегодня разговаривал. Она уезжает, хочет посмотреть мир, пожить полной жизнью, пока может. Она постарается стать счастливой. Она в кои-то веки смотрела в будущее с оптимизмом.

– Правда? – хрипло спросил Кардинал. Он хотел мне верить, но боялся, что я его обманываю.

– Правда, – тихо подтвердил я. – Спросите у своих шпионов. Она может стать счастливой. В ее счастье нет места для вас, но это ведь не страшно, правда? Вас это не должно беспокоить. Ее возвращение было бы сладким, как глазурь на торте, однако ведь сам торт – то есть ее счастье – главнее?

– Да, – тихо откликнулся Кардинал.

– А счастье ей подарил я.

Его глаза снова загорелись злобой и коварством, нить, протянувшаяся было между нами, оборвалась.

– Вот теперь все ясно. Ты ее спас… и решил, что этим заслужил помилование? – Он покачал головой. – Ошибаешься. Не действует.

– Не помилование. – Я шагнул вперед, стараясь не слушать щелчки затворов. – Отсрочку. На пару часов. Дайте мне шанс. Может, сбежать и не удастся, но дайте хотя бы попробовать. Вы себе не простите, если откажетесь. Вы все-таки еще человек, Фердинанд Дорак, несмотря на всю вашу чудовищность. У вас есть чувства. Кончита не вынесет, если узнает, что вы убили меня здесь, в своем кабинете. А она узнает – так всегда случается. Можете потом отправить за мной гвардейцев – хоть весь город, если будет угодно. Пусть гонят меня как свора бешеных псов. Вы же знаете, они меня найдут. Мне не скрыться. Мне просто некуда деться, черт подери. Но моя кровь уже не будет на ваших руках. Вы будете непричастны. Отпустите меня. Дайте шанс. Может, тогда и кошмары перестанут сниться.

Он дернулся, услышав про кошмары. Я вдруг увидел человека, чудовище по рождению, но все же человека, запертого в собственной раковине, вынужденного быть таким, ненавидящего себя за это, но не способного измениться. Не будь он так ужасен, его можно было бы пожалеть.

– Вы уже старик, Ферди, – произнес я, и он снова дернулся. – Вы принесли столько зла, столько боли всем, включая себя самого. Я не прошу милости. Я предлагаю вам способ избавиться от вины. Убив меня здесь, вы ничего не выиграете, только загоните еще один гвоздь в крышку гроба, где лежит ваше сердце. Отпустите меня.

Речь получилась проникновенная, но проникновенные речи Кардинала не трогали. Такие мольбы он наверняка слышал тысячи раз. А вот Кончита и кошмары сделали свое дело. У каждого есть свой секретный код, комбинация кнопок, пароль, заставляющий нас действовать вопреки рассудку, логике и интуиции. Я подобрал пароль к Кардиналу. Если не сработает, игра окончена, а я труп.

– Даю тебе полчаса, – возвестил он, кивком показывая гвардейцам, чтобы те опустили пистолеты. – Больше ни слова. Ни единого. Ты меня убедил и выторговал себе отсрочку, но если ты сейчас откроешь рот… Полчаса. Ни минутой больше.

Я на негнущихся ногах пошел к выходу.

– Мистер Райми! – Его голос настиг меня у самой двери. Кардинал стоял, отвернувшись к окну, и в острых клиньях разбитого стекла отражалось его изувеченное лицо. – Все обратимо, – тихо произнес он. – Не суетись. Не гони вслепую. Не убегай, а ищи. – Я увидел на его лице улыбку. – Это лучший совет, что я когда-либо давал. Наверное, к старости стал сентиментальным. – Он опустил взгляд на часы: – Двадцать девять минут, мистер Райми.

Я понесся прочь.

Времени в обрез. Я осознал это еще до того, как примчался на первый этаж, выхватил свои ботинки у обалдевшего приемщика и со всех ног вылетел через главную дверь. Меньше получаса. Я глянул на часы. Пять минут уже прошло. Что можно успеть за такой ничтожный срок? Пусть бы он уж меня там наверху и прикончил.

