– Нет! Нет, нет, и не просите! – взревел Бантруо Рейл. Как и все хогги, он был краснолиц, глазаст и имел темперамент динамитной шашки, брошенной в костер. – Я не могу этого сделать даже за все золото мира! Даже за тысячу крон – нет! Даже за полторы – нет! За две – может быть. Тысяча семьсот – последняя цена!

– Хм, – сказал я.

Дело происходило в редакции, или, как называл это место Шутейник, в печатне газеты «Моя Империя». Подвал доходного дома был разделен на секции, и в одной, самой крохотной, помещалась непосредственно редакция, где работал при тусклом свете лампы, согнувшись в три погибели, бледный студент Макио – человек, журналист, редактор, корректор, уборщик, грузчик, мальчик на побегушках и все прочее, что могло взбрести на ум владельцу газеты – дяде Шутейника Бантруо Рейлу. Поскольку все университеты в Санкструме закрылись, студенты-недоучки разбрелись кто куда и брались за любую работу.

В отдельном закутке сидел сам Бантруо, у него был кабинет с зарешеченным окошком вровень с булыжниками мостовой, стол с кипами бумаг, и даже мусорная корзина, и стены, залепленные старыми выпусками газет. Здесь он принимал разносчиков сплетен и, если сплетен было маловато, придумывал интересные истории сам.

Другие части подвала были разделены на большие секции кирпичными стенками. Секция для чистой бумаги. Секция для огромного печатного пресса совершенно допотопной конструкции с утяжелителем в виде тяжелой булыги, обмотанной ржавыми цепями. Секция для литья букв. Наборная секция. Всего на Бантруо Рейла работали три хогга – наборщик, литейщик и гравер-художник (все – его близкие и дальние родичи) – и один человек, и, судя по изъеденной молью изумрудной безрукавке, дядюшка Шутейника был тем еще скрягой. Остатки красноватых волос торчали по бокам его багровой плеши то ли как рожки черта, то ли как высохший лавровый венок.

Я ожидал, что в печатне окажется Амара, Бернхотт или Литон – но, увы, там были только работники редакции и крикливый владелец-редактор. И никто из моих друзей сюда не наведывался. Пропали они, видимо, в Лесу Костей, или закрутил их вихрь войны между фракциями Коронного совета… И от этого незнания, как они, что с ними, я ощущал себя крайне хреново. Я привязался к ним, а кое к кому, признаюсь честно, более чем привязался… И, пожалуй, мне уже плевать было на выбитые зубы и иссеченное оспинами лицо…

– Хм… – повторил я и переглянулся с Шутейником.

Гаер незаметно мне подмигнул, мол, вы на верном пути, мастер Волк, продолжайте, продолжайте обработку.

Впрочем, это еще неизвестно, кто кого обрабатывал – дядя Шутейника был тертый калач и мог проглотить противника вроде меня с потрохами.

– Вы же меня погубите! – вскричал дядя, наверное, в десятый раз, точно кот тараща на меня блудливые желтые очи. – За какие-то две, ну, пусть тысячу семьсот крон золотом.

– Дядя! – с нажимом произнес Шутейник.

– Дядя! – с нажимом произнес я, повторяя истину, которую пытался вдолбить Бантруо Рейлу. – У нас нет ни гроша. – Говорил я фигурально, ибо гроши как раз у нас были, но их едва хватило бы на покупку трех-четырех экземпляров «Моей Империи» – четырехстраничной газетенки, отпечатанной на скверной, зернистой, пахнущей крашеным деревом бумаге.

Бантруо Рейл всплеснул толстыми руками, почти достав пальцами низкий кирпичный потолок со следами недавно сметенной паутины. Глаза у него при этом заинтересованно блестели.

