Карапет Мерриг зря назвал «Трех вдов» кабаком, впрочем, для него слово «кабак» означало любое место, где наливают. На трех вдов в этом заведении приходилось два этажа и полтора десятка остекленных окон. Дом развлечений и гостиница для моряков, купцов и путешественников, собственность Ковенанта. Отли Меррингер слыл гурманом, значит, кормили тут хорошо.

В воздухе плавал аромат веселой травы, слышался стук игральных костей. Места за столиками были заполнены основательно. Орочье хрюканье напомнило мне об общинных свинарниках родного клана.

Нос Виджи дрогнул: слишком густая смесь ароматов для эльфа.

Мой старый друг и наставник сидел лицом к двери и наворачивал печеных креветок, заливая их пивом. Без грима короля-недоумка он казался обычным купцом средней руки. За те три года, что я его не видел, он несколько располнел, растерял большую часть шевелюры и обзавелся сединой на висках. Однако никогда еще он не выглядел настолько полнокровным и довольным жизнью, как сейчас.

Я был рад его видеть. Этот призрак прошлого не сулил бед, но обещал скорое осуществление моего плана.

Он приветствовал меня взмахом руки. Сенестра, сидящая с левой стороны, чуть заметно кивнула; я изобразил полупоклон. А вот она почти не изменилась — такая же смуглая, гладкокожая черновласка, чем-то похожая на куницу. В дни молодости на Южном континенте Отли из жалости купил семнадцатилетнюю рабыню, тощую грязную доходягу. Кочевники-монги разграбили ее селение, вырезав всех, кто не годился на продажу. Перед тем как оказаться у Отли, Сенестра прошла через трех хозяев, каждый из которых избивал ее за строптивость. Она бы умерла, если бы Отли не купил ее, и она это знала, хотя и умудрилась тяпнуть за палец, когда он рассчитывался с торговцем. Некоторое время Отли был для нее чем-то вроде сиделки, затем играл роль в меру сурового отца, ну а после… Она так и не сняла рабский ошейник, лишь заменила металл черной бархоткой с серебряным кольцом на короткой цепочке. Кто в этой паре главный, давно было не разобрать, они существовали как единый организм; говорил по большей части Отли, Сенестра больше молчала и, как обычно, обслуживала Отли за столом и в быту. Отли не принимал ни единого решения без совета с нею.

Мы раздобыли три стула и подсели к столику, я — посередке. Сенестра и Виджи обменялись взглядами, быстрыми, как размен ударами в шпажном поединке. Женщины, не знакомые друг с другом, умудряются общаться на каком-то тайном языке знаков, недоступном пониманию мужчин: мир, нападение, вооруженный нейтралитет, добрососедское сотрудничество заключаются быстро, можно сказать, в мгновение ока. Сейчас мне показалось, что наши женщины склоняются к четвертому пункту.

— Твои спутаники? — осведомился Отли. — Опять взялся за старое, Фатик? А кто этот без меры симпатичный гном?

Он сделал вид, что не узнает Олника. Мой бывший напарник отплатил ему тем же.

Три года назад наша контора «Силь, Мар и Иллион» подрядилась устроить для Отли срочные гастроли в Хараште («Три дня — проездом из Фрайтора в Талестру!»), мы заказали у гномов двухцветные афиши. Денег на бумагу ушло много, еще больше мы истратили на покупку мест под афиши. Олник столковался с земляками, они сделали для нас работу за две трети обычной цены (потом я случайно узнал, что хитрые жучилы взяли с нас на две трети больше). Мой напарник с готовым макетом всю ночь не смыкал глаз у пресса, а после, шатаясь от похмелья, помчался расклеивать воняющие гномьей самогонкой афиши. На въезде в Харашту Отли узрел красноглазого безбородого гнома с ведром клея и шваброй, который старательно клеил последнюю афишу, гласившую, что в город — естественно, проездом — прибывает Отли Меррингер и его труп с пьесой «Живые теплые люди!».

