Зря я сетовал на судьбу. Когда думаешь, что все плохо, она оборачивает дело так, что все становится еще хуже, и ты с тоской понимаешь, что раньше… Эх, раньше-то все было — зашибись как хорошо!

Я, конечно, кричал, что мы мирные странники: вот, дескать, у нас умирающий, вот — лекарь с мешком снадобий.

Впустую.

Грэмби брыкался и вопил, что он здесь случайно, что его заманили обманом, что его похитили и привели в лощину «какие-то хари» и что «эти морды сразу показались мне себе на уме!».

— С нами роженица! — заорал я, мотнув головой на Крессинду. — Хоть ее пожалейте!

— Да иди ты! — выругалась гномша, выдергивая подушку. — Идите вы все!

Надоело ей, видите ли, врать.

— Точно, шпионы! — с какой-то неясной радостью уверился белобрысый начальник гвардейцев и странно дернул глазом, словно мне подмигнул.

— Тут с ними был еще один, — напомнила серая крыса. — Явный гном. Надо бы подождать…

— Нечего ждать, Аркония на горизонте, — был ответ.

Справедливости ради замечу, что Монго погрузили на плащ, растянутый между коней. Так же поступили и со Скареди. С прочими не особо церемонились. Нас обыскали. Большой Костыль пошел по рукам: солдаты удивлялись «мудреной маскировке» оружия. Я радовался, что мой хитрый пояс остался хитрым, и Бога-в-Себе никто не нашел, равно как и покойника. Я лишь опасался, что капсула с оным покойником лопнет, когда меня бросят поперек крупа коня. Вот это была бы… катастрофа.

Лицом вниз, ремнями стянули руки и ноги. Моя шляпа упала в траву. Полуденное солнце согрело затылок. Я ощутил себя волком, которого везут со спутанными лапами на потеху синьорам.

Я приподнял голову, напрягаясь до ломоты в шее: рядом везли Имоен. Монго, которого я не сумел разглядеть, проговаривал бессвязные обрывки слов, вроде бы — какой-то диалект Южного континента, похожий на боевой язык кверлингов из Одирума. Вот странно, откуда он знает?.. Нет, мне мерещится, явно… Скареди молчал. Альбо молчал тоже.

— Ядрена вошь, чтоб вы все от чумы передохли! — сдавленно пожелала Крессинда.

Ад и пламя!

Где этот Олник, когда он нужен? Где его команда отчаянных храбрецов?

Мы выехали из лощины; я подскакивал на крупе, молясь про себя, чтобы капсула с покойником выдержала. Мимо плыли белые стены Сэлиджии.

«Драуууммм-баааммм! Драуууммм-баааммм!» — вели испуганную песнь колокола.

Все ворота, мимо которых мы проезжали, были закрыты. Последние группки беженцев расползались от города.

Усилием воли я подавил приступ ярости.

Ну ладно, вляпался сам и вляпал других. Теперь думай, думай, как никогда не думал раньше, как всех вытащить.

Невозможно? Кто там сказал: «Невозможно»? Зубам во рту тесно?

Я вновь приподнял голову и впереди, на извиве дороги увидел группу гномов. Они поспешали от лагеря, все такие гордые и надутые, все в клетчатых килтах и шерстяных красных гетрах до колен. Нет, не все — один, красномордый, заросший качественной черной щетиной, был в штанах.

О… Олник! Он что-то рассказывал своим; руки мелькали в воздухе, как лопасти ветряка.

Судьба, позволь, я расцелую тебя в обе щеки: ты послала мне шанс, единственную надежду. Пусть она слегка навеселе, и мозгов у нее не густо, но эта надежда — последняя наша надежда, во как!.. Да обрати ты на нас внимание, отщепенец!

Когда наша кавалькада приблизилась к гномам, те отступили на обочину. Олник и не думал глядеть на нас: ему не часто случалось бывать в центре внимания, а уж чтобы его взахлеб слушали соплеменники, такого, наверное, не было отродясь. Он не говорил — пел, паря на крыльях восторга и впитывая всеобщий интерес к своей персоне.

Трепач!

Я уставился на него и громко закашлял.

