С утра пораньше в ресторанчике «Лунный свет» обычно завтракали пять постоянных клиентов: четыре старика, которые сидели в конце стойки, жуя овсянку и заглядывая Вайде в вырез платья, когда она их обслуживала, и толстый, лысый, краснолицый Джон Гино, главный редактор «Граальского Следопыта», который каждое утро приходил в пятнадцать минут восьмого, садился в ближайшую к двери кабинку – хотя еле туда протискивался, наваливаясь брюхом на покрытый скатертью столик, – и читал свою собственную газету, рискуя получить разрыв сердца от переедания, ибо уминал четыре сосиски с большой порцией картофеля-фри и выпивал три чашки кофе с цикорием. Все они знали Вайду еще с тех пор, как она находилась в материнской утробе, но редко заговаривали с ней. Это Вайду вполне устраивало. Она любила утреннюю тишину. Любила косые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи и падающие на пластиковую стойку, запах жарящегося бекона и блеск масла на плите. Раньше она бы никогда не подумала, что ей понравится держать ресторанчик, но в конце концов научилась находить удовольствие в однообразной работе и беспрерывном мелькании лиц, одних и тех же, если не считать случайных туристов и дальнобойщиков. Ресторанчик стал неотъемлемой частью ее жизни, местом, где она чувствовала себя наиболее защищенной от Марша. Но сегодня утром, собираясь отнести Гино завтрак и протянув руку за картофелем-фри, вместо жареной картошки она увидела шевелящуюся кучу крохотных мужчин и женщин, голых, с золотисто-коричневой кожей, которые трахались вповалку на белой тарелке. Она зажала ладонью рот, чтобы заглушить невольный вскрик, но не могла отвести глаз от миниатюрной оргии, что наверняка происходила сейчас в доме Марша; и он приглашал Вайду вновь занять свое законное центральное место в групповухе. Она услышала недовольный голос Гино, изъявлявшего желание получить свой завтрак, осторожно взяла тарелку, стараясь не дотрагиваться до содержимого, и отнесла к кабинке.

– Ты сегодня еле шевелишься, девочка. – Гино взял двумя пальцами крохотную пышнотелую женщину с распущенными золотыми волосами, судорожно дрыгающую ногами, и отправил в рот.

Прожевал.

Вайда в ужасе смотрела, как он полил груду шевелящихся тел кетчупом, потом подцепил вилкой сплетенную в объятиях пару и перекусил пополам. Она попятилась, наткнулась на стойку.

– Что с тобой, Вайда? – Гино насадил на вилку двух худощавых смуглых мужчин и стянул их губами с металлических зубьев.

– Просто жара выбила меня из колеи.

– Сегодня нежарко. – Гино макнул молоденькую девушку головой в баночку с кетчупом, повертел там достаточно долго, чтобы она захлебнулась, и откусил половину безжизненно обмякшего тела, с которого стекали красные капли. – Для туристов, может, и жарко, но уж никак не для уроженцев Луизианы. Может, у тебя лихорадка?

Вайда ушла на кухню, прислонилась к холодильнику и стояла неподвижно, пока сердцебиение не прекратилось. Возившийся у плиты повар по имени Ансон широко улыбнулся; его круглое черное лицо лоснилось от пота. Он указал на холодильник.

– Женщина, тебе нужно залезть в этот ящик, чтобы охладиться, – сказал он.

Вайда вяло махнула рукой:

– Просто не могла смотреть, как Джон Гино жрет.

– Понятное дело. В один прекрасный день нам понадобится лебедка, чтобы вытащить его жирную задницу из кабинки.

Вайда овладела собой, глубоко вздохнула и вернулась в зал, стараясь даже краем глаза не смотреть на Гино. Она налила четырем старикам еще кофе; они глядели на нее с благодарностью и бессильной похотью. Самый старый, Тоби Эбиджин, заляпал овсянкой стойку, и Вайда, охваченная жалостью, вытерла грязь тряпкой, наклоняясь пониже, чтобы доставить старичкам удовольствие. Они пялились на нее слезящимися глазами, чавкали и хлюпали, а закончив завтрак, вновь принялись переговариваться, тяжело, с присвистом дыша.

Гино доел свой картофель-фри. Он с трудом выбрался из кабинки, стряхнул салфеткой крошки с брюха и направился к кассе, высыпал на поднос мелочь без сдачи, положил сверху два доллара чаевых и сказал:

– Картофель-фри сегодня удался на славу, Вайда. Ты сделала с ним что-то особенное.

– Нет, – сказала она дрожащим голосом.

– Во всяком случае, он удался. Если ты ничего особенного с ним не делала, не делай этого и в следующий раз.

