Цок-цок, цок-цок. Подковы звонко стучали по мостовой, однако возница не слишком торопил коней.

Я знал, куда нас везут и зачем.

Нас везли для серьезного разговора.

Братья Гхашш работали на Митризена по прозвищу Моя Денежка, главного по долгам в Хараште. Нет, он не был ростовщиком, подлым заимодавцем. Он – всего-навсего – скупал чужие долги, расписки и векселя, и умел так воздействовать на должника, что тот продавал последнее, чтобы рассчитаться. И лишь в исключительных случаях горемыку везли повидаться с Митризеном лично. Но чтобы это случилось, не только сумма, но и строптивость должника просто обязаны были достичь неизмеримых с нашими величин. Признаться, я был слегка ошеломлен, и несколько более, чем слегка – раздражен. Внутри меня постепенно закипал вулкан.

Дорога заняла около часа. Все это время братья пялились на нас с лавки напротив, подпирая головами потолок. Взгляд у них был один на двоих – желтый, пустой и немигающий, а пахли они как два бродячих кота, случайно упавших в корыто с помоями.

Я знал их по именам, вернее, по кличкам, которые они получили в преступном мире Харашты: Слепая Кишка и Мертвый Язык. Первого за глаза называли Милашка-Очаровашка, поскольку говорил он фальцетом (производственная травма, удар тролльей дубины по темечку), и постоянно нес такую ахинею, что уши вяли. Второй хрипел, сипел и присвистывал. По этим признакам их и различали, поскольку в остальном они были близнецы. Мертвый Язык – за главного, но в драке оба равно опасны.

За время пути Мертвый Язык не проронил ни слова, а Милашка-Очаровашка осчастливил нас несколькими поразительными откровениями. Итак.

Почесав под мышкой:

– Я был слишком доступен, они этого не ценят.

Звучно икнув, так что карета просела:

– Смерть от одиночества как сломанная кукла с зашитыми глазами.

(От этой сентенции Олник уставился на меня с ужасом.)

Сунув палец в ушное отверстие и основательно там поковыряв:

– Ночью я выхожу на кладбище и слушаю безмолвную музыку звезд.

И, наконец, вообще без повода:

– В этом мире нельзя больше жить!

Тут он был прав, только "мир" следовало заменить на "карету": от запаха близнецов тяжесть бытия начинала казаться, действительно, невыносимой.

Но вот мы прибыли: карета остановилась, и нас вытолкали взашей.

Высокая ограда из серого камня и стальные ворота с парой нависших горгулий выглядели не очень ободряюще. Мы были в районе пригородных имений. В очень, очень тихом районе.

Братья выбрались наружу, и Мертвый Язык дернул рычаг звоночка:

– Жрат!

Очевидно, слово являлось паролем, поскольку в воротах без промедления открылась калитка, и волосатый громила, похожий на приблудного пса, жестом велел заходить.

Кто-то из братьев деликатно пихнул меня в спину.

У меня ныла коленка, пустой желудок скребся о ребра, а в горле бушевал суховей. Я хотел жрат, я хотел пить, я был разъярен как бык. Вообще, человек я отходчивый и долготерпеливый, но всему есть предел.

Стуча зубами (я продрог, если вы помните), и шлепая босой ногой, я прошел внутрь. Олник двигался за мной, напряженно сопя.

Мы обогнули представительный особняк – действительно красивый, цвета беж, с башенками, стрельчатыми окнами и колоннами по периметру фасада. За особняком располагалось большое рукотворное озеро квадратной формы (в богатых домах такие штуки называют "бассейн", и в них плавают, а не стирают и разводят рыбу, как вы могли бы подумать) и скромный холм, покрытый изумрудной травой. На вершине холма красовалось газебо, то бишь беседка, слегка увитая плющом. Стойки из красного дерева поддерживали черную лаковую крышу. Подножие холма опоясывали кусты роз, уже готовые расцвести. Двое зеленых гоблинов с садовыми рукавицами выше локтя деловито удобряли кусты, черпая компост из тележки, в которую был впряжен третий гоблин, зеленый, как неспелая вишня.

Милая и пристойная картина.

Думаю, гоблины вдобавок сторожили особняк по ночам. Зеленые гоблины достаточно смекалисты, умеют обращаться с простым оружием вроде пращи и дубинки, не будят своих хозяев лаем, а что касается денег, то стоят они гораздо дешевле породистых собак, и куда медленней стареют.

