Никогда Ланте не приходилось за столь короткий промежуток времени переживать столь сильную радость и столь же сильное разочарование. Первое чувство захлестнуло её, когда впереди и чуть справа показался силуэт дракона, а второе переполнило, когда спустя буквально пару минут она разглядела, что перед ней Скай Синий. Фиолетовая драконесса предпочла бы увидеть на его месте любого другого сородича, но судьбе было угодно, чтобы встречным оказался именно диктатор.

Нужно было принимать решение и делать это быстро. Выбор у Ланты был невелик. Либо продолжить полёт в поисках другого союзника, либо попытаться уговорить Ская. Драконесса недовольно фыркнула. И то и другое было из категории "оба хуже", но сейчас не было времени философствовать: от того, как скоро она найдёт себе помощника, зависели четыре жизни.

Расправив крылья, Ланта спланировала в сторону ущелья: она решила всё же попытаться убедить Ская. Тем более, заметив спешащую фиолетовую, синий и сам изменил курс в её сторону.

— Скай! Мне нужна твоя помощь! — прокричала драконесса, когда они оказались рядом, и устремилась к земле. Синий заложил крутой вираж и последовал за нею. Он понимал, что произошло что-то серьёзное, а разговаривать на лету было бы слишком уж неудобно.

Но едва когти диктатора коснулись земли, как он тут же нетерпеливо спросил:

— Что произошло?

— Беда, Скай! На озере оторвало льдину с рыбаками, её уносит от берега. Если им не помочь, то они погибнут.

— Конечно, это люди, — с усмешкой произнёс дракон. — Кто же ещё настолько жаден, чтобы рыбачить со льда столь поздней весной, пусть и в горах.

— Да, это люди, — угрюмо подтвердила Ланта.

— Ну, а нам-то, Крылатым, какое дело до людей?

— Разве люди не имеют права на жизнь?

— А разве они это право не использовали? Может, их кто-то загнал на эту льдину насильно? Или они погибали от голода, и ловля рыбы была для них единственным способом выжить?

— Ты не знаешь… — начала было Ланта, но диктатор перебил:

— Я отлично знаю. По берегам озера живут лесорубы и скотоводы и они отнюдь не голодают. Они рубят вековой лес, который им совершенно не нужен, но сплавщики гонят брёвна вниз по реке, чтобы где-то далеко, может быть в целом дне полёта отсюда, какой-нибудь богач выстроил себе новый дом, хотя отлично мог прожить бы и в старом. Жадные паразиты, которые травят всё вокруг себя — вот что такое люди. И ты хочешь, чтобы я им помогал?

— О боги, — простонала Ланта.

— Боги — жалкая сказка для слабых духом, — парировал Скай. — Их нет и никогда не было. А если они были, то, я не представляю той казни, которая была бы достойна их жестокости.

Как ни странно, но именно эта фраза подсказала фиолетовой нужные слова. Упёртость диктатора могла сыграть в её пользу, надо было лишь правильно переключить его внимание.

— Скай, я не сказало тебе сразу, но среди попавших на льдину двое детей. Неужели ты позволишь им погибнуть?

Возмущённый диктатор выгнул шею.

— Никто! Никогда! Не посмеет сказать, что дракон Скай Синий бросил в беде детей!

Это было правдой. Ненависть и презрение к людям, безразличие к другим человекоподобным народам Вейтары каким-то причудливым образом переплетались в характере диктатора с нежной любовью к детям. Искать этому какое-либо разумное объяснение было бессмысленно. Равно как было бессмысленно проверять эту любовь хоть какой-то логикой, например, пытаться ответить на вопрос, до какого момента Скай считал человека достойным добра и ласки детёнышем, и с какого — заслуживающим лишь холодной злости взрослым человеком. Синий дракон каждый раз решал этот вопрос для себя заново, на основании каких-то одному ему известных признаков. А может, и просто лишь руководствуясь симпатией или антипатией. Другие драконы понять своего вожака в этом вопросе отчаялись давно. Зато они научились принимать его таким, каков он есть, и иногда это приносило плоды, как, например, сейчас.

— Показывай дорогу, не медли! — проревел Скай.

Ланта прыгнула вверх и, тяжело размахивая фиолетовыми крыльями, устремилась к облакам. Следом за ней набирал высоту Скай. Самым трудным для тяжелых драконов было взлететь, потом, когда скорость и высота набраны, крылья держат в воздухе сами собой… Конечно, не на пятом часу непрерывного полёта.

