Хиггинс сказал, что Арден перепугался. Даррелл же если и напуган, то не сильно.

— Но он не выносит полицейских.

— Само собой. — Мендоса согласился. — Будем продолжать обрабатывать Ардена. Если он достаточно испугается, если удастся внушить ему, что мы знаем больше, чем на самом деле, то он наверняка выкинет какую-нибудь глупость, сделает ошибку. Я бы дал руку на отсечение, что это сделали они вдвоем, но моя уверенность — единственное доказательство, черт побери. Я собираюсь еще раз пугнуть его после похорон. Сейчас мне нужно несколько хороших парней, чтобы плотно посадить их нашим друзьям на хвост. Очень плотно. Очень явно. Кто у нас свободен?

Хиггинс сказал. Мендоса решил, что следить за Арденом начнет Скарни: он сможет прицепиться к нему у ворот Форест-Лоун… а к ночи его сменит Дуайер. Бейли будет наблюдать за Дарреллом, его сменит Глассер.

С самого начала дело пошло не очень гладко, потому что не нашли Даррелла. Когда Хиггинс с ним разговаривал, он был еще в халате, небритый. Сейчас он исчез. Бейли, который мог бы сообразить пораньше, немного помотался по городу — к Арденам, в «Викторианскую комнату», — прежде чем позвонил на киностудию, где работал Даррелл. Даррелл, как выяснилось, уехал с киношниками в пустыню около Палм-Спрингс, на съемки телебоевика. Да, решение было принято неожиданно, мистеру Дарреллу сообщили лишь около одиннадцати часов. Он, вероятно, вернется завтра вечером. Бейли позвонил в отдел спросить, надо ли ему ехать в Палм-Спрингс? Он не любил пустыню, особенно в июле. Достаточно жарко и здесь.

— Нет, — сказал Мендоса, — мы сосредоточимся на Ардене.

Арден доставил Скарни меньше неприятностей. Скарни засек серый «чевви» на выезде из Форест-Лоун в два пятнадцать. Арден прямиком направился на Детройт-авеню в Голливуде, и гнал лихо и неосторожно. Слежки он, по-видимому, не заметил. Когда, выйдя из машины и направляясь к квартире Даррелла, он мельком взглянул на Скарни, который подъехал и остановился совсем рядом, его лицо выражало лишь бесконечное страдание. Скарни ждал. Минут десять спустя Арден вышел — медленнее, чем входил. С растерянным и встревоженным видом он постоял у обочины. Мендоса предполагал, что Арден еще не слышал об отъезде Даррелла; очевидно, лейтенант оказался прав. Скарни не спускал с подопечного глаз. Наконец Арден двинулся с места, огляделся и увидел сидевшего в машине человека. Казалось, именно это вдруг придало ему решимости. Он подошел к «чевви» и завел двигатель. Скарни тут же повернул ключ зажигания. «Не прячься,— сказал ему перед выездом лейтенант, — дай ему заметить, что за ним хвост». Он держался к «чевви» очень близко, почти вплотную, и Арден вскоре понял, что его преследуют. «Чевви» панически рванулся вперед, притормозил, начал петлять.

Скарни позвонил в пять тридцать.

— Мы хорошо его держим и с большим шумом, лейтенант. Он какое-то время пытался от меня отвязаться. Потом снова попробовал ткнуться к Дарреллу. Затем еще покружился и в конце концов зашел в кафе, звонил по телефону-автомату — ловил Даррелла, я так думаю. Потом вернулся в «Викторианскую комнату»… Что значит, там ли я? Меня туда разве пустят? Я тут недалеко, в закусочной. Не думаю, что он вылезет раньше, чем приедет Берт. Он вошел туда минут пять назад.

Арден все еще оставался в «Викторианской комнате», когда Дуайер сменил Скарни.

Снова наступило время, когда она должна была прийти, и кот сидел в ожидании. Она в конце концов придет, сделает что-нибудь с донимающей болью в боку, где впивается репейник, и в его мисочках будет еда и молоко, и его спутанную шерсть расчешут, и будут нежные слова. Он терпеливо сидел, долго после того, как положенное время прошло.

