— Мы ничего не приносим в этот мир, — нараспев говорил приходской священник из церкви Святой Анны, — и все здесь оставляем. Бог дал, Бог взял. Да святится Имя Господа.

Преподобному Клауду Мертону было жарко в его облачении, даже в этой самой большой в Форест-Лоун церкви, но он старательно придавал своему тренированному баритону торжественность. Он весьма гордился тем, как читает Писание. Священник сделал паузу и продолжил из псалма тридцать девятого: «Я сказал, Я буду заботиться о путях моих: что Я предлагаю, не в словах моих…»

«Господи, — думал Джордж Арден, — я должен осмотрительно с ними разговаривать. Приходят, спрашивают. Как будто… как будто они подозревают. Мы должны быть осторожны. Сохранять спокойствие, не терять головы. Боже милостивый, мы не можем быть одинаковыми. Как будто мы уроды какие-нибудь. Но Майку нельзя было, о Боже, ругаться на полицейского, нельзя было все это говорить… Надо быть осторожным. Как будто быть немного другим — преступление. Майк… его посадят в тюрьму… их обоих посадят в тюрьму… О Боже, только потому…

Маргарет. Проклятая Маргарет. Поделом ей. Мама. Она не понимала, никто не понимал. Разговаривали с ним. Окручивали. За его спиной договаривались о… Ужас! Даже подумать страшно! Никогда, никогда, никогда… Они не понимали. Майк говорил, просто так устроен мир. Нужно смириться, смириться с необходимостью прикрытия. Большинство людей еще не готовы понять, что некоторые из нас просто другие. Это верно. Но даже Майк не понимает, сколько он натерпелся от Маргарет, как он ее ненавидел и боялся. Она каким-то образом умела управлять событиями. Она его словно загипнотизировала, несмотря ни на что, он чувствовал, что она сумеет сделать все, чтобы это произошло. А теперь ее готовятся опустить в землю, в дорогом гробу из чистого дерева, и гроб сгниет, черви и тлен доберутся до тела, обряженного и приукрашенного служащими похоронного бюро, и превратят это тело, которое сейчас лежит среди множества цветов, в страшный безобразный прах».

Джордж безмолвно содрогнулся от дикой радости — настоящей, искренней радости. Он облизнул губы и сидел тихо, прислушиваясь к сильному голосу священника, и думая о Майке.

— Человек пребывает в суетной гордыне и беспокоится о пустом. Он стяжает богатства, но не может сказать, кто воспользуется ими…

«По крайней мере половина здесь — неправда, — думал Кеннет Лорд. Некоторые могут сказать». Как раз сейчас он знал, кто собирается воспользоваться частью богатств Чедвиков… Он посмотрел на Лауру, сидящую рядом с ним, и ободряюще пожал ей руку. Назовем это здравым смыслом. Лаура хорошая девушка, не совсем уж дурнушка, и на все готова, и без памяти любит его — единственного мужчину, который обратил на нее внимание. Совершенно естественно. Как и многие некрасивые женщины, она может быть неожиданно пылкой. Лаура ему действительно нравилась. Хорошая девушка. Из них получится прекрасная пара, особенно если их союз укрепить деньгами. А позже, в случае необходимости, ее чертовски легко будет провести.

Порой Лаура его удивляла так удивляла. Временами выглядела не такой уж безмозглой дурой. Действительно, хорошая девушка. И все сейчас идет как по маслу — родителям он нравится, они ему верят. Разумеется, надо самому о себе заботиться, никто другой этого делать не будет.

Он снова сжал ей руку. Она посмотрела на него, бледная, с застывшим выражением, и ответила рукопожатием. Придвинулась к нему чуть ближе. Он взглянул на миссис Чедвик. Да уж, хладнокровная особа. Как будто на выставке собак или модной одежды. Женщины! Что ж, он ей нравится — уж такая она снобка. Хорошая старая семья с Юга…

— Первый человек суть бренный, земной; второй человек — Господь на небесах…

«Все очень прилично,— думала Майра Чедвик.— Цветов вполне достаточно. Для такой надоедливой девицы… — проскользнула вдруг непрошеная мысль, которую она тут же в легкой панике поспешила прогнать. — Так нельзя думать, неужели она произнесла это вслух? Нет, конечно, нет. Что за странные порывы в последнее время — утратить контроль над собой, леди, и выкрикнуть такое ругательство, непристойность. В тот день, когда полицейский… Нет, нет, нет. Моя дочь умерла, я ее оплакиваю. Полиция. Этот полицейский, мексиканец, воображающий себя джентльменом. Однако итальянский шелк его костюма — не меньше двухсот долларов. Берет взятки. Везде коррупция, разложение. Тело в гробу тоже начало разлагаться — уже прошло три дня». Она невольно вздрогнула; муж накрыл ладонью ее руку. Она отодвинулась. Затем все направились к могиле. К сожалению, склон был очень крутой; многие остались у дороги.

