Ко мне, запыхавшись, вернулся брат Олника, посланный справиться о здоровье магов.

— Так что четверо дали дубца, — сообщил он, косясь на клинки Гхашш с явной опаской и уважением. После побоища, что я устроил в лагере сатрапа, гномы стали относиться ко мне… с трепетным уважением. — Двое плохоньки, а пятеро… — он сморщил лоб, загибая короткие пальцы, — ну да, пятеро. Два плюс два… и… того пять. Пятеро ничего себе, сопят, но какие-то синие… Так что будем отпаивать уракамбасом. Авось да отойдут.

Я все же зря сетовал на судьбу, подсунувшую мне Олника. Думается, с его братом-близнецом я бы не протянул в Хараште и года.

И все-таки нужно сберечь Рондине хотя бы нескольких магов.

Я велел привести к чародеям гномских лекарей.

— Так что, не поить? — расстроился Олников братец.

— Только если лекарь скажет.

По его взгляду я понял, что за нужным указанием лекаря дело не станет. Он заправил бороду за пояс и умчался. Я остался стоять, подставив лицо свежему ветру. Члены моей команды были рядом. Отряд калек и сумасшедших, плюс один стонущий полугном со сломанной челюстью, и отряд гномов, которых я намеревался использовать для атаки на особняк Фаерано. Вокруг нас простиралось пепелище лагеря сатрапа. День выдался урожайным на трупы.

Сдерживая нервную дрожь, я смотрел на поле Хотта, и думал, а за спиной, в городе, дребезжали колокола и надрывались трубы.

Лжец-Фатик.

Итак, я всех обманул. Я одурачил Багдбора и Кракелюра, натянул нос гномам, окрутил Рондину и завертел кровавую карусель на поле Хотта, набрав грехов примерно на двадцать-тридцать жизней простого человека и одно мифическое посмертие. Шансов на успех было — парочка на миллион, но я зубами вырвал победу.

Олник хотел что-то сказать, как обычно, невпопад, но я взмахом руки прервал его на полуслове:

— Тш-ш-ш…

В этом году обильно уродила пастушья сумка. Ветер, слабея, гнал волны по морю серо-зеленой травы, не запинаясь о малиновые островки смолки. Радуга насыщенных цветов висела над полем, обещая победу.

Объединенная армия Рондины, похожая на огромный разноцветный ковер, почти выбралась из подтопленных мест.

Войска Арконии в панике перестраивались, чтобы противостоять атаке новой хозяйки Фрайтора. Кровавые просеки уже давно стянулись, и только большое красноватое пятно между армиями напоминало об атаке элефантерии. Сами элефанты не показывались. Как я и говорил, если эти зверюги разгонятся, их очень сложно остановить.

Скоро армии столкнутся…

Без подзорной трубы я не мог различить детали, но знал, что Рондина — где-то между своими полками, окруженная каре гномов под водительством Джока.

У нее все сложится, я уверен, и фундаменталисты увидят загадочные места зимовки раков. И я смогу увидеть — если не буду держаться от Рондины подальше. Ведь я солгал ей — повторно. Нет ничего страшнее обманутой в чувствах женщины, и вдвойне страшней, если эта женщина облечена властью.

А если ты обманул женщину дважды…

Лжец-Фатик, лжец!

Остатки тучи сгрудились у восточного горизонта; в темном чреве бродили, затухая, багровые огни, словно многоглазый дракон приоткрывал то один, то другой, то сразу несколько глаз.

— Сегодня день большой битвы, — подумал я, и не заметил, как проговорил это вслух.

Армии столкнулись. Я поднял руку и крикнул:

— Поджигай!

— Поджигай! Поджигай! Поджигай! — пронеслось по цепочке гномов вниз, в их лагерь, где у кожаных мешочков с шанге дежурили фитильщики.

Менее чем за минуту два столба черного жирного дыма уткнулись в свод небес.

Знак мармарийцам дан.

Всё. Прочее — не моя забота. Прощай, Рондина. Я иду в Сэлиджию за своей женщиной. Желаю тебе долгих лет безбрежной и счастливой власти.