Время снова придет, и он снова будет ждать.

Эль Сеньор потребовал внимания к своей особе, чтобы кто-нибудь сказал, какой он красивый кот, кто-нибудь погладил его лоснящуюся шерстку. Это был редкий случай, и оба человека, жившие с Эль Сеньором, должным образом ответили на его требование. Элисон сказала:

— Какой красавец этот кот!

— Un gato muy hermoso, mi gato elegante! — Мендоса передал ей маленький предмет, который они рассматривали, и взял Эль Сеньора на руки, убеждая его, что он король среди котов, другого такого красивого, умного и смелого, как сто величество Эль Сеньор, в природе нет.

— Что, — заметила Элисон, — довольно-таки глупо, потому что, честно говоря, он не…

— Тише, он тебя услышит, — сказал Мендоса. — Если он только узнает…!

Кот повозился и свернулся клубком у Мендосы на коленях, удовлетворенный тем, что ему воздали должное.

— По-моему,— сказала Элисон, рассматривая предмет с разных сторон, — если это ключ к разгадке, то самый маленький из всех ключей.

— Да это вообще никакой не ключ, черт его побери,— сказал Мендоса. — Как они могут быть связаны? В лаборатории говорят, он четырнадцатой пробы. Мы не можем считать его уликой до тех пор, пока не убедимся, что ни у кого из знакомых Маргарет не сломалось в ее машине какое-нибудь украшение. Думаю, такой случай должен запомниться, особенно если украшение было дорогое.

— Запомнился бы в любом случае, это всегда ужасно досадно, — сказала Элисон. — И еще, Луис, мне кажется, это случилось не так давно. Она ведь была немного похожа на тебя.

— Объясни, рог favor.

— Ты не только от природы аккуратен, ты к тому ж автоматически заботишься о вещах. В отличие от большинства мужчин тебе совсем не нужна жена, скажем, чтобы относить костюмы в чистку или следить, чтобы в шкафу были чистые рубашки. И каждую неделю ты ездишь мыть свое итальянское чудовище независимо от того, был дождь или нет. На станциях техобслуживания машины моют не только снаружи, но и очень тщательно чистят внутри. Маргарет, вероятно, довольно часто мыла свою машину, как и ты. И маленькая вещица вроде этой, прямо на полу… если только не завалилась в щель под спинку сиденья…

— М-м. Да. Думаю, тогда она не попала бы в наш пылесос — слишком мала. Да, это мысль. Но она ни о чем не говорит, черт возьми. Мы не знаем, кто такая эта блондинка. И пока не узнаем, не можем сказать, связаны или нет между собой два убийства. Проклятие, да и как они могут быть связаны, с какой стати, если это дело рук Ардена?

— Его причастность — лишь твоя версия.

— Да, я так думаю. Ведь тогда все четко. Арден и Даррелл. Только вот Маргарет…— Мендоса погасил сигарету. — Я только еще думаю, что Маргарет, как бы это сказать, была не то что невинна, но слепа — в сексе ничего не понимала. Потому что он ее саму не интересовал. Она должна была увидеть или услышать что-то совершенно явное, чтобы понять насчет Даррелла. Именно насчет Даррелла, а не об Ардене. Если б она поняла про своего жениха — а не заподозрить было бы трудно, дай она понять, что ждет от него поцелуя, — он, скорее всего, сразу бы себя и выдал, но она не ждала, ее интересовали лишь внешние проявления. Так вот, если б она поняла про Ардена, то, думаю, сразу бы его бросила, перед тем рассказав все миссис Арден. Потому что это могло отразиться на ней, породить досужие слухи: вот, мол, связалась с таким типом, не смогла отличить… Никак не пойму, что уж такое могла она раскопать о каких-нибудь других своих знакомых — столь серьезное, из-за чего стоило убивать? Хотя, конечно, как я сказал Паллисеру, мотивы… Не тронь галстук, сеньор Дьявол!

