Я нес эльфийку на руках, я почти бежал, устроив ее голову на сгибе локтя. Всякий раз, когда я опускал глаза, я наталкивался на ее взгляд. Она смотрела на меня, не мигая. Дышала прерывисто, я слышал всхлипы. Лицо словно натерли мелом. Железная стрела вошла под ключицу до половины и слегка приподнималась от дыхания. От этого мне делалось жутко.
Рядом пыхтел Олник, тащивший мои мечи и клинок эльфийки. От напряжения он даже забыл про свою аллергию. Принц и Джабар поотстали: владетельный эльф, одержимый запахом покойника, решил проверить, что же он съел на ужин. Морган его урезонивал:
– Не время забавляться, о ненаглядный! Враги рядом! Вставай, и пошли! Да ты как дитя малое, эй! Вставай, говорю, чудозвон!
Кровь эльфийки обожгла мою руку и часто закапала с пальцев. Меня начал колотить озноб.
Гритт, Олник прав: наконечник задел артерию…С такой раной человек живет недолго, может, пол часа. Вытащи стрелу, и он умрет за считанные минуты.
А эльф?
Проклятие…
Я подумал так: если она умрет, я вернусь и вырежу всех Охотников, убью всех причастных к этой конторе, стариков, женщин, детей. Найду и убью Сколдинга Фрея, будь он хоть трижды лучший смертоносец Внешнего Круга. Никакой пощады. Никакого амока. Только холодный злобный расчет.
Ее губы дрогнули. Она что-то сказала – неслышно, будто про себя. Все еще осмысленный взгляд – теплый и печальный. Гритт! Не смотри на меня так, слышишь? Не надо, я не хочу, чтобы до конца моих дней перед глазами стояла эта картина. Я убью их, нет, не проси за этих скотов на пороге смерти! Ты читаешь мои мысли? Я знаю, ты читаешь… Тебе придется жить, иначе я вернусь и перережу пол города, прикончу всех, кого считаю ублюдками, недостойными жизни. Ты слышишь меня, добрая фея? Не умирай, иначе я вернусь и буду убивать. Ты меня слышишь?
Услышала.
– Фа… – вымолвила она, – …тик…
"Слон купается". Небо! Даже на пороге смерти – моей или чужой! – я никому не расскажу, что означает мое варварское имя.
– Молчи… добрая фея.
– Мы… вас…
– Молчи! Тебе нельзя говорить!
– Об… – Она задышала хрипло. – Об… ма… ны…
– Да, я знаю, брехали. Плевал я на контору, Виджи. Забудь. Не разговаривай. Дыши!
– Н-не… Н-нет… Наша ложь… – Глаза ее затуманивались. – Сейчас… Я… прощения… прощения…
– Молчи!
– А… аллин тир аммен…
Вот и пирс. Желтый огонек приветливо сиял на заостренном носу бота. С двух сторон, почти строго посередине корпуса, бот украшали высокие гребные колеса, будто снятые с водяной мельницы. По слухам, вращались они при помощи загадочного устройства, объекта гордости коротышек и плода смертной зависти гномов. Ни одной мачты, маленькая надстройка на корме. Палуба завалена тюками с грузом – да, от морской блокады работы у коротышек прибавилось.
– Батюшки! – ахнул Олник. – Карликов самоход!
– Не… называй их… карликами на борту. Они коротышки.
– Гномья курва!.. Я помню.
Сходни были опущены. Возле них копошились три маленькие тени. Еще одна, неподалеку, отвязывала канат от причальной тумбы.
– Свои, от Джабара, – крикнул я, пробегая по сходням.
– И я свой! – добавил гном. – За все уплачено, так-то!
Тебе бы следовало добавить – эльфийским золотом, Олник.
Навстречу нам шагнули двое коротышек. Один спешно зажег свечной фонарь, второй поправил кепку с длинным козырьком.