Бывший напарник мазнул по мне взглядом и застыл, распахнув рот. Потом он увидел Крессинду и спал с лица, став белей снега в горах. К счастью, у него хватило ума не вскрикнуть (Крессинда, хвала богам, не вскрикнула тоже). Мы проехали мимо и начали спускаться к полю Хотта, к стану, что широко раскинулся вдоль стен города, одним краем упираясь в обрывистый берег Мелонии. На затянутом дымкой горизонте проступали какие-то темные размытые пятна.

Армия арконийских фундаменталистов начинала разворачиваться на поле Хотта.

Лагеря фракций встретили нас истеричным лаем собак, запахом дыма и… страха. Уж поверьте, эту субстанцию я ощущаю за мили. Я чую ее носом, затылком, и разными другими частями тела. Так обучены варвары Джарси.

По меньшей мере половина войск Фрайтора, собравшихся у стен Сэлиджии, ожидала неминуемого поражения.

Палатки и шатры каждой из фракций стояли отдельно, словно невзначай отгородившись друг от друга рядами телег и фургонов. Опоясать лагеря рвами, насыпать валы времени, очевидно, не хватило, но и без того было ясно, что в расположении войск Фрайтора кроме страха царит еще взаимная ненависть.

— Кого везете? Стой!

Мой конь перешел с тряской рыси на шаг.

— А тебе что за дело, умник? — отозвался белобрысый.

— Мы патруль барона Кракелюра!

— Ну и что? А мы — церковная гвардия архипрелата Багдбора! Над нами благословение Чоза!

— Мы тоже благословлены на добрые дела!

— И что? Бог ближе к тем, кто ему служит напрямую, умник! Гадючьему сыну привет!

Я оторвал взгляд от истоптанной копытами земли: гвардейцев окружили конники в тяжелой броне. На левой руке каждого белая повязка — чтобы различали своих, очевидно. Недобрый взгляд был у людей барона, даже, я бы сказал, злой. И еще: их было примерно в два раза больше.

— Я передам привет, — сказал командир баронского патруля — смурной мужик лет сорока. Видимо, он был умнее, раз решил не спорить, чей отряд ближе к богу. Он окинул взглядом гвардейцев церкви и, клянусь вам, слегка мне кивнул!

Да нет, не может быть, показалось!

— Ну, так кого везете?

Гвардейцы начали переглядываться. Они были в меньшинстве.

— Так, мародеров… — нехотя ответил белобрысый.

Я услышал, как зарычала — именно зарычала — Крессинда.

Глупая ложь. Мародеров принято вешать на месте.

Люди барона Кракелюра испытали волнение: чуть заметное, но я его уловил. Смурной дядька начал приподнимать левую руку, чтобы — я в этом не сомневался! — дать приказ нас отбить, но в уши ударил стук копыт, и откуда-то сбоку багровой тучей налетел новый отряд церковной гвардии.

Взрыкивая, как стая псов, которую отогнали от лавки мясника, патрульные барона Кракелюра освободили дорогу. Мы продолжили путь под охраной человек сорока, если не больше. Нас везли уже не на рысях, а размеренно, как богатый подарок невесте, и мне это не нравилось. Между властными партиями Фрайтора велась какая-то странная игра, в правила которой я не был посвящен. Выражаясь метафорически, в лагере явственно тянуло дохлой крысой.

Там и тут вдруг затрубили горны, затрещали барабаны. В другой раз я бы сказал, что войска готовятся к битве, но нынешний случай был иным: войска готовились к поражению.

Гномья артель «Огнем и мечем» была на переднем крае — видимо, гномы прибыли позже всех армий, когда все приличные места были уже заняты. Издалека гномьи палатки из небеленого полотна напоминали приземистые грибы-поганки. Плечистые бородачи суетились, доставали что-то из ящиков, лежавших возле крытых фургонов. Глиняные бутылки с уракамбасом, не иначе. Другие (за их спинами блестели секиры) расхватывали прямоугольные плетеные щиты. Ага, один мечет бутылку — другой прикрывает. Времена громких сражений, в которых участвовали гномы, давно миновали, но при случае вырвавшиеся из-под гнета матриархата бородачи могли показать боевую удаль.