Остановившись в глубине маленького парка, я уселся на железную скамью. Царапины, ушибы и сломанные кости саднили и болели, но я не обращал внимания. Кардинал сказал, чтобы я не гнал вслепую. Бегство без оглядки не поможет. Надо подумать. Есть ли выход?

В городе оставаться нельзя, это ясно. На час или два я еще смогу скрыться от преследователей, если повезет, но когда наступит утро и поползут слухи – мне крышка. Гвардейцы, наемные сыщики, таксисты, уличные шлюхи, копы, пацаны на великах – у Кардинала в городе повсюду глаза и уши.

Но куда же деваться? Сесть на первый же попавшийся самолет? Дохлый номер. Выходка отчаявшегося. Но отчаяние убьет меня быстрее, чем Форд Тассо и его парни.

Надо сосредоточиться на загадке моего прошлого. Ключ там. Кардинал советовал искать – что еще он мог иметь в виду? Я должен вернуться домой и докопаться до правды.

Я отмотал время до того дня, когда поезд притащил меня в город. Я ведь откуда-то приехал. Найти отправную точку, и я приближусь к разгадке. Путь вперед лежит через возвращение назад.

Я сосредоточился. Вызвал в памяти ту женщину, смутно знакомые улицы, лица, галдящих школьников. Попытался разглядеть названия улиц, здания, парки – хоть что-нибудь, что помогло бы опознать безымянный город или поселок.

Безнадежно. Память – как дырявое решето. Со временем я, может быть, и вспомнил бы, но времени – я глянул на часы – осталось всего четырнадцать минут. Мало.

Я помню свою жизнь здесь, в городе, во всех подробностях. Почему же нельзя вернуться хотя бы на пару дней раньше или на пару часов, когда я еще только садился в поезд? Воспоминания начинаются с того, как передо мной проплывают окраины, как поезд подходит к вокзалу, как я схожу на перрон и вижу тот диковинный дождь. Потом поездка на такси, встреча с дядей Тео. А до этого все…

Стоп. Чего-то не хватает. Я сошел с поезда, проследовал по перрону в город… Где-то тут какая-то заминка, пробел. Я ведь вышел не сразу. Я остановился, чтобы… чтобы предъявить билет. Но контролера на выходе не было, поэтому я оставил билет на память – показывать детям. У меня есть билет! Там должны быть указаны конечный и начальный пункты поездки. Если он у меня, я узнаю, откуда приехал!

Но куда же я его дел? Я рылся в воспоминаниях. На вокзале я сунул корешок в карман и забыл о нем. Потом откопал его, когда закидывал вещи в стирку. Вытащил в последний момент и запихнул… куда? В бумажник? Нет. Бумажником я пользовался часто, оттуда билет в конце концов вывалился бы и потерялся. Нужно было местечко понадежнее, значит… да, точно, поясной кошелек, купленный через неделю после приезда! А он остался у дяди Тео, потому что на ту трагически закончившуюся встречу я его не взял, да и потом тоже из дому не забирал. Даже не вспомнил о нем за все эти месяцы. Там ничего важного и не было – записки, пара снимков, мелочь. И билет.

Неизвестно, что произошло с дядиным домом после той перестрелки. Если туда въехали новые жильцы – а ведь наверняка въехали, – пиши пропало. В общем, шансы у меня почти нулевые, но деваться некуда. Либо к Тео, либо ложись и помирай.

Как же мне туда попасть? Я глянул на часы. Одиннадцать минут в запасе. До дома дяди полгорода. Пешком исключено. Такси? Конечно, только где гарантия, что на полпути диспетчер не выдаст водителю ориентировку с описанием моих примет? Значит, снова нужен Натаниель Мид.

Я рванул к ближайшему таксофону (по мобильному не рискнул). Натаниель оказался дома. Он настороженно слушал, пока я вкратце излагал ему свою насущную проблему, однако на этот раз не спешил бросаться на выручку. Учуял запах жареного. Он бы рад помочь, но риск – одно дело, а самоубийство – совсем другое. В конце концов я пошел на подкуп, и шелест купюр помог его убедить.

– Где вас подобрать? – спросил он.

Я уже хотел назвать ему адрес, но в последнюю секунду сообразил. Кардинал ведь может знать про Мида. Тогда он догадается, что я снова обратился к нему. Черт, может, у таксиста уже и телефон прослушивается. Вряд ли, конечно, однако подставляться глупо.