– Я это понимаю, и понимаю хорошо. Но чем же вы будете расплачиваться, а? Жалкие две тысячи… ну, пускай тысячу семьсот, можно занять в банке любого дюка под небольшие совсем проценты… Процентики… Двадцать, тридцать процентов в месяц, не больше. Можно заложить, к примеру, родовой замок… Или земли. Или деревеньку…

Я показал хоггу раскрытые ладони, хотя с таким же успехом мог продемонстрировать ему пару кукишей.

– Вот все, чем я богат на данный момент.

– То есть у вас ничего нет.

– Так точно. А вон там, – я указал пальцем на окно вровень с мостовой, – лежит империя Санкструм. Завтра она станет моей, если я возьму мандат в храме Ашара. Мандат охраняют, и меня туда не пропустят, но, как я вам уже сказал, ваша газета послужит мне пропуском. Таким образом, я предлагаю вам, Бантруо Рейл, работать на перспективу. Вы понимаете, насколько вам будет хорошо, если за вашими плечами окажется мощь всей Империи? То есть вам будет не просто хорошо, а очень хорошо вам будет!

У актеров это называется «работать за титры», то есть сниматься в известном проекте за гроши, а истинную оплату взять славой и бонусами, что посыплются после успеха проекта. Так делают самые умные, и лишь дураки требуют все и сразу, и, конечно, ничего не получают.

Он все понимал, старый прохиндей, понимал даже лучше, чем я сам. Он не выглядел глубоко встревоженным: скорее, предельно заинтересованным, понимал, что дело, которое предлагаю, – случается лишь раз в жизни. В глазах его разгорался огонь азарта.

– Но вы сознаете, Торнхелл, что будет со всеми нами, если затея ваша не удастся? Вас убьют, мою редакцию сожгут, работников разгонят, а меня посадят в кутузку и уже потом убьют. Но, может быть, убьют и сразу – вот не знаю, зависит от того, какая из фракций за мою редакцию первой возьмется… И что же все-таки я получу?

– Очень много. Если все удастся, я вознесу вас, Бантруо Рейла, на самые высоты…

– На какие высоты? Давайте говорить конкретно – на какие именно высоты вы меня вознесете? Потому что я сам, например, своей личной персоной, могу встать на стул – вот! – Он встал на скрипучий рассохшийся стул и уперся лысой макушкой в кирпичный свод. – А могу, если захочу, подняться даже в самую высокую башню Варлойна, хотя меня туда и не пустят, но деньги, они, знаете ли, открывают любые двери. А если дела наши не завершатся успехом, меня лично поднимут на высоту виселицы!

– Дело завершится абсолютным успехом. Я знаю это.

– Ой ли! Ой ли! Так на какие высоты я поднимусь?

Вместо ответа я прошелся по тесной каморке владельца «Моей Империи».

– Сколько еще газет, ваших конкурентов, имеется в Нораторе?

Дядя Бантруо показал два пальца, опрокинув со стола жестяную мятую кружку, откуда выплеснулась столовая ложка красного вина.

– «Южный рассвет» и «Громобой»… Так что же я получу?

– И обе преуспевают больше вашей газеты?

Пузатый хогг огласил подвал трубным гласом:

– Не нужно мне этого говорить! Зачем ты, Рейл-младший, бессемейный, привел ко мне громаду, которая меня оскорбляет? Бумага нынче очень дорога, мальчишки-газетчики дороги, сборщики сплетен дороги. Свинец для литья букв дорог! Статьи дороги! Золотари – и те дороги! И поэтому кругом – дерьмо! А еще этот черный мор вокруг… И ты, Рейл-младший, приводишь ко мне авантюриста, предложение которого может обернуться для меня смертью! А о моей жене и детях ты подумал? Что случится с ними, если я пойду по миру? У меня почти трое детей!

Шутейник поймал мой взгляд и покачал головой. Никаких детей у дядюшки Бантруо не было, он придумывал на ходу, набивая себе цену.

Ушлый прощелыга.

Я нетерпеливо кашлянул, и дядя Бантруо, немедленно прервав излияния, вновь спросил:

– Так вы говорите, я получу нечто весомое?