По дорожке из плоского желтого кирпича мы поднялись в газебо. Не скрою, наряду с прочими чувствами меня терзало любопытство: о внешности Митризена ходили самые противоречивые слухи, большей частью брехня. Те же, кто видел его воочию, предпочитали держать язык за зубами.

Он сидел на банкетке за круглым мраморным столом, перебирая какие-то бумаги – хрупкий человек со склоненной головой и длинными седыми волосами. Тонкие кисти рук выглядывали из рукавов невзрачного серого халата. Моя Денежка медленно ворошил бумаги восковыми пальцами с длинными острыми ногтями.

Братья замерли перед столом, зажав нас между собой, как двух щенков. Розовый мраморный пол холодил ноги. Олник шмыгал носом и вертелся, будто ему приспичило.

С потолка на цепях свисало несколько вазонов с какой-то пышной растительностью, а рядом с самим Митризеном покачивалась клетка, где обреталась редкостная витриумовская канарейка; она изредка посвистывала на какой-то модный мотив.

Сервировочный столик на колесиках стоял неподалеку: их милость гроза кредиторов только что закончили принимать пищу. Ага, вот почему возница не торопился – пока нас везли, Митризен завтракал. Хотя по тарелкам этого не сказать – блестят, словно их отмыли. В одной сложены какие-то черешки вишневого цвета. Я напряг память и вспомнил: арцелла. Эльфийский лист, которому приписывают разнообразные полезные свойства. Не знаю насчет свойств, ни разу не пробовал это чудо – я не безумец, платить огромные деньги за простой зеленый листик. Огромные потому, что эльфы обоих королевств отказывались продавать его людям, однако контрабанда арцеллы из Витриума каким-то образом все же велась. До блокады лист арцеллы стоил в Хараште два полных золотых реала (неслабо, прямо скажем), а после… После она исчезла с рынка. Однако Митризен, видимо, каким-то образом ухитрялся получать эльфийское чудо, благо, лист арцеллы при должном хранении мог оставаться свежим около месяца. Скуки ради я пересчитал черешки и обомлел: главный по долгам в Хараште накушал на тридцать золотых реалов.

– А-а-а-апчхи-и!

Я незаметно пихнул напарника локтем. "Тут же нет эльфов, ты чего расчихался?"

Тишина. Не поднимая головы, Митризен шелестел бумагами, перекладывал их, сортировал, что-то подчеркивал острым ногтем. Так прошло несколько минут. В конце концов, мне захотелось свернуть эти бумаги трубкой и запихнуть ему в задницу.

– Предупреди вы нас заранее, я бы надел чистую рубашку и побрился.

Не слишком остро, не шибко оригинально, но не говорить же: "Да оторвись ты от бумажек, козел!"?

Движение бумаг по столу замедлилось. Руки Денежки дрогнули, голова поднялась…

– А-а-а-апчхи-и-и! Фатик, это же…

Я испустил протяжный вздох:

– Эльф!!!

Это был, наверное, самый уродливый эльф из всех, существующих в природе. Острый загнутый вверх подбородок и крючковатый нос впечатляли не меньше, чем красная плешь ожога на половину лица. Под трагически изломленными бровями сверкал хрустальной бирюзой единственный зрячий глаз, неестественно большой и слегка выпученный, с острым, как иголка, зрачком. Второй – плоский как блин – затянула мутная пленка: то ли бельмо, то ли последствие ожога. Да, эльфы живут вечно, но не застрахованы от увечий. А бывают увечья, исцелить которые и магия не поможет. Кстати, волосы у него были на самом деле седые.

Я глазел на него, пока он изучал нас в своей замедленной манере (Олник успех дважды чихнуть и один раз высморкаться в огромный клетчатый платок). Наконец Митризен уперся в меня взглядом. Его око напоминало глазок, пробуравленный в другой, чуждый всему живому мир. Дуэль взглядами продолжалась считанные секунды. Мне стало не по себе, мурашки пробежали по телу, и я отвел глаза первым. Этого он и ждал, кивнув удовлетворенно. На бескровных губах появилась легкая улыбка. Уверен, он ломал так каждого, с кем ему доводилось встречаться. Дело тут было не в магии или гипнозе, а… Внутренняя сила и уверенность в себе, понимаете? Он ломал любого, вытаскивая наружу его сомнения и страхи собственной непогрешимостью, и это было неизбежно, как наступление зимы (или лета, если вы не любите холод).

