Леонид Морозов не любил посещать, как он говорил, одно заведение. С самых младших классов, каждодневно просыпаясь из утра, недовольно восклицал: «Опять в барду!» – для него хождение в школу было тяжелейшей повинностью. Он всегда приходил на пару-тройку минут позже звонка на урок, хотя идти от дома бабани ему было ближе всех. Особенно его раздражала зарядка, введённая директором, к которой надо было приходить ещё на пятнадцать минут раньше.

К своему удивлению и даже некоторой гордости (как бы «за проделанную работу»), на сей раз он шёл туда даже с интересом, чуть не бежал, чувствуя себя инициатором и хозяином. «Что-то явно из всего этого выкристаллизовывается…» – думал он.

Переобувшись на мерзкой сырой тряпке у порога («Надо С-ору сказать – пусть нормальное что-нибудь положит, фак!») и сняв куртку в раздевалке, он швырнул сумку с учебниками на подоконник и отправился прямиком в учительскую.

Тихо постучал, заглянул и, учтиво поздоровавшись и извинившись, попросил С-ора выйти.

Директор, сидевший на недавно купленном здоровом и мягком диване, весь закраснелся и заметался по нему.

Морозов посмотрел учителю прямо в усы и скомандовал: «Let’s go! Они уж небось заждались!»

На двери предпоследнего в левом крыле класса (№7) кроме таблички «Кабинет истории» висела ещё одна: «НЕ ВХОДИТЬ!» и как бы невзначай рядом отирался верзила Губов с кастетом и явно не в духе.

Леонид пристально посмотрел на охранника, а потом ещё пристальнее на учителя. Тот помялся, побурчал и вытащил из кармана тысячу. Зубы товарища Губова немного погромыхивали, да и всего его заметно подконокрачивало; Бадор что-то сердито проурчал в усы, а Ган: «Да, да. Жрёть». Он воспроизвёл свои взгляды ещё раз, и Бадор нехотя добавил ещё такую же бумажку. Губов выхватил деньги и резво устремился по знакомому всем адресту.

– В кибинет принесть? – уточнил он.

– А как же. Только смотри не выжри!

– Ды уж невмоготу…

Наконец-то учитель открыл замок кабинета, и они вошли.

В центре стоял стол из сдвинутых парт. На нём живописно располагались остатки вчерашнего «ужина». На полу у окна стоял школьный музыкальный центр, вокруг него были разбросаны – а частью и распотрошены-раскрошены кассеты; и тут же в таком же состоянии – сигаретные бычки. У стены стояли две кровати, заправленные чистой и какой-то даже атласной постелью. Кроме того: Яха в одних трусах спал у кровати, ноги его, все грязнищие и угловато-костявые, находились на постели; Мирза, свернувшись на полу на подушке, дрых на полу, как котёнок; малой Шывырочек, закатавшись в покрывало, лежал под столом – короче, вся шаражка…

Вся эта «панорама» напомнила Морозову недавнюю сцену у Генурки, обрисованную Сержем, как он её себе представлял – почти как дежавю…

На столе стоял грязный сапог, на столе и около него валялись несколько бутылок, банок и стаканов, еда была вся раскрошена и набросана вперемешку с осколками посуды и передавленными маринованными помидорами и вишнями из компота, пятна которого напоминали кровь. Яхины пожитки, видимо, специально были разбросаны повсюду: не только на полу, но и закинуты на шкафы, а второй сапог залез в кашпо (!) с традесканцией! И конечно же, классная доска была украшена соответствующей надписью и уделана смородничным вареньем с влепленными в него бычками, теперь уже подсохшим и являющим миру своеобразное художество наших школьников, по коему наглядно можно увидеть «то, что у них внутри» или «то, что хотел сказать автор».

– Рота, подъём! Вставай, друг Яхин! – поприветствовал присутствующих лёжа Морозов, кивнув ассистенту, чтобы тот подымал Яху.

Яха зашевелился и задёргал ногой. Швырочек уныло посмотрел из-под парты.

– А тебе, шершавый, между прочим, сегодня в школу идти – у тебя контрольная по математике! Вот и твой классный руководитель, прошу.

С-ор смухордился.

– Бъ-лять… – осёкся Швырочек, – сёдня первым математика!

– Решили домашнюю задачу? – «нашёлся» Бадорник, не найдя что сказать, и как бы решив подыграть.

– Ага, бля, решил, – сказал Мурза, и перевернувшись (и опять так же свернувшись) на другой бок, – вчера до трёх часов решали!..

Двенадцатилетний Швырочек, позыркав похмельно-пустоватым виновато-вороватым взглядом по присутствующим, всё-таки выполоз из-под парты и начал искать школьные принадлежности, и даже весьма жалобным голоском пытаясь что-то спросить у присутствующих лёжа.

– Пенал не забудь, Витёк! – сказал, не меняя позы, Мирза, и все заржали – даже С-ор.

В дверь постучали.

– Хто-о та-а-ам-м-фр?.. – не вполне членораздельно проорал Яха, всё ещё находящийся на границе миров сна и яви.

– С-ор ***вич, вы тут? Откройте. Я посмотрю, что у вас за ремонт! —естественно, это был директор.

– Да мы… не могу… Это сюрприз… Мы тут с… Сашей совещаемся, с какой стороны вмонтировать диапроектор…

– С каким ещё Сашей? Откройте сейчас же!

В это время Яха встал, пошёл за штанами и, подскользнувшись на вишне, бражнулся. При этом он выругался нецензурщиной, а также схватил бутылку и запустил в стену.

– Это что там у вас?! Сейчас же открывайте!

– Это… экспонат упал.

Яха даже кхякать не мог по-атитекторски: видно, хреновато ему с будунища. Надувшись, выкатив красные глазки, уставившись, как баран на новые ворота, на Бадора, шатаясь, вихляясь и прыгая, он нервозно напяливал штаны, причём задом наперёд.

– Какой, к чёрту, экспонат?! Мы сейчас выломаем дверь!

Кенарь постучал ещё минуты три и ушёл: дали звонок на зарядку.