Северный ветер надул к полуночи сильный заморозок. Трава, не успевшая высохнуть после ливня, сопровождала хрустом шаги Олега и Кэсси, почти бежавших по сплошь залитому светом месяца лесу. Обледеневшие ветки гулко звенели на пробирающем до костей ветру, а стволы трещали. Олег ориентировался по звездам, вспомнив о том, что Нина вела его из Гнилого Яра на Большую Медведицу. Час шли молча, а потом Кэсси сказала, сжимая пальцами рукоять меча, который висел у нее на поясе:
– Ему плохо! Плохо! Слышишь, как стонет?
– Да это лес стонет, – неуверенно возразил Олег, прислушиваясь.
– А как смотрит! Видишь, как смотрит!
– Да это филин смотрит из своего дупла!
Но Кэсси не унималась.
– А как дрожит! Ты чувствуешь, как дрожит!
– Это я дрожу, твою мать!
Олег не преувеличивал. Его пальцы примерзли к шлему, который Кэсси ему всучила. Холод кусал его сквозь рубашку, свитер и куртку. А Пенфеселия чувствовала себя, судя по всему, замечательно, хоть на ней были лишь сандалии, шелковая рубашка да стальной панцирь. Щеки ее пылали, глаза сияли. На пересеченном морщинкой лбу блестела испарина. Еще час хранили они безмолвие, пробираясь путаными кабаньими тропами сквозь чащобы, меж дымящихся топей, по осыпающимся краям глубоких оврагов, заваленных буреломом, перебегая поляны, посеребренные инеем поверх льда. Лишь когда вошли в смолистый сосновый бор, примыкавший к озеру Шефа с юга, Олег заметил, коснувшись запястья Кэсси и ощутив мгновенно наполнивший тело жар:
– У тебя горячка! Температура под сорок!
– Сорок один, – уточнила Кэсси, – и будет еще расти.
– А зачем нужна такая большая?
Амазонка взглянула на своего шлемоносца как на последнего идиота и объяснила, пожав плечами:
– Чтоб он не принял меня за труп.
– Кто он? Шеф?
– Какой к черту Шеф? Шеф отлично знает, труп я или не труп. Могильщик!
Уклон земли по мере приближения к берегу становился круче, сосны редели. Вскоре за ними сверкнула гладь лишь один раз виденного Олегом озера, что чернело посреди белой долины, как заскорузлое пятно крови на простыне. Багровый свет месяца придавал ему соответствующий оттенок. Остановившись с Олегом на краю бора, Кэсси предупредила:
– Знай: если он собьет меня с ног, округа наполнится льстивым визгом. Он будет страшным и оглушительным. Но не бойся, это всего лишь визг и ничего больше. Если ты испугаешься, я не встану.
– Я не пугался даже твоего визга, – сказал Олег, и они направились к трем холмам, примыкавшим к большой горе, позади которой был Гнилой Яр. Висевший над горой месяц высвечивал каждую березу и елку на ее гребне, хотя до него было ходу сорок минут. Дубы на берегу озера облетели.
– Он там, он там! – воскликнул Олег, заметив на одном из холмов вспыхнувший и погасший огонек зажигалки.
– Не ори, я все вижу.
Сказав так, Кэсси остановилась и стала снимать сандалии. Олег воспользовался передышкой, чтоб закурить. Далеко за озером стонал волк. Когда он смолкал, тишина стояла могильная. На горе деревья качались, а под горою не шевелились ни одна ветка, ни один стебель. Небо мерцало так, будто лес горел. Швырнув сандалии в озеро, Кэсси пристально поглядела в глаза попутчику. И вот тут Олегу вдруг показалось, что он узнал ее – потому, наверное, что она немного скривила губы и около угла рта появилась складка. Но это было мимолетное впечатление. Попросив у Олега ту сигарету, которую он курил, Кэсси пару раз затянулась и очень тихо сказала:
– Олег, ты можешь еще уйти.
Олег колебался.
– Ну, что? Уйдешь?
– Не уйду.
Озеро без ветра покрылось белесой рябью, более жуткой, чем черный мертвенный блеск.