– У гнома аллергия на эльфов, если я не ошибаюсь. – А голос оказался неожиданно мягок. – Не страшно, пусть чихает.

Не страшно?

Я судорожно сглотнул.

– Никак не соберусь с мыслями, – и это он сказал в форме доверительной беседы, с мимолетной улыбкой, обнажившей ровные зубы. – Подумайте вот о чем, – он вдруг сложил ладони домиком, так что острые ногти соприкоснулись со стуком кастаньет. – Наш город в ужасном состоянии. Дороги разбиты, канализация требует капитального ремонта, дома разрушаются. Мэры округов воруют, судьи берут непомерные взятки; одним словом, коррупция процветает. То и дело происходят расовые волнения… Кроубские пираты блокировали морские пути с подачи Фаленора. Вортиген… Знаете такого? – Он спросил это так, словно Вортиген был не диктатором Фаленорской Империи, а мелким воришкой-задристанцем из Ночной Гильдии.

– Лично не знаком, – сказал я.

– Но в Фаленоре бывали?

Допрос? Хм.

– Бывал. Бывал даже в Адварисе.

– Красивая столица…

– Мрачное место.

– Да? – Эльф сделал неопределенный жест ладонью. – Мне показалось иначе… Впрочем, все течет, все меняется… Что, говорят, небо над столицей теперь закрыто облаком пепла?

– Так точно, сэр. Это колдовское облако… Подавитель любой магии, кроме магии смертоносцев Вортигена и скованных чародеев. На улице нужно носить специальную маску, сэр. Пепел все время сыплет с неба. Силы же чародеев питает постоянная гекатомба…

Олник громко чихнул. Митризен вздрогнул и щелкнул пальцами.

– Так бишь о чем я? А, блокада! Оставим, оставим Фаленор его владельцу… Блокада… Северные королевства, лишенные отныне морских торговых путей, и Фрайтор скоро объявят войну хараштийскому Мегасиндикату. Горные эльфы шалят… гм, гм… – Он сделал паузу, во время которой его глаз блуждал где-то в районе моего лба. – Рассуждая метафорически, наш город сейчас напоминает место, куда сливают отходы. Там темно и плохо пахнет. И в это время люди, серьезные бизнесмены, сворачивают свои операции, не имея возможности получить деньги с векселей, потому что другие люди не оплачивают долги! Тогда зачем они занимали? Они же видели, что город последние пять лет неизбежно клонится к упадку? Не понимаю…

Это была преамбула. Амбула прозвучала без промедления – все тем же голосом, гладким, как шелк (забыл добавить – грянуло очередное "А-а-а-апчхи-ии!"):

– Видите ли, господа… Некоторая часть ваших векселей… гм, окольными путями осела у меня.

Будь я на тридцать лет старше, я бы ухватился за сердце, точно вам говорю! Часть векселей? О боги, о небо, о преисподняя! Эти векселя, похоже, плодятся как крысы в канализации!

– Дело вот в чем, – его голос зажурчал, составляя жуткий контраст с бирюзовым оком, которое сверлило почему-то только меня. – Это та часть векселей, что не была выкуплена единым лицом, ныне владеющим всем вашим имуществом, включая квартиру.

Единым лицом? Да тут впору заподозрить всемирный эльфийский заговор!

Канарейка перехватила лапками жердочку, и чирикнула на мотив популярной песенки "Шагаю я по улице, имел я всех в виду!".

– Ими успел завладеть некий человек, предоставивший эти векселя мне.

Олник издал страшный утробный звук, чтобы замаскировать одновременно чих и ругательство.

Человек? Проклятые загадки проклятого заимодавца!

Я сделал выдох, потом глубокий вдох, пытаясь справиться с потрясением:

– Но мы банкроты! У нас отобрали все нажитое! Отобрали имущество! Квартиру отобрали!

