Я постоянно думаю, как уже совсем скоро мне придется обстоятельно поговорить с сыном о том, что произошло с Жанной. Рассказать, как и почему так вышло, что мама дала ему жизнь, улыбнулась, приложила к груди, носила на руках, а потом ее не стало.

Почему весь первый год его жизни он провел в отелях, съемных домах и квартирах. Встречался с мамой в клиниках, праздновал ее день рождения в больничной палате, украшенной воздушными шарами и нашими семейными фотографиями. Почему?

Этих «почему» очень много, а ответ на них только один. Только я пока совсем не понимаю, как вести подобный разговор. Как быть готовым и не растеряться, услышав детское и непосредственное: «А где мама?»

Это деликатная тема. Одно могу сказать точно — я рассказываю Платону про маму каждый день: про ее привычки, любимые места в городе, нашу жизнь до его появления — про всё. Совсем недавно мы вместе выбрали фотографии Жанны, которые теперь стоят в нашем доме. Я хочу, чтобы сын знал: у него есть мама, она рядом и никогда его не оставит. И на день рождения и другие праздники я всегда говорю: «Мы с мамой поздравляем тебя…»

Не так давно мы ужинали с сыном в кафе, где часто бывали до этого с Жанной. И вот на десерт, выбирая из множества, Платон остановился на морковном торте.

— Вкусно? — спрашиваю.

— Очень!

— Тебе правда нравится?

— Да!

Так вот, сам того не зная, он выбрал любимый десерт Жанны в этом кафе. Конечно, я рассказал ему и об этом.

Уверен, однажды мы поговорим с Платоном как двое мужчин, любящих Жанну: жену и маму. Я расскажу ему историю нашей любви, историю болезни, историю чуда, которое с нами произошло (да-да, я действительно считаю, что многое из того, что приключилось с нами, было чудом). Я расскажу, какими были последние дни его мамы. И почему, зная, что она смертельно больна и жизненные силы ее на исходе, я решил не лишать своего двухлетнего сына детства и увез его на море. Время покажет, верный ли я тогда сделал выбор.

Главное, чего мне не хватает сейчас, — жизненных сил после ее ухода.

Я старался подготовиться, как только мог. Пытался представить этот момент, ведь уже не было сомнений — всё только вопрос времени. Много читал от медицинского до духовного, аккуратно расспрашивал других, выпытывая…

Всё оказалось бесполезно.

Мгновение, когда узнаешь о том, что всё кончено, парализует, делает немым, оглушенным и совершенно пустым. Сложно сказать, принесло ли это известие долгожданное облегчение. Скорее нет. Вместо облегчения пришла пустота. А потом боль.

Откровенно говоря, последующие несколько месяцев я почти не помню: самолет в Москву, казалось, сочувствующие взгляды отовсюду, пустое внимание, какие-то слова — ведь никто из нас не знает, что говорить в такие минуты, — шум, суета, люди… А потом звенящая тишина. И только я, пустота и боль.

Всё, что имело смысл в то время, — только книги и вино, книги и вино, книги, вино… Сон. Не было ничего лучше, чтобы отвлечься, заморозить боль, забыться, выключиться из ватного, тягучего времени, которое липкой патокой сковывало движение и мысли. Других чувств просто не было. Как будто кто-то опустил переключатель: ни страха, ни радости, ни тоски — только пустота, которую нечем заполнить, и боль.

С этим срочно нужно что-то делать: сопротивляться, действовать, воспрять, наконец, снова жить! Мчусь с бешеной скоростью на мотоцикле. Стою на краю крыши, где-то далеко внизу подо мной оживленный проспект. Падаю под куполом парашюта. Нет. Всё равно. Я ничего не чувствую. Как будто лежу на дне, невесомый, равнодушный, как медуза. Надо мной тонны темной воды, она заполнила мои уши, нос, легкие. Сопротивляться уже слишком поздно. Бежать некуда. Наверное, это и было дно.