– Следы все испортят, – предупредила Кэсси, – из-за меня ты ее разлюбишь. У тебя не останется драгоценных воспоминаний.
– Я слишком молод, чтоб жить одними воспоминаниями, – ответил Олег и, бросив окурок в белую рябь, зашагал к холму. Кэсси побежала за ним.
– Не вздумай мечтать о большем! Слышишь? Не вздумай! Мы через час расстанемся! Навсегда! Ты меня никогда больше не увидишь! Прошу тебя, перестань меня изводить, не то я раскисну и перестану быть пригодной для боя! А я должна победить! Мне нужно одолеть Шефа! В себе! Ты понял?
– Понял я, понял, – шептал Олег, поднимаясь по холму к звездам. Это был не тот холм, на котором он встретил висельника. Раскидистый дуб не рос на его вершине. Там росли елки и три березы. Справа и слева дышали гнилью тысячелетнего бурелома пасти оврагов. А впереди дыбилась гора, обхваченная ледяными руками месяца.
– Дай мне шлем, – попросила Кэсси, остановившись на самой высокой точке холма, – и помни: главное – это не бояться. Его оружие – это страх, внушаемый им.
– Господь с тобой, милая, – добродушно возразил Шеф, выходя из-за елок, – о каком страхе ты говоришь? Разве я могу внушить кому-нибудь страх? Я даже не знаю, как это делают. Я внушаю не страх, а только желание испугаться. Чувствуешь разницу? Хотеть страха – святое право каждого человека, и покуситься на это право – значит получить столько желающих разорвать тебя на кусочки, сколько людей живет на Земле. Зачем тебе это надо? Ты чего, дура?
Кэсси, не отвечая, надела шлем и проверила, хорошо ли выходит из ножен меч. Шеф приблизился к ней, покачиваясь, коснулся губами ее щеки и, отступив, молвил:
– Приветствую тебя, Пенфеселия! Как ты прекрасна!
– Здравствуй, Ахилл. Почему ты пьян? И где твои латы? Ты будешь биться?
Шеф не успел ответить ни на один вопрос, так как на поляну внезапно вышла еще одна амазонка – в доспехах, шлеме и при мече. Это была Нина. Ее штормило еще сильнее, чем шефа.
– Как ты посмел назвать эту сучку Пенфеселией? – завопила она, уставившись на него глазами тигрицы, выследившей убийцу своих детенышей, – Ведь Пенфеселия – это я! Ты сам сказал это! И почему ты ее целуешь?
Казалось, Нину заметил только Олег. Шеф и Кэсси не отрывали глаз друг от друга. Как только эхо крика ревнивицы утонуло в далекой чаще, Шеф произнес:
– У меня нет лат и оружия потому, что я передумал становиться Ахиллом.
– Как это «передумал»? – вскричала Кэсси, подпрыгнув, – немедленно надевай доспехи и будем драться! Прямо сейчас! Без уверток! Имей в виду – ты станешь посмешищем, если вздумаешь уклониться от этой битвы и спрятать трусость за красноречием! Надевай доспехи и будем драться!
– Я попросил бы не говорить со мной таким тоном, – повысил голос и Шеф, – ты здесь кто? Никто. Ты отлично знаешь – я никогда не отказывался от боя с кем бы то ни было! Я один шел на пятерых. Я с обломком шпаги сдерживал натиск роты драгун. Однажды меня окружили восемьсот рыцарей. У меня в боку торчала стрела, из горла хлестала кровь. Но после той битвы я вел домой восемьсот коней! Точнее я думал, что веду их домой. На месте моего дома я обнаружил уже остывшее пепелище. У очага лежала моя любимая, вся в крови. Я взял ее на руки и держал так до вечера, согревая своим дыханием. Но она становилась все холоднее и холоднее. И тогда я…
– Тогда ты позвал могильщика! – в один голос рявкнули амазонки. Кэсси еще прибавила:
– Пидарас!
Шеф, топнув ногою, переорал ее:
– Идиотка! Как ты не понимаешь – я не могу поднять на тебя оружие! И тем более не могу позволить тебе пронзить мечом сердце, которое бьется только ради тебя, потому что ты никогда себе этого не простишь! Пускай меня уничтожат и даже высмеют сколь угодно подло – я не могу поступить иначе! И не смогу, потому что я люблю тебя, дура!