Вместо ответа я прошелся по каморке, делая вид, что обдумываю нечто важное, хотя это самое важное я обдумал и обсудил с Шутейником еще позавчера.

– Я придам вашей газете статус главного имперского органа печати. Это значит – тираж… Да, запомните это слово: количество отпечатанных экземпляров называется «тираж»! Так вот: тираж вашей газеты будет выкупаться мной лично и распространяться бесплатно. Вместо пятисот – тысячи экземпляров, какими вы сейчас пробавляетесь, я регулярно буду заказывать у вас две тысячи. Дальше – больше. Газету я направлю во все области Санкструма, и по мере ее продвижения тираж будет увеличиваться… Три тысячи… Четыре тысячи… Затем – пять тысяч. Такого тиража наверняка не имеют оба ваших конкурента, вместе взятые. И учтите, я буду выкупать весь тираж по хорошей цене!

Глаза дяди Бантруо вспыхнули.

– Три тысячи… – повторил он, как под гипнозом. – Четыре тысячи… Лучше, конечно, пять тысяч…

– И это не предел. Я намерен взяться за всеобщую грамотность, а значит – количество читателей вашей газеты, возможно, утроится.

– И медаль! Я всегда хотел медаль за особые заслуги!

– Дам орден. Самый почетный, какой только есть в Санкструме. И дворянский титул. Хоггам можно получить дворянский титул?

Шутейник кивнул:

– Вполне.

– Так вот, вы, Бантруо Рейл, ваша супруга и… почти трое ваших детей – будете возведены во дворянство на веки вечные.

Тут дядя окончательно капитулировал.

– Макио, друг мой, – позвал он сладким голосом искусителя, – поди сюда. Нужно сообразить несколько статей!

Я сказал:

– Вы помните – тираж в две тысячи экземпляров должен быть готов к семи утра!

Дядя кивнул:

– Да, да, на две тысячи у нас найдется бумага… Но это все, что есть, и все – бесплатно! Если я не окуплю этот выпуск – я банкрот!

– Не бойтесь. Как только я займу место архканцлера, я обеспечу вас и бумагой, и должными средствами.

Бантруо Рейл кивал, глаза его маслились. Перед его внутренним взором уже проплывали десятки тысяч тиража «Моей Империи», и ордена, и дворянское звание… Я молился про себя, чтобы он не очухался и не сообразил, что мое архканцлерство дается на два года и что после этого все, кто ко мне приближен, могут получить от Коронного совета такие репрессии, что небо с овчинку покажется. Впрочем, я постараюсь укрепить свою власть за это время так, что и спустя два года Коронный совет не пикнет.

– Гравер пусть немедленно рисует мой портрет. Шутейник, нужен богатый мундир под мой рост. И ордена.

– Настоящие?

– Нет, сусальное золото. Что угодно, любые копии, лишь бы поярче. Я буду выступать при полном параде. Также нужны два трубача.

– Хорошие?

– Без разницы. Лишь бы играли и не падали при ходьбе.

– Найдутся. Есть у меня на примете пара актеров…

– Без разницы – кто. Лишь бы делали свое дело.

– Телохранители?

– Нет, они не потребуются. Никто не тронет меня.

– Я пойду с вами, покажу путь через улицы и буду, если надо, охранять.

Я кивнул. Малыш-хогг как телохранитель стоил пары громил.

Явился хогг-художник и одновременно гравер – пожилой и сморщенный, в полотняной фуражке с острым козырьком из полированной кости. Принес лист скверной бумаги и точенную шашелем граверную доску. Сел на колченогий табурет у кирпичной стенки и, щурясь, бегло начал рисовать мой портрет, чтобы затем перенести его на гравюру для печати.

– К свету станьте, – велел сухо.

Я стал в свет настенной лампы, заправленной каким-то вонючим жиром, вроде бы китовой прогорклой ворванью.

– Направо повернитесь.