Меня спас Платон. Спас невольно. Просто тем, что он есть. Если можно забыть о себе, то о сыне — никак нельзя. Сам того не зная, малютка наполнил меня светом и не дал погибнуть.

Собственно, теперь вся моя жизнь подчинена интересам сына: во сколько я уезжаю на работу и во сколько обязательно должен вернуться. Могу я согласиться на командировку, и если да, то как надолго? Могу ли вообще пойти выпить с друзьями и прочее, прочее. Его школа, спорт, досуг, режим — всё вращается вокруг этого. Где сейчас Платон? Закончилась ли прогулка? Хорошо ли поел? Успеем ли прогуляться вместе?..

Он — отправная точка, безумная поддержка и главный ориентир. Мой сын. Наш сын. Я рассказываю ему о Жанне, а он внимательно слушает. Он знает ее голос, знает ее лицо и улыбку. А я узнаю в нем Жанну — в мелочах, в повороте головы, в кончиках пальцев, смехе. И только мучительно больно от мысли, что я не успел узнать свою Жанну до конца: Жанну-маму, Жанну-бабушку…

…А пока мы втроем в больничной палате госпиталя, где несколько часов назад родился Платон. Мы настолько возбуждены, что почти не спим. Я бесконечно вскакиваю, чтобы проверить, как там он в своей люльке. Жанна — нежнейшая мама. Рассматривает младенца, разговаривает с ним. Кормит и не выпускает из рук. Счастливо засыпает вместе с малышом. Красива, как и всегда.

Прерывая эту счастливую круговерть, в палату бесконечно входят врачи и медсестры проведать нас, принести необходимое или предложить незамедлительно сделать прививки — в общем, добрая суета.

Спустя два дня, как это предусматривают правила, нам позволяют вернуться домой. Сколько всего нового происходит с нами! Переодеть малыша, понести его на руках, усадить в детское кресло. Сажусь за руль, и мне кажется, что повсюду опасность, никто не соблюдает правил, все несутся как сумасшедшие. Конечно, в действительности единственным сумасшедшим был я, ведя машину со скоростью 10 миль в час — только бы доставить ценный груз домой в целости. Рождение ребенка действительно сводит с ума.

Дома всё готово к нашему возвращению. Мы укладываем малыша в кровать, украшенную воздушными шарами. О боже, такая большая кровать и такой маленький человек. Теперь нас всегда +1. В комнате, за завтраком, на прогулке вдоль океана, где еще недавно мы были только вдвоем. Какое счастье. Какое счастье.

Я с удовольствием вожусь с сыном: переодеваю, купаю, щекочу, укачиваю. Мне весело и легко, и нет страха. Мы ходим с ним в кафе, разглядываем людей, пока Жанна по-прежнему ест любимое мороженое, бредем вдоль океана, слушаем шум волн и заливистый лай Луки. Нам беспечно. Легко. Беззаботно. Как, собственно, и должно быть в семье, где на свет у двух любящих друг друга людей появляется желанный первенец.

Я провел с ними месяц, а потом улетел на съемки. Через пару недель вернулся. Побыл с ними недолго. И опять улетел. И снова вернулся. Налаживалась новая жизнь. Пришло время подумать, как быть дальше: оставаться в Майами или вернуться в Москву.

Но поговорить об этом с Жанной не удается. Постоянный упадок сил, головная боль, усталость. Она непривычно долго спит, бодрствуя всего по несколько часов в день. Я не придаю этому значения. Ей надо отдохнуть. Всё в порядке. Но вот к моему волнению присоединяется и беспокойство ее мамы. Что-то не так. Отмахиваемся от неприятных мыслей. Что может быть не так в этом океане счастья? Она ведь только родила. Пусть восстановится. А головная боль? Пройдет. Жанна совершенно здорова.

Мне снова на рейс. Я фотографирую Платона, чтобы через несколько недель сравнить, как он вырос. В аэропорту на прощание фотографирую и свою счастливую, улыбающуюся Жанну. Я еще не знаю, что больше никогда не увижу ее такой.