* * *

Створка городских ворот, обращенных к полю Хотта, приоткрыта. В щели, до половины высунувшись наружу, лежит окровавленный стражник. В портале арки еще трупы, и среди них — один с белой повязкой на рукаве простой рабочей куртки. Люди Кракелюра начали игру, кажется, так и не узнав о том, что их предводитель мертв.

Плохо дело. Меня вновь начала колотить дрожь. После открытия ворот они планировали идти на Синьорию, смельчаки.

Я бы хлебнул самогона, но… Гритт, я пообещал Виджи не пить до конца похода.

Что может быть хуже трезвого варвара, а? Только злой трезвый варвар.

Мы рванули вверх по пустынной улице. Впереди — я, Крессинда, Олник и Имоен с трофейным мечом, дальше — гномы с секирами, позади — гномы-огнеметчики. Мне стоит почаще учинять резню и мордобой, это лучший способ вознести свой престиж на недосягаемую высоту, уж среди гномов — так точно. Натворив кровавых дел, я заработал среди бородачей непререкаемый авторитет, так что, когда я метнул клич о помощи, то увидел толпу гномов, что желали погреться в лучах славы Бешеного Топора. Я выбрал тех, с кем уже был в деле в лагере сатрапа. Гномы, не особо кряхтя, волочили на плащах Скареди, Монго и Альбо. Первый рвался в бой, второй еще толком не пришел в себя, а третий валялся как связанный боров. Он все пытался нести какую-то ересь от имени Гритта, так что мы не только связали его, но и заткнули хлебальник.

Я не планировал возвращаться, чтобы подбирать членов отряда.

Грэмби Бэггер ковылял в хвосте, придерживая сломанную челюсть. Уж лучше пройти часть пути к дому под защитой тех, кто тебя покалечил, чем рискнуть в одиночку пробираться по улицам, что кишат мародерами.

Пока большинство служилых людей месило чернозем на поле Хотта, город стремительно превращался в ад. Воровское отребье и простые горожане сбились в стаи, в которых люди мирно соседствовали с зелеными гоблинами и коричневыми гоблинами и троллями.

И почти все стаи нацелились на самые богатые и ненавистные заведения в городе.

Храмы Чоза Двурогого.

Эти заведения аккумулировали огромные богатства, взимая налоги с жителей и с церквей младших богов. Теперь настал час расплаты. Подогретые вестями о скором крахе сатрапии, люди и нелюди тащили, волочили, перли, выгребали из крипт храмов сокровища, не страшась гнева божьего и уж тем более смешных проклятий клириков. Многие храмы горели. Адепты, укрывшись на звонницах, истошно били в колокола и дудели в трубы. Чоз, однако, молчал. Какая неожиданность)

Рондина, бедняжка. По возвращении тебе придется разгребать эти конюшни.

Во мне бушевала злая энергия. Не знаю, откуда она бралась; я не ощущал и грана усталости.

Высокая стена с железными воронеными пиками отделяла Синьорию от города. Тяжелые центральные ворота распахнуты. Думаю, это работа местной подкупленной охраны, ибо мы не увидели трупов.

За спиной — круто вниз — простерлась Сэлиджия, напоминавшая многопалого спрута — дымы, дымы, дымы. На поле Хотта — еще круче вниз — шла битва: огромная клякса сошедшихся войск слегка подрагивала, едва заметно смещаясь. Я бросил лишь один взгляд, но мне показалось, что Рондина успешно теснит фундаменталистов, напирая широким вогнутым полумесяцем. Войско Арконии ощутимо проседало с западной стороны, это, явно, работа мармарийской кавалерии. Радуга почти выцвела. Не страшно. Главное — она дала хороший задел на победу, помогла убедить колеблющихся солдат и офицеров.

Дома знати на холмах утопали в зелени, снаружи суровые, но внутри — роскошные, как дворцы. Я говорю дело, ибо раньше бывал в этих домах.

Там и тут звучали крики, слышался цокот копыт, звенели мечи. Баронские прихвостни уже рассредоточились по Синьории, и это облегчало нам задачу.

И я, и Олник знали, где располагается особняк Фаерано. Мы же избили его когда-то во дворе собственного дома, если вы помните, и обрекли на косоглазие.