Тут Шеф умолк и провел ладонью по лбу. Его взгляд казался безумным.
– Это сильнее моей природы, – продолжал он более спокойным, тихим и твердым голосом, – и сокрушительнее всего, что есть во Вселенной. Ты – моя смерть. Ты – моя ловушка. Единственная ловушка, которую я не смог обойти.
– Ты врешь, – прошептала Кэсси, не сдержав слезы. Ее трясло. Олегу вдруг сделалось очень страшно. Он их узнал, эти слезы. Самой спокойной из всех троих была теперь Нина. Видимо, слова Шефа не были для нее сюрпризом.
– Если бы я тебя не любил, то для чего стал бы перед тобой распинаться? – возразил Шеф. – Я бы уничтожил тебя как можно скорее, поскольку ты не только не представляешь для меня ни малейшей ценности, но и представляешь опасность. А уничтожить тебя я могу лишь здесь, как ты сама знаешь. И медлить с этим никак нельзя, поскольку я обязался до прихода зари убраться отсюда и никогда сюда больше не возвращаться. Это – условие сохранения «Громофоба». Так что…
– Это – условие сохранения «Громофоба»? – переспросила Кэсси, задумавшись на мгновение. Потом крикнула:
– Идиот!
– Ну да, – согласился шеф, – идиот и есть. Поэтому ты не только не пострадаешь, но и убьешь меня без конфликта со своей совестью, чем заслужишь мою горячую благодарность, поскольку жизнь без тебя, моя ненаглядная, стала для меня горше смерти.
Глядя на лицо Шефа, было немыслимо заподозрить его во лжи. Горящий взгляд Нины стал выдавать растерянность. Кэсси молча глотала слезы. Они стремительно размывали ее обличье, и черты той, чей портрет был порван несколькими часами ранее, проступали с каждым мгновением все отчетливее. Однако она уже почему-то смотрела не на Олега. Он для нее не существовал. Тот, ради кого она порвала со всеми, включая Бога и Будду, уже не существовал для нее. Она смотрела на Шефа, подобно Нине. А на Олега уже никто не смотрел, кроме карандашных рисунков, пожелтевших от времени. Он не плакал. Он только стискивал кулаки. Из них текла кровь. И Шеф продолжал:
– Ты будешь сражаться с нею, – он указал на Нину, – ты, безусловно, ее убьешь, поскольку она пойдет на смерть за любовь, а ты – за амбиции. И тогда мне незачем будет жить, ибо не останется ни одной души, любящей меня.
Кэсси с истеричным смехом подбежала к Шефу и, размахнувшись, влепила ему пощечину. Шеф качнулся, но устоял. И сразу дал сдачи. Тут Олег точно услышал визг, но то был визг самой Кэсси, которая кубарем прокатилась мимо него. Шлем слетел с ее головы. Вскочив, она подняла его, вновь надела и обнажила меч. Лицо ее исказилось злобой.
– Лжец! Ты что говорил мне? Что у тебя на меня рука не поднимется! Жалкий трус! Ты просто боишься биться со мной! Боишься!
– Кэсси, меня можно убить, но нельзя унизить. Убей меня, если хочешь, но бить не вздумай. Что ты стоишь? Убей безоружного!
– Нет! Она тебя не убьет! Я не дам ей этого сделать! – вмешалась Нина, хоть вряд ли ее вмешательство было так уж остро необходимо – Кэсси стояла достаточно далеко от шефа, опустив меч. Тем не менее, Нина ринулась на нее, со скрежетом вынув из ножен свой. Клинок просвистел над самой головой Кэсси, едва успевшей пригнуться. Второй удар она отразила. Раздался лязг. С клинков посыпались искры. Шеф и Олег, казалось, с равным волнением наблюдали за ходом схватки. Было понятно, что у Кэсси нет шансов – не только потому, что Шеф хорошо подготовил ее соперницу, но и потому, что от Кэсси уже следа не осталось. Она пыталась атаковать, но все ее выпады отражались с необычайной легкостью. Рослая, но проворная Нина играла с нею, как кошка с мышью. Всесторонне продемонстрировав безупречную технику обороны, она пошла в активное наступление. Кэсси начала пятиться, выбиваясь из сил под шквалом ударов. И вот один из них достиг цели. Клинок прошелся по груди Кэсси. Сталь защитила грудь, однако удар был столь сокрушительным, что противница Нины вскрикнула и качнулась, выронив меч. Глаза ее потемнели. Меч Нины тотчас сбил с нее шлем. Почти теряя сознание, Кэсси рухнула на колени. Нина, радостно взвыв, дала ей по лицу пяткой. Пенфеселия упала навзничь.
