Кот был сбит с толку и чувствовал себя неуютно. Снова никто не пришел. Здесь всегда кто-то был, чаще всего та, кого кот знал столько, сколько себя помнил. Та, у которой был мягкий голос, которая гладила его и позволяла по вечерам спать у себя на коленях. Иногда — другая, которая раньше тоже жила в этом доме. Обычно обе вместе, хотя той, другой, уже довольно давно не было.

Не было ничего, ничего из того, что должно было быть. Его чувство времени подсказывало, когда она должна прийти домой, и он ее ждал на пороге или у двери. У него был свой вход — в кухонной двери. Сейчас даже здесь что-то изменилось. Его вход по ночам всегда закрывали, чтобы он не мог выйти. Сейчас он был открыт.

Она придет, откроет дверь той большой белой штуки, что с едой внутри, и еда появится на его собственной тарелке, и еще — чашка с молоком и чашка со свежей водой. Она будет разговаривать с ним нежным голосом и гладить его, а потом он уляжется, свернувшись, у нее на коленях, и она будет расчесывать ему шерсть его собственной щеткой, от чего он всегда испытывал блаженство: щетка распутывала колтуны, с которыми не могли справиться его язык и зубы.

Но она не пришла.

Многие поколения его предков были избалованы, тщательно оберегаемые людьми, не то что опытные старые уличные коты-бандиты, которые получают по наследству знание людей и городов. Однако инстинкт понемногу брал свое. В первую ночь кот был очень голоден, однако не пытался что-нибудь предпринять. Еду давали люди через определенные промежутки времени. Но к полудню следующего дня инстинкт повел его к ближайшим мусорным бакам. Съедобного он нашел там мало. В тот день после многих попыток он поймал и съел маленького воробья. Но такому коту, как он, птичка была на один зуб.

В первую ночь его сильно напугали другие коты. За три года он никогда не был ночью на улице — и очень давно ему хирургически удалили большую часть его агрессивности. Незнакомые коты, которых он никогда раньше не видел, пришли крадучись, стали задираться, издавать странные крики, и он юркнул обратно в дом через свою дверцу.

На следующий день он поймал трех птичек, но они только раздразнили его голод. Жажда заставила его исследовать новые места, пока на незнакомом заднем дворе он не нашел дренажные трубы с солоноватой водой. Время от времени он выходил встречать хозяйку, но она не возвращалась. Никто не приходил, чтобы открыть большую белую дверь и положить на тарелку еду, никто не приходил, чтобы погладить его и сказать разные нежные слова.

Ночью голод снова погнал его промышлять к мусорным бакам и, если повезет, поохотиться, но чужой ужасный черный кот огромной величины прыгнул на него и больно оцарапал шею, оскорбительно шипя. Кот по кличке Серебряный Мальчик бросился обратно в дом и долго зализывал рану.

На следующий день он вышел на охоту рано, во двор своего дома. Мало-помалу он там освоился, приноровился подкрадываться и внезапно прыгать. Его длинная серебристо-дымчатая шубка потускнела и огрубела, в ней запуталось несколько репейников.

В этот день он поймал семь птичек, но не наелся.

В определенное время он в ожидании усаживался на своем любимом месте на пороге. Его заметили несколько прохожих, а две женщины сказали: «О! Что за прелестный котик!» Однако люди, которые чаще других здесь проходили, привыкли видеть в этом доме большого серебристо-дымчатого персидского кота, изнеженного баловня. Они не пытались его позвать или приблизиться настолько, чтобы заметить его огрубевшую взъерошенную шубку, окровавленную морду. Шел третий день как ее не было. Он сидел, мягко обернув лапы пышным хвостом, и смотрел вдоль улицы. Его преследовало желание немедленно поймать еще одну птицу. Но сильнее всех других чувств — страха и голода — была ужасная тяжесть неопределенности. Жизнь превратилась в большую темную несправедливость. Исчезло все, что должно было быть.

Когда ему подскажут его внутренние часы, он снова придет сюда, чтобы ждать ее. В этот раз она наверняка придет, и потом все пойдет по-прежнему, все снова будет так, как и должно быть.

Когда Паллисер вошел, чтобы доложиться Хэкету, он обнаружил там лейтенанта Мендосу, сидящего на углу сержантского стола. Не то чтобы Паллисер боялся Мендосу, который всегда был справедлив; просто, ну, эта его непредсказуемость, и его репутация, и все прочее — в общем, чувствуешь, что должен быть деятельным, решительным… и вежливым. У Паллисера слегка перехватило дыхание, когда Хэкет хладнокровно прервал лейтенанта:

— Минутку, Луис, я хочу послушать о новом деле. Что там, Паллисер?