Митризен легонько кивнул, на его ужасном лице заискрилась улыбка:

– О, юриспруденция Харашты! Квартира была записана на подставное имя, но у вас и ее отобрали. Лицо, которое действует против вас, многое знает и умеет. Ваши знакомые из Ночной Гильдии знают не так много, иначе они рассказали бы вам, что после первого заседания суда прошло второе, закрытое, на котором в пользу кредитора было отчуждено все ваше имущество, даже то, которым якобы владеет дедушка этого гнома. Я же сказал: судьи Харашты берут непомерные взятки. Так что теперь в публичный реестр прав на недвижимость, гм, занесено другое имя. Впрочем, моих векселей все это не касается. Я, как вы понимаете, работаю с долгами вне юридического поля.

Угу, это я понимал. "Вне юридического поля" было легким эвфемизмом таких выражений, как "Гони монеты, тварь!", "Хочешь, чтобы тебе голову расшибли и руки сломали?" и "Не отдашь – прирежу".

– Мы понимаем, сэр.

Иногда я могу быть подчеркнуто вежливым, особенно когда внутри у меня разгорается пожар, а по сторонам стоят болваны, способные открутить мне голову двумя пальцами.

Митризен улыбнулся.

– Что ж. Значит, мне не понадобиться растолковывать некоторые вещи.

Он, похоже, имел в виду расчлененку и иные способы убеждения.

– Мы понимаем специфику вашей работы, сэр. – Я поймал себя на том, что пытаюсь уклониться от его взгляда, блуждая глазами по беседке.

– Отлично. В Фаленоре вам не понравилось?

Гритт! Чего добивается этот шакал?

– Сэр, я уже говорил: Фаленор – место мрачное, а Адварис попросту страшен… В последний раз я едва спас своего нанимателя от имперского смертоносца. – Воспоминание накатило ледяной волной. Белобрысый смертоносец… Вряд ли это существо можно назвать человеком – набитая магией тварь, быстрая и опасная, и при том неимоверно выносливая и живучая, вместе с отрядом обычной стражи гнала нас до самых предгорий Джарси. – Империей правит узурпатор-безумец. В нем часть демонской крови, полученная в результате ритуала черной магии…

– Да-да, да-да, – перебил Митризен. – Угу, угу, угу. Кровь, конечно, да… – Острый ноготь указательного пальца проткнул воздух. – Вы – Фатик Мегарон Джарси с гор Джарси из клана Мегарон. Воспитанник Трампа Грейхоуна по прозвищу Пустая Башка. У вас есть брат… Есть ли у вас брат, Фатик Джарси?

– Сводный, сэр. – Зачем эти допросы?

– Мне печально понимать, что вы в некотором роде правы, – родил Милашка-Очаровашка.

– Угу, конечно, сводный, – буркнул Митризен, погрозив своему рабу пальцем. – Шатци Мегарон Джарси. Шатци… – Эльф покатал слово на языке. – Ничего не могу поделать: имя – дурацкое.

"Да и сам он – дурак", – мог бы прибавить я.

Олник чихнул.

– Сэр… – Я набрал воздуха в легкие, балансируя на краю амока. – Мой дедушка понабрался иностранных слов… в странствиях. Означает – "сердечко".

Я не стал говорить, что мое имя, составленное из двух слов – "фа" и "тик" на одном из языков Южного континента означает "слон купается". Дедушка… шутник, м-да.

Митризен хмыкнул, скорее, даже тявкнул, как такса.

– Выше вас на целую голову, и по-прежнему практикует.

Ну вот зачем упоминать, что он выше меня?

– Да, сэр, практикует успешно, он, по сути, самый успешный дедушкин ученик.

– Угу, угу. А вы мелковаты для варвара…

Дать бы тебе в репу, эльфийский огрызок!

– Выше вас ростом… А что же вы забросили клановый промысел?

Зачем тебе это?

– Не люблю приключения, сэр. В них есть привкус кретинизма.

Митризен картинно вздернул бровь.

– Очень, очень интересно. Сколько вам лет, Фатик Джарси?

Да на кой тебе это?

– Точно не знаю, сэр. Дедушка отыскал меня в предгорьях Джарси, в лесу, на вид мне было пять-шесть. О тех годах я ничего не помню.

– Угу, гм… – Эта уродливая пародия на эльфа снова о чем-то задумалась.

– Сэр, вы говорили, кажется, про векселя?

– А? – Митризен словно очнулся от глубокого сна. – Да-да, да, конечно, векселя. Ваши векселя, господа.

– Да, сэр, наши векселя!

Митризен склонился над бумагами, что-то подчеркнув большим пальцем.

