Серёга направлялся к собратьям-фермерам. Он давно не видел Белохлебова: тот вроде ездил в Москву себе за джипом.

С задов, со двора Белохлебова было слышно издалека.

«Вечно он ругается, – подумал Серж, – а как всё же складно и занятно у него получается!»

– Ой, пахабный, пахабный!.. – с интонацией бабки причитал фермер.

– Здорово, дядь Лёнь, привёз джип?

– Здорово, Серёжка! Ой, что приключилось! Иди, Саш, домой… Кролика там моего покорми. Да подольше! Ну, то есть это… побольше. Кроличек мой бедный маленький… не растёт ни манды… И всё из-за тебя. Иди, иди!..

Сажечка смухордился, сгорбатился и молчком, хотя и нехотя, как-то боком пошёл во двор. Отошёл немного и прижук за техникой, слушая.

– Ой, Серёжка, приехал я в Москву за джипом… да с радости прям в уматень и насандёхался… Приезжаем с Сажечкой в магазин… А уж это… того… мне так плясать прям и охота… гулять, в общем, обмывать. Ну, в смысле чего тянуть-то до вечера – не кажный же день джипы японские покупаешь!.. А этому, суке-падле, я пить специально не позволял – мало ли что… И вижу: какой-то подходит, вроде нашего Бадорника, только не с носом, а жёлтоватый, маленький, чуть поболе Сажечки, наверное (два фермера оба сильно хмыкнули), и это… узкоглазый – типа японец. (Ага, знаю я вас таких японцев!) Выбирайте, говорит. Ну, вроде как по-нашему баит, а как бы и не по-нашему – и не могу понять, понятно или нет! Сюсюкает, кивает, кланяется чуть не до неприличия. А мне-то плясать охота, бутылка уж в «Камазе» лежит початая, уж прям думаю-представляю: щас прям до ближайшей обочины, до какого-нибудь мотеля там… мотыля этого ихнего… гармонь в руки, Сажечку, и давай наяривать – а х… рли, плохо живём, что ль?!

Ну ладно, купить-то надо – кое-как себя в руки взять… Начну, думаю, с самого маленького – вдруг денег не хватит. Ну, сколько, спрашиваю. Ить-ди-сять миль-ляо-нив! Не, ты представь! Спасибо Сажечка-профан трезвый, меня удержал, а то б я этого крококота японского прям там и придушил! Потом отошёл немного, отдышался, подзываю опять и говорю: чё, деньги прям тут отдавать, и забирать откуда – прям отсюда? Отсюдя. Я уж за руль прям наловчился. А япошка и говорит: этот не трожьте, это типа для мод’ели, а забирайте, вон тот, второй из стеклянного коридора. И всё равно, говорит, его протягивать надо, прокачивать, проверить комплектацию, сервис… Так что пока что вы не сможете уехать – посидите немного, подождите, попейте чайку – у нас, кивает-подзывает, по типу для гостей, дешёвая цайная царемонька… Я вам щас покажу церемонь! Меня прям, Серёжка, зло взяло! За свои деньги уж и ни выпить, ни закусить! Я, говорю, полжизни на этот джипарь ишачил, а вы мне чай какой-то бесцветный, не отварившийся, в какой-то солонке, куда и сто грамм не влезет, с помазком каким-то для бритья – за полторы тыщи! Ан он лопочет: мол, кункуренция, специальные услуги для вас… Они сбежались, желтоватые, и лопочут: сяке. Я говорю: чё саке, водки себе! Ну, и стали угощать: стопарики маленькие, маходочка какая-то, из которой подливают… Этот-то не пил – вернее, я ему не велел… И, Серёжка, что твоё самогон, только подогретый, как только что со змеевика, не особо вонючий и прям слабый совсем!..

Короче, я в разнос, весь в чувствах… в патриотических, можно сказать… Ну и прям в дуплет; Сажечка дуб… Приехали вчера утром, разгрузили, стали спьяну заводить – не заводится. Посмотрели по приборам: бензин есть, масло есть, аккумулятор, генератор – всё есть… Капот открыли – нету!

– Кого? Чего, дядь Лёнь?!

– Ничего! Мотора нету! Опрофанили! Всучили какой для рекламы стоял!

Для пущего трагикомического эффекту Белохлебов попытался даже изобразить, что плачет.