– Натаниель, можете дойти до таксофона и позвонить по этому номеру?

В ожидании я нервно потирал руки и приплясывал на месте. После схватки с Кардиналом все болело и саднило, любое движение причиняло боль, но стоять столбом я не мог – боялся, что застыну навеки.

Когда позвонил Натаниель, я уже успел все обдумать и в голове сложился более-менее четкий план. Вызывать самого Мида слишком рискованно. Я спросил, нет ли у него надежного знакомого, которого он мог бы прислать вместо себя.

– Да, есть такой, но я бы не хотел его втравливать.

– Заплачу столько же, сколько вам.

– Черт! – Он задумался. Очень хотелось его поторопить, но я молчал, давая ему самому принять решение. – Хорошо, я передам просьбу. Если этот человек согласится, где вас забрать? – Я назвал в качестве адреса соседнюю улицу. – Деньги будут при вас?

Я заверил, что отдам сумму прямо в руки, и, повесив трубку, пошел добывать наличные.

Банки уже закрылись, но рядом виднелось ночное казино. Игорные заведения в городе большей частью принадлежали Кардиналу, поэтому для особо приближенных было в порядке вещей использовать их как банкоматы, если среди ночи вдруг требовалась большая сумма наличных.

Потеряв, по моим часам, три драгоценные минуты, я пронесся через вестибюль к кассе. Подлетел к окошку, сунул туда свою карточку, молясь, чтобы Кардинал не успел ее заблокировать или сделать меня своим распоряжением персоной нон грата. Нет, не успел. Я снял побольше, чтобы хватило заплатить Натаниелю и его приятелю, купить другую одежду и доехать куда понадобится.

Такси опоздало на несколько минут. Как только оно притормозило у тротуара, я прыгнул на заднее сиденье. Водитель рванул с места, не дожидаясь, пока я закрою дверцу.

– Привет, я… – Я осекся. За рулем сидела женщина, и мое замешательство вызвало у нее улыбку.

– Мы умеем водить, – с легкой укоризной сказала она, – что бы там мужчины ни думали.

– Простите. Конечно умеете. Я просто не ожидал…

– Ничего страшного. Деньги при вас?

Я отсчитал купюры и передал ей. Хмыкнув, она сунула пачку в карман:

– Маргарет Стравински.

– Капак Райми.

– Я догадалась. Куда едем?

Я объяснил дорогу, потом согнулся на сиденье, стараясь наклониться пониже. Но лицо горело и в груди пекло, так что в скрюченной позе удалось просидеть лишь несколько минут. Тогда я распрямился и, подавшись вперед, попытался рассмотреть себя в зеркале. Кровавое месиво. Нос в лепешку, глаза красные, щеки – сплошной синяк. В нескольких местах глубокие царапины. Шея сбоку залита кровью из разжеванного уха. Губы порваны и раздулись. Зубы не выбиты, но это, пожалуй, единственный плюс. Я осторожно подвигал челюстью, попробовал согнуть и разогнуть ноги-руки. Заживать будет долго, но жив останусь. Если, конечно, сломанное ребро не проткнуло какой-нибудь орган, вызвав внутреннее кровотечение.

Я глянул на часы. Сейчас должна начаться погоня. Ищейки соберутся, изучат ориентировки – и вперед, ату его! Вся надежда на то, что в суматохе они не вспомнят про дом Тео.

Мы добрались без затруднений. Свет в доме не горел, но на дворе глухая ночь, вся улица спит. Даже если в доме поселилась цирковая труппа, мне об этом не узнать.

– Подождете меня? – спросил я у Маргарет.

Она притормозила чуть дальше, через несколько домов, и заглушила мотор:

– Ну, я вообще-то собиралась на рыбалку, но раз уж вы просите…

– Спасибо. Если что, линяйте не раздумывая.

– Можете не сомневаться, так и сделаю.

На заднем дворе было пусто, дверь заперта. Дядя всегда клал ключ под неплотно лежащий камень у порога. Я опустился на колени и принялся шарить в темноте. Отыскал камень, приподнял, нырнул пальцами в щель.

