Удар вышел хлипкий, просто беспомощный тычок, а не удар, до того я ослабел. Рикет нырнул под мой кулак, отпрыгнул и ухмыльнулся совершенно беспардонно. Выражение его лица получилась до того обидное, что в моей груди вновь зажглась яростная злоба.

Она же и прибавила мне сил, да и проворства накинула немало.

Я поймал воренка шлепком ладони в ухо, другой рукой схватил за воротник, поднял, встряхнул и саданул пудовым кулачищем под ложечку.

Ну а затем проделал такое, что раньше — еще в бытность мою простым Тихой Громовым — повергло бы меня в состояние шока.

Я сграбастал коротышку поперек туловища и швырнул его в неразлучную парочку — Лейна с Осменом, благо, оба отирались поблизости. Тело прощелыги врезалось в солдат и, судя по звуку, сшибло их с ног — я не смотрел, уже занимался другим делом — бил в скулу многострадального Торке, чей удивленный и растерянный взгляд навсегда отпечатался в моей памяти. Затем оприходовал Башку, легко, дабы обездвижить на несколько мгновений.

Вако оставалась на закуску. Опасная рана приглушила ее реакцию и скорость: она попыталась выхватить меч, потянула его из ножен. Вероятно, успела бы — но плохо намотанный бинт налез ей на глаза.

Я пнул ее в колено, ушиб ногу, но своей цели достиг — Вако откачнулась к зубцам парапета, ощерив зубы в немом крике. Впрочем, тут же напряглась, пытаясь превозмочь боль и как-то атаковать, но я легко стукнул ее сапогом под грудь (пошло лесом это гендерное равенство!) и наступил на ладонь. Затем проревел, вкладывая в голос всю Джорекову свирепость — авось, да поверят:

— Крэнк! Только рыпнись — башку разобью. Дыши через раз!

Вако поверила. Слыхала обо мне, наверное, больше, чем знал сейчас я сам. Уставилась на Джорека из-под повязки бусинами глаз. Расплесканная по лицу кровь казалась в лунном свете черной акварелью.

Я выдернул из ножен меч Вако, приставил к ее горлу. Слова давались с трудом и прозвучали неожиданно тихо и вкрадчиво:

— Плевать мне, кто там на вас ощерился, плевать с высокой колокольни на вашего дохлого короля, чихать на живую принцессу и на Авриса Сегретто плевать. Я шел тихо-мирно, никого не трогал… И вот… Крэнк, чего уставилась, морда? Черта с два ты, шлендарка, будешь мной прикрываться! А дернешься — проверчу в тебе дырку, поняла?

Вроде бы удалось сыграть крутого. Вако поверила еще раз. Откуда ж ей знать, что до недавних пор я не убивал… не убивал человека. Да и сейчас вряд ли смогу… просто так. Безоружного. Я еще недостаточно… осредневековился, чтобы убивать направо и налево всех, кого моя душенька захочет.

— Ладно, кончай, — мрачно сказала Вако. — У меня от твоих слов, Джорек-Лис, уже поджилки трясутся. Испугалась я, да. И не двигаться никому! Ты, Лис, что предлагаешь?

Я перевел дыхание. Мне почудилось на миг, что реальность погасла и я вывалился в черную пустоту. Наверное, потерял сознание на какую-то долю мгновения. Небо, Вако намеревалась заслониться таким доходягой!

— Так… вот мои слова. Вам нужен лишний меч — мне нужна моя жизнь. Простая сделка. Биться на переднем крае я не хочу, умаялся шибко. — Подбородком я указал на Лейна с Осменом, которые не успели подняться с колен (здорово я их зашиб недомерком!). — Вот эти — годятся!

Ну, вот вам компромисс. Да или нет? Со мной — или без меня? И если без меня — скольких они готовы потерять в схватке? Дела-то у них и так — хуже чем плохо.

Но в ответ прозвучала тишина, звонкая, без привычного уже рокота. Ярко освещенная луной площадка показалась мне сценой, на которой разыгрывается финальный акт шекспировской пьесы. Самонадеянно, конечно, но каждый из нас — Вселенная, и каждый переживает свои, личные шекспировские трагедии. Только бы этот финальный акт не обернулся кровавой баней, где герой и злодеи самозабвенно режут друг друга.

— Ты… сегодня нервный, — с трудом проговорил Рикет, ворочаясь на блестящем базальтовом полу. Привстав, он кашлянул и потрогал ухо. Брошенный на меня взгляд был, скорее, удивленным, чем озлобленным. — Совсем, брат-Лис, распоясался. Дважды по голове за один день! Пей, что ли, пустырник, помогает от нервов.

Ты мне еще предложи транками закинуться, умник!

— Чтоб тебе угореть, — скрипуче пожелал Осмен. Лейн поддакнул кивком, показав темя, где сквозь жидкие сальные пряди пестрели мелкие плеши, будто моль поела. Болячка с говорящим названием «Я люблю ходить по шлюхам, и вот я заимел от них сифилис, как же мне теперь быть?». Интересно, как вышло, что Болгат берет к себе больных этой заразой? Ах да, у него нехватка в людях, вон даже меня намеревался пристроить в десятники.

Все мое внимание было сосредоточено на этих двоих. Торке и Башка куда менее опасны. Но все четверо — слушаются Вако и поступят, а я знал это, как решит командир. И решение это будет единственным, менять его не позволит время, отпущенное на раздумья фантомом.

Или я не позволю. Они же думают, что я приколю Вако недрогнувшей рукой, если та скомандует меня атаковать.

Красноречивый взгляд Вако обещал мне многие горести, болести и прочие несчастья. Она, кажется, была готова рискнуть наказать знаменитого Лиса — наказать примерно, раз и навсегда избавив мир от его присутствия. Толстые окровавленные губы дрогнули…

— Ваккарио Олмас!

Тощий чародей приподнялся из-за спины коротышки. Кричал, надсаживаясь, из последних сил, слепые черные глаза выпучились, как у жабы. Дикие огоньки, однако, изо рта не вылетали, наверное, аккумулятор разрядился.

— А? — Вако даже привстала, так, что кончик меча уперся в ямку между ключицами.

— Ваккарио Олмас, угомонись! Ты сделаешь так, как сказал Джорек-Лис! И все… все вы будете его слушать! Вы… Амтра… тино… ом-ман… — Архея повело, живые мощи, в чем только держится душа? Голова с набухшими бородавками ожогов мотнулась в стороны. — Все… отвечаете его жизнь! Все… его жизнь! Если… с ним… Закопаю! Клянусь всеми силами ковена — сделаю вам горе! Беречь… Они уже идут, вы, кретины!

Тело чародея со звучным шлепком распласталось на камнях.

Рикет, а за ним и Осмен с Лейном выглянули из-за зубцов, причем маленький вор встал на цыпочки.

— Имагон! Ларта, какой огромный!

— Старшая! — рявкнул Осмен. — Он же и правда, выше крыши! Ох, Спящий, сейчас посыплется горох! Что делать, старшая?

Лейн громко чертыхнулся и крикнул просительно:

— Старшая? Вако?