– Открой глаза! – завопила Нина, перевернув меч в ладони острием книзу и занося его для удара прямо в лицо поверженной Кэсси. – Смотри, смотри на меня! Не смей притворяться мертвой!
Кэсси, дыша, как кузнечный мех, разомкнула веки. Ее глаза, отразив горящий взгляд Нины, резко вдохнувшей, чтоб нанести удар, остались спокойными. Это не удивило Олега. Четырнадцать лет назад он видел, как она, чтоб всех удивить, повисла на лоджии двенадцатого этажа, держась одной левой, и провисела десять секунд, а потом сама вскарабкалась на нее. Страх смерти был ей неведом. Она боялась лишь одного – наскучить ему, Олегу.
– Спаси ее! – взмолился Олег, обращаясь к Шефу. Тот вдруг будто очнулся и поднял руку.
– Нина! Остановись.
– Разлюби ее! – прохрипела Нина, уставившись на него расширенными глазами, в коих чернело яростное безумие.
– Не могу! Сделай шаг назад и опусти меч.
– И она уйдет?
– Да, уйдет.
– Ты будешь любить ее?
– Буду.
– Всегда?
– Всегда.
– Разлюби ее! – повторила на весь лес Нина, по-волчьи вздернув губу.
– Не могу! Понятно? Физически не могу! Пусть она уйдет. Навсегда.
– Не бывать этому! Не бывать! – простонала Нина и замахнулась так, что рука, сжимавшая меч, оказалась у нее за ухом. Олег вскрикнул, прижав ладони к вискам. Подняв глаза к небу, Шеф огласил километров сорок звериным ревом:
– Могильщик!
От его взгляда звезды на миг зажмурились и на землю упала темень, тотчас растаявшая.
– Не надо! – жалко и сдавленно, как зайчиха из лисьей пасти, взвизгнула Нина. Но было поздно – чья-то невидимая рука, схватив ее за ноги, потянула в землю, да так легко, как будто земля под нею стала трясиной. Несчастная зашлась визгом, выронив меч. Не успел Олег подумать о том, что и золотой шлем надо бы оставить, как вопль уже доносился из-под земли, опять заискрившейся чистым инеем.
– Да заткни ей глотку, – процедил Шеф, едва разжимая зубы. Он был услышан – подземный крик оборвался. Вновь стало тихо. Волк уж не выл за озером. Но другой, столь же бесконечно далекий и необъятно тоскливый звук вливал в тишину головокружительный леденящий привкус. Олегу вспомнилось выражение из какой-то книжки: гора гудит на ветру. Да, гора гудела.
Достав платок, Шеф отер со лба капли пота.
– Что ты наделал? – спросила Кэсси, поднявшись.
– Из всех известных мне людей я уважаю лишь блядей, – ни к селу, ни к городу сказал Шеф, взглянув на нее. – Тебе пора, Кэсси. Теперь тебе уж точно пора.
– Нет, я не уйду.
Сказав это, Кэсси подошла к шефу. Она хотела что-то еще прибавить, но ее голос вдруг захлестнули рыдания. Шеф поморщился.
– Что ты делаешь! Тебе мало того, что я из-за тебя гибну? Ты еще хочешь, чтоб я погиб жалкой смертью? Чтоб надо мной смеялись?
– Нет, Ахилл! Нет!