— Amado, ты ведь не на работе,— сказала Элисон.— Я хочу показать тебе свои идеи по поводу дома. В конце концов ты ведь тоже будешь в нем жить. Архитекторам не нравятся мои наброски, потому что я совсем не прорисовываю вертикальные сочленения, но это более или менее похоже на то, что будет… Извини, Эль Сеньор… Вот гостиная, большая и красивая, здесь столовая, вот здесь — твое логово…

— Зачем мне логово? Я не тигр.

— Ты — большой черный ягуар. Не отвлекайся! В другом крыле, смотри, спальни…

— Их слишком много. Что ты вообще тут замышляешь? Хотел бы я знать. Ох, женщины. Все вы хороши, смотрите на мужчину, как на личного жеребца-производителя…

— Ну что до этого, — проговорила Элисон, — хочу тебе заметить…— В спальне зазвонил телефон. Она пошла снять трубку. — В этом могу расписаться в любое время, — сказала она через плечо,— каждый день. Алло? Да, минутку.— Она появилась в дверях, с покорным видом.— Из отдела.

Мендоса встал и отдал ей Эль Сеньора. Кот, раздосадованный, что его потревожили, спрыгнул с рук и перебрался на кушетку, где уселся на спину своей матери. Баст проснулась и поддала ему лапой.

— Представляете, лейтенант? По-моему, это немного странно,— сказал сержант Фаррелл.— Минут десять назад позвонил Берт и сказал, что он у Арденов. Говорит, Арден разбушевался и несет какую-то сумасшедшую чушь, что-то насчет самоубийства, поэтому Берт вошел в дом и решил, что Ардена для его же блага лучше привезти в управление. А потом вдруг связь прервалась. Конечно, бывают неожиданные поломки, но показалось странным. Я позвонил в телефонную компанию, они сейчас проверяют линию, но я подумал…

— О'кей, понял. Рисковать не будем. Просто на всякий случай пошли туда патрульную машину. Сирену не включать. Я выезжаю, — Мендоса положил трубку, открыл верхний ящик шкафа и достал револьвер, «полицейский специальный», 38-го калибра, потянулся за шляпой.

— Луис, — сказала Элисон, стоя в дверях. Взгляд ее был прикован к оружию. — Ты никогда не берешь, если это не…

— Женщины, — ответил он, — вы сразу ударяетесь в панику. Не беспокойся, chica. Я говорил Арту, только добродетельные умирают молодыми, но сдается мне, я был слишком добродетелен в последнее время. — Он поцеловал ее долгим, неторопливым поцелуем. — Займись пока своими проектами. Не успеешь оглянуться, как я вернусь.

— Да, — сказала она. Ее каре-зеленые глаза потемнели.— Хоть и глупо это говорить, но будь осторожен.

— Я всегда осторожен. Вот уже двадцать лет в прошлом месяце исполнилось, как я осторожничаю. Я вернусь. — Он снова поцеловал ее и вышел.

Элисон оглядела чертежи, разбросанные по дивану. «Каждый раз, как он уходит,— подумала она.— И отдает свое жалованье, целиком, в полицейский пенсионный фонд, потому что сам не нуждается… Анжела говорит то же самое. Всегда, когда его нет дома. Потому что никогда не знаешь. Не знаешь, когда кто-нибудь придет неловкий, волнующийся, вежливый, и скажет: "Простите, но вы должны узнать…"» Она собрала бумаги и механически сложила в небольшую'аккуратную стопку. Он рассказывал ей, улыбаясь, про сержанта Паллисера и Роберту Силверман. Элисон вдруг захотелось позвонить Роберте и сказать: «Не надо. Не связывайся ни с одним из них. Всякий раз, когда они уходят с оружием, они укорачивают тебе жизнь».

Ничего не случится. Он придет домой, достанет неразряженный револьвер и все ей расскажет.

Они построят дом на авеню Большой Молнии, проживут там сорок лет, родят четверых детей (она решила — четверых) и еще будут нянчиться с внуками.

А оружие — просто для уверенности.

Мендоса подъехал к дому на Маккаден-плейс одновременно с черно-белой патрульной машиной. Он в три секунды выскочил из «феррари» и подошел к двум полисменам в синей форме.