Я увидел краем глаза, как подобрался Торке. Нет, все-таки главным авторитетом после Болгата и Рейфа среди солдат была именно Вако, а чародеюшка так, в стиле «Конечно, о свирепый господин!» и кукиш ему в спину. Тем более — он снова отрубился, поди узнай потом, как оно все было. Может, задрали Джорека-Лиса злые силы да и сбросили прямо в смердючую яму под скалой.

И где, скажите, доказательства, что все было не так, если тела в яме тонут?

Вако взглянула на меня в упор:

— Слышу. Не глухая. Брат Архей ровно сказал. Пускай живет. Оставь, Башка.

— Ты начальник, — прозвучало сбоку, совсем рядом. Башка, этот мелкий головастый щенок, неслышно подкравшийся сбоку, опустил взведенный арбалет. Целил он мне в висок — уж это я успел заметить.

Абзац… куда делось хваленое чутье Джорека? Похоже, не только у Архея в ноль разрядился аккумулятор. Теперь бы встать на зарядку эдак на пару суток — с горячими отбивными, жареной картошкой (интересно, знают ли тут картошку, которой я дразнил Архея и Болгата, или ее — проводя параллели с моим миром — до сих пор не завезли из-за моря?), горячей ванной и целительным сном, да только ломится мне сырая допросная камера в ковене Измавера.

Но это лишь в том случае, если удастся уцелеть.

Вако брезгливо, как грязную тряпку, отпихнула клинок, все еще направленный в горло моей рукой, села и цыкнула сквозь зубы струйкой крови.

— Хочу тебе сказать кой-чего. Братцы, конечно, встанут на фронтире. Но ты, человече, будешь сразу за ними, ты будешь, клянусь Тхотом, драться сегодня, или я сама тебя убью!

Мир снова наполнился тьмой на мгновение, потом все прояснилось. Похоже, я тупо засыпал на ходу от усталости и болезни.

Я убрал меч, нашел в себе силы кивнуть:

— О большем и не просил.

«Вышел на следующий уровень, — подоспела мыслишка. — Молодец, Джорек, возьми с полки пирожок, если черствый — разбей молотком, окуни кусочки в молоко и сожри».

А интересно, есть ли у бой-бабы муж и дети? Или только домашняя жаба в крынке с молоком?

Лейн опять чертыхнулся. Осмен состроил мрачную гримасу. Потом, не сговариваясь, бряцая доспехами, они кинулись к оружию. Решение Вако было для них сродни непреложным законам бытия.

Рикет тоже оказался рядом: за спиной меч, в одной руке копье, в другой на ременной петле болтается сияющий тускло каплевидный фонарь. Наверняка его принес рачительный Торке, сняв с броневика. Вот только — зачем? Луна и без того сияет, как огромная масляная лампа.

— Фантом сюда не просунется, любезный Джорек, — информировал меня прощелыга. — Не просунется, но сподобит нас подопечными. А уж их будет много, поверь.

— Адово семя! — буркнул Осмен, подбирая сразу два клинка.

— Ну, чего встал, придурок? — крикнул Лейн. — Хватай самострел, орясина!

Обращался он ко мне.

«Дзооооуууннн!» — Этот звук донесся откуда-то снизу, будто ударили в великанский гонг. И сразу через скальный коридор устремился густой поток почти осязаемого злобного шепота. Казалось, это безумец, свихнутый маг-отшельник читает бесконечное заклятие.

Несомненно, дела принимали крутой оборот. Более крутой, чем все, с чем мне довелось столкнуться в этом безумном мире. Хотел бы я… черт, ладно! Драка — значит драка. Но — честно — я смотрел бы на жизнь с большим оптимизмом, будь я на вот столечко здоровее именно сейчас.

— Сожри меня демоны, повеселимся! — Заполошно крикнул Лейн, хватая в одну руку топор, а в другую — короткий тесак.

— Имагон открылся, — буднично сообщил коротышка. — Фантом посылает своих питомцев к нам на праздник. Не знаю, чем все закончится, но на всякий случай — до скорого свидания, мой любезный Джорек по прозвищу Лис. Как свидимся — с тебя монетка за все мои пояснялки. Или даже две.

На лестнице послышались частые шлепки, такие звуки издают босые ноги множества бегущих людей. Лейн и Осмен были уже «на фронтире» — по обе стороны клыкастой арки. Рикет устремился туда же. В одной руке копье, в другой — фонарь.

Я попытался размяться — поводил плечами, покрутил головой, сделал что-то типа земной разминки-зарядки. Каждая царапина отдавалась пульсирующей болью. Озноб снова проснулся, окутал тело дурманящей пеленой. Чертов глейв, я бы не так боялся схватки, будь при мне моя регенерация!

Вако была рядом, держала пару взведенных арбалетов, наблюдала за мной недоуменно. Ну да, гимнастику еще не изобрели или благополучно забыли с греческих времен, если тут были такие — или похожие на них — времена. В средневековье было модно умерщвлять плоть — или жрать в три горла. Культ красивого тела бытовал во времена античности — и снова появился со второй половины двадцатого века. Все остальные исторические периоды можно назвать периодами толстяков, доходяг и целлюлита.

В левую руку я взял короткий меч с тяжелым выщербленным клинком, тесак, а не меч — им лучше всего действовать в тесном строю, в свалке, такой клинок как саперная лопатка у спецназа, правой сграбастал взведенный арбалет. Подсумки с болтами валяются рядом. Стреляй — не хочу. Но будет ли время перезаряжать? Не будет, нет. Выстрелю — отброшу оружие, перехвачу тесак правой рукой и — вперед, с песней.

— Бей! — вдруг яростно вскрикнула Вако.

И на площадке началась потеха.

Дребезг расколотого фонаря заглушился чудовищным воплем. Клин света метнулся мне под ноги. Я увидел охваченную белым пламенем фигуру, спаянную тонкой перемычкой копья с маленьким вором. Безумно хохотнув, Рикет толкнул горящую тварь в коридор и, отпрыгнув, начал сбивать пламя с рукавов куртки.

Ага, швырнул фонарь в коридор, в наступающих. Умница.

Коридор захлестнули вопли, проем арки осветился, в нем заметались гротескные вытянутые тени.

Короткая пауза… И вот они полезли неукротимым потоком, перебирая четырьмя конечностями, осыпанные горящим маслом, но, кажется, нечувствительные к боли. Оскаленные рты на почти человеческих лицах, серая плоть, удлиненные конечности с сухими мускулами, безволосые головы на тонких, но сильных шеях. Кое у кого — остатки одежды вокруг чресл. Больше всего они напоминали клонированного киношного Голлума — только среди них были и женщины. Не менее омерзительные, чем мужчины.

Илоты.

С белыми, как молоко, глазами.

И с когтями — острыми, готовыми одним движением распороть человеческую плоть.

— Коу! Коу-коу-коу!

Лейн и Осмен заработали клинками, как жнецы в страду. Твари валились под ударами, съезжали по ступеням, но снизу напирали, тянули к паре солдат жадные когтистые лапы. Чудовищная картина, достойная кисти Босха: грешники, вырвавшиеся из ада, стремятся утянуть в ад живых.