Паллисер изложил собранные им скудные факты.

— Доктор полагает, примерно сорок часов. — В присутствии лейтенанта он старался говорить уверенно и кратко. — Ее задушили. Сумочки нет. Только одна вещь…

— Сорок часов, — сказал Мендоса. — Значит, это случилось где-то вечером в субботу? Задушена руками?

— Я полагаю — да, доктор не сказал, но должен включить это в протокол вскрытия, сэр. Была лишь одна вещица. — Паллисер достал золотой диск и подал его Хэкету. — На нем есть отпечатки пальцев. Всего два, принадлежат ей. Я думаю, это естественно.

Мендоса взял у Хэкета диск.

— Как она выглядела? — Пока Паллисер рассказывал, он рассматривал предмет. — Задушена, — проговорил он. — В субботу вечером.

— Ну а сейчас какую картину тебе показывает твой хрустальный шар? — спросил Хэкет. — Только не говори, что есть какая-то связь. Послушай, Луис, у тебя в колоде каждая карта может быть приравнена к любой другой. Давай не будем, ради Бога. Здесь живут примерно шесть с половиной миллионов человек, и за наши грехи довольно высокий уровень преступности. И только потому, что двух женщин задушили примерно в одно и то же время…

— Se comprende. Но… Вы заглядывали в Отдел цо розыску пропавших, Паллисер?

— Да, сэр, только что. Доктор пошлет им полное описание. Так, с налету, исходя лишь из возраста и описания общего вида, лейтенант Кэрей не смог сказать, значится ли у них в списках кто-нибудь похожий. Но еще рано. Иногда люди заявляют, лишь когда человек уже с неделю как пропал.

— Вы правы. Вы могли бы, — сказал Мендоса, — начать отсюда. — Он постучал по диску. — Это четырнадцатая проба. Я это недавно уже говорил. Да, портсигар Маргарет. Да… И глаза у кошки — настоящие изумруды. Возможно, штучка сделана по заказу.

— Да, сэр, понял. Но все ювелирные магазины в городе…

— М-м. Можно сократить. — Мендоса вырвал листок из записной книжки Хэкета и что-то набросал. — Вот, отнесите записку и эту вещицу мистеру Брайену Шанрахану — большой ювелирный магазин «Шанрахан и Макреди» на Вилшире, — и расспросите его. Возможно, он расскажет что-нибудь полезное, проявите инициативу.

— Да, сэр, спасибо.

— С чем бы вы ни вернулись, — сказал Мендоса, — мне это будет интересно.

— Ну ты со своим хрустальным шаром даешь! — сказал Хэкет.

Паллисера вовсе не обрадовало то, что лейтенант будет следить за его первым более или менее самостоятельным делом, но он повторил: «Да, сэр», — и сделает все возможное.

Мендоса ухмыльнулся.

— Не бойтесь. Нам всем нелегко — мы все делаем ошибки. И я не кусаюсь.

Паллисер улыбнулся в ответ, чувствуя облегчение, и сказал о'кей, он постарается. Выходя, он вдруг понял, что человек в ранге Мендосы не может добиться своей репутации только благодаря своим блестящим профессиональным качествам. Еще должна быть, непременно должна быть способность ладить со своими людьми, получать от них максимум того, на что они способны, не понукая их, но и без панибратства. Паллисер решил, что Мендоса заслуживает свою репутацию.

Последнее, что он услышал, были слова Мендосы:

— Так вот, теперь об этом Ардене…

Заведение, конечно, было классное, большое зеркально-мраморное здание в шикарном торговом квартале. Входя, Паллисер чувствовал себя неважно: стеклянные витрины, полные бриллиантов, учтивые клерки в строгих костюмах; но он достал записку Мендосы и уверенно попросил пригласить мистера Шанрахана.

Он, разумеется, прочитал записку, просто из любопытства. «Ты, толстосум-разбойник, — было написано аккуратным почерком Мендосы, — расскажи сержанту Паллисеру все, что можешь об этой штуке, иначе потеряешь клиента».

Мистер Брайен Шанрахан оказался пятидесятилетним коренастым мужчиной с полным лицом. Он прочитал записку, скомкал ее и едко заметил:

— Клиент! Вот старая леди — да, ее мне действительно не хватает. Драгоценности — замечательное вложение средств. Но Мендоса! Я немного имел с ним дело, когда он женился — обручальное кольцо, но на нем ничего не было, никаких камней, и еще он купил кольцо с изумрудом для помолвки. А что потом? Раз в год чистит свое золотишко да время от времени ремонтирует часы, вот и все. Даже рубины я ему не продал. Естественно, с такой огненно-рыжей женой ему не нужны рубины, а вот у старой леди была целая коллекция — ожерелье, два браслета, четыре кольца и несколько серег. Добрых сорок тысяч, и комиссионные!… Вы мне не поверите, но он их подарил толстой жене полицейского из Иллинойса, из маленького захолустного городишка. Вы, наверное, помните тот случай — он дал лейтенанту важные улики или что-то там еще, благодаря чему Мендоса смог добраться до убийцы-насильника, который чуть не прикончил его жену. Я вас спрашиваю. Красивый жест, но комиссионные… Ладно. Пройдемте в мой кабинет, взглянем на вашу штучку.