Но сейчас Крылатые были полны сил, к тому же, их подгоняло понимание того, что помощь должна быть максимально скорой: хрупкая весенняя льдина могла в любой момент расколоться и тогда спасать людей станет уже поздно: в холодной воде им не продержаться и нескольких минут. Или сразу утонут, или сначала замёрзнут, а потом всё равно утонут.

К счастью, лететь было недалеко: перелетев через хребет, драконы спланировали в котловину и уже через пару минут вывалились из пелены облаков прямо над водой гладью. В следующее мгновение, не сговариваясь, и Скай и Ланта слегка набрали высоту, чтобы облачная дымка скрыла их тела от наблюдателей снизу. Драконы понимали, что будет лучше, если люди не увидят своих спасителей до самого последнего момента. Правда, и им теперь было гораздо труднее искать попавших в беду, но, к счастью, течение и ветер не успели отнести льдину слишком далеко от того места, где её заметила драконесса.

— Вон они! — прокричала сквозь шум бьющего в морду встречного ветра Ланта.

— Вижу! — откликнулся Скай. Острое зрение позволяло дракону разглядеть и белую льдину на серо-синей водной глади, и тёмные фигурки жмущихся на ней людей. Вот только понять, кто из закутанных в тёплую толстую одежду рыбаков был ребёнком, а кто — взрослым, издалека было невозможно.

— Я хватаю двоих, ты — двоих оставшихся! — прокричала драконесса.

— Хорошо!

Заложить ещё один круг, чтобы лучше рассмотреть происходящее на льдине, было слишком рискованно. Люди в любой момент могли заметить в облаках прилетевших драконов, и тогда… Тогда они просто сойдут с ума от страха. Могут и в воду кинутся, лишь бы не быть съеденными драконами. Какая чушь. Подумали бы хоть, какое удовольствие жрать здесь сырого живого человека, закутанного в вонючие тряпки, если в горах вольный дракон мог в любой момент легко и просто приготовить себе барашка или козу. Этих животных стая начала разводить в горах вскоре после Катастрофы, чтобы быть независимой от непредсказуемых результатов охоты.

Отвлечься на более основательное размышление о людской глупости у диктатора не было времени. Драконы были уже совсем рядом со льдиной и теперь всё зависело от быстроты и точности. До второго захода на цель спасаемые могли и не дожить.

Два огромных тела вдруг вырвались из низких серых туч и с быстротой стрелы пронеслись над поверхностью озера. На полной скорости каждый из драконов успел схватить в передние лапы по человеку, так что люди даже не успели толком понять, что произошло, прежде чем оказались в объятиях. Не обращая внимание на трепыхания и отчаянные вопли спасённых, Скай и Ланта спешили к ближайшему берегу. Диктатор лишь убедился, что руки людей плотно прижаты к туловищу. Предосторожность не лишняя: среди четырёх людей наверняка должен найтись «герой» в чьей дурной голове способна родиться мысль о "сопротивлении чудовищу". Серьезного оружия при рыбаках Скай не видел, да его и быть не могло, но и получить кинжал под коготь — мало не покажется.

К счастью, все спасаемые были схвачены надёжно и до берега драконы долетели без всяких сложностей. Приземлившись на задние лапы, Ланта аккуратно поставила спасённых на землю. Следом на грязно серый снег грузно плюхнулся Скай: диктатор привык приземляться на все четыре лапы.

Несколько мгновений драконы и люди, спасители и спасённые, стояли друг напротив друга. Скай Синий недоумённо рассматривал тех, кого они с Лантой вытащили из лап смерти. Лица рыбаков казались бледными до зелени, в расширенных зрачках плескался ужас. До густого ельника, который мог бы послужить им убежищем от Крылатых, нужно было пробежать не больше трёх десятков шагов, но сил на это у людей не было. Даже стояли они с трудом, казалось, порывы ветра качают их, словно заросли тростника.

Все четверо рыбаков, несомненно, были взрослыми. На мгновение сердце Ская пронзила боль: неужели они опоздали и дети погибли. Но тут же диктатор вспомнил, что с самого начала фиолетовая говорила о четырёх людях. Так грубо ошибиться драконесса ни при каких условиях не могла.

— Где же дети? — Скай повернул голову к Ланте.

— Их нет и не было. Я их придумала, — спокойно ответила та.

— Ты меня обманула! — взревел диктатор.

— И что теперь? Ты убьёшь тех, кого спас?

Разумеется, так поступить Скай не мог. Он был воином, а не палачом. Врагов диктатор убивал без малейшей жалости, без неё же записывал во враги, но сейчас боем и не пахло. Перед ним стояли четыре скованных страхом жалких человечишки, мараться о которых было бы просто позорно.