Запах тлена разлился по площадке.

— Стреляй же, остроухое отродье!

Я сообразил, что Вако обращается ко мне. Стряхнул наваждение, поднял арбалет, выцеливая… Вако выстрелила в плотную массу нападающих и, конечно, попала, с десяти шагов не промажешь, отбросила арбалет и выстрелила из другого. Рядом снова оказался Рикет с багровым ожогом во всю щеку. Он схватил заряженный арбалет, выстрелил с лету, не целясь, — стрелять явно не в деревне учился. Лейн что-то проорал, опуская забрызганный желтой дрянью топор. Осмен поддержал, чуть отступая, чтобы дать очередному телу упасть. Тоже был забрызган желтым. В голосе Осмена слышалась паника.

Желтое… кровь существ Сумрачья. Меня отчетливо замутило. Кровь демонов, кажется, кличут ихором. Да, верно — не кровь это, ихор, порождение зла.

Башка и Торке заряжали арбалеты. Вако и Рикет стреляли. А из коридора, под ледяной и почему-то очень звучный шепот фантома, перла самая настоящая саранча, тупая, целеустремленная, не знающая сомнений и страха. Казалось, поток тощих лап и оскаленных зубастых ртов нескончаем. Будь я сейчас на месте солдат, сколько бы я продержался без доспехов, ослабленный болезнью и лишениями? Да и просто — сейчас я был Тиха Громов, не готовый к кровавому бою. В груди медленно закипала ярость Джорека, но — слишком слабо, мои инстинкты все еще довлели, ничтожный страх ползал в душе.

А потом мир вокруг меня начала заволакивать серая пелена, и я понял, что близок к потере сознания. Нет, нет, только не сейчас! Только не в эти минуты, когда на кону моя жизнь! Когда каждый человек на счету! Когда на счету каждый нелюдь!

— Р-р-р-раууммм! Ичи-ха-а-а!

Я выстрелил навскидку, кажется не попал, и резанул по левому предплечью зазубренным лезвием тесака. Боль отдалась в голове грохотом прибоя, мир снова набрал красок, пускай и тусклых от света луны.

Внезапно поверх илотов, запрудивших проход, метнулась серая тень, быстрая, как молния.

— Крева!

Существо с сухим шорохом приземлилось позади Лейна и Осмена. Узкое, как у богомола тулово чуть просело на четырех тонких ножках. Они напоминали черные хлысты — живые упругие хлысты с острыми загнутыми кончиками, готовыми распрямиться и снова отправить креву в полет. Мгновение существо приходило в себя, слепо поводя головой, висевшей — именно висевшей — на кольчатой, как у креветки, шее. Когда-то… да, оно было человеком. Глейв настолько изуродовал его, что в моей душе рядом с ужасом зашевелилась какая-то отчаянная жалость. Голова монстра была вжата в узкие, хрупкие плечи, а оплывшее лицо казалось старческим, усталым. Глейв безжалостно выпятил, преувеличил человеческие черты в некоторых местах. Губы были уродливо вздуты, скулы походили на крутые холмы, а глаза стали выпученными, как у совы. Пара верхних конечностей были вполне человеческими, только длинные пальцы заканчивались тонкими изогнутыми когтями.

Крева ловко развернулась и семенящими шажками побежала к Лейну. Тут же в ее сутулую спину воткнулась арбалетная стрела, но целеустремленная тварь не сбилась с пути. Окрик Вако запоздал — тварь сгребла голову Лейна в охапку, будто истосковавшись по ласке. Осмен отпрыгнул, заслоняясь клинком, похоже, он хорошо знал о любвеобильности твари.

— Держи ворота, м-мать! — гаркнула Вако.

Поздно. За порог прыгнул один илот, другой, третий, четвертый. И все навалились на Осмена, к добыче кревы они приблизиться не решились.

Я пустил стрелу в толпу, подхватил арбалет с каменного пола. Кто-то сунул мне под руку щит, маленький железный подгузник. Впрочем, мне сейчас годилась любая защита.

Ноги Лейна вздернулись в воздух: тощие ручки кревы обладали неимоверной силой. Вако, размазавшись в прыжке (немало ловкости было в ее грузном теле!), полоснула клинком вдоль спины чудовища, затем ударила по ногам. Лейну, впрочем, было уже все равно: крева раздавила его голову, как гнилую картофелину, и, даже подыхая с мечом в затылке, не выпустила солдата.

Три уродца, так и не встав с четверенек, запрыгали к Архею, и я, двигаясь будто во сне, бросился им наперерез. Тиха Громов убивать не умеет, зато Джорек — вполне. Я выпустил его инстинкты на волю. Ударом кромки щита пришиб одного илота, мечом, на выдохе, второго. Перерубил руку третьему, а потом выпал из реальности — опять в темноту, на сей раз слегка разреженную красным сиянием.

* * *

Вечер. Небо чистое. Полная луна. Моя кровь кипит.

Наставник недоволен тем, что у меня появилась женщина.

Меня учат одному — убивать.

Пока — всего лишь в теории.

Пока.

Но уже скоро…

Он говорит. Запрещает. Резко. Жестко. Я рожден для убийства. Это моя цель. Это моя неизбежность.

Меня зачали и вырастили для этого. Еще до рождения в меня вложили необходимые качества. Меня учат убивать. Скоро экзамен.

Хотел бы я знать — кто вырастил, кто принял решение изуродовать мой разум, мое тело, мою душу? Сон не знает ответа. Сам Джорек тоже не знает.

Наставник говорит и говорит, повернувшись ко мне спиной.

Его слова будят во мне глухую злобу.

Я не против убивать, но я не хочу быть куклой. Меня воспитали львом в стаде баранов? Ну пускай… Но на льва не наденешь ошейник, хотя я и сознаю, что ошейник этот уже вшит в мою душу. Однако… ошейник непрочный. В полнолуние я ощущаю это особенно сильно.

— Ты не пойдешь к ней, — изрекает наставник. — Ни сейчас, ни потом.

Конечно, не пойду.

Я подхожу к наставнику, покорно кивая, и быстрым движением ломаю его шею.

Нельзя доверять никому.

Вслед за тем меня накрывает жаркая волна. Луна пронзает мое сердце. Я…

Что…

Со мной…

Происходит?

* * *

Когда вернулся в реальность, оказалось, что я рублюсь спиной к спине с коротышкой и отовсюду к нам тянутся когтистые лапы и отвратные серые морды на длинных морщинистых шеях. Щита уже не было, вместо него в руке красовался тяжелый кавалерийский палаш. Твари больше не вопили, хотя рты их были растянуты в омерзительных вампирских оскалах. В тишине удары клинков о плоть звучали особенно яростно. Я был забрызган ихором — так скажем, с ног до головы. Рикет был тоже облит им. Картина называлась — «Больше желтого, и нафиг красное!».

К счастью, пока так и было — я не чувствовал на своем теле серьезных ран. Ну, и все конечности были на месте, даже голова.

Поблизости в одиночестве билась Ваккарио Олмас без повязки и половины лица, которое ободрали чьи-то загребущие лапы. Где-то за правым моим плечом, судя по негромким матюгам с обилием буквы «ф», сражался Торке. У меня ныли запястья, и в ногах ощущалась слабость. Но я держался. Мы — держались.