Она уже не рыдала, а тихо плакала. Всхлипы, которые вырывались из ее рта, глотавшего слезы, Олегу были знакомы. Сколько раз он, услышав их в телефонной трубке, швырял ее! Но Кэсси теперь смотрела не на Олега. Она смотрела на Шефа. Смотрела так, как никто еще не смотрел на него, Олега. Даже она.
– Кэсси, успокойся! О ком ты плачешь? С ума сошла? Ведь я ни одной слезинки твоей не стою! Я – просто мразь, ползучая гадина! Без меня тебе будет лучше. Да и не только тебе.
– Ахилл, зачем ты так говоришь?
– Чтоб ты перестала плакать. Чертова кукла! Блядь! Какие угодно пытки я заслужил, но только не твои слезы!
– Так не гони меня! Я тогда и плакать не буду.
– Как «не гони»? У меня аврал! Катастрофа! Корабль тонет! Ты нахуй здесь не нужна!
– Это твой корабль! Если он тонет – значит и я должна утонуть! Прошу, не гони меня!
– Ты уйдешь. Так надо.
– Нет, не уйду!
– Уйдешь.
– Позволь мне остаться!
– Нет. Пошла вон.
– Ахилл, я тебя люблю! Я ни одного дня не смогу прожить без тебя, ни одного часа! Позволь мне быть с тобой до конца! Прошу! Умоляю! Делай со мной, что хочешь, только не прогоняй меня!
– Быстро встань с колен! Вот зараза! Этого мне еще не хватало! Встань! Не то я…
– Зачем ты взял меч?
– Затем, чтоб рассечь им свою аорту, если ты, блядь, прямо сейчас отсюда не свалишь! Чертова дрянь! Считаю до трех. Раз…
– Встала! Ахилл, я встала! Прости меня! Я была во всем не права!
– Во всем ты была права, кроме одного: я могу любить, как ты видишь. И если ты сейчас не уйдешь, получишь еще одно доказательство. Смотри! Два…
– Довольно! Я ухожу! – воскликнула Кэсси и, утирая рукавом слезы, побрела вниз по склону холма. Олег напряженно смотрел ей вслед. Когда она отошла достаточно далеко, Шеф отшвырнул меч и сказал Олегу:
– Что ж ты стоишь? Ведь ты не любил ее лишь за то, что она любила тебя. Теперь эта неприятность устранена, как видишь. Беги за ней! Желаю вам счастья.
– Спасибо, – сказал Олег, – но я, как мне кажется, сделал все, что ты от меня хотел. Какого же черта ты измываешься надо мной?
– Потому что ты сделал все, что я от тебя хотел. Следовательно, ты мне больше не нужен. И ей ты больше не нужен, хотя она любила тебя без памяти. Так любила, как ни один человек не любил другого! И если ей ты больше не нужен, кому ты нужен? Все остальные женщины тебя предали. Но, возможно, я и не прав. Возможно, ты еще сможешь ей доказать, что и без меня ее жизнь имеет какой-то смысл. Ну что ж, попытайся!
И Шеф, смеясь, похлопал своего собеседника по плечу. Олег не отрывал взгляда от спины той, чья любовь много лет назад его раздражала, отравляя ему веселую безмятежность юности. Кэсси уже спустилась с холма. Достигший берега ветер качал ее. Она шла, ссутулившись, подняв плечи и согревая руки слабым дыханием. Ее ноги почти не гнулись, одеревенев. Она бы упала, понял Олег, если бы не слово, данное Шефу. Она обещала ему уйти, и потому шла.
– Шеф, что ты с ней сделал? – спросил Олег, переведя взгляд на того, к кому обращался.
– Я наказал ее по заслугам. Она взбесилась, бесповоротно вышла из-под контроля, подняла бунт, осыпала меня руганью. Смерть была бы чересчур легким возмездием для нее. Тебя же, напротив, следует наградить. Рулетка твоя. Она никогда тебя не ослушается. Иди, забирай все деньги, какие есть во всех казино! Чего ты стоишь? Пошел вон отсюда!
– Да не нужны мне твои подачки! – крикнул Олег, раздувая ноздри. – Мне ничего от тебя не нужно, кроме того, что ты у меня украл!
Шеф приоткрыл рот.
– А вот это номер. Вот это финт! И что я украл, если не секрет?
