— За мыском — аккурат Вермор, — сказал капитан Джерико, сплюнув за борт. — Средоточие морской торговли, а также речной, а также обычной. — Он указал на покатый скальный выступ километрах в пяти по курсу. На его вершине громоздился храм Спящему — за время путешествия по реке я уже научился опознавать храмы по острым башням. Лодок, тягловых барж и прочих речных посудин за ночь на Тилуанне порядком прибавилось. Вермор, не затронутый Сумрачьем, был знатной торговой базой.

«Стрижа» неторопливо гнал вперед легкий утренний ветер. Матросы только просыпались, готовились взяться за весла. Последний участок пути будет пройден быстро.

Внезапно лицо капитана исказилось, он нашарил у бедра арбалет.

— Глянь сбоку, облом. Только не вспугни.

На дрейфующем комке водорослей метрах в десяти от «Стрижа» сидела огромная жаба, перевитая пульсирующими трубками-венами. Цвет жабы снизу был зеленовато-тошнотный, а сверху — болезненно-красный, отражал солнышко, по бокам же она отливала речной синевой. Пасть, как и полагается созданиям глейва, была немаленькая, острые полупрозрачные зубы выпирали. Жаба грелась, дремала, течение поворачивало ее к нам то мордой, то боком, и вместе с этим движением цвет частей ее тела менялся. Плеск воды, разрезаемой носом «Стрижа», не тревожил ее.

— Вот она, химера, облом, — буркнул Джерико, снаряжая арбалет стальным дротиком. Подвигав рычажком, он взвел арбалет и направил его на порождение глейва, придерживая второй рукой за ложе. — Меняет окраску, в воде незаметна. Рыбу жрет как не в себя.

Раздался резкий щелчок, и дротик впился жабе в глаз. По конвульсиям, пронзившим тело, я понял, что острие добралось до мозга. Слава Спящему — мозги у морфированных тварей оставались на своих местах, правда, как и все, искажались.

— Впервые вижу, чтобы тварь глейва добралась так далеко, — сообщил капитан, привешивая арбалет к поясу. — Вода-то уже добрая… Совсем распоясалось… Чрево! Надеюсь, когда Маэт вылупится, меня здесь уже не будет. Да и стоит ли соваться в Кустол, после того как власть захватил Кронгайм? Не люблю я его, честно. Что, правду говорят, до прихода Маэта нам меньше годика осталось?

— Да уж… — только и сказал я, неопределенно передергивая плечами. — Все когда-нибудь случается. Если только этому не помешать.

— Шутник ты, облом! — хмыкнул капитан, сбив с плеши испарину. — Ага, Спящий Маэту помешает. Дело ж за малым — его добудиться. А еще надо найти место, где их милость божество решили предаться сну! Не-не, слушай — сначала надо найти Пробуждающую, верно? Лет пятьсот уже толкуют — она родилась, вот-вот явится, да?

Он хлопнул себя по ляжке и разразился лающим смехом.

Да уж, шутка была еще та…

О том, что Пробуждающая уже родилась, мне толковал Йорик. Родилась…

Я оперся о фальшборт и задумался.

Итак, если суммировать все, что мне известно, ситуация выглядит следующим образом. Местный дьявол прорастает в Чреве, что является переходом из иного мира, фактически — порталом, и готов вот-вот вылупиться. Местный бог дрыхнет неизвестно где, и без Пробуждающей его не добудиться. Несколько группировок чародеев, аналогичных нашим мафиозным группам, имеют к приходу Маэта и пробуждению Спящего свои интересы. Я же оказался внутри клубка интриг проклятых магов и не знаю, как выпутаться, а заодно — вернуть все воспоминания Джорека, которые помогут лавировать в мире местных интриг и выжить. Зато кое-кто из групп знает, что во мне вшита программа, которой я обязан повиноваться, и пытаются использовать меня в своих целях. Положеньице у Тихи Джорековича Громова, прямо скажем, не фонтан. И плыву я в Вермор, одетый в матросскую одежду с чужого плеча, повинуясь женскому напеву в своей беспамятной голове. И я очень надеюсь услышать от этой женщины правду. О себе, и о том, что ждет меня в будущем… Она — друг, я это твердо знаю. Она — пока единственная путеводная звезда для меня в этом мире.

Капитан Джерико крикнул, чтобы матросы начинали грести.

Солнце вставало в легкой облачной дымке, красное и не слишком приветливое. Утро третьего дня нашего пути… Нас до сих пор не преследовали. Все-таки Кронгайм уверился, что Орнела сгорела при пожаре. И это было хорошо. Надеюсь, генерал Болгат выжил. По Рикету-Сегретто я не стал закатывать тризну. Слишком… неоднозначная была личность. А вот то, что Ормазар не стал разыскивать некоего Джорека, выглядело все же подозрительно. То ли просто махнул на меня рукой, то ли отложил дело в долгий ящик. Да, помню, он давал слово меня отпустить, если справлюсь с Душегубом, но веры его словам не было. Отпустить такого ценного кадра, как Джорек? Тем более, если имеешь ключ к его управлению? Нет уж, такого кадра держим в подземелье на цепи и выпускаем с приказом… когда возникает нужда в его специфическом умении убивать.

Я прошел в каюту.

Орнела не спала. Сидела на своей койке в длинной матросской рубахе, поджав коленки к подбородку. Босые ноги, спутанные волосы на плечах и детский, затравленный взгляд голубых глаз. Уже не льдинки. В них поселилась боль… и тепло. Мое сердце сжалось в горячий комок.

— Джорек!

— Не называй меня так, в который раз прошу.

Она кивнула, быстро, испуганно.

