Вернувшись к себе, Олег запер дверь, включил везде свет, уселся за стол, достал два листа бумаги, заточил карандаш и нарисовал два портрета. Ему понадобилось на это двадцать минут.

Потом он лег на диван, ничего не сняв, и начал считать размазанные по потолку комариные трупы. Спать ему не хотелось и не спать – тоже. Вот уже много месяцев каждый приход домой опускал его настроение до депрессии. Если бы обстановка квартиры была убогой, он бы не унывал, обводя глазами свое жилище. Но, к сожалению, почти все в этих стенах громко кричало ему о том, как много было у него денег полтора года назад, когда он ходил за ними не в казино.

За эти полтора года его судьба намоталась на ось рулетки полностью, без остатка. Он и раньше поигрывал, но от скуки и как-то все неудачно. Внезапный выигрыш удивил его и заставил крепко задуматься. Некоторые граждане, сорвав банк, успокаиваются на этом, чтоб не дразнить фортуну. Некоторые решают, что они мертво взяли ее за хвост. А Олег, смотревший на все глазами полного сил самца, решил, что фортуна ему сдалась, как женщина, и теперь он может к ней присосаться.

Не тут-то было. Женщина оказалась прожженной шлюхой, и не Олег присосался к ней, а она к нему присосалась. Он почти каждый вечер носил ей деньги, а она била его по морде и изменяла ему. Возжаждав власти над нею, он достал с полки учебник алгебры. Через месяц порвал его на клочки. Они до сих пор валялись по всем углам, вперемешку с клочками Библии, порванной еще через месяц. Потом он стал изучать апокрифы. Эту книгу спасла одна проститутка, взяв ее почитать.

Однако Олег горячо и аргументировано доказывал каждому своему собеседнику, что и высшая математика, и Святое писание подтверждают возможность разработки системы беспроигрышной игры в рулетку. Тем, кто высшего образования не имел, показывал формулы на страницах записной книжки. Он это делал из страха перед психушкой. На самом деле он продолжал считать, что фортуна – женщина, и к ней надо подобрать ключик, чтоб овладеть ее сердцем. Он перепробовал сотни ключиков – преклонение, благородство, юмор, удаль, презрение и т. д. И при этом всегда был щедр – ставил много. Его встречали шампанским и в «Метрополе», и в «Голден-Пэлэсе», и в «Метелице», и в «Короне», и в «Карусели», и даже в «Беверли Хиллз», где он как-то раз сломал челюсть слишком придирчивому охраннику.

Разумеется, наступил момент, когда деньги у него кончились. Он решительно влез в долги и начал распродавать восточные статуэтки, коллекционированием которых горячо увлекался еще тогда, когда занимался легальным бизнесом и не знал, для чего нужны человеку вены. Статуэтки изображали, естественно, голых баб. Он расстался с ними без сожаления. И не только с ними. Вообще, многое из того, что имело для него ценность в 25 лет, в 28 представилось хламом. Так, книжный шкаф со всем содержимым был отправлен на свалку, а его место занял старинный, черного дерева секретер с кодовым замком. Он имел предельно загадочный, дико располагающий ко взлому вид и одну лишь функцию – доставлять мучение женщинам. Притворяясь по утрам спящим, Олег с большим удовольствием слушал, как его гостьи ломают ногти о секретер, ругаясь и всхлипывая от бешенства. За браслет он не беспокоился – тот лежал в тайном отделении секретера, обнаружить которое не сумела бы даже самая гениальная проститутка. Замок открыть за два года смогли лишь две из них.

Виду своей квартиры Олег, как все творческие натуры, не придавал большого значения. Иногда он, впрочем, не без досады взирал на хаос, царивший в ней. Как-то раз он даже решился переложить все рисунки с пола на шкаф, и уже поднялся с дивана, но тут же лег, ощутив нехватку душевных сил для этой работы. Рисунков было десятки тысяч. Они валялись по всей квартире. Это были портреты полураздетых и голых женщин, выполненные карандашом. Рисовал Олег как с натуры, благо в случаях не было недостатка, так и по памяти, с целью просто скоротать время или совершить месть. Например, Оксанку он в ее отсутствие изобразил абсолютно голой, и не одну, а с огромным псом, который такое с ней вытворял, что если б Оксанка увидела сей шедевр, то к Олегу пришел бы киллер.

Разве что под влиянием тягостной меланхолии мог Олег ответить отказом даме, выразившей желание получить свой грифельный образ. На самый сложный портрет у него уходило тридцать минут. Завершив работу, он отдавал рисунок натурщице, ну а если таковой не было или если дама высказывала претензии – швырял на пол, чтоб никогда уже больше не подобрать, либо клал на полку, откуда все потом сваливалось. Любому своему гостю он позволял забирать сколь угодно много этих рисунков и был бы рад, если б кто-нибудь взял их все, пригнав грузовик с прицепом или хотя бы мусоровоз. Лишь один рисунок он не отдал бы, по крайней мере – сейчас. Это был портрет не женщины, а мужчины. Он лежал на столе.

Олег, как обычно, приврал Оксанке, когда сказал ей, что обладает способностью создавать людей. Да, он рисовал женщин, с которыми никогда нигде не встречался. Да, эти женщины приходили к нему потом, но он не придумывал их, а видел во сне. И кстати, хорошие были женщины. Разумеется, Олег жаждал таким же способом познакомиться и с особой, тянувшей из него деньги полтора года. Однако эта особа была не дура и не хотела сниться ему, чем бы он себя не накачивал. Рисовать ее было не с чего. Но он видел лицо того, кто точно имел прямое отношение к этой сволочи. Да, прямое и близкое! Этот факт сомнений не вызывал. Наличием лишь такого соперника мог Олег объяснить свои неудачи. Он хорошо запомнил его лицо и нарисовал его очень точно. То, что оно ему не приснилось, его не сильно смущало, так как границу между явью и сном он считал довольно условной, а той загадочной ночью ее, как ему казалось, и вовсе не было.

Ужасающая истерика автосигнализации отвлекла Олега от размышлений. Он закурил, встал с дивана и подошел к окну. По звездному небу скользили редкие облака. К стеклу лип слабый туман. Окна противоположной многоэтажки были темны – должно быть, произошло короткое замыкание. Как только сигнализация смолкла – к Олегу хищно подкрался страх. Олег взял с пола рисунок, изображавший двух лесбиянок, и страх как ветром выдуло из квартиры. Бросив рисунок, Олег докурил на кухне, потом сварил себе кофе и пожалел, что не догадался купить еды, идя из метро.

Курьер прибыл в восемь. Не дав ему сунуть нос в квартиру, Олег забрал у него наркотики, запер дверь на оба замка и вернулся в комнату, на ходу снимая пиджак. Через пять минут все было готово. Задрав рукав, Олег перетянул руку повыше локтя жгутом и с трепетным отвращением вонзил шприц в набухшую вену. Потянул поршень. Кровь не пошла, и пришлось колоть еще раз. Вторая попытка также не увенчалась успехом. Олег вздохнул. Рука, державшая шприц, начала трястись – потому что и третий укол не вышел. Но на четвертый раз тупая игла вошла хорошо. Убедившись в том, что контроль берется, Олег отер слезы бешенства и, лизнув дрожащие губы, медленно ввел. Его чуть подташнивало от боли. Выдернув шприц и развязав жгут, он лег поперек дивана. Сказочная волна прокатилась по всему телу, от ног к башке, обволокла мозг, зазвенела серебряными бубенчиками. Их волшебные переливы то приближались, то удалялись. Вскоре все звуки, кроме них, стихли.

– Ух ты! – сказал Олег и ушел.