– Не нужен профиль. Крупно лицо анфас, – сказал я. – И чтобы было видно несколько весомых имперских орденов.

Хогг молча кивнул. Рука его с грифелем быстро забегала по бумаге. Я сделал пометку в своем виртуальном блокноте: карандаши. До идеи карандаша – такой простой и одновременно сложной – тут пока не додумались, и художник малевал мой портрет, держа грифель, обернутый в кусок холстины.

Дядя Бантруо внезапно подобрался. Масляный блеск в его глазах угас, сменившись жесткой сосредоточенностью.

– Работаем!

Работаем, конечно, работаем!

Тут наивный детский мир – в том, что касается рекламы, паблисити и периодической печати. Я смогу сделать то, что задумал. Фракции Коронного совета просто не понимают новизны ходов. Пока не понимают. А когда поймут – будет уже поздно.

Пришел Макио, устроился на скрипучий табурет с торца стола дяди Рейла. Владелец «Моей Империи» придвинул студенту кипу бумаги, чернильницу и стакан, где лежало сразу десять очиненных гусиных перьев.

– Передовица, – сказал я. И поскольку это слово здесь не было известно, пояснил: – Главная статья номера. На первой странице. Текста довольно много. Итак.

«Великое счастье! Завтра случится то, о чем годами мечтал весь Норатор. Известный своими славными деяниями герцог Аран Торнхелл приехал в город и завтра, в девятом часу вечера, отправится в храм Ашара за мандатом архканцлера! Герцог преодолел много миль по Санкструму от самой окраины, именуемой поселком Рыбьи Потроха, где несколько лет жил в стесненных условиях, ибо роздал все свое состояние голодающим крестьянам и горожанам! Говорят, герцог сам пахал землю и выращивал капусту и содержал за свой счет десять приемных детей-сирот! Но дела призвали его в Норатор. Коронный совет, прослышав про добрые деяния герцога Торнхелла, назначил его архканцлером на благо всего Санкструма!

Итак, наш добрый герцог (любимец женщин и детей, а также стариков) двинется за мандатом от улицы Славной, от печатни нашей прекрасной газеты «Моя Империя» в девять часов вечера. Он пройдет по улицам Норатора, среди своего народа, здороваясь и раскланиваясь со всеми, и все смогут его увидеть и стать свидетелями его кроткого и доброго нрава. Герцог никого не боится, хотя знает, что в рядах его сторонников созрел страшный заговор против его жизни. Его планируют убить по дороге к храму Ашара. Известно, что лидеры фракций Коронного совета лично будут приветствовать Арана Торнхелла у храма Ашара на Святой площади. Радостно приветствовать Торнхелла будет его ближайший соратник Таренкс Аджи и не менее близкий его соратник – Трастилл Маорай, а также глава Гильдии – Анира Най и дюк всех дюков – Баккарал Бай.

Обязательно будут присутствовать также следующие лица:

Дио Ристобал – канцлер,

Лайдро Сегерр – министр финансов,

Шендарр Брок – военный администратор,

а также послы Сакран и Армад.

От курии Ашара радостно будут приветствовать Арана Торнхелла кардинал Омеди Бейдар и префект секретариата Морен Алдор.

Внимательно смотрите на них, горожане. Если кого-то из вышеназванных лиц не окажется у храма Ашара, если кто-то из вышеназванных лиц попробует содеять что-то против нашего любимого архканцлера, если кто-то не поприветствует нового архканцлера – этот человек, скорее всего, и есть заговорщик и страшный предатель, коего нужно схватить и покарать на месте!

До вечера, добрый люд Норатора! Все, все, все собирайтесь на улицах города, чтобы поприветствовать любимого герцога, героя Империи, завтра в девять вечера, и защитить его от предателей. О продвижении герцога по улицам будет возвещать звук труб».

Шутейник отдулся, словно тащил на шестой этаж мешок картошки.

– Мастер Волк, это… это гениально!

Дядя Бантруо Рейл молча кивнул.

