Я нес эльфийку на руках, я почти бежал, устроив ее голову на сгибе локтя. Всякий раз, когда я опускал глаза, я наталкивался на ее взгляд. Она смотрела на меня, не мигая. Дышала прерывисто, я слышал всхлипы. Железная стрела вошла под ключицу до половины и слегка приподнималась от дыхания. От этого мне делалось жутко.
Рядом пыхтел Олник, тащивший мои мечи и клинок эльфийки. От напряжения он даже забыл про свою аллергию. Принц и Джабар поотстали: владетельный эльф, одержимый запахом покойника, решил проверить, что же он съел на ужин. Морган его урезонивал:
—Не время забавляться, о ненаглядный! Враги рядом! Вставай и пошли! Да ты как дитя малое, эй! Вставай, говорю, чудозвон!
Кровь эльфийки обожгла мою руку и часто закапала с пальцев. Меня начал колотить озноб.
Гритт, Олник прав: наконечник задел артерию... С такой раной человек живет недолго, может, четверть часа. Вытащи стрелу, и он умрет за считанные минуты.
А эльф?
Проклятие...
Я подумал так: если она умрет, я вернусь и вырежу всех Охотников, убью всех причастных к этой конторе, стариков, женщин, детей. Найду и убью Сколдинга Фрея, будь он хоть трижды лучший смертоносец Внешнего Круга. Никакой пощады. Никакого амока. Только холодный злобный расчет.
Ее губы дрогнули. Она что-то сказала — неслышно, будто про себя. Все еще осмысленный взгляд — теплый и печальный. Гритт! Не смотри на меня так, слышишь? Не надо, я не хочу, чтобы до конца моих дней перед глазами стояла эта картина. Я убью их, нет, не проси за этих скотов на пороге смерти! Ты читаешь мои мысли? Я знаю, ты читаешь... Тебе придется жить, иначе я вернусь и перережу полгорода, прикончу всех, кого считаю ублюдками, недостойными жизни. Ты слышишь меня, добрая фея? Не умирай, иначе я вернусь и буду убивать. Ты меня слышишь?
Услышала.
—Фа... — вымолвила она, — ...тик...
«Слон купается». Небо! Даже на пороге смерти — моей или чужой! — я никому не расскажу, что означает мое варварское имя.
—Молчи... добрая фея.
—Мы... вас...
—Молчи! Тебе нельзя говорить!
—Об... — Она задышала хрипло. — Об... ма... ны...
—Да, я знаю, брехали. Плевал я на контору, Виджи. Забудь. Не разговаривай. Дыши!
—Н-не... Н-нет... Наша ложь... — Глаза ее затуманивались. — Сейчас... Я... прощения... прощения...
—Молчи!
—А... аллин тир аммен...
Вот и восьмой пирс. Желтый огонек приветливо сиял на заостренном носу бота. С двух сторон, почти строго посередине корпуса, бот украшали высокие гребные колеса, будто снятые с водяной мельницы. По слухам, вращались они при помощи загадочного устройства, объекта гордости коротышек и плода смертной зависти гномов. Ни одной мачты, маленькая надстройка на корме. Палуба завалена тюками с грузом — да, от морской блокады работы у коротышек прибавилось.
—Батюшки! — ахнул Олник. — Карликов самоход!
—Не... называй их... карликами на борту. Они коротышки.
—Гномья курва!.. Я помню.
Сходни были опущены. Возле них копошились три маленькие тени. Еще одна, неподалеку, отвязывала канат от причальной тумбы.
—Свои, от Джабара, — крикнул я, пробегая по сходням.
—И я свой! — добавил гном. — За все уплачено, так-то!
Тебе бы следовало добавить — эльфийским золотом, Олник.
Навстречу нам шагнули двое коротышек. Один спешно зажег свечной фонарь, второй поправил кепку с длинным козырьком.