– Мое прошлое.
– Что за чушь? Ты сам отказался идти за ним по следам, которые без меня не заметил бы! Отказался! И если я спрошу тебя, почему, ты скорчишь умную рожу и скажешь мне, что мечта не живет в неволе! Да, это так! Но только не о мечте ты думал, а о своем облизанном Ингой члене. И он поэтому не вставал, что ты о нем думал! А думал ты о нем потому, что Кэсси не синхронистка и не модель, а так себе, средненькая! Я прав?
– Ты просто дурак! – заорал Олег. – И все дураки на тебя похожи!
– Ты сам дурак! – разозлился Шеф. – Однако похож на меня не больше, чем колесо на солнце! Ты научился ебать, но не научился любить. Я тоже ее люблю, но как человека, хоть я – Пигмалион! Забирай браслет свой и дуй отсюда ко всем чертям!
С этими словами Шеф достал из кармана браслет Олега и бросил его на землю.
– Беги за ней, по ее следам! Ведь это ее следы! Скажи ей о том, как ты ее любишь! Ей это, правда, по барабану. Она ведь статуя!
Кэсси скрылась среди дубов. Браслет полыхал на инее, как звезда, упавшая с неба. Озеро пенилось.
– Шеф, верни мне ее, – попросил Олег.
– Олег, для чего? Для того, чтобы ты опять ее мордовал уже не за то, что любит, а за то, что не любит?
– Она больна! У нее горячка!
– Она мертва!
– Тогда позови могильщика!
– На ней нет золотого шлема. Без шлема он ее не возьмет. Ты что, не знаешь могильщиков?
– Так отдай ему этот шлем! Он рядом с тобой валяется.
Шеф растерянно поглядел на Олега, потом на шлем. Видимо, он не знал, что сказать. И вдруг спохватился.
– Что ж это я стою тут с тобой, болтаю о пустяках! Вещи-то к отъезду не собраны! До рассвета остался час! Извини, дружок. Мне пора. Прощай навсегда.
И, подобрав шлем, Шеф спешно направился к перемычке, соединявшей гребень холма со склоном горы.
– Ты и есть могильщик! – крикнул Олег, бросаясь за ним вдогонку. Догнав, схватил. Но руки сомкнулись вокруг корявой осины, бог знает откуда взявшейся. На ее суку висела петля. Олег отскочил и протер глаза. Осины как не бывало. Шеф между тем уже миновал опасную перемычку и приближался к опушке леса.
– Подлец! Подлец! – взвыл Олег, опять бросаясь в погоню. Шеф рассмеялся и быстро скрылся среди деревьев. Край перемычки осыпался под ногой Олега, и она соскользнула. Чудом Олег избежал падения, совершив какой-то невероятный прыжок, и помчался к лесу.
Лес был не редок, но и не густ. Земля под ним шла вверх плавно, чтоб через два километра сорваться отвесным скатом ко дну оврага, глубокого, как ущелье, и сохранившего с древности выразительное название – Гнилой Яр. Олег, сам не свой от бешенства и отчаяния, не плутал, идя через лес. Услужливый месяц плыл перед ним туда, куда им обоим и было нужно – к северной части Яра, где была церковь. Шеф, вне всяких сомнений, двигался к ней. А где, как не там, мог расположить свою ставку тот, кто весь состоял из гордости? Не под елкой же. Разумеется, ему было не до того, чтоб путать следы, едва различимые на затоптанном кабанами инее. Да Олег того и не стоил. Конечно, Шеф бежал прямо, и потому Олег, сохранивший, несмотря ни на что, стремительность и выносливость, полагал, что скоро его догонит. Однако вскоре ему пришлось сбавить темп, а затем и вовсе остановиться, чтоб хоть немножко перевести дыхание. Привалившись к березе, он поглядел на звезды, вслушался в тишину. Ему неожиданно стало страшно. Он крикнул:
– Шеф! Ты меня не понял!