Через пару секунд, нащупав что-то металлическое, я выхватил из-под камня облепленный землей ключ. Землю я вытер об рубашку, из бороздок выковырял ногтями и сунул ключ в замок. Он открылся сразу, и вскоре я уже стоял посреди знакомой кухни, вспоминая прежние, счастливые и беззаботные, дни.

Я неслышно крался по дому. Расположение, несмотря на долгую отлучку, я помнил хорошо, мог бы найти дорогу с закрытыми глазами. Однако новые жильцы могли что-то переставить или привезти новую мебель – столы, стеллажи, статуэтки. Поэтому я двигался осторожно.

Медленно, замирая от каждого скрипа, я поднялся по лестнице. Дверь в бывшую дядину комнату была приоткрыта. Я на цыпочках подошел поближе и заглянул внутрь. На кровати под одеялом кто-то лежал! Сжавшись, я попытался раствориться в темноте. Но потом, когда глаза привыкли, губы сами расплылись в улыбке. Это просто скомканное одеяло! Нет там никого.

Я прошел по коридору к своей бывшей комнате. Шел быстро, отбросив опасения. Пояс-кошелек хранился под матрасом. Отогнув край, я зашарил под ним рукой. Пусто. Я просунул руку поглубже, стараясь шарить по всей поверхности. Нету. Кто-то побывал здесь до меня… Есть! Пальцы сомкнулись на поясе, и я вытащил кошелек наружу. Достал. Теперь все будет хорошо.

Я дернул замок молнии. Заело, пришлось повозиться. Не хотелось сломать его окончательно. Пока я осторожно двигал его туда-сюда, снаружи донесся шорох. Подъехала машина.

Перебежав обратно в дядину комнату, откуда лучше было видно вход, я глянул в окно. Машина стояла напротив. Оттуда вышли двое, водитель остался. Лиц я в темноте не рассмотрел, но почти не сомневался, что один из этих двоих – Винсент Карелл, цепной пес Форда Тассо.

Они перешли дорогу, расстегивая пиджаки и вытаскивая пистолеты. Я обшарил взглядом комнату в поисках оружия. Нож я оставил Аме, потому что не смог бы пронести его через вестибюль Дворца. Хотел забрать потом, но из головы вылетело.

На полу валялись осколки разбитой вазы. Я отыскал самый длинный и сжал его в руке, поморщившись от боли, когда острый край впился в кожу. То еще оружие, но уж какое есть.

До меня донесся звук открывающейся входной двери. У них ключи. Я сделал шаг к выходу из комнаты, но тут же застыл. Снаружи меня точно засекут. И потом, там негде прятаться. Я нырнул под покрывало, зарываясь с головой, слегка взбил его изнутри и замер. Укрытие что надо…

Снизу раздались голоса. Преследователи явно не видели необходимости таиться. Я моментально узнал Винсента по вечному нытью:

– Можно подумать, мне больше, блин, заняться нечем. А то он сюда полезет, как же, черта с два! Он уже небось на Аляску умотал или в Альпы дернул.

– Конечно. Только Кардинал велел съездить и проверить, а раз Кардинал велел съездить и проверить, надо ехать и проверять. – Второй голос незнакомый.

– Садись, пять. – Винсент сочился ядом сарказма. – Дуй к задней двери, проверишь. Заодно глянь пиво в холодильнике, а если нет, завари чаю.

Задняя дверь! Я ее оставил приоткрытой на случай, если придется быстро уносить ноги.

– Винсент, – раздался через несколько секунд приглушенный и настороженный голос второго, – она открыта. Здесь кто-то был.

– Черт! – Долгое молчание. – Ладно. Обыщем дом. Ты понизу, я поверху. Осторожно. Этот засранец, может, еще тут. Если что увидишь, стреляй. Не рассусоливай.

– А подмогу не будем вызывать?

– Думаешь, мы сами с этим говнюком не справимся?

– Надо доложить.

– Что доложить? Что дверь открыта? Может, бомж забрался или дети. Сперва обыщем сами. Если найдем его, пристрелим и доложим.

Включив фонарик, он начал медленно подниматься по лестнице. Дубина. Никогда не понимал, зачем Тассо его держит. Он же тупой тормоз. Если я выберусь живым, то исключительно благодаря тормозу Винсенту.