– Я шкипер Мокли, – представился он. В его голосе звучала плохо подавленная гордость. Да уж, единственный капитан-коротышка в Хараште, а может, и на всем белом свете. Помощник осветил его лицо фонарем. Мокли (черт знает, как его звали по-настоящему) был пожилым и грузным, чувство собственного достоинства распирало его и синюю форму Посыльной Гильдии в равной степени. – Я осведомлен, что с вами едет чрезвычайно опасный гном. Пожалуйста, скажите вашему гному…
– После! – Кровь Виджи капала с моих пальцев. – У нас раненый! Нужна каюта, лекарства, спирт! Великая торба, быстрее, умоляю!
Сзади раздались тяжелые шаги. Джабар, отдуваясь, нес на плечах эльфийского принца.
– Сомлел. – Он сгрузил эльфа на палубу, рядом положил его меч. – Эй, друг, ты жив? – Совсем не по-дружески он отвесил принцу две плюхи. Тот застонал, слабо пошевелился, потом ошеломленно уселся на палубе. Джабар вскочил и подошел ко мне. – Что с ней? О-о-о, демоны!
Глаза Виджи были широко открыты, я слышал, как слабеют удары ее сердца.
Держись, ну пожалуйста, держись!
Мокли оказался расторопен. Он бросил короткий взгляд на девушку, и что-то скомандовал на своем языке. Тени карликов зашмыгали туда-сюда, производя шума не больше, чем на пару медяков.
– За мной.
Он взял у помощника фонарь и, петляя между огромными тюками, свел нас в грузовой трюм, где среди туго набитых почтовых мешков, опечатанных ящиков и корзин уже стелили парусину.
– Вот тут, и скажите опасному гному…
Я зарычал на него. Мне показалось, что тело Виджи стало невесомым от вытекшей крови. Я уложил ее на парусину, сделал скатку под голову дрожащими руками. Она не отрывала взгляда от моего лица. Короткие поверхностные вдохи… Гритт! Я видел такое, видел много раз… у умирающих врагов и у тех, кого не смог уберечь от вражеских ударов. Почему-то людям непричастным кажется, что меч или стрела в большинстве случаев убивают мгновенно. Чик, щелк, и добро пожаловать на небо. Увы, это не так.
Коротышки принесли еще несколько фонарей. Под руку мне ткнули какай-то ящичек и склянку с прозрачной жидкостью. Очевидно, спирт.
Мокли кашлянул над ухом:
– Отплытие через три минуты.
Я похороню ее в море…
Гритт, нет!
Так, выдернуть стрелу… проталкивать нельзя, это стократ опаснее. Обтереть спиртом рану, или залить… Несколько капель в рот: это продлит… агонию. Не обманывай сам себя: разорванная артерия – смерть. Только искусные лекари, настоящие гении, способны сшить магистральные сосуды, глубоко вскрыв рану, чтобы добраться до артерии. Или маги. Но я не маг и не лекарь, я простой варвар. Я попробую. Я должен сделать хоть что-то… Холодно, рассудочно, без паники.
Только не смотри на меня так, пожалуйста!
Чья-то рука опустилась на мое плечо. Хватка пальцев показалась мне железной.
– Тион отваэ! Ор талло варон!
Принц очнулся удивительно быстро.
– Что?
– Вон изыди! Тион, тион! Хочешь вкусить плоды ее жизни? Изыди. Я поддержу ее рану. Арат ил, – он махнул рукой на коротышек, оставленных мне в помощь. – Идите на хрен!
Взгляд у него был твердым, как скала. Брюзгливость, казалось, навсегда отпечатавшаяся на лице, сошла; вокруг носа и рта залегли складки.
Я вспомнил утро в доме Бренка и поверил ему. Эльфийская магия, или что-то иное, но это сработало тогда, вдруг да сработает сейчас? Нельзя видеть? Хорошо, ладно. Только спаси ее, иначе я выкину тебя за борт.