Небо потемнело, луну вот-вот должны закрыть тяжелые тучи, похожие на белую овечью шерсть, вымазанную углем. Что будет тогда? Порождения глейва не любят света, но, кажется, сейчас луна им не очень мешает. Но если ее скроют тучи? Не возрастет ли сила и резвость тварей?

Крэнк! Нет времени размышлять!

Я воткнул меч в особо прыткую гадину, другим клинком вертя мельницу перед оскаленным худыми рожами без бровей и ресниц. Так, наверное, и выглядят порочные души, если сдернуть с них оболочку благочинности и притворства.

Эпическая резня! Наверное, об этом когда-то сложат песню, чтобы исполнять ее над могилами участников. Вот только, если илоты возьмут верх, удастся ли похоронной команде найти хоть что-то пристойное для этих самых могил?

Рикет позади пыхтел, поминал Спящего и Маэта, с хряском рассекая очередного упыря. Силы в его маленьком теле было немало. Все кругом было забрызгано желтушной кровью, словно мы перебили не одну сотню тухлых яиц.

— Это… только… илоты… — между ударами сообщил маленький вор. — Спасибо… Спящему. Мелочевку осилим!

Мелочевку!

Вдруг клинок Вако обломился у самой рукояти. Сгоряча она рубанула воздух, заметила и в последний момент прикрылась щитом; в него с разбега врезался башкой илот, так, что вощеная кожа щита лопнула. Вако запустила рукояткой в толпу и выхватила короткий кинжал.

Я выругался. По-нашему, по-простому, обыкновенным и емким русским матом. Заорал страшно и удвоил усилия, начав пробиваться к Вако под чавкающие звуки ударов. Бил крест-накрест, широкими яростными ударами, полосовал, разваливал черепа и отсекал конечности. Работал за пределами сил, черпая энергию в отвращении, которое мне внушала мысль быть погребенным под сонмом серокожих чудовищ. Погребенным — а затем пожранным, так что и косточек не останется. И я пробился, прорвался, сунул Вако клинок, успел увидеть, как с сосредоточенной миной пробивается к нам коротышка, после чего сознание вновь задернул багряно-черный полог.

Из тьмы я выплыл под обвальный грохот, казалось, это скала проседает в адские глубины. Рядом заливисто ржал коротышка:

— Ну, наконец! Маги Кустола грянули в литавры!

Над городом клубились черные тучи. Они метали вниз раскаленные зигзаги золотых молний, метали без перерыва, с громыханием, от которого закладывало уши. Из молний составилась настоящая завеса, огненная и нестерпимо яркая.

И серые твари пятились от нас, многие, снова упав на четвереньки, так, задом наперед, спотыкаясь о трупы собратьев, уползали в коридор. А стена молний медленно двигалась прочь от города.

Мимо, вскинув заляпанный ихором топор, промчалась Вако:

— БЕЙ! Бе-е-ей! Бей!!!

Ее исступление передалось и мне: кровь вскипела, я ринулся следом. В руке был обломок клинка, узкий и зазубренный, и я хлестал им налево и направо, как плетью, и за ударами тянулись шлейфы крови. Илоты, судорожно взмахивая тонкими руками, валились под ноги, скуля, как собаки. Они не сопротивлялись.

А в небе сверкали молнии, сделав из ночи день, заполненный резкими угловатыми тенями.

Площадку очистили за минуту, и Вако, сменив топор на увесистый меч, бросилась в коридор. Я отстал, переводил дыхание, борясь с дурнотой и слабостью. В коридоре лежали рассеченные тела, плавал слоистый дым, отдающий вонью горелого мяса.

«Кровища…» — мелькнула мысль. Почему-то вспомнилась древняя игрушка «Blood», о которой современные подростки даже не имеют представления.

За поворотом валялись останки тварей, отведавших фонарного масла. Последние метры я проехал на заднице, цепляя стены обломком клинка. Ноги вдруг отказались служить, наверное, были поумнее своего господина, который следом за обезумевшей валькирией пер на рожон.

И, черт, они были правы!

Сначала, вывалившись из коридора, я увидел Вако. Женщина стоял ко мне вполоборота, опираясь на крестовину меча. Согбенная поза наследственного ревматика казалась странной, ведь только что носилась с шальными воплями. Метрах в ста перед нею плавало в воздухе нечто, похожее на занавес из мерцающего черного атласа, раздуваемого ветром. Эдакая накидка со сцены самого Дэвида Копперфильда, только размерчик — для великана.

Я упал на землю, пытаясь отдышаться, стряхнул со лба пот и ихор дрожащей рукой, провел ладонью по рваной одежде, проверяя, нет ли серьезных ран. Их не было, а вот царапин и порезов я собрал неплохой урожай. И они не спешили затягиваться. Они кровили.

Переведя дух, я приподнял голову, глядя то на Вако, то на занавес. К нему бежала горсть уцелевших илотов — кто на двух ногах-лапах, кто — на четвереньках. Серые мерзкие тени…

Раздался знакомый звенящий звук, и занавес распахнулся.

Шагах в тридцати от Вако был фантом. Я-Джорек узнал его. Высокая и тонкая фигура в багровом плаще с наброшенным капюшоном, в проеме которого кипел глейв. Ба, знакомые все лица. А вернее — картины. Усики глейва робко выглядывали наружу там и тут, оплетали края капюшона и таяли, и снова выглядывали, и снова таяли в бесконечном цикле обновления. Руки фантома были раскинуты, но кисти и пальцы скрывались в провисших чуть не до земли складчатых рукавах.

Тихий жалостливый шепот пробивался сквозь рокот грома.

Я приподнялся с корточек, неуклюже, будто только учился ходить. Фантом парил метрах в десяти над землей, из-под подола плаща расползалось гнилостное зеленовато-желтое свечение. А за его спиной был тот самый занавес — черный, мерцающий, похожий на огромный парус со скругленными концами, замыкавшими фигуру в багровом плаще почти в правильный круг. Парус полоскался на несуществующем ветру. А еще сквозь него не просвечивали молнии.

Илоты бежали к своему повелителю, казалось, это ожившие куклы торопятся к своему мастеру.

Изумленный, я прошел вперед, поравнялся с Вако и вознамерился топать дальше. Любопытство — великая сила! А дурное любопытство — вообще невозможно ничем остановить.

Впрочем, Вако остановила. Вскинула руку, выбранилась хрипло.

— Дальше не ходи, сожрет без соли. Стой, говорю, ушастый, он сейчас улетит!

Близкие контакты третьего рода, твою дивизию. Где там Спилберг со своей кинокамерой?

Я остановился.

Как только илоты достигли своего повелителя, черный парус растянулся и запахнул их и фантома в мерцающий шаровидный сгусток высотой с четырехэтажный дом. Крутясь, но не касаясь земли, этот зорб-переросток поплыл в сторону серой завесы глейва, все быстрее и быстрее. На ходу он отрастил десятки коротких и толстых подвижных жгутиков, из-за которых в отдалении стал похож на жирную кляксу.