Сперва он проверил уборную, потом мою спальню, потом гостевую комнату, потом кладовку. Наконец добрался до заветной двери. Включил свет и начал осматриваться. Я затаил дыхание под покрывалом, стараясь не шевелиться.

– Черт! – буркнул он, шагая ко мне. Вот он, совсем рядом!

Я хотел выскочить, но тело не слушалось. Как будто парализовало.

Сейчас он подойдет и убьет меня, а я ни рукой, ни ногой…

Он сел на край кровати.

– Черт, – повторил Винсент, зажигая сигарету. – Ведь мог бы сейчас телку снять. Ублюдочный Форд. Когда-нибудь…

Незаслуженное везение. Я сам загнал себя в ловушку, спрятавшись тут, и должен был бы заплатить за свою ошибку по справедливости. Но фортуна бывает неожиданно великодушна.

Превозмогая боль, я зажал в ладони зазубренный осколок и рывком сел. Винсент отлично просматривался сквозь тонкую ткань покрывала, поэтому я не стал тратить время на то, чтобы выпутаться из постельного белья. Громила, должно быть, остолбенел при виде ожившей постели.

Зажав Винсенту рот рукой, я запрокинул ему голову, а другой рукой с размаху вонзил острие импровизированного кинжала в горло. Осколок треснул пополам. Я воткнул второй осколок и несколько раз полоснул им по горлу Винсента слева направо. Громила забился, пытаясь вырваться, но было поздно. Его теплая кровь хлынула, как полчище библейской саранчи из прорехи в небесах, заливая грудь, постельное белье, кровать и меня. Через несколько секунд он перестал дергаться и замер навеки.

Я убил человека. Мое первое убийство. Я столько раз о нем думал. Гадал бессонными ночами, как почувствую себя, когда наконец перейду грань. Теперь я знаю.

Сбросив покрывало, я поднял руку. Дотронулся до своих губ, которые, оказывается, изогнулись в улыбке. Мне хорошо. Убивать – это по мне. В этом мое предназначение. Я осознал в тот момент, что, чем бы я ни занялся – кем бы ни стал, – прежде всего я киллер. Кардинал может мною гордиться.

Я скатился с кровати, вытащил из обмякшей руки Винсента пистолет и двинулся к двери, прихватив по дороге еще один осколок вазы. Без крайней необходимости стрелять не буду – чтоб без лишнего шума.

Шлейф липкого запаха смерти тянулся за мной, когда я вышел из комнаты. Я собирался подкараулить и прирезать напарника Винсента на верхней площадке лестницы – поднимется же он наверх рано или поздно. А потом спокойно подумаю, что делать с тем, который остался снаружи, в машине.

Однако планы пошли лесом, потому что, когда я вышел на площадку, второй как раз поднимался по ступенькам. Меня он увидел сразу, как только я выступил на свет. Он тут же принялся стрелять, крикнув что-то неразборчивое, но прицелиться в панике не успел, поэтому мазал по-страшному.

Я, не двинувшись с места, подождал, пока пули просвистят мимо, а потом прицелился и выстрелил. Резиновая уточка в ванне имела больше шансов выжить, чем бедолага на лестнице. Первая же моя пуля пробила ему дыру в сердце. Вторая вышибла ему глаза, размозжила череп и отбросила навзничь.

Кинувшись вниз по ступенькам, я перепрыгнул через лежащее у подножия тело, понимая, что на все про все у меня считаные секунды. Через входную дверь я вылетел на улицу. Шофер преследователей, уже успевший выбраться и притаиться за машиной, едва завидев меня, открыл огонь. Я нырнул в редкие кусты перед домом и оттуда тоже принялся стрелять. Первая пуля угодила в машину, в нескольких дюймах от головы шофера. Вторая задела его по уху. Третья должна была убить наповал.

Но третьей не оказалось. Я нажал спусковой крючок, но в патроннике было пусто. Долбоеб Карелл даже пистолет зарядить не удосужился! Шофер, ухмыляясь, вышел из-за машины, не торопясь, понимая, что деться мне некуда. Я оглянулся по сторонам, прикидывая варианты. Можно нырнуть обратно в дом, но до него бежать по открытому газону – у шофера будет уйма времени, чтобы пустить мне пару пуль в спину. Можно подождать, пока он подойдет поближе, и наброситься самому. Ни то, ни другое меня не устраивало.