— Я не питаюсь падалью! — проревел Скай.

Он демонстративно повернулся к спасённым хвостом, тяжело прыгнул вверх и через три взмаха мощных синих крыльев исчез в закрывающей небо облачной пелене. Следом взлетела и Ланта. Спасённые люди могли позаботиться о себе сами, да и особого доверия к незнакомцам фиолетовая не испытывала.

Неудачливые рыбаки изумлённо глядели вслед своим неожиданным спасителям. Двое без сил опустились прямо в оплывающие сугробы: дрожащие ноги не держали. Третий недовольно повёл носом.

— Гричтинг! Да ты никак обделался?

Тот только рукой вяло махнул.

— Да я думал, что всё, сдохну от страха. А обделался — ерунда. Отмоюсь.

— Точно, — поддержал один из лежащих. — Я тоже думал, что прямо так и помру, сердце не выдержит. Милостив Аэлис…

— Ну, да, — хмыкнул старший. — Дождёшься от Аэлиса милости, открывай мешок шире. Драконов благодарить надобно. Вишь ты, хоть и твари, а тоже с жалостью и с состраданием.

— Поблагодаришь их, — гнусаво включился в разговор последний рыбак. — Господин барон живо к ногтю — чтобы лишнего не болтал. А то и сами отцы инквизиторы припожалуют.

— Так то оно так, да только бы если не драконы — утопли бы в озере, ясновидца не спрашивай. Жизнь, выходит дело, мы им обязаны. А господину барону мы только подать платим, а что с него в замен? Охраняет земли? От кого охраняет-то? Я уж седьмой десяток разменял, а врагов в этих краях не видел. Мирно живём в горах. Спокойно. А подать — всё одно плати… Вот и выходит, парень, что порой рядом с драконом оказаться лучше чем рядом с бароном.

Погода, в отличие от вчерашнего дня, наступила паршивенькая: похолодало, небо затянули тёмные свинцовые тучи, из которых временами накрапывал мелкий противный дождик. То и дело по двору пробегали порывы ветра. Тем не менее, как и накануне, юные гладиаторы тренировались одетыми лишь в набедренные повязки.

— А как же плащи? — зябко потирая плечи, поинтересовался Серёжка у оказавшегося рядом Ринка, не особо надеясь на ответ. Но подросток, как ни в чём не бывало, объяснил новичку правила:

— Плащи можно было надевать только до ладиля.

Этого слова Серёжка отродясь не слышал, но как-то сразу догадался, что речь идёт об одном из местных месяцев. А Ринк продолжал:

— Теперь ими можно только накрываться, когда спишь. И так будет до юларуама. Это чтобы мы закалялись.

— А тут вообще как погодка? — получив первый ответ, Серёжка решил в полной мере проявить любопытство. Во-первых, просто интересно, а, во-вторых, может, получится узнать что-нибудь полезное.

— По-разному, — уклончиво ответил Ринк. — Вообще-то тепло, но часто пасмурно и дожди идут. А уж если задует северный ветер…

Серёжка непроизвольно поёжился. Закалку он считал делом хорошим, но мёрзнуть не любил. "Южный человек", — подсмеивался над ним отец, — "вот пойдёшь в Армию служить, там тебя живо отучат холода бояться". Отец служил Саратове, на Волге. Серёжка смотрел по карте: город вроде южный, должно быть тепло. Но отец рассказывал, что погода там не очень приятная: летом жарко до плюс сорока, а зимой — холодно до тех же сорока, только уже минус. Да ещё сильный пронизывающий ветер с левого берега Волги. Бр-р-р…

Дальше ни поговорить, ни подумать времени не осталось. Вернулись посланные Веном за оружием Тино, Биньниг и Морон, притащив целую охапку деревянных мечей и сплетённых из гибких веток щитов. Разобрав вооружение, мальчишки принялись, по командам доктора, оттачивать на чучелах своё мастерство. Очень быстро Серёжка согрелся. А ещё через некоторое время здорово взмок, причём вовсе не от дождя. Наставник задал ребятам такой темп, что они работали на пределе возможного. Мальчишка подметил, что трудно не только ему одному: и у остальных «синих» спины лоснились от пота. При этом плётку, торчащую из-за голенища сапога, Вен не пустил в ход ни разу: подростки работали не столько за страх, сколько за совесть. За совесть старался и Серёжка. С одной стороны, было желание доказать Лаусу, что худшим в группе он не станет. Ни сейчас, ни потом. С другой, в этом мире умение сражаться на мечах приносило своему обладателю большую пользу и было просто глупым упускать возможность им овладеть, пусть хоть и немного.