— Вот такой он, имагон, — сказала Вако.

Я перевел дыхание.

И снова выпал из этого мира.

Когда вернулся, вокруг царил ад. Сухая и безветренная гроза продолжалась. Десятки сфер-имагонов торопились прочь от города, а с небес их прижигали уже не молнии, а настоящие полосы огня, широкие, расшитые золотом ленты. Некоторые пузыри не выдерживали и лопались, как гнойные нарывы, из них горошинами сыпались серые фигурки. От Кустола под завывание труб рассыпной лавой шла конница в блестящих доспехах.

Перед ней со звуками «Рр-ррооо! Рр-ррооо!» бежали три стальных великана с широкими раструбами вместо рта и руками, которые заканчивались круглыми набалдашниками. Они первыми настигли тварей глейва, начали расшвыривать их могучими ударами, а иных давили широкими ступнями.

Мимо скалы, ковыляя, отступала адская погань. Вако была поблизости, рубила исступленно всех, до кого доставали руки; сама стояла на коленях. Монстры не атаковали, у них не было другой мысли, кроме покатой стены глейва, куда один за другим вплывали уцелевшие имагоны. Я не присматривался к уродам, сейчас все они были одинаково страшны, и… Проклятие, ведь все они — ну, во всяком случае, большая часть — были когда-то людьми! Все, даже вон та, уносящаяся с неистовым воем уродина, у которой серые мышцы выпирают так, будто внутри тела перебродило тесто.

Вако обернулась ко мне, что-то крикнула. Но я не расслышал: снова выпал из реальности.

* * *

Наставник мертв.

Мне чертовски дурно. В груди пожар. Я едва ковыляю, подхожу к устью пещеры и падаю на четвереньки, разрывая на себе одежду. Воздуха! Воздуха!

Луна жжет меня, прожигает насквозь мертвыми лучами. Я кричу одновременно от страха, ужаса и какой-то неясной еще пока страсти. Кровавое возбуждение рождается внутри, пронзая все мое существо.

Я падаю на бок, тело начинает корежить.

Хруст.

Мои кости хрустят, омерзительно, сухо.

Я уже не кричу, я ору, вою. Глаза замечают труп наставника.

Я вою уже не от страха. Я вою от радости. Я убил человека, которого давно хотел убить.

Я счастлив, даже несмотря на яростную боль во всем теле, которое искажается, я — счастлив.

Я сделал то, что давно хотел сделать.

Теперь так будет всегда.

Я вою совершенно по-звериному.

С камней поднимается уже не человек.

* * *

Очнулся на лестнице. Оказалось, что я на пару с Вако тащу под микитки брата Архея. У Вако из носа тянулась кровяная соплища, но валькирии было недосуг ее утереть, она бормотала, что кудесника нужно срочно доставить в город, иначе загнется.

— Все… все убиты, м-мать! — добавляла она. — Я осталась… как тогда… Но отбились! Отбились!

Над равниной вновь сияла луна. Чародейские тучи давили серую массу глейва, но их молнии уже ослабли, а рокот грома напоминал звук дальнего обвала. Конница, видимо, прорвалась внутрь Сумрачья, по полю сновали только разъезды. Они добивали раненых тварей. Земля курилась дымом с дурным запахом — вонь была такая, что хоть вешай топор. У мага началась горячка, он бредил. Да и его спасители, скажем прямо, чувствовали себя не лучше. Мы усадили Архея у стены, сами попадали на спекшуюся землю, пытаясь отдышаться. Не было сил даже крикнуть, замахать руками, подзывая конников. Я не знал, сколько прошло времени с момента моей последней отключки. Десять минут? Полчаса?

Тут в коридоре послышался шорох, и оттуда высунулась хитрая физиономия маленького вора. Он покрутил головой, с усмешкой оглядел нас, немощных старцев.

— Пошли, Джу.

Рикет был не один. На его руку опирался некий субъект — тощий, изможденный, стриженный наголо. Он припадал на левую ногу, раскачивался, как упившийся матрос. Рикет практически тащил его на себе. Маленький вор напялил солдатский нагрудник, за спину повесил меч, в свободной руке нес арбалет. Его напарник был в кольчуге, тоже с мечом за спиной и арбалетом в руке. Сквозь туман слабости я сообразил, что оба намерены сойти за солдат и в таком виде проникнуть в город без лишних вопросов.

Парочка отхромала с десяток шагов, когда Вако, шевельнувшись, внезапно подхватилась с земли.

— С-стой! Стоять, крысята! Куд-да?

Она двинулась за ними, злоба, кажется, придала ей сил, поэтому шаги получались уверенные. Я тоже попробовал встать, но без толку — распялился на земле, как старик с артрозом.

Коротышка застыл и несколько мгновений простоял неподвижно, словно обдумывал что-то. Затем развернулся, и Ваккарио Олмас схлопотала арбалетную стрелу в правое бедро. Лишенный поддержки, Джулиман Тизарр упал на колено, но встал и с искаженным лицом начал ковылять к Вако, чтобы добить. Тан-джерет Кустола, очевидно, шибко не любил солдат и закон вообще, каковая нелюбовь весьма усилилась после копчения у разлома.

Я умудрился вскочить, хрипло рыча, с губ на руки срывались кровавые капли. Сделал шаг к Вако (она распласталась на боку) и подхватил ее меч. Сделал еще шаг и увидел арбалет Тизарра, лежащий в руках коротышки.

— Назад, Джорек! Тебя я убивать не хочу! Назад, я сказал! — Взгляд маленького вора был ледяной и острый, и ни малейшего следа дерганья и ерничанья ни в его словах, ни в жестах я не увидел.

В груди моей начал расти обжигающий ком ярости. Звериной, нутряной, сумасшедшей.

Как во сне.

— Крэнк… убрали от нее руки!

Джулиман рыкнул — им двигала злоба. Пожалуй, провиси в клетке над зловонной трещиной сутки, я бы тоже исполнился ненависти к представителям власти.

— Нет, Джу! — взвизгнул коротышка. — Нет, пожалуйста, назад!

Джулиман Тизарр временно оглох. Лицо исказила безумная гримаса. Он вскинул щербатый клинок, и я ринулся на него. Рикет прянул вбок и выстрелил. Стрела угодила мне в плечо, я ощутил что-то вроде пчелиного укуса. Тизарр попытался достать меня клинком. Я отбил его меч, крутанул собственный и, не помня себя, обрушил по косой дуге удар, разрубая кольчугу и грудь тан-джерета Кустола. Рикет завопил — визгливо, тонко и страшно. Удивительно, подумал я, кричит так, словно я спровадил на тот свет единоутробного братика или еще какую-то близкую родню. Затем силы оставили меня окончательно. Земля накренилась, и я распластался на ней, глядя в небо и слушая нарастающий топот копыт. И тут же подкралась мыслишка: интересно, успеет ли прикончить меня Рикет? А? Шею пронзила острая боль. Рикет успел меня прикончить. За порог безмолвия я шагнул спокойно — Джорека убивали далеко не в первый раз.