Во время печати из клише выпали две буквы, чего гномы, загулявшие с моим напарником у пресса, конечно, не заметили. Я рвал волосы на голове, груди и еще на одном месте. Гастроли провалились, несмотря на то что мы обежали весь город, от руки приписывая «па» к трупу. В труппе случился раскол, большая часть актеров покинула Отли, хотя в провале, я считаю, основную роль сыграло его желание пичкать зрителя модерновыми пьесами собственного сочинения. Но попробуй докажи это человеку искусства! Все же я компенсировал часть его затрат из наших денег. Олника тем не менее Отли невзлюбил сильно.

Творческие люди — странные личности с подчас загадочной логикой. В Хараште у меня был один приятель, художник, он бросил пить и решил отметить это дело бутылкой ликера. Наутро, проснувшись в канаве в одном исподнем, он долго проклинал трезвый образ жизни, который привел его к столь плачевному финалу.

— Взялся, — сказал я, прижав колено к бедру Виджи. — Впутался. Мои. Это гном Бешеный Бык, иначе называемый Ветер-в-Голове, искатель потерянного разума. А это — Виджи, моя супруга.

Отли слишком хорошо владел своим лицом, чтобы на нем появилась гримаса удивления, однако глаза помимо воли стрельнули на острое ухо, самовольно пробившее локоны моей жены.

Он промолчал. Не сказал какую-нибудь глупость вроде: «Я очарован твоей спутницей», был слишком умен.

— Мы опоздали, — сказал я. — Осталось у тебя время для разговора?

Отли развел руками, сыто щурясь:

— Свободен до вечера.

Великая Торба, до вечера!

Пучеглазый служка в мышином камзоле принес еще креветок. Сенестра убрала из-под руки Отли пустое блюдо и придвинула новое, подлила пива из деревянного кувшина. Виджи внимательно наблюдала за действиями бывшей рабыни, напустив на лицо маску безразличия. Ее руки, сложенные на коленях, подрагивали.

«Холодно, Фатик!»

Я слегка сжал ее пальцы.

«Потерпи».

Как вы уже знаете, перед делом я обычно ем. Много. Неизвестно, когда придется трескать в следующий раз, ну и погибать на пустой желудок — дурная примета. Я заказал говяжьи котлеты, для Виджи — курицу в меду. Эльфы едят как обычные люди, если вас интересует такая подробность. Вру: я понятия не имею, как едят настоящие эльфы. Скажем так: те существа, которые считались эльфами в моем мире, ели как обычные люди. Снова ошибся: обычные люди частенько жрут как свиньи, а мои эльфы-надоельфы принимали пищу с определенной, хм, аристократической утонченностью.

Олник поерзал на стуле и, кося глазом на Отли, заказал суп из бычьих хвостов и тушеное вымя в горшочке. Блюда трудоемкие, а оттого не слишком дешевые: по мнению гнома, это должно было показать Отли, что в кармане Гагабурка-второго водятся денежки. Мерзавец транжирил золото Фаерано, не спросив моего разрешения!

— И пива! — добавил он. — А кахава имеется?

— Новое? — содрогнулся пучеглазый служка. — Нет, упаси нас Атрей от прогресса, монсер гном! — Он сделал знак отвращения зла. — Никаких новых напитков! Пиво, эль, вино, полпиво и сухарная вода!

— Пи… — заикнулся мой бывший напарник, но передумал: — Ви…

— Удовлетворимся сухарной водой, — буркнул я. Хорошо, что тут не подают кахаву. От одного запаха этой дряни у меня приключаются спазмы желудка.

На губах Отли мелькнула улыбка:

— Стало быть, ты бросил бизнес в Хараште? — Его голос был хрипловат, из чего я заключил, что перформанс с появлением и выспренней речью государя он проделывал не впервые.

— Бизнес бросил меня. Далеко и надолго. Полагаю, навсегда.