Я придал коротышкам верное направление пинками, и сам ретировался, пятясь по ступенькам, и не отрывал взгляда от ее лица до тех пор, пока его не загородил бимс потолка.
На палубе, облокотившись о планшир, стоял будущий глава Гильдии Воров. Он молча посмотрел на меня, тронув ссадину большим пальцем. Я покачал головой:
– Эльф лечит эльфа. С обычной медициной шансов практически нет.
Он прицокнул языком:
– Девчонка заслонила тебя от стрелы. Никогда такого не видел, что там, и не слыхал о таком. Я, знаешь, теперь зауважал ненаглядных. Яханный фонарь, ты только подумай: она заслонила тебя от стрелы! Не поскользнувшись, не по пьянке, сознательно! О таком нужно книги писать!
Я кивнул. В моей голове был туман, сердце отчаянно колотилось. Я хотел быть там, рядом с Виджи. Если она умрет, я хотел быть последним, на ком остановится ее взгляд. Она словно пыталась мне что-то сказать глазами, и я почти услышал, почти понял ее.
Джабар смерил меня взглядом:
– Тебе бы переодеться, весь в крови.
– Черт с ней, с одеждой. Мокли сказал, отплываем через пару минут.
– Знаю. Все, мне пора. Ух, устроим мы сегодня резню втихаря! – Он вдруг начал выгребать из тайных карманов свои воровские игрушки и совать мне в руки. – Бери-бери. Один бодрячком покойник, моя любимая крапленая колода, хитрые кости, отмычки, тебе все сгодится, коли подпишешься на поход. Едрическая сила, надеюсь, твоя эльфийка оклемается!
Моя?..
Я начал рассовывать подарки по собственным карманам, с особой осторожностью спрятав запаянную стекляшку с покойником. И правда – неизвестно, что случится в пути. Может, и карты сгодятся. Хотя бы – скоротать вечерок у костра, обыграть гнома и насладиться его воплями.
Если только эльфы играют в карты.
И если…
Заталкивая в карман кожаный футляр с карточной колодой, я наткнулся на липкую от крови бумагу и выругался.
– Гритт, письмо дедушке!
Джабар, уже занесший ногу над сходнями, обернулся:
– Важное?
– Слезное! Прошу восстановить меня в профсоюзе. Приношу извинения.
– Называешь себя дурнем?
– Примерно. Набросал сегодня в твоей келье.
Он вздрогнул:
– Э-э, на моей бумаге? Моими чернилами?
Я оторопел. Какой странный переход от редкостной щедрости к скаредности и скопидомству!
– Ну да, еще и пером, которое ты лично выдернул из гусиной задницы. А что? Что тут такого?
Он замялся.
– Да ничего. Демоны, давай его сюда. Давай-давай, я сам его отправлю. – Он буквально вырвал письмо из моей руки. – Перепишу честь по чести и отправлю. Бывай! И да хранит тебя… Ну, если веришь во всю эту ерунду… Бывай! И, это, коли будешь в Хараште – забредай на огонек. – Он просиял улыбкой, соскочил на пирс и припустил бегом.
Я подумал о том, что буду делать, если она умрет. Мне придется отдать долг чести: я пойду за этим принцем, куда он скажет, потому что это было и ее дело тоже. А потом вернусь в Харашту и расправлюсь с Охотниками. Как-то так.
Стоя за штурвалом, Мокли отдал команду, и коротышки отпихнулись от причала тупыми концами багров. Раздался громкий плеск, палуба вздрогнула: без пыхтения и скрежета заработали колеса, вспенивая масляную воду.
Внезапно я услышал перестук копыт: на пирс вылетела черная, увешанная фонарями лакированная коляска, запряженная парой лошадей (да не смутит вас такая подробность, часто в коляски и кареты впрягали ездовых огров – дорого, престижно, вдобавок некоторые огры умели развлекать седоков песнями). Коляска протарахтела мимо Джабара, едва не спихнув его в воду. Кучер остановил ее возле тумбы.