* * *

На высоком холме, скрытом глейвом, далеко от места битвы, сидел белый пес. Изредка помаргивая прозрачными веками, он смотрел в сторону города.

Мне вновь приснился бег. Как и в первом видении после победы над големом. Только поменялась локация. Рыжей тенью я стелюсь над ночным городом, едва касаясь крыш. Совершаю прыжки — огромные, на двадцать метров. Приземляюсь неслышно, дышу легко, перед глазами цветная картинка из запахов. Тонкий розовый завиток ведет по следу…

Прыжок.

Еще прыжок.

В небе сияет полная луна.

В моей груди пылает свобода!

Прыжок. Внезапно сбиваюсь с ритма — новый запах! Опасность! Гнилостно-желтый завиток где-то там, внизу, среди городских улиц! Движется за мной, несется так же быстро, как и я. Очень опасный! Для меня. Преследует! Рычу. Не понимаю… Снова нащупываю розовый завиток и снова несусь по следу. Любой ценой добраться до розового завитка, а уж там… Да, грядет схватка! Гнилостно-желтый завиток явился по мою душу… А вот я тороплюсь, чтобы спасти женщину…

* * *

Еще до того, как я очухался, вонь глейва проникла в нос, затем в легкие, тонкой струйкой скатилась в желудок и свернулась там ноющим отвратительным клубком. Как тогда, в месте под названием Сумрачье… Когда же это было? Давно, так давно, что и не вспомнить… Мысли сбивались и путались, но постепенно обретали стройность. Так же постепенно я начал ощущать собственное тело. Руки, ноги… о, голова на месте, отличная новость! Под спиной — жесткая, чуть пружинящая поверхность. Хм, я лежу на матраце?

Руками пока не пошевелить, слишком велика еще слабость, но силы уже возвращаются, и ожившее сердце начинает разгонять застоявшуюся кровь мощными толчками.

Сколько меня не было… в живых? Сколько минуло времени, прежде чем я очнулся? Странно, мне кажется, что прошло… много лет.

Вокруг темнота. Я лежу в каземате, скрытом глубоко под землей. Меня зачем-то лишили света. Кто я? Тихон Громов. Он же — Джорек-Лис. Осознание пришло мгновенно. Так же мгновенно я вспомнил все, что случилось со мной с момента попадания в чужое тело. Но не вздрогнул и не вскочил. Просто не сумел пошевелить даже пальцем.

Нахлынули звуки. Сквозь гудение крови в ушах я различил капанье воды, чьи-то смутные полуохи-полустоны, шорох подметок о влажный камень и неприятный, пугающий шелест за изголовьем — кажется, все-таки за стеной. Да, определенно, эти звуки доносились из-за стены, и там, за этой стеной, было нечто скверное — кубло крысят, или других таких же приятных глазу и душе тварей, или змеиное логово, во всяком случае, звуки эти производил не человек и не домашний зверь. В странной парализующей полудреме я читал окружающее пространство с пугающей точностью. После долгого забвения восприятие обострилось, правда, синестезия на запахи пока отказывалась включаться. Шаги приблизились. Раздался лязг, затем — скрежет просевшей, обитой железом двери. Каземат осветился ярким светом. Скрипнул засов. Дверь заперли изнутри.

Возле моего ложа остановились двое — я видел сквозь парализованные веки колыхание теней.

— Ну-с, брат Гор, — сказал высокий хриплый голос, — давайте же начнем антропометрический обмер. Признаться, чудесный экземпляр бастарда горных эльфов, и как же я рад, что нас двоих все-таки к нему допустили…

Голос еще более тонкий ответил — с фальшивой кротостью, что я особенно остро почувствовал:

— Смею заметить, мэтр Финкель, бастард все же кажется мне полукровкой эльфов равнинных…

— Оставим пока диспут, брат Гор. Наше дело — обмер.

— Само собой, мэтр Финкель. Давайте же начинать! Снотворное зелье, как сказал мэтр Бромбак, продержит означенного бастарда в дреме еще не более получаса: он слишком велик и силен, даже несмотря на измождение и воспаление в легких, которое ковену удалось победить.

О-о-о, сколько нам открытий чудных… Выходит, я под сильным транквилизатором. Ага-а-а… А вот воспаление — это совсем интересно. Значит, не было у меня никакого превращения от глейва! Болгат ошибся. Обычное воспаление легких. Глейв частично или полностью отключил мою регенерацию, а все пережитое вылилось в обычную человеческую болезнь, какие с самого рождения обходили Джорека стороной. Так, стоп. А если регенерация отключилась насовсем? И теперь меня, как Иова, захлестнет вал всех болезней, которых Джорек счастливо избегал тридцать лет своей недоброй жизни? Не будь я под успокоительным, вскочил бы и закричал от вдохновляющей перспективы. Холодные пальцы безжалостно оттянули мои верхние веки.

— Зрачки, однако, прекрасно реагируют на свет.

— О да, мэтр Финкель, я зрю — он вообще загадочный экземпляр. Недаром брат Архей даже в бреду настаивал, чтобы ковен вылечил его как можно быстрей. Говорят, его доставили со страшной раной в области шеи и стрелой в плече…

— Удивительно, как быстро удалось излечить — на местах ран, заметьте, брат Гор, ни малейшего следа.

— Не могу понять, почему так? Одна из многочисленных загадок!

Угу, угу, не знаете вы про мою регенерацию, ребята!

— Кстати, как брат Архей? — Голос мэтра Финкеля был холоден.

— Брат Архей? Уже прекрасно ходит… без чужой помощи… и даже не мочится под себя… А ругается еще сильней, чем раньше. Он, конечно, выкарабкался, но силы, что вложил в заклятие, ожоги и раны, несомненно, в будущем скажутся на его чародейском мастерстве и намного приблизят безумие.

Мэтр Финкель пробурчал что-то невразумительное. Тени колыхнулись: переместили источник света. Послышался стук, моего плеча коснулось нечто холодное. Оно распространилось по руке вниз, тонкой дорожкой.

— Мнэ… Двое суток болезни после квантум сатис…

— Стареет, мэтр Финкель. Как и все мы…

Двое суток? Ой вэй! То есть, если я правильно понимаю, я был без сознания двое суток! Ни хренашечки чебурашечки… Такое впечатление, что меня держали в состоянии искусственной комы. Лечили, как понимаю. А заодно ставили опыты.

— Мнэ… Записывайте, брат Гор. Общая совокупная длина руки данного горного бастарда эльфов, или, что не исключено, представителя бастарда равнинного составляет…

Обмеряют, как покойника, подумал я, осознав наконец, что абсолютно наг. До чего тонкие голоса у этих чародеев. Я, значит, где-то в логове у магов. А что же принцесса Орнела и генерал Болгат? Он собирался доставить меня в Кустол пред ее светлые (а может, и темные) очи, дабы предать справедливому суду за убийство ее младшего брата и… государя Кеми-Кредигера Мэйса, обратившегося в живоглота. Однако сперва Архей хотел, чтобы меня допросил Ормазар, а я, не будь дурак, слепил на ходу сказочку про то, что имею к чародеям послание!