Его крошечный, элегантно обставленный кабинет с высокими, под потолок, двойными сейфами находился над складским помещением. Шанрахан внимательно рассмотрел диск невооруженным глазом, потом через лупу и сказал:

— В общем, вы и сами можете понять, что это такое. Амулет — Бог его знает, почему их так называют — должен висеть на браслете. Колечко от подвески потеряно.

Паллисер это обдумал. Кольцо сломалось, и она — находясь вне дома? — завязала диск в носовой платок, чтобы он не потерялся, пока она не укрепит его.

— Я понял, что это было, — сказал он. — По мнению лейтенанта Мендосы, через эту штуку, возможно, удастся установить личность ее хозяйки. Видите ли, она погибла, и совершенно не известно, кто она такая. И…

— О, понимаю,— сказал Шанрахан.— Да, он абсолютно прав. Изделие заказное, в определенном смысле.

— Что вы имеете в виду?

Вместо ответа Шанрахан выдвинул ящик стола и запустил туда руку. Нашел толстый каталог. Открыл его, пролистал и протянул Паллисеру. — Посмотрите сами.

На каталоге значилось: «Краун лэпидари компани». На открытой странице были изображены примерно двадцать золотых амулетов. Месячные календарики с выгравированными названиями года и месяца и вставленным камнем, отмечающим выделенную дату. Амулеты в виде сердца с наложенными маленькими фигурками — парой детских башмачков, свадебными колокольчиками, купидоном с золотыми луком и стрелами, фигурки в виде драматических масок, телефона, балерины, четырехлистного клевера. Он перевернул страницу. Множество квадратных и круглых амулетов с выгравированными надписями типа: «Мама», «Всегда», «Прекрасные 16», «Моя Валентина», «Милый», «Помни этот день», различные инициалы.

— У женщин есть целые коллекции, — сказал Шанрахан. — Этими безделушками отмечают особые случаи. Можно купить все, что душе угодно.

— Понимаю, — сказал Паллисер. Он уже заметил фразу, напечатанную в углу страницы: «Инициалы включаются в стоимость: специальная гравировка, 30 центов за букву». — Не знаете ли вы, где мог быть изготовлен наш амулет?

Шанрахан повертел его в руках.

— Таких мест множество, сержант. Посмотрите сюда… — Он достал другой каталог. — Сейчас вы поймете, что я имею в виду. Как эти штучки делаются.

Там были изображены амулеты трех основных форм — круглой, в виде сердца и четырехлистного клевера — и примерно тридцать рисунков, которые можно на них нанести. Крошечные кораблики, младенцы, кошки, собаки, телефоны, рог изобилия, древо жизни, павлин, стакан для коктейля, сердце со стрелой, ключ. Подпись гласила: «Возможны любые комбинации рисунка и формы амулета. Укажите, пожалуйста, номер рисунка. Выполняются любые подписи, 30 центов за букву».

— Большинство фирм оптовой торговли, — сказал Шанрахан,— делает подобные вещи. Получается легче и дешевле как для них, так и для нас. Мы получаем заказ, скажем, вот на такое изделие, он идет прямо к оптовому производителю. И некоторые из этих фирм — и «Регент», и «Краун», и, наверняка, «Бест» — рассылают частные каталоги. Так вот, они посылают каталоги любому, кто попросит. Иногда распространяют рекламу в магазинах, привлекая клиентов, и сбавляют таким клиентам сорок или пятьдесят процентов с розничной цены. Надеюсь, вы понимаете, сэр, что на драгоценности цена довольно высокая.

— Да, я знаю, — сказал Паллисер. — Значит, вы считаете, что человек, купивший эту вещь, обратился к оптовикам?