Гритт, новые враги? Или кто-то из старых? Ничего, бот уже отошел на десять ярдов, перепрыгнуть не успеют.
Из коляски, немало меня удивив, выскочил Сквирелл Бло, синдик первой ступени, и по совместительству – главный заморыш Синдиката. Он был в золотистой ночной рубахе с отороченными мехом рукавами. Мой бог! Он так торопился, что не снял сеточку для волос! Вытянув тощую шею, он нашел меня взглядом и простер руки, будто собирался топиться от несчастной любви.
– Фа… Фа… Фаратик Джорсье! Именем Синдиката требую остановиться! Остановитесь, иначе вас казнят! Мы применим силу, Франтик Джорасье! Вернитесь, я требую… настаиваю… умоляю!
Я всмотрелся в его маленькое хищное лицо и понял, что он испуган, ужасно испуган. Испуган до визга, до смерти, до мозга костей.
Так… Я поглубже вздохнул.
Что происходит? Теперь мои эльфы понадобились и Синдикату. Да что же это? Чем они так ценны? Гритт, самое смешное, что и я, Фатик Джарси, понятия об этом не имею, продолжая играть втемную, по эльфийским правилам.
– Остановитесь, Фонтик Джавизье! Заклинаю!
Я молча показал ему неприличный жест и застыл в этой позе, ибо из черноты коляски высунулся крючковатый подбородок. Митризен! О, черт! Да он как клещ, в самом деле! А где же его орги? Неужто полегли в драке?
Моя Денежка не проронил и слова, он, мне кажется, даже не смотрел на меня. Он… он смотрел на восходящую луну, и я вдруг ощутил, почти увидел тонкую хрустальную нить, протянувшуюся от бота к покалеченному эльфу. Гритт, а ведь он слышал… нет, впитывал сейчас то, что творил с Виджи принц.
Древняя волшба? Плевать тысячу раз, что, только спаси ее, эльфийская морда!
Сквирелл Бло, разумеется, слышал одного себя. Верно истолковав мой жест, он начал взывать к коротышкам, дабы они развернули судно. На счастье, Посыльную Гильдию патронировал другой синдик, а если бы коротышки все же вздумали развернуться, я бы предъявил им два стальных, остро заточенных аргумента против этой затеи.
Синдик продолжал верещать. Он сулил мне навозные кучи золота, небо в алмазах, сотни девственниц в личный гарем и тысячи безумных казней одновременно. Наконец до него дошло, что дело пахнет тухлой крысой, и он начал осыпать меня проклятиями.
– От морского ветра случается горячка! – крикнул я, в то время как его фигура отдалялась. Карликов самоход набирал скорость: колеса, шумно вращаясь, обдавали меня брызгами.
Хрустальная нить оборвалась со звоном.
И тут Моя Денежка, король всех заимодавцев Харашты, выпрямился в коляске во весь свой малый, почти карликовый рост, простер руки-ветви к луне и пронзительно завыл.
Яханный фонарь!
Тоскливый вой Митризена продрал меня до костей. Казалось, воздух в легких заимодавца никогда не кончится. Он бесконечно тянул тоскливую плачущую ноту. Затем прервался, и что-то приказал синдику.
Сквирелл Бло, похожий на мелкого жука-бронзовика в своей ночнушке, забрался в коляску, та развернулась и куда-то укатила. Ну нет, они не успеют поднять цепи – портом заведует другой синдик. Пока они договорятся, мы покинем гавань. И никто кроме коротышек в здравом уме не решится выйти из гавани прямо в руки пиратов. А за городом – ищи нас свищи. Мы можем отправиться на запад или на восток, пристать к любому из прибрежных поселений. Слишком много людей понадобится, чтобы нас изловить.
Хотя… Митризен или Фрей при наличии денег могут забросить сети… А в их желании нас изловить я не могу усомниться.
Гритт, оставим.