Всего лишь банальные, самые банальные наработки девятнадцатого века, помноженные на коварство и знания века двадцать первого. Высший класс. Марк Твен. «Как меня выбирали в губернаторы». Только я вывернул все наизнанку – вместо черного пиара, которым мажут конкурентов, я обелил себя. Но и черному пиару найдется место.

– Теперь первая заметка, – сказал я. – Пиши, Макио. Сделай ремарку: «Поместить заметку под передовицей».

«Лунное затмение – знамение счастья!

Как известно, наш великий астролог, кавалер всех имперских орденов Аркубез Мариот…»

– Это что за астролог? – прервал меня дядя Рейл. – Никогда не слышал…

Я пожал плечами:

– Без понятия. Я только что его выдумал.

Дядя взглянул на меня с возросшим уважением:

– Да вы можете делать все сплетни моей газеты!

Могу, разумеется; но это мелко, мелко…

– Продолжим.

«…Аркубез Мариот, называет это затмение судьбоносным и счастливым. Известный своей скромностью герцог Аран Торнхелл недаром выбрал этот вечер (в девять часов он двинется за мандатом от печатни «Моей Империи») для получения мандата архканцлера. Ведь знамение счастья, великое лунное затмение, символизирует солнечный закат, после которого обязательно настанет солнечный рассвет. И именно это собирается сделать Торнхелл. Он – живой символ нового рассвета Санкструма. Богатство, любовь, счастье – всем и каждому от нового архканцлера!»

– О боже, какая ахинея… – прошептал Бантруо Рейл потрясенно. – Какая потрясающая, великая ахинея!.. Я хочу вас в свою редакцию, хотя бы иногда, хотя бы под псевдонимом! Мы и без имперских заказов тогда обгоним «Южный рассвет» и «Громобой»!

Я кивнул. Учитесь, пока я жив.

– Еще заметка. Слово в слово, Макио!

«Неужели Таренкс Аджи – предатель?

Мы категорически не верим в те упорные слухи, которые распространяют вокруг заговора против Торнхелла. Говорят, что лидер заговора – глава Простых Таренкс Аджи и его низкий прихвостень – зловещий чародей Ревинзер (тот самый, что ковыряется в носу публично). Может ли это быть правдой? Да, если завтра на Торнхелла совершат покушение. Но если это случится, значит, виноват именно Аджи и добрым горожанам Норатора следует самим его изловить и предать казни».

– Теперь они сами будут охранять вас, мастер Волк!.. – прошептал Шутейник. – Сами… Вы завлекли их в ловушку, из которой нет выхода – они обязаны будут охранять вас!

Я кивнул.

– Так и задумано. Еще заметка: «Возможно, низкие заговорщики – Трастилл Маорай и Анира Най?» – Тут, Макио, ты полностью повторишь все то же, что и в предыдущей заметке – про Таренкса Аджи.

Дядя бледнел, краснел, потел, натужно ворочал головой. Взгляд его, направленный на меня, был исполнен священного трепета и даже – местами – обожания.

– Как ловко задумано… – повторял он. – Какая дьявольская проницательность, ум, коварство… Не примите на свой счет, благородный господин…

Черный пиар – он такой. И никакой проницательности здесь нет, равно как и коварства – я просто пользуюсь наработками моего времени, ну и девятнадцатого века. Они очень простые на самом деле, даже элементарные, и используют в качестве тарана человеческую доверчивость и глупость.

– Орден вы получите, – сказал я. – Сделаю лучшей и единственной имперской газетой. Всё. Отдавайте в набор. Номер должен быть сверстан и отпечатан к семи утра. Пошлите за разносчиками, дядюшка Рейл, в семь утра мы начнем раздавать газету бесплатно. В девять вечера я начну двигаться от редакции в сторону храма Ашара и спокойно возьму мандат. Проложи мне маршрут, Шутейник. Он должен пройти через несколько улиц. Пусть люди смотрят… на будущее Санкструма.