Когда доктор скомандовал перерыв, мальчишка чувствовал себя смертельно усталым, словно отпахал две тренировки по самбо подряд. И снова Серёжка убедился, что и остальным было не легче: ребята сразу валились на землю прямо у шестов с чучелами, чтобы не упустить ни одного драгоценного мгновения отдыха. Рядом плюхнулся рыжий Кау, сопящий, словно паровоз. Серёжка ехидно улыбнулся и поинтересовался:

— Что, уже выдохся?

— Заткнись, сопля, — бросил через плечо юный гладиатор, но получилось неубедительно: слишком уж заметно было загнанное дыхание.

— Да мне-то всё равно, — успокоил его мальчишка. — Просто, Лаус убеждал, что я обязательно сдохну первым.

Кау обернулся через плечо.

— И сдохнешь.

— Только после вас.

— Посмотрим.

— Посмотрим.

Подросток замолчал, словно не желая тратить силы на бессмысленный спор. Молчал и Серёжка: а чего говорить?

Перерыв оказался до обидного коротким. Не успели ребята толком прийти в себя, как Вен снова заставил их упражняться. Только теперь он поделил учеников на пары, и приходилось не только бить самому, но и всё время работать щитом, отражая удары партнёра. Разницу Серёжка ощутил почти сразу: если раньше левая рука, в которой он держал щит, устала не очень сильно, то теперь она ослабела почти сразу. К тому же Биньниг, снова оказавшийся его напарником, сил не жалел и лупил деревянным мечом по Серёжкиному щиту со всего маху. Даже попадая на щит, удары чувствительно отбивали руку. О том, насколько больно будет пропустить хотя бы один, догадаться было совсем не сложно. Хорошо хоть, это был всё же не полноценный спарринг, в котором каждое движение противника надо угадать, а отработка определённых приёмов, когда заранее известно, что именно сделает в следующее мгновение твой партнёр. К тому же Вен то и дело заставлял ребят менять комбинации ударов и защит. Пока он показывал новое упражнение — можно было отдыхать и набираться сил. В общем, Серёжка как-то умудрялся держаться, хотя и чувствовал, что выматывается до предела. Но, худо-бедно мальчишка дотянул до второго перерыва, после которого начались свободные учебные бои.

Точнее, такие бои начались для всех пар, кроме одной: разумеется, Биньнига и Серёжки.

— А вы, ребята, поучитесь-ка немного хитрости. Так, встали. Отлично. Шустрёнок, обозначь рубящий удар сверху. Медленно. Биньниг, что ты делаешь?

— Подставлю щит, господин доктор.

— А если против тебя не Шустрёнок, а кто-то большой и сильный?

— Ухожу в сторону, господин доктор. Лучше — влево, тогда передо мной будет открытый бок противника, — отрапортовал подросток.

— Неплохо. Теперь ты обозначь удар. Шустрёнок, что ты делаешь?

— То же самое, господин доктор.

"А что тут ещё можно сделать?" — подумал мальчишка.

— Ясно. А теперь смотрите, что нужно. Когда ваш противник только начинает удар — покажите ему, что будете парировать этот удар щитом. Если он сильнее вас, то, увидев это, он постарается вложить в удар всю силу. Не разобьет щит, так отобьёт руку. Но в тот момент, когда его оружие почти касается щита, вы разворачиваете его в сторону, вот так.

Вен руками развернул Серёжкин щит ребром к Биньнигу.

— Понятно?

— Конечно, господин доктор.

Как же Серёжка сам не догадался, ведь в самбо тот же принцип использовался постоянно.

— Меч провалится вперёд и сам противник вместе с ним.

— Верно, Шустрёнок. Но учти, что ты должен успеть и сам отпрянуть в сторону, иначе меч провалится на твоё плечо, и на этом твоя карьера гладиатора окончится. Поняли?

— Да, господин доктор, — в один голос ответили ребята.

— Отлично. Отрабатывайте приём. Дюжину раз бьёт один, потом дюжину раз другой. Потом снова меняетесь, — дал задание Вен и пошел дальше по двору — следить за другими подопечными.

Первым бил Биньниг. Серёжка сразу подумал, что парень устроит ему какую-нибудь каверзу, вроде той, что накануне, но на этот раз, похоже, камня за пазухой подросток не держал. Хоть и бил он снова во всю силу, но Серёжка успевал повернуть щит и подросток, как и положено, проваливался вперёд, вызывая острое желание ударить в незащищённую спину. Хотя бы плашмя. Желание это мальчишка в себе давил: всем известно в спину бьют только подлецы и трусы.