— Полегче и потише, ребята, — сказал он, — не известно, что там у нас. — Он представился. — Давайте сперва посмотрим. Арден еще здесь, «чевви» — на подъездной дорожке, машина Дуайера — у соседнего дома.

По лужайке они тихо подошли к дому. До них доносился чей-то голос — теплый летний вечер, окна открыты. Дом представлял собой типичное калифорнийское бунгало с узким крыльцом, увитым виноградом. Лампочка над дверью не горела, полицейских скрывала глубокая тень. Они поднялись по трем цементным ступеням на крыльцо.

— Травля! — слышался голос, высокий и истеричный. — Майк говорил… Я не могу это больше выносить, просто не могу!… Вы следите за мной, будто я преступник или еще кто… Я не собираюсь это больше терпеть… я… я… я… Стой спокойно! Не приближайся ко мне, не пытайся…

Каждое из окон по обе стороны входной двери состояло из широкой рамы и открывающейся вовнутрь боковой фрамуги. Мендоса мягко отодвинул в сторону патрульных, скользнул к ближайшему открытому окну с занавеской и сбоку заглянул внутрь. Отсюда ему не было видно Ардена; часть комнаты возле входной двери не просматривалась. Он смог разглядеть миссис Арден, сидящую в кресле напротив него, и Дуайера. К креслу прислонена трость миссис Арден. Добрая глупая женщина с седыми волосами и заурядной внешностью, полная, около шестидесяти лет. На ее лице застыло недоверчивое выражение. С правой стороны комнаты, в узкой стене,— кирпичный камин. Подле него стоял Дуайер, напряженный и собранный. По рукаву мятого светло-серого летнего костюма Дуайера расплывалось красное пятно; его правая рука висела как плеть. Но его глаза смотрели внимательно, он сохранял твердый рассудок, хоть и прислонился к каминной полке.

Мендоса отступил назад и скользнул, пригнувшись, к другому окну. Отсюда открывалась другая часть комнаты. Виднелся сводчатый проход, вероятно, между гостиной и столовой. Прямо в проходе стоял Джордж Арден. Его побледневшее лицо было в испарине, он дрожал. Револьвер в его руках, направленный на Дуайера, ходил из стороны в сторону.

— Скрылся! — говорил Арден. — Он скрылся, удрал и бросил меня — расхлебывать. Я искал его, о Боже… после того, как этот полицейский сказал… Но он сбежал, он знал, что они… Оставил все на меня одного, и я… О Майк! Я не могу… не могу… Стой спокойно! У меня еще есть патроны…

— Джордж, — говорила миссис Арден. — Джордж, я не понимаю. Кто этот человек? Почему ты… Это пистолет твоего дедушки, я и не знала, что где-то есть к нему патроны. Джордж, будь же осторожен… Я не понимаю.

Мендоса разглядел старый «кольт». Шестизарядный револьвер 45-го калибра. Еще он увидел, что револьвер заряжен: открытый барабан, можно с первого взгляда определить, пустой он или нет. По крайней мере один заряд. Может быть, еще четыре. Одна пуля, видимо, выпущена в Берта. А соседи, конечно, приняли выстрелы за автомобильные выхлопы.

Очень неудобное место. В этих проклятых бунгало нет прихожей. Входная дверь, даже если она не заперта, открывается прямо в комнату, примерно в шести футах от Джорджа Ардена. Ему как раз хватит времени, чтобы повернуться и в упор выстрелить в любого, кто попытается пойти, даже если делать это быстро. Окна в столовой, за спиной Ардена бесполезны: недостаточно широки, не пролезешь. Да и миссис Арден попадает на линию огня.

«Что за неуравновешенный, невротический народ — эти педики проклятые», — думал Мендоса. Он отодвинулся назад, тронул за руку одного из полицейских. Они тихо отошли на лужайку.

— Попробуй сзади. Хорошо, если удастся проникнуть внутрь без шума.

Человек исчез. Мендоса вернулся на крыльцо. Очень может быть, что чем скорее Дуайер попадет к доктору, тем лучше. В последний год Берту что-то уж слишком часто достается.