– Таким образом, господа, ваш долг мне составляет сейчас семь тысяч пятьсот тридцать один реал золотом.

– Ско…- выдавил Олник. Мое восклицание вышло непечатным.

– Столько, сколько я насчитал, и ни медяком меньше. Долги теперь мои и проценты по ним начисляю я. Крайний срок выплаты – послезавтра.

– Эркешш махандарр!

– Великая Торба!

– Это пахнет как чечевица отчаяния! – внес свою лепту Милашка-Очаровашка и зазвякал какими-то железками под плащом.

Лицо Митризена затвердело, стало как кусок хрусталя, заляпанного киноварью.

– Есть несколько вариантов развития событий, – провозгласил он. – Плохой, очень плохой, и немножечко скверный. Первые два вам не понравятся, а на третьем я остановлюсь подробнее. Не бойтесь, мне прекрасно известно, что финансово вы… не слишком благополучны…

– Олник, солнышко восходит!

– Что? – Моя Денежка напрягся. Братья Гхашш бестолково завертели головами. Но Олник все понял и даже не повел ухом. За пять лет моей мирной жизни солнышко восходило всего несколько раз, беда была в том, что оно почти не поддавалось контролю.

Я сглотнул песок, внезапно забивший глотку:

– Я имею в виду, у нас было тяжелое утро, сэр.

– А при чем тут солнышко?

– Оно восходит, сэр. Становится теплее. Меня доставили к вам в одной рубахе, я мерзну. Но уже теплее. Скоро станет совсем жарко.

Митризен нахмурился. В его взгляде засквозила угроза содрать с меня кожу, или даже применить все те сотни пыток, что придумали разумные расы – в первую очередь человеческая. Беда, однако, была в том, что я над ним не издевался!

– Простите, у нас было тяжелое утро, сэр.

И снова наши взгляды скрестились, но на сей раз я превозмог себя и не отвернулся. Ему это не понравилось, он заерзал, в движениях появилась суетливость.

– Я оглашу третий вариант. Кгм… Третий вариант – замечательный (заметьте, только что он говорил – "немножечко скверный"!), и разом снимет все проблемы для вас и… для меня. Я гарантирую это. Вы, Фатик Мегарон Джарси, без промедления женитесь на графине Марлине дар Конти.

Женить меня на графине!!! Вот чего он хочет, подлец! Нет, не он – она. Не бывать этому. Не быва-а-а-а…

И тут я взорвался.

Для амока не нужна мотивация, но с варварами Джарси все не так. Наш амок всегда мотивирован, мы никогда не впадаем в беспричинное буйство. Если вы помните, мне капали на мозги с самого утра, и три месяца подряд дела у нашей конторы шли не особенно гладко. Ну а эта, последняя капля, довела меня до кондиции.

Гхашш, стоявший рядом со мной, получил ребром ладони в горло – единственное по-настоящему уязвимое место на теле орга. Он хрюкнул, не опрокинулся, но покачнулся, и я свалил его прямым ударом в челюсть (бить в каменную стену гораздо комфортнее).

В этот миг Олник, не придумав ничего лучше, кинулся в ноги второму оргу. Представьте: злобный кот атакует слона. Слон не почувствовал, а моего товарища отбросило в сторону. Что-то вопя, Олник прокатился мимо меня, задев головой столик на колесиках.

Начало боя не внушало оптимизма.

В состоянии амока я почти не мог себя контролировать. Тело решало само. Справедливо рассудив, что без оружия мне с оргами не совладать, оно выбрало самую уязвимую мишень – Митризена. Но я успел заметить только мелькнувшую тень – одноглазый эльф бойко нырнул под стол.

Оскалившись в зверской ухмылке, я схватил его за края, чтобы отбросить легко и непринужденно. Увы, стол оказался приделан к полу, и я завис над ним – точь-в-точь марионетка, пляшущая в истерике.

– Вылезай, сволочь, гад! – заревел я, пытаясь выдрать стол из креплений. До простой идеи наклониться и выволочь Митризена, мой амок не додумался.

Стальные руки обхватили меня, вздернули в воздух и бросили. Со страшным грохотом я врезался в стойку из красного дерева, разломил ее надвое и вылетел на травяной склон. Боли не было, надеюсь, у газебо тоже. В состоянии амока варвары Джарси не чувствуют ни боли, ни сентиментальности. Мы делаемся безжалостны к врагам. Ну, почти.