Нахлынули воспоминания. Смерти, дикая рубка у Судного Дерева, кровь и ихор, и фантом, призывающий илотов в свое чрево, а затем ранение Вако и убийство Тизарра…

Э, нет, подожди, Дэвид Блейн! Болгат обронил, что в Кустоле умеют лечить отравление глейвом, так? Так! Теперь думаем. Не означает ли это, что и меня, Джорека, сначала вылечили от яда, а потом уже и от воспаления? И скоро, как и было обещано, доставят пред августейшие очи?

Или?

Словно в ответ на мои размышления голос мэтра Финкеля сказал:

— Так вы говорите, он мало подвержен тлетворному влиянию глейва?

— О да, мэтр. Едва этот субъект поступил в ковен, мэтр Раузер лично взял толику его крови и проверил, ибо Архей настаивал… Итак, означенный горный, а может быть и равнинный, бастард умеет сопротивляться влиянию глейва достаточно успешно. Хотя, конечно, без антидота и он начал бы превращаться в тварь рано или поздно…

— Короче, брат Гор.

— Слушаюсь, мэтр Финкель. У субъекта наблюдалось чрезмерное утомление, на фоне коего начались болезненные процессы в легких… Что неудивительно, так как, по словам мэтра Сангвини, в его крови нашли следы некоего яда, действующего медленно, но верно… Яда работы Прежних. Очень странная, пугающая формула с теми самыми компонентами, коих не добыть на поверхности. К счастью, компоненты сии у нас имелись, и ковен сумел приготовить антидот. Без меры дорогой, но мастер Ормазар настоял… Ибо принцесса Орнела настояла… А до того брат Архей настаивал… Вы понимаете, мэтр Финкель, какую дорогую со всех точек зрения персону мы с вами обмеряем?

Йорик! Какой же дрянью ты меня опоил, что она постепенно вырубила мою регенерацию? И зачем? Погоди-ка, погоди… Да просто все. Движимый клятвой, Джорек исполнит для твоих покровителей грязную работу, а затем — умрет. Медленно. От обычных человеческих болезней. Так сказать, двойная страховка — если раньше меня не прикончит Душегуб. Ну да, и именно поэтому Йорик настрого запретил мне идти через Сумрачье — ведь глейв просто ускорил бы мою смерть, то есть — я бы помер, не исполнив заказа. И, в общем, так бы и случилось, не попади я в руки чародеев. Которые, надеюсь, не ведают о всех моих талантах. Хотелось бы иметь пару козырей в рукаве… Так, на всякий случай. Я ведь пленник.

Но нет худа без добра. Значит, одной проблемой меньше. Я не стану илотом, лярвой или живоглотом! Теперь бы еще избежать смертной казни за убийство государя! И как-нибудь разобраться с креал-вэй-маррагготом.

— Да, удивительный человек… — проронил мэтр Финкель задумчиво. — Явился ниоткуда и за один день наворотил столько судьбоносных дел… И еще эта его резистентность к магии…

Черт, про магию они выяснили… Что еще им известно? Не хотелось бы окончить свои дни в подвале под ножом вивисектора. Совсем не прельщает меня быть морской свинкой. Как ветеринар скажу — морские свинки, а также прочие лабораторные крысы и даже обезьяны отнюдь не рады послужить науке, что бы там не говорил торчок Джей в известном фильме.

— Да, — вступил брат Гор. — Он поглощает магический флюид без вреда для себя! Это настолько удивительно, что у меня нет слов! Первое существо такого рода! Возможно, сие — особенность смешения кровей людской и эльфийской? Или чего-то подобного?

Мэтр Финкель согласно заухал. Включилось мое обоняние. От мэтра Финкеля пахло некрепким вином, а вот от Гора — затаенным страхом. При этом страх его с каждой минутой рос, удары сердца звучали как барабанное крещендо. Хотя голос звучал тихо и кротко.

— Это все крайне странно, — заявил мэтр Финкель, — и, очевидно, не имеет отношения к его интеллекту, ибо — взгляните на лобные дуги, брат Гор! — они свидетельствуют о несомненном интеллектуальном регрессе, свойственном всем горным, а может быть, и равнинным бастардам, согласно моей диссертации… Я удивлен. Ведь мне сказали, этот субъект опытный наемный убийца, весьма изворотливый к тому же… Записывайте, брат Гор: «У означенного горного, а может быть, и равнинного бастарда северных эльфов на лицо все признаки наследственного кретинизма…» Погодите, потом запишете, сначала я закончу обмер.

«Сам ты — кретин!» — попытался сказать-воскликнуть я. Но даже не смог раздвинуть губы, не говоря уже о том, чтобы сжать пальцы в кулак.

Мэтр Финкель продолжал свою антропометрию, иногда царапая мое тело острыми ногтями.

— И все же я поражаюсь, как ему удалось убить живоглота… Неужели его везение настолько велико, что…

— О да, — подхватил брат Гор. — Но он разрешил нашу проблему с кольцом договора!

— Тс-с, брат Гор. Работа уже началась!

— Я слышал, мэтр Ормазар…

— Тс-с, брат Гор! Тс-с!

— Но дело с наследником престола… Ужасная дискордия все-таки… И Кронгайм…

— Тс-с! Принцесса сама виновата!.. А все что случилось — нам на руку, помните об этом, брат Гор.

— О да, мэтр Финкель! Тс-с!

Кронгайм — средний брат принцессы. Пытается прикончить ее, чтобы заполучить власть. Рассуждая логически — престол тут передается старшему… или старшей. Гендерное, понимаете, равенство. Когда государь Мэйс исчез в Сумрачье, власть по праву перешла в руки Кеми Орнелы, младший брат не возражал, а Кронгайм — не смирился. И вот теперь… Мой нос чует крысу, как сказал бы чернокожий персонаж какого-нибудь американского боевика.

Вдалеке послышался странный треск, будто свора карликов рвала на мелкие клочки дорогие, шитые золотом ткани.

— Коу! Коу-коу-коу-у-у-у… — Вопли илота захлебнулись, стихли. Вместе с ними оборвался и треск. Слабый ветерок, очевидно, из общей вентиляции, принес тошнотворный запах паленины. Моя синестезия нарисовала картинку весьма скверного свойства: туго спеленатый илот на мраморном столе, по бокам от стола — шары размером с футбольный мяч… Ого, яркая картинка — вроде не было таких раньше. К синестезии подключились не только обоняние, но и слух, и осязание, и черт его знает какие еще чувства, может даже то, легендарное, шестое. Илот заверещал.

По моим плечам пробежали мурашки. Опыты… Маги ковена занимались опытами над живыми существами, уродами, монстрами — но живыми, более того — существа эти когда-то были людьми!

— Ага, — промолвил лениво мэтр Финкель, обмеряя левую голень равнинного, но, возможно и горного, бастарда. — Это то, что я думаю?

Брат Гор зевнул и сказал преувеличено спокойно:

— Безусловно. Мэтр Гористок начал производить опыты с применением к илотам сугубо небесного огня. Помните эти стеклянные шары, что мэтр Гористок выставлял в грозу на верхушки башни? Так вот, стол с илотом помещают между ними…

Треск. Илот зашелся в булькающих криках. Моя синестезия включилась на полную катушку. Мэтр Финкель был синюшным тощим пятном. Брат Гор — пятном обжигающе-красным, мелким, как черт самой младшей категории. Сердце в его груди было похоже на пульсирующий сгусток лавы.