Рискуя свернуть себе шею, я разглядел их дымовальную машину — обшитое листами вороненого железа чудище, похожее на небольшой приземистый корабль о шести парах сплошных деревянных колес. Они были словно врезаны в обшивку, которая опускалась до самой земли. Передняя труба кашляла в небо хлопьями черного дыма. Двое гномов, упираясь ногами в железные скобы, застыли на самой верхотуре средней трубы, с интересом глядя в ее нутро. Рисковые малые не стеснялись того, что ветер треплет и задирает их килты. Нижнего белья они не носили, и я возблагодарил Небо за то, что нахожусь слишком далеко, чтобы разглядеть подробности их анатомии.

Со стороны реки послышался размеренный глубокий грохот, от которого моя лошадь сбилась с шага: степняки из Мармары выводили в поле элефантов.

Эти лопоухие зверюги, покрытые коричневато-красной косматой шерстью, были в два слоновьих роста, с неестественно длинными даже для их тела ногами. Их выпуклые, окруженные сеткой морщинистой кожи глаза напоминали сгустки живого янтаря, а желто-коричневые, прямые, окованные медными кольцами бивни имели длину корабельной мачты.

Элефанты шагали неспешно и величаво, как бы в полудреме, но я знал, что эти адские махины легко пустить в бег, а разогнав — очень сложно остановить. Эта огромная страшная сила сомнет любую фалангу, разметает любую конницу.

Передний элефант — вожак — поравнялся с нами. Пыхнуло жаром, будто отворили печную заслонку, в ноздри ударил острый запах мускуса. Вожак поднял толстый морщинистый хобот, обнюхал мою лошадь со звуком, с каким воронка смерча всасывает в себя воду из озера, и визгливо мяукнул.

Наши лошади заржали, сбились с шага.

Я вспомнил кое-какие подробности об элефантах: по прихоти своей анатомии, они не могут издавать трубные слоновьи звуки, но лишь нечто, отдаленно похожее на весенний мяв кота, легкое посвистывание и писк. Мудрецы говорят, что основная доля такого писка приходится на уровень, недоступный слуху человека. Зато элефанты и, скажем, собаки его отлично воспринимают. Вот почему псы так бесились, сбившись в стаю на окраине стана.

Смуглокожие степняки из Мармары восседали на спинах животных в крытых плетеных беседках. Толстенные кожаные подпруги надежно крепили эти сооружения к покатым спинам. В каждой беседке пять лучников и два погонщика с острыми стрекалами и один — с широкими поводьями, что привязаны к медным кольцам, продетым в необъятные уши элефанта. Бока зверей прикрыты тяжелыми циновками, в которых увязнет не только стрела, но и копье.

Тролли сновали между ног-колонн, спокойно проходя под вислыми, косматыми животами существ. Одни подносили корзины с зеленью к… гм, передней части зверя, другие, со стороны, гм, массивной задней части, метелками сгребали в такие же корзины навоз. Жизненный цикл элефанта таков, что он вынужден усиленно питаться, есть практически весь день, иначе просто не сможет таскать свое циклопическое тело.

Элефантов было около трех десятков. Грозная сила, если распорядиться ею умело.

Серьезный козырь для сатрапа.

И Рондины.

* * *

Ни к какому сатрапу, вопреки уверениям начальника гвардейцев, мы не попали. Мы остановились у лагеря церковной гвардии Багдбора; послушники культа Чоза в рясах в серо-зеленую полоску — ни дать ни взять, каторжники — растащили телеги, освобождая проезд. Внутри, на широком пространстве, окруженном шатрами и палатками, дымили костры, рассыпались звоном открытые кузни.

Нас сгрузили у неприметного шатра на краю лагеря и затащили внутрь, где белобрысый начальник гвардейцев лично срезал с нас веревки и согнулся в глубоком поклоне, пихнув задом раскладной походный столик.

— Именем Чоза Трехрогого, умоляю простить за доставленные неудобства!

— Прощен, — кивнул я, начиная понимать, откуда смердит крысой. — Когда… Кхм… Когда я смогу увидеть архипрелата?

Он встрепенулся, вновь поклонился, и, черт, решил поймать мою руку для поцелуя. Тут я изобразил молчаливый гнев: мол, кто ты такой, плебей, чтобы…

— Багдбор у сатрапа. Нарочный уже отправлен.