Пока я раздумывал, ночную тишину разорвали новые выстрелы. Громыхнуло три раза. Шофер дернулся всем телом и рухнул на асфальт. Я поднялся на ноги, не веря своему счастью. Наверное, это Маргарет, решила не бросать меня в беде. Я оглянулся на такси. Нет, она по-прежнему внутри, скрючилась, только макушка виднеется, и все стекла подняты. Значит, не она. Тогда кто?..

Ко мне подлетел взревевший мотором мотоцикл. В седле красовался, сверкая белозубой улыбкой, Паукар Вами собственной персоной и без шлема.

– Пора прекращать подобные встречи.

Я посмотрел на мотоцикл, на байкера, потом на труп:

– Вы меня спасли.

– Меня попросили.

– Кто?

– Твои слепые дружки.

– В хламидах?

– Да.

– Зачем?

Он пожал плечами:

– Не сообщили. Назвали адрес и намекнули, что я могу тебе пригодиться.

– Почему вы приехали? Почему бросили свои дела, чтобы мне помочь?

Он улыбнулся:

– Говорю же, ты мне интересен. Удачи, Капак Райми.

И он растворился в ночи.

Я добрался до такси – ноги не гнутся, голова идет кругом. Маргарет уже завела мотор. Я пролез внутрь и уставился на бесполезную пушку, которую по-прежнему сжимал в руке.

– Кто это был? – спросила Маргарет.

– Езжайте, – велел я. – За город. Высадите меня у железнодорожной станции. У любой. На ваше усмотрение.

– Но кто?..

– Вы правда хотите знать?

Она поймала взглядом отражение моего лица в зеркале. Потом скосила глаза на труп посреди дороги.

Такси двинулось прочь.

– Нет, наверное, не хочу, – пробормотала Маргарет и больше не произнесла ни слова, пока мы мчались сквозь ночь.

В машине я наконец расстегнул молнию на кошельке и изучил билет. Сонас – вот как назывался пункт отправления. Я бережно зажал корешок двумя пальцами. Сонас. Никаких ассоциаций. Я-то надеялся, что тут же прозрею, что воспоминания хлынут водопадом и все в мгновение ока встанет на место. Но Сонас значил для меня не больше, чем название какой-нибудь эскимосской общины.

Уже занимался рассвет, когда Маргарет высадила меня в двадцати милях от города.

– Если когда-нибудь понадобится машина с водителем, – напутствовала она, – выстави вверх большой палец и голосуй.

– Вот, – сказал я, отсчитывая еще несколько сотен. – Это за то, что не смылись. А ведь могли, и никто бы вас не упрекнул.

– Спасибо. – Она окинула меня взглядом. – У вас вся рубашка в крови. – Действительно, как со скотобойни, только сейчас осознал. – У меня там сзади есть плащ. Накидываю в непогоду. Возьмите, если хотите: прикроетесь, пока не найдете во что переодеться.

– Не жалко?

– Да за эти деньги я вам хоть платье готова снять вместе с трусами, хотите?

Станция готовилась к утреннему часу пик. Утомленный дядька лет шестидесяти вяло махал метлой. Форма у него была такая же помятая и морщинистая, как лицо. При виде меня он шмыгнул носом и продолжил подметать. Официантка поднимала решетку на витрине кофейни.

– Мы еще закрыты, – огрызнулась она при моем приближении. – Приходите к десяти.

Единственный, кто смотрел бодрячком, был продавец в газетном киоске. Он улыбнулся и завел разговор о погоде, сочувственно оглядывая мое исполосованное лицо. Я купил шоколадку, несколько газет, журнал и карту. Узнал расписание поездов. Дослушав продавца, поблагодарил, оставил чаевые и ушел. Умылся в туалете, выпил чашку кофе в кофейне, потом взял билет в кассе и сел на поезд.

Громыхая и пыхтя, он вез меня на запад. Я уткнулся в карту, пытаясь отыскать Сонас. Отыскал, но не сразу. Он лежал в двух сотнях миль к юго-западу от города. Крошечный городок, ничем не отличающийся от миллиона других.