— Просто исчез и бросил меня, сбежал! Не стоит… подсматривают из-за угла… доносят… Какого черта, просто потому что мы другие! — Арден почти рыдал. По его белому как мел лицу текли слезы. — Ты еще со своей Маргарет! — набросился он на мать. — Ты никогда не понимала… А, к черту Маргарет, теперь кончено, но… Словно мы уроды какие-то, я не могу больше выносить… И Майк исчез, я не могу найти Майка, он мне сказал бы, что… Убью себя, прежде чем… Всех вас убью, всех, а потом уж себя… Я просто не могу больше выносить травли, я… Не двигайся! Ты мне не веришь? Думаешь, у меня кишка тонка? Так нет! Что там? — Он резко обернулся.

Дуайер левой рукой неловко потянулся к револьверу. Слишком медленно, Мендоса видел, что Берт не успеет. Арден бросил взгляд через плечо обратно на Дуайера и выстрелил. Но он стрелял быстро, не целясь, и пуля разнесла китайский орнамент над камином. Интересно, теперь соседи прибегут? Мендоса не хотел соседей; дураки чертовы, та и лезут под выстрелы. Этот псих, этот ничтожный ублюдок Арден страшно его раздражал. Он достал свой револьвер

— Джордж, дорогой, я не… Джордж, насилие…— миссис Арден пыталась встать с кресла.

— Ты! Все время — как это для меня хорошо, такая милая девушка! Никогда ты не знала, как я ее ненавидел — ненавидел, ненавидел, ненавидел ее, твою проклятую Маргарет! Но Майк сбежал… Всех вас убью и себя заодно…

Видимо, сзади невозможно было бесшумно проникнуть в дом или патрульный оказался бестолковым. Прискорбно, но необходимо.

Мендоса отодвинул второго полисмена, припомнив насмешки Хэкета на последних стрельбах: на тренировках по стрельбе Луис всегда старался лишь выполнить минимальные требования. Он не любил перестрелки. Тщательно прицелился и выстрелом выбил из руки Джорджа Ардена старый «кольт». Руку он, естественно, тоже задел.

Арден завизжал. Неожиданно позади него, в столовой появился первый полицейский. Мендоса толкнул входную дверь — она оказалась незапертой — и ворвался внутрь, за ним второй патрульный. Арден, продолжая визжать, повернулся и побежал. Трое полицейских бросились за ним в темную часть дома. Хлопнула дверь, они очутились в узком холле и услышали, как в замке щелкнул ключ. Места было мало, чтобы они втроем могли как следует разбежаться. Они давили на дверь, из-за которой доносились истерические бессвязные вопли Ардена.

— Отойдите! — тяжело дыша сказал самый здоровый полицейский.— Я справлюсь, эти старые двери…— Он боком разбежался, дверь содрогнулась. С третьего раза она подалась. Совместными усилиями они сломали ее до конца.

— Ладно, вызывайте «скорую».

Арден даже самоубийство не мог совершить толком. Он попытался вскрыть вены, но порез на его запястье оказался незначительным. Простреленная рука была гораздо серьезней, из нее ручьем текла кровь.

Некомпетентность Мендосу раздражала. Он вернулся в гостиную позаботиться о Дуайере.

— Он на меня набросился,— сказал тот, садясь на кушетку. — Перерезал телефонный провод и сунул мне под нос свой примус. Ну, такой тип горазд палить, я не псих и не напрашивался. Один раз только, когда я решил было, что врасплох его застану… По-моему, ничего серьезного, но…

— Вот именно — «но»! — сказал Мендоса.— Ладно, ты не виноват. Мне бы следовало иметь побольше воображения. Я думал, не составит особого труда за ним последить. Кажется, здесь я сглупил. — Мендоса злился на самого себя.

— Рука, по-моему, сломана, — морщась, сказал Дуайер. — В этом году я уже третий раз нарываюсь на пулю, представляете, лейтенант? И почему для разнообразия не могут подстрелить кого-нибудь другого?