— Поторапливайтесь. Скоро атака, и времени у нас маловато. Верните нам оружие, и принесите еды. Моих людей здорово потрепало. Ах да, и принесите мне шляпу, солнышко голову припекает…

Грэмби что-то прошепелявил, но Крессинда Доули — видит Небо, Чоз и мертвый Атрей, я проникался к ней все большим уважением! — ловко, чуть заметно ткнула локтем в его полугномскую печень, а затем сграбастала в объятия и уложила на протертый коврик.

Нам вернули оружие, вещи и сумку с лекарствами и, наконец, оставили одних, плотно запахнув полог. Я слышал, как возятся снаружи караульщики. Но они не подслушивали — в этом я был уверен. Кто рискнет подслушивать посланников Арконии, а?

Имоен и Скареди таращились на меня недоуменно. Старый рыцарь выставил больную ногу и тяжело дышал, положив морщинистую ладонь на шею. Лесная нимфа растирала запястья — веревки оставили глубокие следы на ее нежной коже. В бычьих глазах Альбо, мне показалось, мелькнула искра разума, мелькнула — и не погасла. Во всяком случае, тучный священник с самого утра не издал ни единого вопля, вдруг, да начал очухиваться?

«После атаки слонов я не вижу в гороскопе себя», — внезапно вспомнил я слова Альбо. Вспомнил и вздрогнул. Все, что напророчил в своем гороскопе епископ — сбылось. Угадать бы, что он имел в виду, когда сказал, что растворится. Сойдет с ума? Так ведь уже давно ку-ку… Ладно, нет времени над этим размышлять.

Я спутал ему руки за спиной обрезками веревок. Он не сопротивлялся и молчал.

— Все будет хорошо, — сказал я, глядя в фиалковые глаза Имоен. Сказал и сам не поверил. — Верьте мне. Если вас спросят о чем-то в мое отсутствие, говорите: главный приказал молчать. Точка.

— Через что такие перемены? — после некоторых раздумий спросил Скареди.

— Крессинда тебе пояснит.

Я подтянул Монго под сноп света, падавший из отдушины на потолке. Бедняга напоминал вареного рака, дышал с присвистом.

— Грэмби, ты где?

Мэтр подобрался к нам на четвереньках.

— Буду кричать! — сдавленно прохрипел он.

— Сначала дай больному лекарство.

Он вздохнул, но врач в нем превозмог испуганного кролика. Он начал рыться в своей сумке на манер охотничьего пса, который передними лапами расширяет вход в отнорок, достал пузырек зеленого стекла, зубами вытянул пробку. Пахнуло травами, настоянными на уракамбасе.

— Точно горные шершни?

— Уж будь уверен.

Он кивнул, склонился над Монго, убрав бороду за пояс, посчитал пульс на шее, затем ощупал саму шею и лицо. Наследник династии Гордфаэлей лежал молча, даже ритм его свистящего дыхания не изменился.

— Ай-ай-ай, как запущено, как запущено… Еще немножко, и я бы вскрыл ему трахею и вставил туда трубку, чтобы он смог дышать. Приподними-ка ему голову.

Я приподнял голову несчастного наследника Империи. Грэмби ловко разжал Монго зубы шпателем, и по каплям сцедил содержимое пузырька в рот. Монго даже не поперхнулся.

— Глотаем, миленький, глотаем… Ну, и все… Опускай его, Фатик. И было из-за чего тащить меня в дальние дали…

— Чтобы ты его осмотрел. Он выздоровеет?

— А чего ему сделается: молодой, сердце крепкое. Ну, разве что от противоядия обдрищется, так что лучше подложить пеленки. Ну и с женщинами, конечно, не скоро… Ведь телесная слабость! Поите его больше… Кушать… пока лучше не кушать… А теперь я буду кричать! Я с вами случайно, меня должны услышать! Я им все-все расскажу!

— Конечно, расскажешь, — сказал я. — И покажешь — местами. Только сначала встань на ноги, вот так. Теперь повернись немного боком. Угу, молодец.

— А зачем? — Старый гномочеловек доверчиво скосил на меня взгляд.

— Спрячь язык за зубами на минутку.

— А зач…

— По врачебным показаниям.

Он пожал плечами, но магическая формула «по врачебным показаниям» подействовала.

— Угму.

— Отлично, так и стой. — С этими словами я ударом кулака сломал Грэмби Бэггеру нижнюю челюсть.