Один раз Серёжка замешкался, опоздал повернуть щит, и удар пришёлся не вскользь, а почти непогашенный. Плетёнка, естественно, выдержала, но тупой удар по левому предплечью получился очень чувствительным. К тому же силы скомпенсировать удар в мальчишкиной руке не хватило, щит отбросило к лицу, и кромкой чувствительно врезало "по чайнику".

— Больно? — поинтересовался напарник с самым невинным видом. Не поймёшь: то ли сочувствовал, то ли издевался.

— Потерплю, — сквозь зубы буркнул Серёжка. Три оставшихся удара он, не смотря на ноющую боль в предплечье, сумел отразить как нужно, а затем наступила его очередь атаковать. Удары у мальчишки получались, конечно, послабее, чем у Биньнига, но Серёжка старался изо всех сил, и без дураков проваливался вперёд, когда подросток ловко проворачивал щит. Но едва мальчик успел нанести четвёртый удар, как услышал справа громкий вскрик. Непроизвольно Серёжка опустил меч и повернулся на голос. Рыжий Кау слизывал кровь с костяшек пальцев правой руки.

Остановился не только Серёжка, но все остальные "синие".

— Ур-род, — расталкивая подростков, к Кау пробирался наставник. — Я сколько тебе говорил не парировать удары клинком.

— Простите, господин доктор, — пробормотал ученик, опуская окровавленную ладонь.

— Осёл, ты не о моём прощении думай! Если бы у него в руках был настоящий меч, а не эта деревяшка, ты был бы уже калекой. Кому ты нужен без пальцев, балбес?

От избытка чувств Вен врезал рыжему по затылку, а тот покорно стоял с убитым видом.

"Да кто ж так учит!" — мысленно возмутился про себя Серёжка. После вчерашних занятий он решил, что «доктор» — человек не злой и искренне желающий научить мальчишек искусству боя как можно лучше. Вот и сейчас, наверное, Вен имел полное право втянуть Кау раз-другой плетью, но ограничился только "усиленным подзатыльником". Но кто ему сказал, что подзатыльники и крики — лучший способ вложить в ребят знания? "К Виорелу Петревичу бы его на месяц в помощники", — подумал мальчишка и горько вздохнул: дядю Виорела убили в том же бою, что и Серёжкиного отца. Многих тогда убили, но в тот день ОПОН в Днестровск так и не вошел…

— Армеец, перевяжи ему руку, — скомандовал Вен.

— Не надо, — виновато протянул Кау.

— Заткни пасть. Не умеешь работать мечом — сиди и смотри, как это делают другие, — жестко оборвал его доктор.

Напарник рыжего, смуглый парнишка с коротко подстриженными волосами, побежал в казарму за тряпкой для перевязки.

— Почему он — Армеец? — спросил у Биньнига Серёжка, несколько обрадованный тем, что не по имени, а по прозвищу среди синих зовут не только одного его.

— Его отец был копейщиком в армии Императора, в ауксилиях, конечно.

— В ком?

Подросток усмехнулся над непонятливым малышом и пояснил:

— Во вспомогательных войсках. В легионеры только старших граждан берут, а в ауксилии — кого угодно. Дослужился до командира дюжины, а потом его убили. Родственников у Нилька не было, сначала он жил при отряде, в котором служил его отец, а когда подрос — сослуживцы отца продали его сюда, в школу, — охотно пояснил подросток.

— Ни фига ж себе, — пробормотал Серёжка.

Нет, всё-таки этот мир был какой-то ненормальный, недоступный его понимаю. Если бы мальчишку прогнали сразу — это ещё можно было как-то понять. Но сначала заботиться о сыне своего боевого товарища, а потом продать его в рабство? Это уже был совершенно нечеловеческий поступок, невозможный на Земле. Наверное, до такого бы даже фашисты не додумались бы. А здесь подобное было в порядке вещей: Биньниг рассказал историю Армейца совершенно спокойно, словно говорил про то, как ходил купаться на речку.

Кау перевязали ободранную кисть, и он присел рядом с таким видом, что вот-вот расплачется. Конечно, от обиды, а не от боли. Занятия продолжились. Лучшему фехтовальщику группы, а им, к удивлению Серёжки, оказался Ринк, пришлось сражаться сразу с двумя соперниками: Тино и Армейцем, что получалось у него довольно неплохо. Остальные занимались прежними парами, Биньнигу и Серёжке пришлось снова отрабатывать всё тот же хитрый приём.