— Значит, принялся за старое?

— Так точно.

— А у тебя взгляд изменился. И лицо, хм, затвердело.

— Дела и заботы, — сказал я.

Он кивнул и посмотрел на Виджи.

— Четырнадцать лет назад ваш супруг срывал овации в пьесе «Благородный варвар Шворц». Моя самая удачная пьеса, лучшая моя постановка — героический эпос о герое без страха и упрека! Как быстро катится время, как же я стар…

Светлые брови Виджи едва заметно выгнулись. На драматическую декламацию Отли обратили внимание с соседних столиков, пучеглазый служка тоже навострил уши. Я молча выругался. Треп о минувших днях — благое дело, но если Отли упьется и вздумает устроить представление… Театр тут под запретом, кроме того, Отли нужен мне свежим.

— Когда он вздумал уйти, мы взяли на роль Шворца одного малого, Мино Онмоа, но он играл хреново: таращил глаза, рычал и двигал ушами. Он бы еще лаял и хвостом вилял, тьфу!

— Зато был выше меня на полголовы.

В уголках глаз Отли собрались морщины.

— Дело не в росте, Фатик, а в умении раскрыть образ, я это тебе говорил, ему говорил, всем говорил. Да и какой из Мино варвар и, тем паче, артист? Так, обычный паренек с рыбачьих островов без огня, без полымя. Он нравился девушкам, но привлечь широкую аудиторию не сумел — слишком мелкое дарование, нет харизмы. С другой стороны, Фатик, в «Осуждении девственности» ты тоже выступил неубедительно.

Виджи покосилась на меня украдкой. Я стиснул зубы. Надо дать Отли некоторое время вести разговор, плавать в воспоминаниях. Пусть размякнет. Только как бы сделать так, чтобы он поменьше пил?

— Фривольная комедия — не мой жанр.

— О да! — Он провел пальцем дугу от Виджи ко мне. — Никогда не мог толком сыграть ловеласа. Зато героический эпос и романтика… Ты сочинил отличные стихи для «Муки разбитого сердца»!

— Все женщины на представлениях выжимали платочки! Вот она, сила искусства! У тебя был талант, а ты ушел, пренебрег карьерой актера и сочинителя!

Гритт, ухо моей супруги заалело. В другое время я, горе-сочинитель и не совсем убедительный варвар Фатик, устыдился бы такого стихотворного дрянца, ну а нынче оно пошло мне на пользу. Во всяком случае, Виджи не станет больше числить меня по ведомству тупых и буйных, которым лишь бы выпить, подраться, облапить девок и стащить кошельки с трупов. Лучше быть романтиком, чем циником, ибо цинизм — удел убогих трусов.

Служка принес стряпню для нас с Виджи.

— А мой суп? А мое вымя? — вскинулся Олник.

— Ваш суп и ваше вымя готовятся, монсер гном.

Олник скис и, поднабравшись наглости, стибрил с половины стола Отли корочку хлеба. Я взялся за вилку. Виджи сидела молча, руки по-прежнему на коленях.

«Холодно, Фатик!»

Отли Меррингер все предавался воспоминаниям, щеки его раскраснелись. Сенестра убрала из-под руки своего хозяина опустошенное блюдо.

Колокол отзвонил половину третьего.

Двадцать минут на еду. Десять — на уговоры. Пока ем — расспросы.

Компания южных орков за два столика от нас хрюкала, как поросячье стадо. Кожа их раскосых физиономий — красноватая и зернистая — напоминала о песках Гарандрийской пустыни. Я знал некоторых южных орков в свое время и умел различать их по физиономиям, за что они меня безмерно уважали. Компания трепалась об исходе крыс и птиц, позванивая медными бляхами на плотных стеганых кафтанах.

Все меньше времени до гибели Ридондо…

— Расскажешь, что здесь творится, Отли? Чем вы промышляете?