За день я исколесил полстраны. Прыгал в поезд, идущий на север, сходил на первой попавшейся станции, пересаживался, ехал на восток, потом обратно на запад, затем на юг. В толпу не совался, переполненные поезда пропускал, выбирал незанятые купе. На одной из пересадок купил новый костюм, а заодно пару темных очков и шляпу, чтобы прикрыть самые страшные синяки. Не один час я просидел, прячась от посторонних взглядов за развернутой газетой.

Я понимал, что только зря теряю время. За мной не было слежки, так что отрываться не от кого. Людям Кардинала незачем садиться мне на хвост, они просто подождут меня там, в конечном пункте. Он ведь знает, откуда я и куда захочу вернуться. Чем дольше я буду петлять, тем многочисленнее будет засада. Меня застрелят, не дав шагнуть на перрон. Надо уже ехать и заканчивать спектакль или плюнуть на все и уносить ноги по-настоящему.

Но плюнуть я не мог, а петляя и заметая следы, тешил себя иллюзией, что пытаюсь перехитрить судьбу. Мне нужна была эта отсрочка. Она дарила мне надежду.

В какой-то момент я подумал, что можно переждать. Отсидеться. Залечь на дно на несколько недель, подождать, пока утихнут страсти. Спешить ведь некуда. Зато будет время зализать раны и проветрить голову. Я сумею выстроить четкий план действий, а может, вспомнить побольше событий из прошлого. Ничто не заставляет меня нестись сломя голову навстречу верной смерти.

Но Кардинал умеет ждать, о его терпении ходят легенды. С глазу на глаз, в личных стычках, может, и нет, но в глобальном масштабе никто не умеет так, как он, сидеть на берегу, выжидая, пока река пронесет мимо труп врага. Доказательство – его речи о мировом господстве. Он готов ждать исполнения своих планов до самой смерти и дольше. Так что скитаться по городам и весям смысла нет. Можно так тянуть месяцами, годами, и все равно итог будет один: я приеду в Сонас седым семидесятилетним или восьмидесятилетним стариком, и там меня будет поджидать желторотый наглец, который тут же всадит мне в дряхлую башку дюжину пуль. Кардинала не переиграть.

Я вздремнул, скорчившись поперек неудобных кресел и просыпаясь от каждого толчка. Несколько раз в купе пытались сесть другие пассажиры, но, увидев меня, разворачивались и шли дальше. Мне это одиночество было как нельзя кстати.

Я думал о тех двух жизнях, что отнял. Одну почти голыми руками, другую с помощью пистолета. Резать мне понравилось больше, но в стрельбе нашлось свое очарование, вуайеристское наслаждение от того, что приканчиваешь человека из-за угла. Чувствуешь себя чуть ли не богом, который вершит судьбу мановением руки.

Я пересел на ночной поезд, проходящий через Сонас. После нашей стычки с Кардиналом прошли ровно сутки. Я еще жив, играю со смертью, подбираюсь на шаг ближе к могиле. Костлявая, должно быть, недоверчиво качает головой, ворча: «Некоторые не умеют уходить вовремя!»

В поезде стояла тишина, пассажиров раз, два и обчелся. Без труда отыскав свободное купе, я устроился поуютнее и протянул руку, чтобы задернуть шторы. И обомлел. Кромешная тьма за окном превратила стекло в черное зеркало. Я снял очки и шляпу, положил их на соседнее сиденье и во все глаза уставился на свое отражение, устало гадая, когда же кончится этот маразм.

Я смотрел на свое лицо, поцарапанное, порезанное, изувеченное Кардиналом. Расшибленный в лепешку нос, борозды на щеках. Изжеванное ухо. Вспухшие губы и синие скулы.

Все восстановилось.

Осталась легкая синева под глазами. Чуть искривленный нос. Несколько мелких царапин. Больше ничего, как корова языком слизала. Я осмотрел руки. Изодранные и разбитые костяшки – в полном порядке. Ладони, рассеченные осколками вазы, – даже рубца нет. Я встал и подпрыгнул на месте. Ни боли, ни скрипа сломанных ребер. Все кости срослись. Раны зажили. Как будто и не дрался, как будто кровавая схватка с Кардиналом не на жизнь, а на смерть мне просто привиделась.