Непонятно почему, но после непредвиденной паузы мальчишке стало как-то легче. И щит уже не казался таким тяжёлым, и рука не так сильно уставала, и среагировать на удар партнёра он успевал своевременно. Вен, успевавший следить за всеми, словно имел на затылке вторую пару глаз (интересно, как он при этом накануне умудрился не заметить сыпавшиеся на Серёжку неприятности), похвалил обоих. Но, когда доктор разрешил им провести свободный бой, всё сразу стало плохо. Более опытный и сильный Биньниг буквально смял сопротивление Серёжки. Мальчишка не успел понять, что происходит, как уже лежал на земле, инстинктивно схватившись левой рукой за правое плечо, по которому пришелся сильный удар деревянного меча.

Было очень больно, до слёз. И до слёз обидно: ещё ни разу он не проигрывал так безоговорочно, не оказывался такой беспомощной жертвой. Даже в схватках с Аршем он, по крайней мере, сопротивлялся. А тут…

Моментально оказавшийся рядом Вен больно дёрнул Биньнига за ухо.

— Что делаешь, мерзавец!!

Подросток с шипением выпустил воздух через стиснутые зубы.

— Господин доктор, я ж не знал, что он такой слабак.

Наставник отпустил ухо и тут же крепко врезал парню по шее.

— На занятиях калечить друг друга не сметь! Вы — гладиаторы. Вы должны сдохнуть на арене, чтобы благородные господа насладились видом ваших мук и заплатили за это хорошие деньги. Повторять не стану. Если кто-то умышленно нанесёт слишком сильный удар во время тренировки — вперёд, во Двор Боли. Есть желающие попробовать розги Аскера?

Ребята молчали — желающих не было. Взгляд наставника переместился на Серёжку.

— Чего лежишь, как шлюха портовая? Вставай.

Кто-то из подростков противно улыбнулся. Мальчишка вскочил, как ошпаренный. Ещё не хватало, чтобы его так сравнивали.

— Рука цела? Подними!

Рука болела, но двигалась без проблем. Значит, перелома не было.

— Садись к рыжему бездельнику, — недовольно процедил Вен. — И в следующий раз шевелись быстрее. На арене тебя щадить никто не станет. Хочешь остаться живым — учись убивать!

Огорчённый донельзя Серёжка присел рядом с Кау. Тот через плечо косо глянул на мальчишку, но ничего не сказал.

— Ты извини, — негромко сказал Серёжка.

Подросток от удивления буквально подсачил на месте. Развернулся, уставился на мальчишку круглыми глазами.

— За что?

— Ну, вроде как получилось, что я тебе беду накликал…

Серёжка неуверенно кивнул на забинтованную кисть.

— Ты что, жрец и умеешь проклятья навешивать?

— Да нет, я просто…

Рыжий выдохнул с явным облегчением.

— Просто — не считается. Собака лает — ветер пугает.

— Носит, — машинально поправил мальчишка.

— Что? — не понял гладиатор.

— Собака лает — ветер носит, — пояснил Серёжка.

— У нас говорят: "пугает", — пожал плечами Кау. — Одна капуста.

"Малина", — чуть было не сказал мальчишка, но промолчал. Другая страна, свои поговорки. А гладиатор после короткой паузы посоветовал:

— Слышь, Шустрик, тебе сегодня утром сказали — просись к другим.

— Не хочу просится, — буркнул Серёжка.

— Не хотел — вот и получил.

— Всё равно не хочу, — в том, что Биньниг бил намеренно, сомнений и раньше почти не было, но как-то не хотелось верить, что сейчас он снова оказался один против всех.

— Значит — ещё получишь…

Мальчишка хмыкнул и демонстративно отвернулся, принялся с показным вниманием смотреть на тренировку. Биньнигу в напарники достался Армеец и теперь ловкому, но хиловатому парнишке приходилось туго: сын солдата не щадил напарника.

— Прибавили, прибавили, — командовал Вен. — Последнюю схватку в темпе — и заканчиваем.

— Эй, Вен, давай ребят, — донеслось от ворот.

Во двор вошел невысокий лысый мужчина в кожаном фартуке поверх грубой рубахи.

— Чего кривишься, ваша очередь сегодня, — продолжал незнакомец.

— Бери этих бездельников, Леендерс — доктор кивнул на Кау и Серёжку. — Всё одно тренироваться не могут — подбитые.

— А работать смогут? — недоверчиво переспросил Леендерс.