—Я шкипер Мокли, — представился он. В его голосе звучала плохо подавленная гордость. Да уж, единственный капитан-коротышка в Хараште, а может, и на всем белом свете. Помощник осветил его лицо фонарем. Мокли (черт знает, как его звали по-настоящему) был пожилым и грузным, чувство собственного достоинства распирало его и синюю форму Посыльной Гильдии в равной степени. — Я осведомлен, что с вами едет чрезвычайно опасный гном. Пожалуйста, скажите вашему гному...
—После! — Кровь Виджи капала с моих пальцев. — У нас раненый! Нужна каюта, лекарства, спирт! Великая Торба, быстрее, умоляю!
Сзади раздались тяжелые шаги. Джабар, отдуваясь, нес на плечах эльфийского принца.
—Сомлел. — Он сгрузил эльфа на палубу, рядом положил его меч. — Эй, друг, ты жив? — Совсем не по-дружески он отвесил принцу две плюхи. Тот застонал, слабо пошевелился, потом ошеломленно уселся на палубе. Джабар вскочил и подошел ко мне. — Что с ней? О-о-о, демоны!
Глаза Виджи были широко открыты, я слышал, как слабеют удары ее сердца.
Держись, ну пожалуйста, держись!
Мокли оказался расторопен. Он бросил короткий взгляд на девушку и что-то скомандовал на своем языке. Тени карликов зашмыгали туда-сюда, производя шума не больше, чем на пару медяков.
—За мной.
Он взял у помощника фонарь и, петляя между огромными тюками, свел нас в грузовой трюм, где среди туго набитых почтовых мешков, опечатанных ящиков и корзин уже стелили парусину.
—Вот тут, и скажите опасному гному...
Я зарычал на него. Мне показалось, что тело Виджи стало невесомым от вытекшей крови. Я уложил ее на парусину, сделал скатку под голову дрожащими руками. Она не отрывала взгляда от моего лица. Короткие поверхностные вдохи... Гритт! Я видел такое, видел много раз... у умирающих врагов и у тех, кого не смог уберечь от вражеских ударов. Почему-то людям непричастным кажется, что меч или стрела в большинстве случаев убивают мгновенно. Чик, щелк, и добро пожаловать на небо. Увы, это не так.
Коротышки принесли еще несколько фонарей. Под руку мне ткнули какой-то ящичек и склянку с прозрачной жидкостью. Очевидно, спирт.
Мокли кашлянул над ухом:
—Отплытие через три минуты.
Я похороню ее в море...
Гритт, нет!
Так, выдернуть стрелу... проталкивать нельзя, это стократ опаснее. Обтереть спиртом рану или залить... Несколько капель в рот: это продлит... агонию. Не обманывай сам себя: разорванная артерия — смерть. Только искусные лекари, настоящие гении, способны сшить магистральные сосуды, глубоко вскрыв рану, чтобы добраться до артерии. Или маги. Но я не маг и не лекарь, я простой варвар. Я попробую. Я должен сделать хоть что-то... Холодно, рассудочно, без паники.
Только не смотри на меня так, пожалуйста!
Чья-то рука опустилась на мое плечо. Хватка пальцев показалась мне железной.
—Тион отваэ! Ор талло варон!
Принц очнулся удивительно быстро.
—Что?
—Вон изыди! Тион, тион! Хочешь вкусить плоды ее жизни? Изыди. Я поддержу ее рану. Арат ил. — Он махнул рукой на коротышек, оставленных мне в помощь. — Вон!
Взгляд у него был твердым, как скала. Брюзгливость, казалось, навсегда отпечатавшаяся на лице, сошла; вокруг носа и рта залегли складки.
Я вспомнил утро в доме Бренка и поверил ему. Эльфийская магия или что-то иное, но это сработало тогда, вдруг да сработает сейчас? Нельзя видеть? Хорошо, ладно. Только спаси ее, иначе я выкину тебя за борт.
Я придал коротышкам верное направление пинками и сам ретировался, пятясь по ступенькам, и не отрывал взгляда от ее лица до тех пор, пока его не загородил бимс потолка.