– Понял, понял, – звонко отозвалась ледяная роща. Чуть постояв, Олег пошел дальше. Он продолжал рассуждать. С какой целью шеф бежит в Гнилой Яр? Очевидно, там у него осталось незавершенное дело, и дело важное, потому что иначе он бы его доверил кому-нибудь. Если это дело его задержит хоть минут на пятнадцать – ему от драки не отвертеться. Не зря он, кстати, врал на холме, что, дескать, светать начнет через час, в то время как до зари оставалось около двух часов. Хотел, вероятно, чтоб он, Олег, не рассчитывал захватить его в Гнилом Яре. А коли так – есть все шансы там его захватить. Эта мысль взбодрила Олега необычайно. Он уже не шагал, а несся к вершине – на битву с тенью. За тень. Пробежав так с полкилометра, он перестал совершенно смотреть на месяц, ибо не мог уже сбиться с пути – подъем земли ощущался явственнее, чем прежде, и потому легко было догадаться, куда направлять шаги, чтоб скорее достигнуть края возвышенности.
Свет неба падал на землю с гробовым стуком. Сосны, редея, ярче и ярче блестели золотом звезд на серебре льда. Внезапно увидев за ними церковь – издалека, как собор Василия Блаженного виден с Пятницкой, Олег снова остановился, чтоб закурить последнюю сигарету. Купол сиял, казалось, не отраженным светом, а своим собственным. Стены были белее снега. Долина, посреди коей высилась церковь, вся сплошь светилась желтыми огоньками. Они метались, как вспугнутые зверьки. У Олега возникло чувство, что это – свечи в руках встревоженных невидимок, которым очень хотелось проникнуть в церковь, а их туда не пускали. Бросив окурок, Олег приблизился к краю пропасти, которая отделяла его от церкви. Дна не увидел. Склон шел вниз вертикально, но чуть правее он состоял из крутых уступов, способных внушить доверие разве что идиоту, самоубийце или Олегу. И Олег начал спуск. Многие пласты глины, густой и вязкой, обваливались, как только его нога ступала на них, и с упругим стуком катились ко дну оврага. Олег беспомощно повисал, вцепившись руками в уже испытанные пласты и ища ногами другую точку опоры. Она, по счастью, всякий раз подворачивалась, и спуск продолжался. Ноги скользили, руки немели от напряжения. Липкий пот заливал глаза. Стекала на них и грязь. Она попадала в рот, и как Олег не плевался, его тошнило. Преодолев половину склона, он ненадолго замер, чтоб отдохнуть, а потом продолжил. Склон уже не был таким крутым, и вскоре Олег достиг дна оврага. Оттуда он глянул вверх. Над склоном, который ему предстояло преодолеть, был виден лишь купол. Подъем грозил оказаться попросту невозможным. Но у Олега имелся верный помощник. Олег не знал, как его зовут, как он выглядит и какая от него помощь. Однако с ним почему-то было не страшно попытать счастья. По дну бежала в зарослях ивняка речушка. Олег ее форсировал без труда, поскольку она была ему по колено и недостаточно холодна, чтоб привести его в чувства. Земля вдруг стала дрожать под его ногами. Дрожь шла со склона, который дыбился перед ним. Олег полез на него. Этот склон, хоть выглядел устрашающе, оказался вполне пригодным для восхождения. Он был тверже, чем тот, противоположный, и изобиловал норами ласточек, за которые можно было цепляться – так что Олег, охваченный страхом не успеть вовремя, даже и не заметил, как достиг верха.
Церковь тряслась. Под нею, казалось, кипел вулкан, готовый прорваться. Долина также вся содрогалась. Огни с нее куда-то исчезли. Взбежав на паперть, Олег отер с лица пот и вошел в раскрытые настежь двери. За ними был полумрак. У икон Николы и Богородицы догорали четыре свечки и на коленях молилась полуседая девушка с длинным носом, гангреной правой ноги и флегмоной левой. Олег приблизился к ней.
– Привет.
Она уставилась на него глазами, полными слез, и слабо кивнула.
– Ты здесь давно? – спросил он.
– Да, очень давно.
– Не знаешь, где Шеф?
– Он на колокольне.
Олег направился к лестнице, что виднелась за алтарем.
– Не ходи к нему! – закричала девушка и вскочила. Ее лицо побелело от страшной боли. Олег застыл возле лестницы.