— Куда ж они денутся? — усмехнулся наставник. — А будут плохо работать — тащи их сразу к Аскеру. Заслужили полдюжины плетей, честное слово.

Серёжка поёжился. Не то, чтобы он так уж сильно боялся, но встречаться с этим Аскером и смотреть, как выглядит Двор Боли, мальчишке совсем не хотелось. Это не означало, что он утратил любопытство, просто, наверняка здесь и помимо Двора Боли есть на что посмотреть.

Выведя ребят со двора, Леендерс повёл их в дальний конец проулка, к распахнутым настежь последним воротцам в левой стене. Серёжка шагнул внутрь, во дворик, и замер, поражённый увиденным зрелищем. Прямо напротив ворот, у дальней стены двора, вытянув шею, лежал дракон. Самый настоящий дракон, покрытый крупной тёмно-синей чешуёй. С белым острым рогом посредине морды, от которого к затылку шла дорожка небольших, но острых шипов, на шее переходящая в цепочку гребешков. С огромными острыми ушами, напоминающими ухо Наромарта, если его только увеличить в несколько раз и обтянуть чешуёй. На мощных передних лапах было видно только по три пальца, зато каждый из них кончался толстым и острым когтем, наверное, втрое длиннее кухонного ножа. А ещё на лапах мальчишка заметил широкие металлические оковы: дракон тоже был пленником.

Из оцепенения Серёжку вывел толчок в шею: это Леендерс напомнил о своём существовании.

— Чего застыл, как голем? Работать давай, дохляк.

Мальчишка из-под чёлки наградил новоявленного надсмотрщика испепеляющим взглядом, но тот не обратил на это никакого внимания. Скорее всего, просто не заметил. Он распоряжался.

— Свободные клетки вычистить. В поилки залить воды. Потом собрать драконье дерьмо. Не бойтесь, он детей никогда не обидит, на заботе о малышах он свихнулся.

Леендерс громко расхохотался, тряся брюхом. "Вот гад!" — подумалось Серёжке. На мгновение он даже прикинул, не воткнуть ли в это брюхо лежащие совсем рядом вилы, но от этой идеи отказался. Дракону не поможешь, сам погибнешь, да и этот весельчак явно был не главным в гладиаторской школе. И не худшим. И, вместо того, чтобы броситься к вилам, мальчишка невинным голосом поинтересовался:

— Дракону тоже воды?

Леендерс перестал смеяться.

— Дурак! Делать как я говорю. Дракона не поить — приказ господина ланисты! Это ему в наказание.

Вот оно что. Значит, дракон лежит тут, мучаясь от жажды. Конечно, сегодня весь день то и дело моросит дождик, но что такое капли дождя для такой громадной туши?

— Хватит болтать! За работу! — скомандовал надсмотрщик.

Серёжка ещё раз осмотрел двор. Теперь, когда дракон уже не занимал всё его внимания, мальчишка понял, что и без него тут немало интересного. Двор казался больше чем тот, где жили ученики гладиаторов: по периметру почти не было построек. Только у ворот стояла небольшая хижина, да к боковым стенам прилепились четыре здоровенные клетки: по две с каждой стороны. Можно сказать и по одной, но разделённой пополам толстой каменной стеной. Правда, в стене был проход, позволявший обитателям клетки переходить из одной половины в другую, но сейчас его полностью перегораживал деревянный щит, сколоченный из крепких ошкуренных брёвнышек. В клетке справа бесновался скорпион-переросток. Слева уныло сидело в углу странное создание, очень похожее на обыкновенного бурого медведя, на плечах которого по какому-то недоразумению выросла громадная совиная голова.

— У медведя ты чистишь клетку, я таскаю воду. У скорпиона — наоборот, — полувопросительно-полуутверждающе сказал Кау. Серёжка согласно кивнул. Всё равно, на двоих у ребят был один комплект инструментов, так что работу так или иначе надо было делить. Может, таскать воду было и легче, чем чистить клетку, но только не Серёжке. И здоровому ему было бы непросто управиться с большой деревянной бадьёй, стоявшей около колодца, а уж с больной правой рукой — и вовсе проблема. А клетки чистить мальчишке было не впервой: дома в сараюшке у Яшкиных жили кролики, и с раннего детства уход за ними был Серёжкиной обязанностью. Конечно, кролику и за неделю не нагадить столько, сколько медведю за день, но в остальном — всё то же самое… А Радик Епуряну голубей держал, они с Тошкой иногда помогали другу голубятню чистить. Эх, где теперь Радькины голуби…