На палубе, облокотившись о планшир, стоял будущий глава Гильдии Воров. Он молча смотрел на меня, поглаживая ссадину от стрелы большим пальцем. Я качнул головой:
—Эльф лечит эльфа. С обычной медициной шансов нет.
Он прицокнул языком:
—Девчонка заслонила тебя от стрелы. Не видывал такого, да что там, я о таком и не слыхал. Я, знаешь, теперь зауважал ненаглядных. Яханный фонарь, ты только подумай: она заслонила тебя от стрелы! Не поскользнувшись, не по пьянке, сознательно! О таком надо книги писать!
Я кивнул. В моей голове был туман, сердце отчаянно колотилось. Я хотел быть там, рядом с Виджи. Если она умрет, я хотел быть последним, на ком остановится ее взгляд. Она словно пыталась мне что-то сказать глазами, и я почти услышал, почти понял ее.
Джабар смерил меня взглядом:
—Тебе бы переодеться, весь в крови.
—Черт с ней, с одеждой. Мокли сказал, отплываем через пару минут.
—Знаю. Все, мне пора. Ух, устроим мы сегодня резню втихаря! — Он вдруг начал выгребать из тайных карманов свои воровские игрушки и совать мне в руки. — Бери-бери. Один бодрячком покойник, моя любимая крапленая колода, хитрые кости, отмычки, тебе все сгодится, коли подпишешься на поход. Едрическая сила, надеюсь, твоя эльфийка оклемается!
Моя?..
Я начал рассовывать подарки по собственным карманам, с особой осторожностью спрятав запаянную склянку с покойником. И правда — неизвестно, что случится в пути. Может, и карты сгодятся. Хотя бы — скоротать вечерок у костра, обыграть гнома и насладиться его воплями.
Если только эльфы играют в карты.
И если...
Заталкивая в карман кожаный футляр с карточной колодой, я наткнулся на липкую от крови бумагу и выругался.
—Гритт, письмо дедушке!
Джабар, уже занесший ногу над сходнями, обернулся:
—Важное?
—Слезное! Прошу восстановить меня в клане. Приношу извинения.
—Называешь себя дурнем?
—Примерно. Набросал сегодня в твоей келье. Он вздрогнул:
—Э-э, на моей бумаге? Моими чернилами?
Я оторопел. Какой странный переход от редкостной щедрости к скаредности и скопидомству!
—Ну да, еще и пером, которое ты лично выдернул из гусиной задницы. А что? Что тут такого?
Он замялся.
—Да ничего. Демоны, давай его сюда. Давай-давай, я сам его отправлю. — Он буквально вырвал письмо из моей руки. — Перепишу честь по чести и отправлю. Бывай! И да хранит тебя... Ну если веришь во всю эту ерунду... Бывай! И, это, коли будешь в Хараште — забредай на огонек. — Он просиял улыбкой, соскочил на пирс и припустил бегом.
Я подумал о том, что буду делать, если она умрет. Мне придется отдать долг чести: я пойду за этим принцем, куда он скажет, потому что это было и ее дело тоже. А потом вернусь в Харашту и расправлюсь с Охотниками. Как-то так.
Стоя за штурвалом, Мокли отдал команду, и коротышки отпихнулись от причала тупыми концами багров. Раздался негромкий плеск, палуба вздрогнула: без пыхтения и скрежета заработали колеса, вспенивая масляную воду.
Внезапно я услышал перестук копыт: на пирс вылетела увешанная сияющими фонарями лакированная коляска, запряженная парой лошадей (да не удивит вас такая подробность: часто в коляски и кареты впрягали ездовых огров — дорого, престижно, вдобавок некоторые огры умели развлекать седоков песнями). Коляска протарахтела мимо Джабара, едва не спихнув его в воду. Кучер остановил ее возле тумбы.
Гритт, новые враги? Или кто-то из старых? Ничего, бот уже отошел на десять ярдов, перепрыгнуть не успеют.