Пригорок, поросший густым кустарником… Из-за поворота выскочила лошадь с пустым седлом. Под кирпичной стеной особняка Фаерано сшиблись люди барона и рыцари Чоза в темных плащах, примерно десяток на десяток, многие — на лошадях, так что я велел остановиться, и мы дождались, пока не завершится первое действие. В антракте мы набросились на оставшихся актеров и произвели массовое увольнение. Вся театральная труппа полегла трупами, так сказать. Гномы — отличные бойцы, а уж в умении подсекать сухожилия лошадям им нет равных.

Ворота в кирпичной стене были открыты. Уже третьи открытые ворота, что я встретил за последний час в Сэлиджии.

Дом — массивная серая крепость в три этажа и пять башенок — возвышался в конце яблоневой аллеи. Из окон первого этажа валил густой бело-серый дым. По саду метались три или четыре лошади и какие-то мелкие фигуры, кажется, зеленые гоблины из обслуги.

Мне заслонил путь рыцарь, простоволосый дядька с тяжелым клинком — опоздавший к увольнению заместитель руководителя труппы. Постепенно, но мы пришли к взаимопониманию. Я полоснул его по горлу, после чего он перестал испытывать ко мне претензии и уволился из этой жизни навсегда.

Я перешагнул тело. В доме звенело и грохотало, дым сочился уже из окон второго этажа. Меня объял ужас. Особняк горит, уж точно — задымлен, как в этом чаде мне найти гарем и Виджи? Гритт, Гритт, ведь она задохнется! Я живо представил, как она бьется о запертые двери и решетки на окнах, хватая вместо воздуха дым, бьется, затихая…

Когда я был на полпути, двери под портиком раскрылись, и из проема в клубах сизого с прожелтью дыма, спиной, выбрался сам Аерамин А. О. Фаерано. Я мгновенно узнал его по тощей фигуре и сальным волосам. Он был слишком занят, ибо, одновременно кашляя и чихая, боком волочил тяжелую, гм, я бы сказал — великую торбу. Таков финал ничтожеств от власти — трусливое бегство с добычей. До конца бьются только великие люди.

— Фаерано! — крикнул я.

Призрак прошлого оглянулся, демонстрируя багровый ожог на всю левую щеку. К его косоглазой роже прикипело выражение крайнего изумления и страха. Фаерано был без доспехов, одежду испятнали подпалины.

Раздался лязг железа. Фаерано отскочил. На крыльцо спиной выдвинулся простоволосый храмовник. «Че… и ела…!» — значилось на его обгорелой накидке. Рыцарь отчаянно оборонялся, пятясь назад, но вдруг всхрипнул — и немудрено, ибо из его затылка вынырнул кончик меча. Храмовник опрокинулся на ступени из серого гранита.

Затем, разгоняя клубы дыма, появилась она. Виджи. Добрая фея. Бледная, в облаке разметавшихся медовых волос, проткнутых полыхающими кончиками ушей. Источающая гнев и ярость. В одежде, которую мог назвать таковой лишь слепой, и то — на ощупь: нечто воздушное, полупрозрачное, состряпанное наспех из розовой занавески. (Уже позднее я узнал, что Фаерано постоянно держал своих наложниц нагими.) В одной ее руке был клинок — тот самый, эльфийский, и где достала? — в другой… Понимаете, если очень, очень, очень миролюбивую и милосердную львицу заключить в гарем и подвергать унижениям, она перестанет быть милосердной.

В другой руке моей женщины была отрубленная голова с толстогубым, обрюзгшим лицом евнуха. Пока я приходил в себя, Виджи шагнула вперед и огрела этой башкой Фаерано. Потом добрая фея нанизала его на клинок, ударив точно в сердце, и швырнула голову евнуха на труп гроссмейстера ордена Чоза.

Иногда, если спаситель не спешит со спасением, эту работу нужно проделать самому.

Она обернулась ко мне, и ее лицо вспыхнуло.

— Добрая фея… — прошептал «освободитель», чувствуя себя распоследним дурнем. — Добрая фея… моя Виджи…

Она топнула босой ножкой, крылья ее чудесного носа затрепетали.

— Ты, — сказала она, — ты…

— Я, Виджи, — сказал я, опустив клинки и не отрывая взгляда от ее пылающих глаз.

— Слушай меня внимательно, Фатик М. Джарси, — сказала она, тяжело дыша. — Больше никогда… ты слышишь? — никогда не смей от меня убегать!