— Ты ушел так надолго!

— Переговорил с капитаном. Мы скоро будем в Верморе.

Ее губы задрожали.

— И там…

— Я передам тебя мастер-магу Окрану. Я обещал Архею сделать это и свое обещание сдержу.

— И уйдешь?

Вместо ответа я пожал плечами, хотя сердце вновь сжалось. Полегче, полегче, Тиха. Все, к кому привязывается Джорек, гибнут. Прежде чем проникаться чувствами, сдери с себя проклятие, как отжившую кожу. Да еще узнай, что это за проклятие!

Первые сутки Орнела просто лежала пластом на койке, ничего не ела, только пила воду. Я бесконечно болтал, пытаясь вывести ее из состояния прострации. Мягким, успокоительным тоном рассказывал наши, земные сказки, перекладывая их на местный лад. Из окошка падал лунный свет. Странно, но он больше меня не тревожил. Видимо, организму моему достаточно было принять облик лишь раз в месяц. Смешно… теперь-то я понимал, как обычно действовал Джорек-убийца. Он прибывал в город, выслеживал жертву, затем ждал полнолуния, принимал облик и… осуществлял заказ. Ночью. Конечно, бывало, что он работал и в человеческом теле, как в случае с Орнелой, но в облике было намного проще. Проще проникать, убивать и уходить с места убийства. И избегать ран. Я говорил, говорил, говорил. Я вкладывал в слова и рассказы все добро, что было в моей душе. Я делал то, что умел, — лечил словами.

На вторые сутки наступила перемена. Вечером я попытался выйти из каюты, но Кеми вскинула голову и схватила меня за запястье.

— Джорек… не уходи… — пролепетала чуть слышно.

Я остался. Теперь мы говорили о жизни. Вернее, я говорил. Я рассказывал о своем мире, но не думаю, что она усвоила и поверила хотя бы в десятую часть. Потом просто говорил. Говорил и говорил, бесконечно. Я ощущал, что мои слова омывают ее душу. И вот — она начала оживать, хотя первоначально напоминала куклу. Она больна чем-то вроде стокгольмского синдрома, надеюсь, со временем он рассосется… Я-то не против побыть добрым самаритянином для прекрасной дамы, но хочется, чтобы дама хотя бы иногда самостоятельно принимала решения… Да и насчет ее отношения ко мне… Я за искренность, а не за наведенные посредством шока ложные чувства.

Да, конечно, события в Кустоле, мягко говоря, перепахали психику девушки, но по разговору и моей казни в библиотечном зале я понял, что Орнела — личность рано созревшая, сильная, способная на жесткие и бескомпромиссные поступки. Личность эта погрузилась в нечто вроде летаргии — от перенесенного шока. И дело Тихи — вытащить ее наружу. Или хотя бы не мешать этому процессу. Не подгонять, не усугублять. Ждать. Быть рядом. По крайней мере пока не передам девушку Окрану.

«Когда твоя девушка больна…» Черт, она не моя девушка и даже… А впрочем…

Несколько раз за вторую ночь она срывалась на рыдания, и я вытирал ее глаза, полные слез. Успокаивал и гладил по плечам. Наконец под утро она утихла, взглянула на меня и вымолвила:

— Ты… ты действительно не он.

— Нет, Кеми. Нет. Я сказал правду. Я — не он. Это просто оболочка.

— А какой ты был… там?

— Вот такой, — я показал на два вершка от пола. — Я был почти карлик. И ни одна женщина не хотела иметь со мной дела.

По ее губам скользнула бледная усмешка.

— Я бы захотела…

Я чуть не ляпнул: «А я бы не отказался».

Потом наступило утро, я вышел на палубу, переговорил с капитаном и вернулся.

— Тебе нужно одеться. Вам нужно одеться, ваше высочество.

— Да… хорошо… Не называй меня так, пожалуйста!

Она решила, что я это всерьез.

— Ладно, ваше высочество, уговорили.

Вот тут она поняла мою иронию — и улыбнулась. Умная девочка. Под глазами ее все еще лежали темные круги, однако я отметил, что ее лицо отражает женскую чувственность и красоту куда сильнее, чем ранее, когда она носила холодную маску отрешенности. Ее лицо, когда она видела меня, становилось… обнаженным. А искренне обнаженное женское лицо — это то сокровище, которое дано видеть только очень близкому мужчине.

Я принес воды и таз для умывания, вышел, пока принцесса приводила себя в порядок, затем помог Орнеле одеться и вывел ее наружу. Сцена, последовавшая вслед за этим, чем-то напоминала памятный эпизод из «Титаника» — я стоял на носу и, приобняв девушку за плечи, показывал ей речной простор. Волосы ее пахли… ну, в общем, мне-Тихе, а равно и мне-Джореку нравился этот запах и… короче, я понимал, что мне нравится стоять вот так и придерживать девушку за плечи. «Стриж» бойко шел по течению на веслах. Мы обогнули мыс и увидели Вермор — он раскинулся на приземистых холмах правой стороны широкого устья Тилуанны. Над морем вилась жемчужная дымка. Устье и морской простор были заполнены кораблями. Паруса всех цветов, вымпелы на мачтах… Ощущалось, что Вермор живет в первую очередь торговлей и пульс его всегда бьется с удвоенной частотой.

Вокруг города было множество пахотных земель, поля, сады, деревушки и много-много храмов Спящему — побогаче, победнее, короче говоря, всяких. Люди молились и ждали пробуждения. Как и много сотен лет назад.

— Замок… — чуть слышно промолвила Орнела. И показала рукой.

Замок. Я вскинул голову и увидел Минас-Тирит из своего сна.