Из коляски, немало меня удивив, выскочил Сквирелл Бло, синдик первой ступени и по совместительству — главный заморыш Синдиката. Он был в золотистой ночной рубахе с меховой оторочкой. Мой бог! Он так торопился, что не снял сеточку для волос! Вытянув тощую шею, он нашел меня взглядом и простер руки, будто собирался топиться от несчастной любви.
—Фа... Фа... Фаратик Джорсье! Именем Синдиката требую остановиться! Остановитесь, иначе вас казнят! Мы применим силу, Франтик Джорасье! Вернитесь, я требую... настаиваю... умоляю!
Я всмотрелся в его маленькое хищное лицо и понял, что он испуган, ужасно испуган. Испуган до визга, до смерти, до мозга костей.
Так... Я поглубже вздохнул.
Что происходит? Теперь мои эльфы понадобились и Синдикату. Да что же это? Чем они так ценны? Гритт, самое смешное, что и я, Фатик Джарси, понятия об этом не имею, продолжая играть втемную, по эльфийским правилам.
—Остановитесь, Фонтик Джавизье! Заклинаю!
Я молча показал ему неприличный жест и застыл в этой позе, ибо из черноты коляски высунулся крючковатый подбородок Митризена! О, черт! Да он как клещ, в самом деле! А где же орги? Неужто полегли в драке?
Моя Денежка не проронил и слова, он, мне кажется, даже не смотрел на меня. Он... он смотрел на восходящую луну, и я вдруг ощутил, почти увидел тонкую хрустальную нить, протянувшуюся от бота к покалеченному эльфу. Гритт, а ведь он слышал... нет, впитывал сейчас то, что творил с Виджи принц.
Древняя волшба? Плевать тысячу раз, волшба это или нечто иное, только спаси ее, эльфийская морда!
Сквирелл Бло, разумеется, слышал одного себя. Верно истолковав мой жест, он начал взывать к коротышкам, дабы они развернули судно. На счастье, Посыльную Гильдию патронировал другой синдик, а если бы коротышки все же вздумали развернуться, я бы предъявил им два стальных, остро заточенных аргумента против этой затеи.
Синдик продолжал верещать. Он сулил мне навозные кучи золота, небо в алмазах, сотни девственниц в личный гарем и тысячи безумных казней одновременно. Наконец до него дошло, что дело пахнет тухлой крысой, и он начал осыпать меня проклятиями.
— От морского ветра случается горячка! — крикнул я, в то время как его фигура отдалялась. Карликов самоход набирал скорость: плицы колес перемалывали воду гавани, оставляя за кормой веер брызг.
Хрустальная нить оборвалась со звоном.
И тут Моя Денежка, король всех должников Харашты, выпрямился в коляске во весь свой малый, почти карликовый рост, простер руки-ветви к луне и пронзительно завыл.
Яханный фонарь!
Тоскливый вой Митризена продрал меня до костей. Казалось, воздух в легких заимодавца никогда не кончится. Он бесконечно тянул тоскливую плачущую ноту. Затем прервался и что-то приказал синдику.
Сквирелл Бло, похожий на мелкого жука-бронзовика в своей ночнушке, забрался в коляску, та развернулась и куда-то укатила. Ну нет, они не успеют поднять цепи — портом заведует другой синдик. Пока они договорятся, мы покинем гавань. И никто, кроме коротышек, в здравом уме не решится выйти из гавани прямо в руки пиратов Кроуба. А за городом — ищи нас свищи. Мы можем отправиться на запад или на восток, пристать к любому из прибрежных поселений. Слишком много людей понадобится, чтобы нас изловить.
Хотя... Митризен или Фрей при наличии денег могут забросить сети... А в их желании нас поймать я не мог усомниться.
Гритт, оставим.