— Человек рождается из женского чрева, но жизнь его коротка и полна страданий…

«Страдание, — думал Чарлз Чедвик. — Здесь моя дочь, плоть от плоти моей, а я так мало чувствую. Я должен больше переживать. Но эта бледная холодная женщина держала дочерей от меня подальше. Если бы был сын… Бывает, люди испытывают желание умереть. А нежелание жить — не то же самое? Разница невелика. Всю жизнь ее интересовала лишь материальная сторона: дом, одежда, подобающие клубы. Нет. Это не имело бы значения, будь у нее желание жить. Немного тепла. Она держала их от меня в отдалении, они похожи на нее. Но любила ли она Маргарет? Что она, такая неподвижная и непроницаемая, сейчас чувствует? Есть ли в ней хоть сколько-нибудь любви? Или она — лишь тщательно одетая оболочка женщины, которая говорит, что нужно, и поступает, как нужно? Я не знаю. Хелен могла бы объяснить. Она такая мудрая. И теплая. В церкви сейчас холодно, очень холодно. Я до смерти хочу теплоты Хелен, и я дурак. Дурак, уже столько лет. Девять лет. Мне было сорок два — вполне еще молодой человек. Я мог, мог. Деньги. Это не должно упираться в деньги, но именно в них все и упирается. Неизбежно. Хелен, моя дорогая… Моя дочь, молодая, умерла такой ужасной смертью, я должен переживать. Но как я могу? Я по-настоящему не знал ее и не любил».

Последняя мысль его потрясла. Ужасно. Но это бесчеловечный закон: если кто-то совершил более или менее инстинктивный акт с женским телом (причем с женщиной напряженной, неловкой, чуть ли не против ее воли), то обязательно должен любить результат совершенного акта. Он стоял, и его не покидала мысль о Хелен, теплой доброй Хелен, с которой ему всегда было хорошо.

— Горевать о смерти — грех, и сила греха есть закон, но слава Богу, который дал нам победу через нашего Господа Иисуса Христа. Потому, братья мои, будьте тверды…

Все это время Лаура Чедвик думала только одно: «Я ее ненавидела, и она умерла, слава Богу. Это безнравственно, но я ничего не могу поделать. Я ее ненавидела, и она, слава Богу, умерла».

Лаура поближе придвинулась к Кену: почувствовала его спокойное тепло, его теплую руку. «Слава Богу, она мертва, мне должно быть стыдно, но я ее ненавидела».

— Ты знаешь, о Господи, тайны наших сердец. Милостиво услышь нашу молитву и пощади нас, Господи…

Роза Ларкин испытывала подобающие моменту чувства, которые она забудет через несколько часов.

Роберта Силверман, приехавшая, к своему удивлению, на похороны, ощущала некоторую вину, потому что все время мысленно возвращалась к тому полицейскому сержанту, который позвонил ей и извиняющимся тоном пригласил поужинать в субботу вечером. Сама себе удивляясь, она согласилась… «Лейтенант Мендоса. Он обязательно найдет. Элисон Мендоса — забавное сочетание… должно быть, с ним непросто жить бок о бок изо дня в день. Пожалуй, он даже слишком умный. Неудобно. Сержант Джон Паллисер…»

Джейнис Хедли праведно думала обо всем, что полагается, и заодно беспокоилась, так ли ей идет новая шляпка, как уверяла продавщица.

Миссис Сильвия Эшбрук, одна из немногих, искренне молилась вместе со священником.

Кругом толклись репортеры и фотографы, собралась горстка зевак.

— Милость Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога, и поддержка Духа Святого да пребудут с нами во веки веков. Аминь, — проговорил преподобный Мертон и закрыл молитвенник.

Люди от могилы стали подниматься по склону к дороге и своим машинам. Замелькали вспышки. Кто-то — Роберте показалось, что жених Лауры Чедвик — сердито запротестовал. Роберта обнаружила, что бредет рядом с Розой Ларкин, глупой женщиной, которая ей никогда особенно не нравилась. Та что-то сказала, что принято в подобных случаях. Здесь же шел Джордж Арден, довольно приятный внешне, в строгом темном костюме и при галстуке, со скорбным лицом.

— Все прошло так, что Маргарет понравилось бы, — тихо сказала Роза Ларкин.

Роберта непочтительно подумала: «Да неужели?» Она перешагивала через бронзовые надгробные плиты. Вышла на вершину подъема, к веренице машин.