– Почему?
– Он тебя обманет! Ведь он даже меня сейчас обманул! Представляешь? Даже меня!
– А что он тебе сказал?
– Что ты прибежишь сюда только потому, что я здесь!
– Какая глупость! Ты – кролик, – с досадой сказал Олег и бросился вверх по лестнице. Она дергалась и качалась. Церковь, казалось, могла в любой момент рухнуть. Ступени с треском ломались, когда Олег наступал на них. Он едва успевал переставить ногу на следующую ступень, которая также проваливалась под нею. Треск раздавался со всех сторон. Снаружи же доносился рев океана, сопровождаемый воем ветра и громовыми раскатами. Там творилось нечто совсем невообразимое. Но Олега уже ничем нельзя было удивить. За миг до того, как лестница окончательно обвалилась, он успел выскочить на площадку с колоколами. Они звонили – протяжно, гулко. Ветер, качавший их, повалил Олега. С трудом встав на ноги, Олег судорожно вцепился руками в выступ стены, чтоб не улететь. И увидел шефа. Шеф стоял с маленькой лопатой в руке около большого колокола и ждал. Не Олега. Олегу тоже стало вдруг не до Шефа. Приходил конец мира. Задавшись целью стереть его, словно пыль, с прекрасного лица вечности, ураганный ветер набирал мощь и делался смерчем. Со всех сторон полыхали молнии, грохотали громы. Колокола заходились тягостным плачем. Из низких туч хлестал ливень. Но это было еще далеко не самое интересное. Церковь, точно, стояла посреди океана. Долго Олег не верил своим глазам, но сколько ни щурил их во все стороны – ничего не видел при вспышках молний, кроме ревущей, дыбящейся стихии. Океан бесновался, с грохотом разбивая о стены церкви неимоверные волны – поэтому она содрогалась. Любая из этих волн легко могла стать для нее последней. Олег ни разу не был на океане, но, разумеется, не особо обрадовался такому случаю побывать на нем. Ветер колыхал его, как былинку, обдавал брызгами и грозил в любое мгновение отодрать от стены если не его пальцы, то кирпичи, стиснутые ими. А Шеф стоял неподвижно, и на его голове не приподнимался ни один волос. Задумчиво и печально смотрел он вдаль.
– Отдай мне мою мечту! – закричал Олег, надрывая связки. Он сам себя не услышал, однако Шеф, даже не взглянув на него, ответил:
– Так она там.
– Где «там»?
Шеф указал взглядом на приближающуюся волну. Ее белый гребень тянулся от горизонта до горизонта. Олег кивнул, разжал пальцы и, разбежавшись, прыгнул. Как только его подошвы оторвались от края площадки, челюсть с белой губой нависла над церковью и захлопнулась, навсегда ее уничтожив. Страшная штормовая ночь внезапно сменилась тихой и ясной. Лесная даль все также мерцала под звездным небом. Месяц все также плыл, окутанный красным облаком. И летел Олег не к волне, способной перевернуть вверх килем авианосец, а к каменному подножию колокольни. Шеф не солгал. Это и была мечта всей жизни Олега, поскольку он всегда мечтал умереть достойно и вовремя.
Ночь прошла. Восток розовел, а месяц и звезды таяли. Города, огоньки которых Олег недавно видел со звонницы, просыпались. Олег лежал на краю оврага, среди кустов. И вдруг к нему выполз из травы кролик. Именно выполз – обе его задние лапки были больные. Приблизившись к посиневшей руке того, у кого нашлось о чем с ним поговорить там, где говорить не о чем, он лизнул ее, как щенок, а потом лег рядом и умер. Умер по-настоящему, чтоб уже никогда не воскреснуть. Ни для кого. Так они лежали бок о бок – Олег и тот, кто ждал его там, где ждать уже нечего. Взошло солнце. Но не для них.
КОНЕЦ
2013
Автор выражает огромную благодарность Софье Безруковой за великолепный образ Инги в бассейне, Юлии Волконской – за леденящий кровь образ Оксаны в гневе и Эльвире Гирфановой – за головокружительный образ Инги на медосмотре.