Я оглянулся в поисках Олника. Где этот прожорливый клоп? Он не пошел со мной в трюм, знал, что от его чихов помощи будет немного. Поди найди его среди тюков. Наверняка уже где-нибудь спит или тайком крадет еду на камбузе. Что ему до эльфийки?
(С другой стороны — что он эльфийке? М-да...)
В душе у меня было беспросветно.
Принц с диковинным именем вдруг возник из полумрака. Он плыл над палубой, будто тень. И выглядел примерно так же. Глаза и щеки ввалились, нос заострился. В свете полной луны он казался отощавшим вампиром. Ну да, вампирам самое время для прогулки: они же встают из гроба только по ночам.
Гритт, зачем ты упомянул о смерти?
Он взглянул в сторону пристани, усмехнулся краем рта и кивнул — кивнул совершенно удовлетворенно, даже — самодовольно и несколько кичливо. Затем показал мне стрелу, зажатую в кулаке.
У меня перехватило дыхание.
—Она?..
Принц сделал неясный жест, при этом уголки его губ опустились. Покачал стрелу на ладони и швырнул в воду. Бросил на меня странный, угрюмый взгляд. Он словно обвинял меня в чем-то.
—Аллинн тир аммен.
Почему я не говорю по-эльфийски?
Я заметил, что он в одной сорочке, заляпанной кровью.
—Я выкупил. Сделал жест. Бог-ужасный, что я сделал! Мои молитвы до свидания. Аллинн тир аммен.
Он взглянул на меня так, будто в этом самом аммене был виноват один я, будто я украл его с эльфийского капища, вульгарно сунул в карман и дал деру на ободранном сопливом лошаке.
Я не потребовал перевода. Я знал, что он не скажет.
—Она жива... и будет жить?
—Воистину так.
Клещи вокруг моего сердца разжались.
—Не вполне долго.
—Что? Что значит — не вполне долго? Поясни! Он вытянул лицо в угрюмую гримасу.
—Сбереги дыхание. Не в наш срок. Так.
Не в ваш? То есть она перестала быть бессмертной?
—Проклятие! Объясни!
—Аллин тир аммен.
С его лица на меня внимательно смотрели глаза старика. Я решил не продолжать допрос. Все равно не скажет.
—Я хочу ее видеть.
Он молча развернулся и зашагал между тюков, пошатываясь, будто пьяный.
Она лежала на спине, укрытая под подбородок парусиной, повернув голову так, что из-под тусклых волос обнажилось острое ухо. Спала. Круги под глазами и горестные складки у рта, но выражение лица безмятежное, как у ребенка.
Мне захотелось стиснуть ее ладонь в своей руке, передать свое тепло и силу хрупкому телу. Я протянул руку, чтобы убрать со щеки выцветшую прядку, но принц стремительно сжал мое запястье.
—Тион!
Голос ожесточенный, словно я вместе с прядкой намеревался прихватить девичью непорочность или что-то подобное, гм, тот самый аммен, будь он неладен.
Принц загородил Виджи, глядя на меня исподлобья.
—Я млею от мысли и злобен! Тион! Изыди!
Я рыкнул негромко, но не стал спорить — лечит тот, кто умеет. А кто не умеет — тот не должен мешать.
—Хорошо. Я скажу коротышкам, чтобы принесли воды и пищи.
—Аллинн тир аммен.
Это прозвучало в мою спину как проклятие.
* * *
Вскоре мы проплыли мимо сторожевых башен гавани — массивных и коренастых, готовых метать каменные ядра катапульт в пиратов Кроуба. Это все, что осталось у города для защиты со стороны моря после того, как пираты сожгли хараштийские боевые галеры, коварно (о да, на это они мастера!) подобравшись к ним вплотную. Говорят, они подкупили... Черт, забудем. Теперь это не моя беда.
Нам подмигнули чуть видным огоньком. Мокли отдал команду, и фонарь на носу бота погасили. Впрочем, это была лишняя предосторожность — горизонт затянула белесая мгла. Пираты, конечно, ошивались поблизости, но верткий самоход коротышек был готов в любой момент прижаться к берегу.