— Всенепременно хотелось бы взглянуть! — сказал Финкель. — Жалко до слез, что он пускает в свою лабораторию одних только высших иерархов. Правду ли говорят, что ему удалось оживить отрезанную голову кревы? Что она теперь говорит и прорицает будущее?

— Это слухи, мэтр.

— Но до чего же странно… Мы слышали, будто он утверждает, что крева — это его бывшая сестра, обретавшаяся в Алистене. И что ему удалось уловить и спасти часть ее души. А говорит голова благодаря особым колебаниям воздуха — своего рода магии…

Треск. Вопли.

— Ничего не знаю, мэтр Гористок никому не показывает эту голову! Она в плетеной корзине у его ложа…

— Ага, то есть голова существует!

— Я видел только корзину, мэтр Финкель, и слышал доносящийся из нее голос!

— Ну да, ну да… А что же боевой кадавр мэтра Раузера?

— О, он великолепен, и мэтр Раузер вовсе не против, чтобы мы его осмотрели! Когда покончим с этим бастардом, направимся к нему…

— Прекрасно! Говорят, кадавр уже готов к намеченному делу?

— Вполне, мэтр Финкель, вполне…

Нехорошее предчувствие закопошилось в глубине моей души. Слова про намеченное дело несли в себе зловещий смысл. Я только не мог пока сообразить его суть. Что-то мой Джорек уловил в словах магов, что-то ну совсем хреновое, настолько хреновое, что не передать словами.

— Все кончится быстро, — сказал брат Гор, испустив затаенный вдох, и отступил за спину мэтра Финкеля.

— И удачно для нас, — добавил мэтр Финкель. — Наконец-то — свобода от воли правящего дома. Наши покровители будет счастливы! Не понимаю, правда, как именно Ормазар намерен разрешить проблему Сегретто… А ведь сказал, что уже почти разрешил!

Покровители! И Йорик говорил о них, выдав мне целую горсть названий спецслужб, не подберу другого слова. Кобальд, Свет, Алая Пасть… Попал ты, Тиха, меж жерновов местных чародейских силовиков… И при этом — ничего о них не знаешь. Хотя… спецслужбы всегда одинаковы. Подлость — их первое и единственное имя. Связался со спецслужбой — жди подстав и литров дерьма. Люди для них — всегда расходные пешки.

Ну и чародеи Кустола не отстают, что-то готовят, но, блин, что? И извините уж за блатной жаргон: под какими покровителями они ходят?

Брат Гор вынул длинный тонкий, прекрасно наточенный нож. Я вдохнул запах стали, нагревшейся о человеческое тело. Попытался вскриком предупредить Финкеля, но не сумел даже разжать губ, не говоря уже о том, чтобы замычать.

— Быстро… — повторил брат Гор, его душа сжалась в пылающий комок.

Он ударил мэтра Финкеля под лопатку.

Знал, куда бить. Пронзенное сердце мэтра Финкеля трепыхнулось и замерло.

— Тш-ш-ш… — произнес брат Гор, зажав рот мэтра рукавом. — Тш-ш-ш… Глазки закрой… Закрывай глазки… Умничка, умничка…

Илот мэтра Гористока снова завыл под треск сугубо небесного огня.

Убийца бережно опустил мертвеца на пол. Затем извлек орудие убийства. Что-то подсказало мне: дела брата Гора в этом каземате еще не закончены.

Чародей подошел к моему ложу.

— Свет передает тебе привет, Джорек. Я знаю, ты меня слышишь.

Я, черт возьми, слышал!

— Свет знает, для чего тебя хотят использовать иерархи ковена Измавера. Мы этого не допустим. Ошибки нужно исправлять. Спящий — да проснется!

В руках его была сталь. Стали я-Джорек не боялся, а брат Гор и Свет не ведали о том, как мне опасно серебро. Адепт Света перехватил нож обеими руками и с размаху всадил в мое сердце.

Боль была адской. Я выгнулся дугой, ощутив на губах рукав хламиды проклятого мага. Адреналин тут же влился в кровь, прогоняя оцепенение. Мышцы ожили. Я скатился с возвышения, подмяв под себя брата Гора. Убийца заверещал, отпихиваясь конечностями, вырвался и метнулся к двери.

— Surpriz… — прохрипел я, поднимаясь на ноги. Пробитое сердце судорожно дергалось в груди. Дышал я рывками, но — дышал.

Брат Гор пытался открыть засов, елозил пальцами… Все-таки открыл, но понял, что позади — смерть, и оглянулся с обреченным видом. Был он неимоверно тощим, на впалых щеках синела щетина.

Мой вид с торчащим из груди ножом произвел на чародея неизгладимое впечатление. Я рванулся к нему, но тут дверь распахнулась, наподдав брата Гора по заднице. Он упал ничком, в каземат ворвались стражники в синих мундирах. Мой вид тоже поразил их, и весьма. Аттракцион — человек с ножом в сердце! Только одна гастроль — в казематах чародеев Кустола!

Пока одни стражники скручивали Гора, а другие пялились на меня, третьи наставили мне в лицо короткие клинки — очень необычные клинки, от которых пахло неизбежностью смерти.

Серебро.

Иерархи ковена знали о моей слабости.

Гвардия магов, подсказал Джорек, пробудившись от сна. Это личная армия ковена Измавера.

У местного ковена есть своя гвардия? Однако!

Распихав гвардейцев, вперед протолкался одутловатый человек в серой блузе и таких же немарких, рабочих штанах. Мельком оглядев тело Финкеля (покойник был средних лет и явно злоупотреблял выпивкой), пришелец направил взгляд на убийцу.

— Мэтр… Раузер… — прохрипел брат Гор с пола. — Вы же… заняты… делом…

— Мы знали, что кто-то из вас двоих работает на Свет, — скупо улыбнулся Раузер. — И запустили внутрь, к Джореку. И не прогадали, конечно.

Чертов средневековый детектив! Меня использовали как живца!

Раузер воззрился на меня:

— Вытаскивай эту ерунду, простачина, и пойдем. Вытаскивай, Джорек, и не прикидывайся. Иерархи знают о тебе все!

Все? Как высокопарно! Ну нет, от вас скрыто, по крайней мере, то, что внутри Джорека — Тиха Громов!

Ерунду не пришлось вытаскивать. Мой организм сам вытолкнул полоску стали наружу. Она упала с лязгом к рукам брата Гора. Его пальцы конвульсивно сжались.

— Демон! — прохрипел брат Гор с пола, побагровев шеей. Перекатил выпученные глаза на Раузера. — Не-е-ет! Свет не допустит… переворота!

— Уже допустил, тупой ты мандрук, — сказал мэтр Раузер сухо. — Осталось несколько часов до того, как начнется. Впрочем, тебе нет до этого дела. В подвал. В камеру с глейвом. Прощайся со своей душой… илот Гор!

Брат Гор страшно завопил.