Гино хихикнул, довольный своей шуткой, и похлопал Вайду по руке. Через несколько секунд колокольчик над дверью звякнул, возвещая о его уходе. Вайда не стала убирать со стола, где он сидел. Она проверила, не нужно ли чего еще старикам, а потом пошла в кладовую и открыла литровую банку с консервированными персиками. Срывая крышку с банки, она обвела взглядом полки – казалось, она вдруг очутилась в игрушечном небоскребе и смотрела на сечение трех этажей пентхауса, где жил Клиффорд Марш со своими прихвостнями. Целый зверинец существ мужского и женского пола, наряженных в маскарадные костюмы. Стоящие небольшими группами. Жестикулирующие. Живые. Сверкающие двуногие сирены с обнаженными грудями; мужчины в военных мундирах персонажей комической оперы; горбун в приапической маске, шныряющий взад-вперед и пихающий людей в зад своим непристойным носом; голая девочка не более двенадцати лет от роду, все тело которой расписано похабными словами. Вайда видела все это раньше: типичная для вечеринок Марша сцена. Она тупо смотрела на отвратительное сборище, понимая, что он проник в ее последнее убежище, что теперь ей нигде от него не скрыться. Потом она заметила самого Марша. Он стоял на третьем этаже – крохотный седеющий дьявол в смокинге, с ухмыляющимся загорелым лицом. И смотрел на нее. Он весело помахал рукой, потом поманил пальцем. Вскипев ненавистью, Вайда протянула к нему руку, но, прежде чем успела сжать кулак, он и все остальные растаяли в воздухе, оставив вместо себя коробки крекеров и банки томатного соуса.

Охваченная отчаянием, Вайда прижалась лбом к полке. Она подумала о Джеке, и мысль о нем придала ей сил. Если только она сумеет выбраться из Грааля. Если только сумеет выбраться. Она тяжело сглотнула, закрыла глаза, выпрямилась. Казалось, что-то бьется у нее в голове, мешая сосредоточиться. «Боже», – выдохнула она. Взяла банку персиков и заглянула внутрь. Персиков в банке не было. Вайда словно смотрела сквозь световое окно в потолке в спальню Марша. На дне банки стояла кровать, застеленная черным атласным покрывалом, на котором полулежала она сама, только моложе; с высоты белое обнаженное тело напоминало старомодную замочную скважину в черной двери, сквозь которую пробивается яркий свет. Вокруг кровати стояла дюжина мужчин, тоже голых. Они энергично мастурбировали, собираясь спустить на нее.

Вайда пронзительно вскрикнула и швырнула банку на пол. Персики повсюду. Лужа липкого сиропа. Она поскользнулась на сиропе и чуть не упала. Она завизжала от ярости, ужаса и в бешенстве принялась сбрасывать с полок коробки и банки. Крекеры, соль, горчица смешались с персиковым сиропом. Вайда бессильно опустилась на корточки в углу, в страхе глядя на учиненный разгром. В дверь кладовой постучали. «Вайда?» – позвал Ансон. И не дождавшись ответа, позвал еще раз.

– Я в порядке, – слабым голосом проговорила она.

– Тут какой-то мужчина тебя спрашивает, – сказал Ансон.

Марш, подумала она. Он прислал своего демона.

– Он говорит, что ты обещала накормить его завтраком.

Джек.

– Скажи ему… – Она с трудом поднялась на ноги. – Скажи, что я выйду через минуту.

Вайда постаралась придать лицу спокойное выражение, используя вместо зеркала консервную банку без этикетки, и по пути через кухню велела Ансону быстренько приготовить омлет и бекон. Джек сидел в последней кабинке, отвернувшись от стариков. Она принесла ему кофе, поцеловала в щеку и села напротив.

– Ты в порядке? – спросил он. – Неважно выглядишь.

– В этом виноват ты, не так ли? – Вайда натянуто улыбнулась. Она хотела рассказать Джеку про Марша, но подумала, что это спугнет его, прежде чем Форма успеет проявиться полностью. – Какие у тебя планы на сегодня?

– Понятия не имею. Может, просижу весь день на лавочке, жуя табак. У меня отлично получится. – Казалось, синие глаза Джека увидели страх, бьющийся в глубине ее существа, и приласкали взглядом. – Я тебе еще нравлюсь сегодня утром?

Вайда хотела сказать, что любит его, но сдержалась: еще не время.

– Очень нравишься, – сказала она. – Может даже, больше, чем просто нравишься.

– Я думал то же самое о тебе. – Он положил руки на спинку диванчика, словно обнимая двух невидимых приятелей. – Так ты приготовишь мне завтрак?

– Поверь, ты поешь гораздо вкуснее, если готовить будет Ансон. – Она бросила взгляд в сторону кухни. Старики глазели на них – очевидно, пытаясь хорошенько запомнить Джека, уже сочиняя историю, которую они расскажут про Вайду и ее нового любовника.