Я оглянулся в поисках Олника. Где этот прожорливый клоп? Он не пошел со мной в трюм, знал, что от его чихов помощи будет немного. Поди найди его среди тюков. Наверняка уже где-нибудь спит или тайком крадет еду на камбузе. Что ему до эльфийки?
(С другой стороны – что он эльфийке? М-да…)
В душе у меня было беспросветно.
Принц с диковинным именем вдруг возник из полумрака. Он плыл над палубой, будто тень. И выглядел примерно так же. Глаза и щеки ввалились, нос заострился. В свете полной луны он казался отощавшим вампиром. Ну да, вампирам самое время для прогулки: они же встают из гроба только по ночам.
Гритт, зачем ты упомянул о смерти?
Он взглянул в сторону пристани, усмехнулся краем рта и кивнул – кивнул совершенно удовлетворенно, даже – самодовольно, и несколько кичливо. Затем показал мне стрелу, зажатую в кулаке.
У меня перехватило дыхание.
– Она?..
Принц сделал неясный жест, при этом уголки его губ опустились. Покачал стрелу на ладони и швырнул в воду. Бросил на меня странный, угрюмый взгляд. Он словно обвинял меня в чем-то.
– Аллинн тир аммен.
Почему я не говорю по-эльфийски?
Я заметил, что он в одной сорочке, заляпанной кровью.
– Я выкупил. Сделал жест. Бог-ужасный, что я сделал! Мои молитвы до свидания. Аллинн тир аммен.
Он взглянул на меня так, будто в этом самом аммене был виноват один я, будто я украл его с эльфийского капища, вульгарно сунул в карман и дал деру на ободранном сопливом лошаке.
Я не потребовал перевода. Я знал, что он не скажет.
– Она жива… и будет жить?
– Воистину так.
Клещи вокруг моего сердца разжались.
– Не вполне долго.
– Что? Что значит – не вполне долго? Поясни!
Он вытянул лицо в угрюмую гримасу.
– Сбереги дыхание. Не вечно. Так.
Не вечно? То есть, она перестала быть бессмертной?
– Проклятие! Объясни!
– Аллин тир аммен.
С его лица на меня внимательно смотрели глаза старика. Мне расхотелось продолжать допрос. Все равно не скажет.
– Я хочу ее видеть.
Он молча развернулся и зашагал между тюков, пошатываясь, будто пьяный.
Она лежала на спине, укрытая под подбородок парусиной, повернув голову так, что из-под тусклых волос обнажилось острое ухо. Спала. Круги под глазами и горестные складки у рта, но выражение лица безмятежное, как у ребенка.
Мне захотелось стиснуть ее ладонь в своей руке, передать свое тепло и силу хрупкому телу. Я протянул руку, чтобы убрать со щеки выцветшую прядку, но принц стремительно сжал мое запястье.
– Тион!
Голос ожесточенный, словно я вместе с прядкой намеревался прихватить девичью непорочность или что-то подобное, гм, тот самый аммен, будь он неладен.
Принц загородил Виджи, глядя на меня исподлобья.
– Я млею от мысли и злобен! Тион! Изыди!
Я рыкнул негромко, но не стал спорить – лечит тот, кто умеет. А кто не умеет – тот не должен мешать.
– Хорошо. Я скажу коротышкам, чтобы принесли воды и пищи.
– Аллинн тир аммен.
Это прозвучало в мою спину как проклятие.
* * *
Вскоре мы проплыли мимо сторожевых башен гавани – массивных и коренастых, готовых метать каменные ядра катапульт в пиратов Кроуба. Это все, что осталось у города для защиты со стороны моря после того, как пираты сожгли хараштийские боевые галеры, коварно (о да, на это они мастера!) подобравшись к ним вплотную. Говорят, они подкупили… Черт, забудем. Теперь это не мои заботы.
Нам подмигнули чуть видным огоньком. Мокли отдал команду, и фонарь на носу бота погасили. Впрочем, это была лишняя предосторожность – горизонт затянула белесая мгла. Пираты, конечно, ошивались поблизости, но верткий самоход коротышек был готов в любой момент прижаться к берегу.