— Ее могли купить где угодно и как угодно, — ответил Шанрахан. — В ювелирном магазине, который посылает заказ производителю. По каталогу. Так или иначе, где-то должна остаться запись. Не завидую тому, кто будет ее искать. Я знаю с полдюжины мест, где ее могли сделать. Кроме того, эта вещь вполне могла продаваться в каком-нибудь маленьком магазинчике или ее купили прямо с прилавка и тут же сделали надпись. Я помню, три или четыре года назад «Краун лэпидари компани» выпустила серию подобных изделий — готовые амулеты с рисунками: длинношерстная кошка, короткошерстная кошка, кокер-спаниель, терьер, колли, боксер, голова лошади. И вы выбираете то, что похоже на вашего дорогого Рекса или Принца, и, если хотите, гравируете его имя. Вы понимаете. Таким образом, должна быть запись.

Паллисер понял. У многих может быть кот по кличке Том или Флаффи или собака, которую зовут Батч или Рекс, но большинство таких штучек индивидуальны. Где-то должна быть запись об амулете четырнадцатой пробы с фигуркой длинношерстной кошки и надписью «Серебряный Мальчик». Там должно быть указано, кто, когда и где сделал заказ. «Однако здесь работы до черта», — подумал он, записывая под диктовку Шанрахана имена и адреса. Одних только оптовых производителей несколько дюжин да еще, утверждал Шанрахан, множество маленьких ювелирных магазинов, где вещь тоже могли купить.

Он поблагодарил Шанрахана и вышел. Письма не годятся, думал Паллисер, только телеграммы. У лейтенанта был такой вид, что ответ ему нужен как можно скорее. И сержант Хэкет говорил, что, может быть, это убийство связано с другим. Точнее, наоборот, он говорил, что никакой связи нет, а лейтенант думал, что, наверное, есть.

Паллисер решил положиться на Мендосу и его репутацию. Он разослал телеграммы.

— Арден, — сказал Мендоса и выпустил в потолок струю дыма. — Картинка складывается. Очень симпатичная.

— Ты делаешь из мухи слона. Возможно, он педик, — сказал Хэкет. — Я могу лишь предполагать. Черт побери, Луис, ты же знаешь, это не всегда проявляется. Писаки заставляют людей думать иначе — они хотят изобразить гомосексуалиста этаким смазливым застенчивым юнцом, женоподобным, тише воды, ниже травы. А ведь большинство из них другие. По внешним признакам их не отличишь. Почти все они выглядят нормальными стопроцентными мужиками, не хуже остальных. Помнишь Леммона? Бог мой, он был профессиональным борцом!

— Конечно, — согласился Мендоса, — по внешнему виду судить нельзя. Но нам известно о Даррелле. Он на учете. Его дважды забирали во время облав на Ферфаксе, где тусуются голубые. Одна судимость за попытку изнасиловать ребенка. На Ардена ничего нет, но разве ты возьмешься утверждать, что между ними ничего не происходит?

— Не возьмусь. Кто может сказать об Ардене, кроме самого Ардена? Может, Даррелл его как раз сейчас соблазняет, а может, он такой уже давным-давно. Не исключено, что он педик, вот все, что я могу сказать. Съезди, погляди на него сам. В таких вещах полной уверенности взяться неоткуда. Но если непременно хочешь знать мое мнение, то думаю, что Даррелл, возможно, все еще его обрабатывает.

— А если нет, — сказал Мендоса, — то складывается премилая картинка. Если мистер Джордж Арден однажды уже переступил черту? Если Даррелл или кто-то еще давно сделали из него педика? Видишь ли, Арт, наша Маргарет была решительной и энергичной девушкой; Любила командовать — раздавать добрые советы, руководить людьми. Да еще мамаша — я должен на нее посмотреть,— скорее всего, ни о чем не догадывалась и полагала, что ее дорогому Джорджу было бы неплохо завести милую практичную жену. Особенно если у нее есть немного денег, чтобы Джордж мог спокойно и без помех писать свои шедевры. Понятно, обе подталкивали Джорджа к тому, чтобы он сделал предложение, против его воли. Ты понимаешь?

— Да, я вижу, куда ты клонишь.

— Люди такого типа не очень уравновешенны, верно? Я могу себе представить, как Джордж — с подачи Даррелла или сам по себе — запаниковал и отделался от Маргарет простейшим способом. Избавившись от нее, он будет чертовски осторожен, чтобы снова не вляпаться в подобное положение, и наверняка продолжит тесное общение с Дарреллом.

— Ну хорошо, — сказал Хэкет. — Как он это сделал?

— Imaginate! Очень просто. Позвонил ей, попросил встретиться там-то и там-то. Скажем, у него заглохла машина. Хороший темный уголок.

— Прекрасно. И потому ты думаешь, что второй труп имеет ко всему этому какое-то отношение? Какое?

— Да откуда я знаю? Не имеет отношения, если это был Джордж. Возможно, в любом случае не имеет. Узнаем со временем. Поеду-ка, посмотрю на Ардена.