Мы гребли на протяжении большей части ночи, надеясь, что по прямой линии (казалось, не было никаких потоков, оттягивающих нас от курса), отдыхали в течение нескольких часов с обеих сторон рассвета, затем начали грести снова, на сей раз по курсу к югу распологалось солнце. К третьему дню наши черепа начало сверлить. Не были ничего, что бы нарушило спокойствие открытого озера, и никаких изменений в пейзаже — темно-синий внизу, в основном неизменный и серый наверху. Рыбалка отвлекалала нас в течение коротких периодов каждый день, но рыбы было много и ее было легко поймать, и вскоер мы возвращались к гребле и отдыху.

Чтобы хоть как-то держать в себе веселье, мы изобрели игры, используя зубы, которые Харкат вытащил из мертвой пантеры.

Существовало не так много игр в слова, в которые мы могли играть с таким маленьким колличеством букв, но давая каждой букве число, мы могли притвориться, что зубы были игрой в кости и баловались простыми азартными играми.

У нас не было ничего ценного, чтобы делать ставки, поэтому мы использовали кости рыб, которых мы поймали, как фишки в азартных играх, и притворялись, что они стоят больших денег.

Во время периода отдыха, когда Харкат чистил зубы — он делал это не торопясь, чтобы расстянуть работу — он поднял один длинный резец, который отмечен буквой K, и, нахмурился. — Он полый, — сказал он, подняв его вверх и глядя сквозь него. Поместив его в свой широкий рот, он подул через него, поднял снова, затем передал его мне.

Я изучил зуб в сером свете неба, щурясь, чтобы видеть лучше. — Оно очень гладкое, — отметил я.

— И это идет от широкого верха, к узкому наконечнику.

— Это почти, как если бы …, отверстие просверлили через него, — сказал Харкат.

— Как, и для чего? — спросил я.

— Не знаю, — сказал Харкат. — Но это — только в одном … так.

— Может быть, насекомое сделало это, — предложил я. — Паразит, который прячется в зубах животного и грызет путь вверх, питаясь материальной внутренней частью.

Харкат уставился на меня на мгновение, затем открыл свой рот так широко, как он только мог и булькнул:- Быстрей проверь мои зубы!

— Сначала мои! — вскрикнул я, с тревогой исследуя свои зубы языком.

— Твои зубы — более жесткие, … чем мои, — сказал он. — Я более уязвим.

Так как это было, правда, я наклонился вперед, чтобы исследовать острые серые зубы Харката. Я изучил их полностью, но не было никакого признака, что какой-либо из них подвергся нападению. Харкат затем проверил мои зубы, но я также получил чистое здоровое свидетельство. После этого мы расслабились — хотя мы много тыкали и толкали нашими языками зубы в течение следующих нескольких часов! — и Харкат вернулся к очистке зубов, держа зуб с отверстием в одной стороне, немного дальше от других.

В четвертую ночь, когда мы спали после многих часов гребли, прижавшись, друг к другу в середине плота, мы были разбужены громовым колеблющимся звуком наверху. Мы выскочили из нашего сна и сели прямо, закрывая уши, чтобы заглушить шум. Звук не походил ни на что, что я слышал прежде, страшно тяжелый, как, будто великан выбивал чистые простыни. Он сопровождался сильными, холодными порывами ветра, которые вызывали колебание воды и раскачивание нашего плота. Это была темная ночь без щелей в облаках, и мы не могли увидеть то, что создало шум.

— Что это такое? — шептал я. Харкат не услышал мой шепот через шум, поэтому я повторил, но не слишком громко, из опасения нашего положения, от отдачи того, что было выше.

— Не знаю, — ответил Харкат, — но что-то …, знакомое в этом. Я слышал это прежде …, но я не могу вспомнить где.

Колеблющиеся звуки замерли, независимо от того, что они были углубленные, вода успокоилась и наш плот стабилизировался, оставив нас потрясенными, но целыми. Когда мы обсуждали это позже, мы рассуждали, что это, должно быть, была какая-то огромной породы птица. Но в глубине души, я ощущал, что это не было ответом, и по обеспокоенному выражению Харката и его неспособности спать, я был уверен, что он ощущал это также.

Утром мы гребли быстрее, чем обычно, мало говоря о звуках, которые мы услышали прошлой ночью, но часто смотрели на небо. Ни один из нас не мог объяснить, почему шум столь встревожил нас — мы только чувствовали, что мы будем в большой беде, если существо придет снова, при свете дня.

Мы провели так много времени, глядя в облака, что только в начале дня, во время короткого периода отдыха, когда мы посмотрели вперед, мы поняли, что мы были в пределах видимости земли. — Как далеко ты думаешь …, она находиться? — спросил Харкат.

— Я не уверен, — ответил я. — Четыре или пять километров? — Земля была низменна, но дальше были горы, высокие серые пики, которые смешивались с облаками, именно поэтому мы не заметили их прежде.

— Мы можем быть там уже скоро, если мы … поднажмем, — отметил Харкат.

— Так давай поднажмем, — проворчал я, и мы бросились исполнять нашу задачу с новой силой. Харкат мог грести быстрее, чем я — моя сила быстро терпела неудачу в результате не наличия любой человеческой крови, чтобы напиться — но я поднял голову и толкнул мускулы на полную мощность. Мы оба стремились добраться до безопасности земли, где, по крайней мере, мы могли найти кустарник, чтобы скрыться под ним, если мы подвергнемся нападению.

Мы покрыли приблизительно половину расстояния, когда в воздухе над головой раздались те же самые тяжелые колеблющиеся звуки, которые прервали наш сон. Порывы ветра разрезали воду вокруг нас. Приостановившись, мы посмотрели и увидели кое-что колеблющееся далеко выше. Это казалось маленьким, но оно было таким, потому что оно было далеко.

— Что это, черт возьми? — ахнул я.

Харкат покачал головой в ответ. — Оно должно быть огромное, — пробормотал он, — раз своими крыльями, оно создает … столь большое волнение с такой высоты.

— Ты думаешь, оно заметило нас? — спросил я.

— Не зависало бы оно там иначе, — сказал Харкат.

Колеблющийся звук и сопровождающий его ветер остановились, и фигура налетела на нас с пугающей скоростью, становясь больше вдвое. Я думал, что это означало, что нас взорвет, но оно вышло из своего погружения на десять метров или около того, выше плота. Замедляя спуск, оно развернуло гигантские крылья и колебалось, чтобы держать себя в устойчивом положении. Звук был разрушающим уши.

— Это — … то, что я… думаю? — заорал я, цепляясь за плот, поскольку волны перекатывались через нас, выпучив глаза из головы, не в силах поверить, что этот монстр был реален. Я желал всем своим сердцем, чтобы Харкат сказал, что у меня галлюцинация.

— Да! — закричал Харкат, разрушая мои пожелания. — Я знал, что … узнал его! — Маленький человек сполз к краю плота, чтобы пристально глядеть на великолепное, но ужасающее существо мифа. Он был ошеломлен, как я, но в его зеленых глазах был также взволнованный свет. — Я видел его прежде … в моих кошмарах, — прохрипел он, его голос, был едва слышимым за колебанием распростертых крыльев. — Это — дракон!