Я подхватился на ноги, фыркая, как тюлень. В беседке перемещались темные фигуры, похожие на призраков. Гритт, я вам покажу сейчас театр теней! Под ноги попалась какая-то деревяшка. Я наклонился и завладел обломком стойки длиной фута в четыре. Не слишком ухватисто, зато увесисто. Ну все, комедианты, теперь выход маэстро!

Одна из теней выдвинулась на свет – Гхашш.

Я вломил ему от всего сердца и справа, и слева, и по темечку. Прежде чем осесть громоздкой тушей, он думал несколько мгновений. Перепрыгнув тело, я ринулся в газебо, и тут же вылетел назад. Оттуда надвигался второй орг, успевший обнажить пару зловеще изогнутых клинков. За его плечами Олник висел на Митризене, кусая того за палец, как терьер. Таинственный скупщик долгов прыгал, как прима-балерина, задевая вазоны с цветами. Он оказался до обидного мал ростом, просто какая-то блоха в халате.

Обломок стойки против клинков не годился, это знал даже мой амок.

Я кинул деревяшку в противника, и склонился над поверженным оргом. Брызнули отлетающие пуговицы. Под плащом у Гхашш лоснилось черное обтягивающее трико, а оружие удобно расположилось на петельках и кольцах плащевой подкладки.

Два слегка изогнутых меча из синеватого металла с ажурными круглыми гардами, стальная колотушка для отбивания мяса на длинной рукоятке, огромные ножницы для стрижки овец, пара острых крючьев с цепями, упакованными в специальные кармашки, целый набор швыряльных ножей, подвешенных наискось, будто перевязь. Походный набор живодера.

Мой амок выбрал клинки.

Они с визгом выскользнули из колец, обтянутые кожей рукоятки удобно поместились в ладонях.

– Я грабил кар-р-раваны!

Я приподнялся вовремя, чтобы отбить атаку Милашки-Очаровашки. Несмотря на удар по кадыку, говорил он без особых затруднений.

Мы скрестили мечи. Гхашш наносил могучие, но не очень умелые удары, и вскоре – проклятие, я не знаю, прошли минуты или мгновения! – я обнаружил, что, оскальзываясь на мокрой траве, тесню его обратно в газебо. Клинки сталкивались, выбрасывая фонтаны лиловых искр. Я не чувствовал тяжести оружия, не сожалел о топоре, к которому были привычнее мои руки. Милашка-Очаровашка был не слишком подвижен, вдобавок он путался в тяжелых полах расстегнутого плаща.

Внутри мы продолжили, действуя размашисто, так, что щепа полетела от оставшихся стоек, а вазоны осыпали мрамор землей. Неподалеку Олник подмял Мою Денежку и, кажется, пытался выдрать из его седой шевелюры клок. Уши Митризена обнажились – одно было острое, как обычно, второе скукоженное и красное, видимо, пострадало от заклятья.

В какой-то миг меч орга удачно разрубил клетку: целехонькая канарейка выпорхнула оттуда под трагический вопль Митризена:

– Малютка Бетси!

Надо же, он все-таки к кому-то привязан.

– Непреодолимые обстоятельства! – доложил Митризену Слепая Кишка. – Инферно!

В этот момент мой амок провел удачную связку, и правый клинок клюнул орга под ключицу. Гхашш замер, будто напоролся на стену, нелепо растопырился, обнажив острые зубы в гротескной улыбке. Момент был удачен, и мой амок выбрал его, чтобы отрубить оргу левую руку.

На самом деле, я отсек только кисть; она отлетела в траву, так и не выпустив меча. Кровь орга была красной.

Гхашш тупо посмотрел в никуда, выпустил второй клинок и привалился к уцелевшей стойке.

– Эмоции переполняют меня, – сообщил он удивленно. – Неужели нельзя поделикатней? Какая мрачная атмосфера. – После чего сполз на пол.

Крыша беседки заскрипела, оседая на бок. Однако, труппа заигралась: не пора ли дать занавес?

Точку в представлении поставил гном. Пока я разглядывал Милашку-Очаровашку, этот озорник усадил Митризена на обеденный столик и пинком отправил вниз по склону, прямо в колючие, удобренные компостом кусты.