Он замер на полуслове, сморщил потный лоб. Переглянулся с Сенестрой, та, метнув взгляд в глубину зала, чуть заметно кивнула.

— Вы тут надолго? — Она словно диктовала ему, что спрашивать.

— Отплываем в Дольмир на закате.

Он потянулся к выпивке, и тут-то Сенестра накрыла кружку пальцами с аккуратно подрезанными ноготками — мягкий, но непреклонный жест. Отли принял волю рабыни… спокойно.

— Ну, если так… Только ради нашей дружбы, Фатик! Видишь тех особ? — Меррингер незаметно кивнул на служек в мышиных камзолах. — И вон того! — Он указывал на распорядителя зала, которого в Хараште именовали «метрдотелем».

— Да, и что?

— Это, дружок, грамотные простецы!

— Поясни.

— Сотни лет в Мантиохии правит Ковенант…

— Знаю об этом.

— Ты молчи и слушай, раз уж нарвался!

— Молчу и слушаю.

Олник расправился с корочкой и с любопытством поглядывал на курицу в меду.

— Ковенант, друг мой, это круг дворян, который владеет всеми землями, домами и прибыльными делами в Мантиохии, бизнесом, если говорить языком хараштийского Синдиката. Местная конфессия Атрея также в его подчинении. Ремесленные лавки — собственность Ковенанта, виноградники — собственность Ковенанта, Торжище, вот это заведение, дома с публичными женщинами, портовые биржи — все это его, и только его собственность!

— Я все это знаю, Отли.

— Все — да не все. Купечества тут нет, дворяне сами себе купцы. Но прибыльных дел — много, а дворян — мало. Кто-то должен исполнять для них черную работу, посредничать между дворянами и деньгами, обслуживать счета, и, как говорится в моем «Крахе гномьего финансиста Герсби Маловеликого», «Сей мир наполнить звоном злата!».

— Понимаю, к чему ты клонишь.

— Здесь драматический нюанс. Патриции и клир издавна берегут чернь от излишков ума, но волей-неволей обеспечивают знаниями тех городских простецов, что обслуживают их интересы. Счетоводы, маклеры, писари, разные старшины, даже служки в портовых кабаках, имеющие дело со звонкой монетой. Разумеешь, Фатик?

Фатик разумел.

Компания орков принялась азартно играть в перетягивание пальцев. По обычаям своей земли, и под чужедальним кровом орки не снимали меховых шапок с наушниками и острыми пиками на макушке, кажется, опасались, что местные духи могут украсть их мозги.

Отли отдулся, глянул на полную кружку, затем на Сенестру. Та покачала головой. Пучеглазый служка принес кувшин сухарной воды и остался елозить тряпкой по соседнему столу. Я было дернулся налить, но Виджи сама — о, Гритт! — сама налила мне из кувшина. Уж не старается ли она стать хорошей женой по человеческим меркам, так, как их видит и понимает? Надо бы ее предупредить, что отношения между Сенестрой и Отли не стоит принимать за единственный образец, хотя ошейник, возложенный Сенестрой на себя добровольно… гм, гм…

Олник, сунувший кружку под горлышко кувшина, остался ни с чем. Тогда этот недоросток (под его весом трещали ножки стула) показал на блюдо с курицей и запросто, будто знал Виджи сто лет, спросил:

— Ты это не будешь? Оно не очень вкусное, честно. Я пожую, ладно?

Виджи не удостоила его ответом. Расхрабрившись, гном осторожно зацепил блюдо кургузым мизинцем и подтянул к себе, после чего над столом разнесся хруст и треск. Я молча жевал, не чувствуя вкуса пищи: когда предстоит серьезное дело, я ем. Гритт, я повторяюсь, да.

Добрая фея повернулась ко мне: зрачки черней безлунной ночи по-прежнему заполняли радужку ее глаз.

— Шепот, Фатик, — проронила она одними губами. — Ощущаешь?