Мы двигались удивительно плавно. Наверняка, мягкость хода обеспечивал и штиль – бот совсем не раскачивало. Это было хорошо. Это было очень хорошо… для раненой.
Ночной город сверкал и переливался за спиной грудой огней в камине. Где-то там, в одной из лавок, ночевал мой топор. Он был единственной вещью, о которой я жалел, покидая Харашту.
Раздобыв пресной воды, я кое-как отмылся у шпигата и выстирал одежду. Мне предложили поесть, но я отказался. Никакого аппетита в… м-м-м, подвешенном состоянии. Что удивительно – даже выпить не хочется. Впрочем, коротышки не предлагали ничего кроме воды.
Мокли подходил дважды с вопросами про опасного гнома. Я только пожимал плечами. Ну откуда ж я знаю! Наверное, прыгнул за борт, поганец, с утра мается дурным настроением, или аист унес – домой, к родителям.
Я начал уже выбирать место для того, чтобы прикорнуть, как друг кто-то дернул меня за рукав.
– Фатик! Эй, эй, Фатик!
– Олник? Паршивец, ты где был, чем занимался?
Мой старый товарищ придерживал штаны рукой. Его лицо было мокрым, волосы слиплись, глаза блестели неестественно ярко.
– Не знаешь, где можно украсть веревочку?
– Тебе зачем?
– Я порвал свой пояс, нечем подвязаться. А на тюках очень толстые канаты…
– Будь я проклят! Ты что, собирался повеситься?
Он набрал воздуха в грудь.
– Поклянись, что никому не расскажешь!
– Да чтоб меня разорвало. Клянусь, никому не расскажу о том, что ты собрался вешаться на самоходе карликов.
– Я… ухх! Я узнал их страшную тайну!
– Это что-то насчет цвета их белья?
Гном был настолько взволнован, что ни разу не обиделся на подначки. Он пугливо огляделся, но коротышек поблизости не было. К тому же мы стояли у самого щита, что закрывал палубу от брызг колеса. Плеск воды отлично заглушал звуки речи.
– Короче, раз уж я оказался на самоходе, я решил помереть, но вызнать их секрет! Сунулся туда, сунулся сюда – везде закрыто, не пролезешь. Ох уж эти змеюшки, барановые ойники, все-то им надо запрятать!
– Они разнервничались, когда узнали, что повезут гнома. Они посчитали тебя опасным.
– И правильно! Правильно!.. Так вот, тогда я решил: не изнутри, так снаружи, не мытьем, так катаньем! Не может быть такого, чтоб не отыскалось щелочки, в которую можно подсмотреть, эркешш махандарр!
– Гм, это прямо как тот случай на бульваре Веселых Монашек… Я тогда едва тебя отбил.
– Ай, – он махнул рукой и подхватил сползшие было штаны. – Я обследовал эту лоханку, облазил сверху донизу; ведь не может так быть, чтобы не было ма-а-ахонькой щелочки…
– Переходи сразу к делу.
– Так вот, есть такая щелочка! Посредине борта идет ряд отдушин! Они узкие, издалека не видны, да и вблизи не очень… И вот, я привязал пояс к тюку и свесился на нем за борт!
– Гм… Не стану напоминать о том, что шпионить в гостях – последнее дело.
– Ай, пустое! Ты слушай, что я увидел! Два года карлики пудрили нам мозги этим самоходом! Мы, гномы, пытались повторить этот трюк! Что в итоге? Взрывы, трупы! Ох, негодяи! Нет там никакой магии. Нет хитроумного механизма! Знаешь, что двигает этот самоход? Два горизонтальных тягловых колеса! Через цепную передачу, которую изобрели мы, гномы, они дают обороты внешним колесам! А знаешь, кто крутит эти колеса? Сорок проклятых, голых по пояс карликов, потных, как черти!