Мы двигались удивительно плавно. Наверняка мягкость хода обеспечивал и штиль — бот совсем не раскачивало. Это было хорошо. Это было очень хорошо... для раненой.
Ночной город сверкал и переливался за спиной грудой огней в камине. Где-то там, в одной из лавок, ночевал мой топор. Он был единственной вещью, о которой я жалел, покидая Харашту.
Раздобыв пресной воды, я кое-как отмылся у шпигата и выстирал одежду. Мне предложили поесть, но я отказался. Никакого аппетита в... м-м-м, подвешенном состоянии. Что удивительно — даже выпить не хочется. Впрочем, коротышки не предлагали ничего, кроме воды, спирт на борту разрешалось использовать только в медицинских целях.
Мокли подходил дважды с вопросами про опасного гнома. Я только пожимал плечами. Ну откуда ж я знаю! Наверное, прыгнул за борт, поганец, с утра мается дурным настроением, или аист унес — домой, к родителям.
Я начал уже выбирать место для того, чтобы прикорнуть, как друг кто-то дернул меня за рукав.
—Фатик! Эй, эй, Фатик!
—Олник? Паршивец, ты где был, чем занимался?
Мой старый товарищ придерживал штаны рукой. Его лицо было мокрым, волосы слиплись, глаза блестели неестественно ярко.
—Не знаешь, где можно украсть веревочку?
—Тебе зачем?
—Я порвал свой пояс, нечем подвязаться. А на тюках очень толстые канаты...
—Будь я проклят! Ты что, собирался повеситься? Он набрал воздуха в грудь.
—Поклянись, что никому не расскажешь!
—Да чтоб меня разорвало. Клянусь, никому не расскажу о том, что ты собрался вешаться на самоходе карликов.
—Я... ухх! Я узнал их страшную тайну!
—Это что-то насчет цвета их белья?
Гном был настолько взволнован, что ни разу не обиделся на подначки. Он пугливо огляделся, но коротышек поблизости не было. К тому же мы стояли у самого щита, что закрывал палубу от брызг колеса. Плеск воды отлично заглушал звуки речи.
—Короче, раз уж я оказался на самоходе, я решил помереть, но вызнать их секрет! Сунулся туда, сунулся сюда — везде закрыто, не пролезешь. Ох уж эти змеюшки, барановые ойники, все-то им надо запрятать!
—Они разнервничались, когда узнали, что повезут гнома. Они посчитали тебя опасным.
—И правильно! Правильно!.. Так вот, тогда я решил: не изнутри, так снаружи, не мытьем, так катаньем! Не может быть такого, чтоб не отыскалось щелочки, в которую можно подсмотреть, эркешш махандарр!
—Гм, это прямо как тот случай на бульваре Веселых Монашек... Я тогда едва тебя отбил.
—Ай! — Он махнул рукой и подхватил сползшие было штаны. — Я обследовал эту лоханку, облазил сверху донизу; ведь не может так быть, чтобы не было ма-а-ахонькой щелочки...
—Переходи сразу к делу.
—Так вот, есть такая щелочка! Посредине борта идет ряд отдушин! Они узкие, издалека не видны, да и вблизи не очень... И вот я привязал пояс к тюку и свесился на нем за борт!
—Гм... Не стану напоминать о том, что шпионить в гостях — последнее дело.
—Ай, пустое! Ты слушай, что я увидел! Два года карлики пудрили нам мозги этим самоходом! Мы, гномы, пытались повторить этот трюк! Что в итоге? Взрывы, трупы! Ох, негодяи! Нет там никакой магии. Нет хитроумного механизма! Знаешь, что двигает этот самоход? Два горизонтальных тягловых колеса! Через цепную передачу, которую изобрели мы, гномы, они дают обороты внешним колесам! А знаешь, кто крутит эти колеса? Сорок проклятых, голых по пояс карликов, потных, как черти!