Я слышал только гул таверны, запах дурманной травы, хруст куриных костей и хрюканье орков.

— Каждый сверчок знай свой шесток! — сказал меж тем Отли. Я вздрогнул: он повторил пословицу покойного барона Кракелюра.

Насчет шестка я имел свое мнение, но смолчал. Отли утерся батистовым платочком и возгласил патетически:

— Так вот не желают они знать свой шесток! Хотя живут куда лучше крестьян и чернорабочих. Мутят воду! Ты заметил виселицы?

— Да, но они стояли и раньше.

— Раньше, Фатик, не было таких беспорядков. Грамотные простецы! — Он повел взглядом, приглушил речь, почти распластался грудью на столе. — В Ридондо они организовали тайное общество! Назвали его Безликим Братством, и запустили щупальца во все деревни Мантиохии. Мутят воду среди черни. Хотят, изволите видеть, справедливости и счастья для всех, и чтобы не было власти короля и Ковенанта!

— Экие бесстыдники.

— Преступники! Убивают дворян, напялив на головы холщовые мешки с прорезями для глаз, чтобы никто не узнал их лица! Они колобродят, смущают умы простых людей! Открыли подпольные школы, обучают чернь письму и счету! — Отли очень не любил чернь, десятки раз именно простые люди освистывали его пьесы. «Неправильная, плохая чернь!» — плевался ядом Отли. Впрочем, если чернь принимала пьесу аплодисментами, она тут же становилась хорошей.

Я подумал, что впервые слышу о Братстве. Лет семь назад в Мантиохии были только отдельные смутьяны и еретики. Политика, Великая Торба! Ненавижу политику.

Что ж, все течет, все меняется. Интересно, а Братство — не рука ли страшного прогресса, которого так боится Ковенант? Прогресса умов и социального строя?

Впрочем, не важно. Ридондо осталось жить до заката.

— Это же чума! — заявил Отли, и я снова вздрогнул. Чума… А ведь он угадал мои мысли. — Крепнут разговоры о революции! Братство намерено уничтожить дворян и короля, создать справедливое общество — республику!

— Что, дела настолько плохи?

Отли вскинул глаза, снова прищурился:

— Ковенант не изволил дать мне объяснений, но, как говорится в моем «Образе любострадальца»: «На рассвете птички чирикают громко». Снаружи жизнь Мантиохии достаточно тиха и благостна, а внутри бурлит и вот-вот сорвет крышку.

— А известны лидеры Братства?

— Э? Фатик, душа моя, ты бы спросил еще, сколько лиг до Луны! Они тайные, Ковенант не раздобыл их имен. Это Братство… Оно взялось пять лет назад словно из ниоткуда. Раз — и пожалуйте. Среди дворян ходят слухи, что это божья кара за грехи отдельных патрициев.

Да-да, божья кара, а еще божья роса.

— Хотя иные утверждают, что за Братством стоит третья сила — но какая, никому не известно.

Третья сила? Хм.

— Шепот, Фатик! — бесцветно сказала Виджи. Она казалась статуей из алебастра.

Гритт! Я не различал никакого шепота!

Дальнейший рассказ Отли был прост. Безликое Братство круто взялось за дело, и за несколько лет изрядно подточило престиж королевской власти. Ковенант, не в силах сладить с тайной организацией (перевешав всех грамотеев подчистую, дворяне крайне осложнили бы себе жизнь), опомнился и нанял бродячую актерскую труппу, чтобы эту власть укрепить. Настоящий Амаэрон Пепка, межеумец, сидел во дворце Верхнего города и тупо гыгыкал. В это время Отли-Амаэрон раскатывал по Мантиохии и, ничтоже сумняшеся, укреплял пиетет к богоданной власти: чинил суд и расправу, лечил наложением рук, призывал выдавать смутьянов и запрещенные книги.

По сути, мой старый товарищ работал провокатором.