– Я, Серёжк, короче – беру двухстволку, дубинку, поел, похмелился, Сажечку покормил, кролика… И тут же поехали обратно. Я еду, Сажечка спит; потом наоборот. Приехали всё равно поздно. На магазине: «Закрыто». Я раз – дверь заперта, а там кто-то есть. Я постучел. Подошёл какой-то профан в желтоватой такой форме. Я ему через стекло: мол, открой, машину-то поменять. А он: шиш с два! Я ему два ствола и показал. Он типа: щас тогда. И боком-боком убёг (как вот Сажечка, кхе-кхи!..). Приходит, значит, ещё с другим, и смотрю: открыли. Я говорю: где японец такой вот? Нету! Как нэту, в рот мне напасть?! А чай с кем пили, чачу-то эту?! У меня ажник две палки ихних обструганных с собой остались в кармане! А он: «До свидания» и всё тут. Я его саданул прям прикладом в мырду, а второго – дубинкой Сажечка в ло… в лодыжку только достал (опять оба хмыкнули от смеха), ну а я потом сразу прям в лоб… и дальше пошли искать по всем коридорам, а после и на другой этаж поднялись… Тама, сука, сидел, тама! Я его взял за челюсть и ружьё приставил. Он тут взмолился: «Исинитя, я потёмь сямя узналя, чтё ви экспонятю на мод’ели взяли». Я те таких дам «на мод’елях»! Он пятнадцать лимонов из кармана вытащил – и пять ещё из кармана! Смекаешь, Серж, а?! Я пятёру себе в карман положил, а пятнадцать эти оставил, зато взял другой джип, предварительно его весь оглядев. Только выхожу – менты. Я назад. Чё ж делать, думаю. Взял Сажечку, голову ему тряпкой обмотал – типа это японец ихний – ну, как бы заложник. И так под стволом его и вывел. А сам думаю: щас подмогу вызовут, план «Перехват» и поминай как звали. А пуще того – ехать надо, а чтоб тронуться, ружьё-то никак не перехватить… А ментов-то всего двое, на одной машине… И тут этот куркуль полуяпонский взял и швырнул им деньги – причём мои!

– Пять лимонов?!

– Да нет! Там мешок лежал с десятками – сам он набирал их.

– Кто, дядь Лёнь, японец?

– Ды Сажечка, кто! Лет пять набирал в машинах округ лобовухи лепить. Тыща штук! Рассыпались на асфальте – менты подумали наверно, что крупняк из магазина, и давай на коленях елозить – собирать! И так и оторвались от нас, а мы от них, а вот деньги-то жаль-жаль… мои ведь кровные…

– Да почему ж твои-то?! – высунулся из-за тележки Александр-свет Подхватилин, который, судя по всему, уж давно слушал.

– Потому что я тебе плачу, конократу, а ты ни хрена не делаишь!

«То пятьдесят, а то уж двадцать стало!.. Да и вообще… Вот горазд же дядь Лёня заливать! – усмехнулся про себя Серёга, – а мешки кому ворочать у него есть».

– Нет там никакого кролика! Какой был, полгода назад уж потушили с картошкой – когда бухали-то три дня, Бугор приезжал за жаткой!..

Белохлебов посмотрел на своего подручного с таким выражением, будто тот самовольно вдруг взял и запротиворечил всем законам физики, причём установленным, видимо, ни кем иным, а им самим самолично, прапором и старшим фермером, дядь Лёней Белохлебовым. Сержу было даже очень интересно, продолжится ли этот цирк далее и чем он закончится.

– Так ты что, ослиный ты сучок, хочешь сказать, что всё это время ты его не видел и не кормил?!! – вполне даже натурально обрушился на него Белохлебов.

– Хватит представляться. Ты уж совсем, что ль, – тихо молвил Сажечка, – делов вон по горло…

– Ты что там курлычешь? Я тебе покажу горло! «Oт сука-то-тварь, а!

– Ты мне лучше кролика покажи, – еле слышно произнёс супостат, и Серж чуть не заржал.

– Махонький такой, вислоухий, коричневатый, с желтоватым таким… – чуть не застонал раскуражившийся Белохлебов, начав тереть глаза и, видимо, даже пытаясь расплакаться.

– У тебе все чё-то желтоватые… – ещё тише, но уже претендуя на остроумие, вставил Сажечка, и Серега уж быстро отвернулся и как мог бесшумно отплюнул смешок в ладонь.

– Коряжник! Красный, б… ть, карлик! – взорвался Белохлебов и пустился, схватив какой-то патрубок, за помощником.

– Серёжк, Серёж, ну скажи ему! Ну пойдём во двор посмотрим! – вещал на бегу Сажечка, только припрыгивая по железкам, лужам и доскам, а Серёга уже в открытую удыхал над очередной фермерской клоунадой.