Посредине узкой дороги появился новый автомобиль. Длинная черная сверкающая машина, которая всем своим видом внушает ощущение власти и денег. Мендоса стоял, небрежно прислонившись к дверце, и словно чего-то ждал. «Он выглядит, — подумала Роберта, — как экранный злодей. Узкая линия рта, на лице выражение небрежной уверенности видавшего виды человека. Только сдержанный, без нахальства. Очень хорошая одежда, сигарета в зубах. Не то чтобы красив, но он из тех мужчин, кому женщины охотно отдаются. Весьма охотно».

Он ждал, и в тот момент, когда мимо проходил Джордж Арден, бросивший на него нервный взгляд, затоптал сигаре ту и сказал:

— А, мистер Арден. Извините меня. Я надеялся вас здесь застать.

Роберта прошла мимо, возле своей машины она остановилась и оглянулась.

— Э-э… Что вам? — нервно произнес Арден. Остановился.

— Очень прошу меня простить, что побеспокоил вас в такое время. (Чедвики и Кеннет Лорд шли сразу за Арденом и были уже у самой дороги.) Очень… э-э… бестактно с моей стороны. И мучительно. Но, к сожалению, мы работаем круглые сутки, мистер Арден. В какое время вы с мистером Дарреллом приехали в «Викторианскую комнату» в субботу вечером?'

Арден побелел как смерть.

— В… Не понимаю, о чем вы, я никогда не слышал… Какого черта?! Проклятый хитрый фараон, вы мне надоели… Я не обязан вам говорить ни-че-го… Майк мне говорил… не ваше дело! Я…

— Бармен, — очень мягко сказал Мендоса, — утверждает, что вы оба пришли около девяти. Теперь очевидно, что кто-то лжет, мистер Арден. Вы говорили, что были в «Голливуд боул» и остановились выпить около одиннадцати. Не так ли, мистер Арден?

Большинство слышавших разговор людей остановились и слушали.

— Я… я… легавый чертов,— сказал Арден,— я… что, черт побери… Это она… Я сказал вам правду! Мы сказали! Если этот проклятый дурак, тупой брехун Эл что-то вам наплел, то я тут ни при чем… Я не могу назвать точное время… Какое вы имеете право?…

— Даже предположить не можете, мистер Арден? — промурлыкал Мендоса. — Десять сорок пять, одиннадцать, четверть двенадцатого?

— Идите вы к черту! — вдруг заорал Арден и бросился бежать. Спотыкаясь, он добежал до обшарпанного серого «чевви», влетел внутрь, завел мотор.

Мендоса не пошевелился, чтобы его догнать. Он прислонился к длинной низкой черной машине, достал сигарету и прикурил от серебряной зажигалки. Без особого интереса следил за удалявшимся «чевви».

Его обступили репортеры:

— Какова ваша версия, лейтенант?

— Убийца имел личный мотив?

— Ее убил любовник?

— Несколько слов для вечернего выпуска, лейтенант!

Мендоса не проронил ни слова. Он курил, облокотившись на машину.

Через толпу репортеров пробился Чарлз Чедвик.

— Я требую соблюдать приличия, — сказал он холодно. — Будьте любезны… Не превращайте религиозную службу в балаган. Вы не на сцене!

Мендоса выпустил из носа две струйки дыма. «Ох, артист», — подумала Роберта.

— Мистер Чедвик,— проникновенно ответил он,— мы обязаны выполнять свою работу так, как можем, где можем и когда можем. Расследуя убийство, нам приходится заглядывать во множество разных углов, и иногда — иногда, мистер Чедвик — мы находим скелеты в шкафу. Если вы понимаете, что я имею в виду. (Чедвик сделал шаг назад, прочь от него.) Нам это может не нравиться,— продолжал Мендоса, — и людей это возмущает. Это понятно. Но нам приходится интересоваться личной жизнью. И тогда выясняются кое-какие вещи. Некоторые из них не имеют отношения к делу. Просто мы должны отделять зерна от плевел. И время от времени вынуждены действовать несколько жестко. Вот и все.

— Я…— сказал Чедвик. Затем он круто повернулся и пошел с женой к своей машине.

Лаура и Кеннет Лорд последовали за ними.

Старый «чевви» Джорджа Ардена был уже далеко у подножия холма. Роберта помедлила у своего «студебекера» и снова оглянулась. Чедвики садились в новый «понтиак». Кен Лорд помогал Лауре забраться в свой «олдомобиль». Остальные тоже рассаживались по машинам, стоящим по обе стороны узкой извилистой дороги.

Сыщик по-прежнему стоял, прислонившись к огромной низкой черной машине, и курил, глядя куда-то в пространство.

Роберта села в свой автомобиль. Он, кажется, парень что надо, этот Луис Мендоса, но замуж за него она, скорее всего, не пошла бы.

Однако он, наверное, во всем разберется.