Весть о хождении короля в народ широко разошлась по стране и принесла Ковенанту долгожданные плоды, и немудрено: простые люди стараниями патрициев были наивны, как дети.

— Я дарю им чудо видеть государя… — молвил Отли с неясной улыбкой. — А какой прием мне устраивает толпа! — Он окинул меня прищуренным взглядом. — Что хочешь спросить, мой друг? Не променял ли я свой дар на глупости и преступления? А кто сказал, что революция Братства, которую я в меру сил заглушаю, благо? Это кровь, и кровь большая. А я давно принял как догму, что штиль всяко лучше бури, и для меня, и для общества.

— Некогда ты утверждал обратное. То, что нельзя изменить поступательно, часто ломают через колено.

Он смял креветочный панцирь. Сенестра резанула меня взглядом. Виджи напряглась, только Олник продолжал самозабвенно хрупать косточками.

— Тогда я был молод и глуп, сейчас — стар и умен. Я стар, Фатик, я очень стар… Я за порядок. Меня пугает власть толпы и черни. Мне по душе раз и навсегда установленный порядок, когда каждый сверчок…

Пучеглазый служка опрокинул с соседнего стола пустой кувшин. Кувшин разлетелся на сотню осколков.

Я хотел обмолвиться, что чернь такова потому, что Ковенант издревле держит народ в подлейшей рабской тупости, но сказал:

— Почти как Веринди с ее кастами. Рожденный слугой навсегда слугой и останется.

— Зато там порядок. — Он повторял это слово как заклятие. — Там благопристойно. А я слишком стар…

Недоброе предчувствие кольнуло мое сердце.

— Тебе пятьдесят, старый ты хрен, — сказал я, вымучив квелую усмешку. — Самый расцвет для мужчины.

Немного лести в холодной воде…

Взор Отли прояснился.

— И я не продал свой талант, Фатик, не разменял его на халтуру. Скорее, это творческий компромисс. У меня ангажемент в Верхнем городе. Сегодня вечером я играю для семейства Валентайнов. Патриции — чудесная, просвещенная публика. Они славно принимают любые мои пьесы. Думаю, примут даже ту, что освистала чернь в Хараште из-за одного мелкого карлика…

Гном сделал вид, что не слышит. А я подумал, что люди, они, черт подери, меняются, и, как правило, в худшую сторону. Нехитрая истина, которую каждый раз с изумлением открываешь заново, сталкиваясь с друзьями, которых давно не видел. Жизнь удар за ударом, последовательно выбивает из людей все лучшее, оставляя только эгоизм, самую распаскудную штуковину на свете. Ну а оправдания для своего эгоизма человек всегда найдет. Он обрядит его в одежды возвышенных целей, если понадобится, закамуфлирует, спрячет.

— Патриции охочи до любых спектаклей, даже запретных. Тем более запретных. То, что запрещено для простецов, для них разрешено. А уж как они платят… По окончании гастролей я уплыву в Талестру и куплю там дом под театр!

Я спросил, не боится ли он, что Безликие выследят их и поставят труппу на ножи.

Отли беспечно рассмеялся.

— Нет, друг мой. Мы выступаем в гриме, после — разоблачаемся вдали от чужих глаз. На представлении у нас дворянская охрана, одетая под солдат. Кроме того, у меня постоянные охранники, — он мотнул головой в сторону четверки говорливых орков. — Под кафтанами у них ножики длиной с мой локоть. Мы раскатываем по Мантиохии уже вторую неделю, сегодня дали второе представление в Ридондо, и пока — никакой слежки. Однако оставим мои дела: во мне гуляет смутная загадка, что нужен я тебе не просто так.

— Нет, не просто так, Отли.

— Тогда изложи свое дело.

Ну я и рассказал.

* * *

На улице я переглянулся с Виджи, и мы смотрели друг на друга, пока колокол на Башне вызванивал третий час. Отли сбежал.

Значит, не вышло. Городу конец.