Дверь кухни распахнулась, появился Ансон с двумя тарелками. Он неторопливо подошел, смерил Джека подозрительным взглядом и поставил перед ним тарелки. «О, спасибо», – сказал Джек, а Ансон сказал Вайде:

– Если понадобится еще чего, просто крикни.

Пока Джек ел, Вайда смотрела, как ходят у него челюсти, как вздуваются жилы на шее.

– Куда ты направлялся? – спросила она. – Прежде чем твоя машина поломалась.

– Во Флориду. – Он промокнул губы салфеткой. – Нью-Смирна-Бич. Один знакомый предоставил в мое распоряжение свой коттедж на несколько месяцев. Я хочу посочинять немного, и лучше места не придумаешь.

– Ты имеешь в виду музыку?

– Песни. – Он подцепил вилкой кусок омлета, отправил в рот и прожевал. – М-м-м… вкуснятина!

– Ансон – настоящее сокровище, – рассеянно сказала Вайда. – Ты этим зарабатываешь на жизнь?

– Угу. – Он проглотил кусок. – Мои песни идут нарасхват, но никто не желает слушать их в моем исполнении. У меня не настолько хороший голос.

– Мне показалось, у тебя приятный голос.

– Ты слышала мое пение лишь один раз, вчера вечером.

– Тогда спой мне что-нибудь.

– Прямо сейчас?

– Никто тебя не услышит, кроме меня. Эти старики и ухом не поведут, даже если рядом разорвется бомба.

Джек положил вилку на стол.

– Я не взял гитару.

– Ничего страшного. Я просто хочу получить представление.

Он закрыл глаза и запел. Он исполнял балладу – приглушенным голосом, таким мелодичным и мягким, что Вайда, удивленная и очарованная, стала прислушиваться к словам только с половины первого куплета.

Дойдя до припева, он принялся отбивать ритм по краю стола.

Он резко оборвал песню, заметно сконфуженный.

– Здесь нужна гитара, – сказал он.

– О боже! – Вайда помахала ладонью у лица, словно обмахиваясь веером. – Мне неловко признаться, какие ощущения я сейчас испытала.

– Ну да, как же, – сказал он, но с явно польщенным видом.

– Держу пари, девушка, для которой ты написал эту песню, сразу упала навзничь, когда ты ей спел.

– Я написал это сегодня утром, – сказал он. – Вскоре после твоего ухода.

Вайда залилась краской.

– Для меня? Ты написал это для меня?

Он кивнул.

Она поспешно вызвала в памяти слова – послание, переданное ей Формой. «…возможно я знаю ответы / на вопросы, что мучат тебя / тебе нужно только спросить…» Вайде следовало направить Форму по верному пути, сделать шаг навстречу.

Джек погладил ее по локтю:

– Скажи что-нибудь.

– Я потрясена.

– Никто раньше не писал тебе песен?

Она помотала головой:

– Думаю, я никого не вдохновляла.

Зеленый спортивный автомобиль вывернул из-за угла, подняв пыль на обочине дороги, и, снова набирая скорость, пронесся мимо ресторанчика к окраине города, где дежурил полицейский с радаром.

– Возможно, я сочиню для тебя еще несколько песен.

Вайде казалось, что дистанция между Джеком и пребывающей в нем Формой сократилась. Они постепенно сливались в единое целое. Она несколько воспряла духом. Ей нужно просто потерпеть день-другой. Потом Форма проявится и унесет ее отсюда.

– Ты по-прежнему собираешься ехать во Флориду?

– Не знаю. – Он посмотрел ей в глаза. – Наверное, нам с тобой придется обсудить наш маршрут.

– Господи, – сказала Вайда. – Надеюсь, ты представляешь, во что ввязываешься.

Он ухмыльнулся:

– Совершенно не представляю.

– У меня серьезные проблемы. Все считают меня помешанной. Если бы только это, но это еще не все. Мне до смерти надоело ошибаться в людях.

– О чем ты говоришь?

– Ты тоже станешь считать меня сумасшедшей.

– Нет.

– Да! – резко сказала она, потом смягчила голос: – Станешь… я знаю. Иногда я сама себе кажусь сумасшедшей.

Колокольчик над дверью звякнул. Двое длинноволосых мужчин в футболках и джинсах, с поясными сумками дальнобойщиков, уселись на табуреты у стойки; старики с тревогой уставились на них.

– Мне нужно работать. – Вайда вытащила из кармана фартука ручку и блокнот.

Джек легко придержал ее за руку:

– Я хочу знать о тебе все. Что бы ты ни рассказала, мои чувства к тебе не изменятся.

Из темной глубины его глаз выглянула Форма.

– Хорошо. Но надеюсь, ты говоришь серьезно, поскольку твои чувства подвергнутся серьезному испытанию.