Начали с медведя. Тот совсем не обращал внимания на то, что за каменной стеной копошится мальчишка. В зоопарке, Серёжка помнил, звери как-то реагировали на то, что рядом с клетками ходят люди. Рычали там, лапы пытались через прутья просунуть… А тут — ноль внимания, кило презрения. Работая вилами и метлой, мальчишка продолжал осматривать двор. Самым удивительным, пожалуй, были каменные статуи установленные у стены метрах в десяти по обе стороны у дракона. Кому и зачем понадобилось украшать двор таким странным способом, было совершенно непонятно. Да и статуи, честно сказать на украшение не особо тянули. Грубая работа, лица такие, что во сне приснятся — лопатой не отмахаешься. Конечно, в старое время были другие понятия о красоте. Как-то Клавдия Васильевна пол-урока рассказывала ребятам про статую какой-то там Венеры. Послушать, так красивее той Венеры ничего на свете не было. А потом Серёжка посмотрел на фотографию в учебнике — Венера-то вся оказалась обломана. Рук нет, ног нет, головы тоже нет. Осталось одно туловище. И чего в этом, спрашивается, красивого?

А больше во дворе ничего и не было, если не считать большой кучи песка в углу рядом с клеткой медведя. Куча как куча, из неё торчали рукоятки пары лопат, да стояла рядом небольшая тачка. Ничего интересного, всё как на Земле.

Работа спорилась. Тем временем быстро притащивший две бадейки Кау откровенно бездельничал. Леендерс ему не мешал, видимо, находил это справедливым: свою работу он переложил на мальчишек, с какой стати его должно было возмущать, что старший из ребят скинул большую часть труда на младшего?

Закончив уборку, Серёжка подкатил тачку с медвежьим навозом к стоящей у ворот телеге, в которую и перекинул вилами дерьмо. Понятное дело, удобрение. Ещё, наверное, за хорошие деньги продают. Леендерс тщательно запер дверь клетки, после чего не без усилия вытащил заслонку. Медведь одарил людей сонным взглядом совиных глаз, ухукнул и заковылял к поилке.

— Забавный, — прошептал Серёжка.

Подросток фыркнул.

— А вы чего глаза пялите? Работайте, работайте! — прикрикнул Леендерс.

В скорпионьей клетке грязи оказалось слегка поменьше. Зато присутствие рядом людей гигантского насекомого сильно раздражало. И так не очень смирный, он буквально кидался на заслонку. Та скрипела, но не поддавалось. Кау, однако, чувствовал себя не слишком уютно и то и дело поёживался. Серёжка сначала даже хотел предложить ему поменяться работами, но передумал. Сам захотел, пусть сам и расхлёбывает. Мальчишке хватало и своих проблем. Вытащить ведёрко из колодца было проще простого, только вот бадейка, даром что деревянная, вмещала в себя побольше привычного земного ведра. Парнишка схитрил: наполнял её не полностью. Вместо двух ходок пришлось сделать три, но это было не страшно. Гораздо хуже оказалось то, что и неполную бадью до клетки он едва дотаскивал. Плечо, было успокоившееся, заболело с новой силой. Втаскивая в клетку третью бадью Серёжка едва не уронил её, сумев удержать лишь в самый последний момент.

Отдохнуть не получилось: Кау закончил уборку почти сразу, как только Серёжка отнёс бадейку к колодцу. Леендерс придирчиво проверил за ним чистоту, остался удовлетворён, опять тщательно запер клетку, но задвижку открывать не стал: похоже, скорпиона он недолюбливал. Затем оглянулся на стоявших поодаль ребят.

— Чего опять стали? Драконье дерьмо кто ворочать будет?

— Страшно, — к некоторому удивлению Серёжки подал голос Кау. — А вдруг он чего… Лапой наступит — мокрое место останется.

Мальчишка кинул взгляд на дракона, тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами, словно происходящее во дворе его совершенно не касалось, вот только еле заметно шевелились кончики ушей. Похоже, не смотря на показную безразличность, чудовище внимательно прислушивалось к разговору людей. Интересно, а человеческую речь оно понимает? В сказках драконы не только отлично понимали, что им говорят, но и сами по-человечески прекрасно разговаривали. Но то — в сказках. Серёжка уже давно понял, что в этом мире, чем-то похожем на сказку, очень многое устроено совершенно по-другому.

— Что ж вы тупые-то такие? — в сердцах сплюнул Леендерс. — Вам же ясно сказано: детей эта тварюга не трогает. Третий месяц она здесь сидит, и что, хоть кого-нибудь убила или покалечила?

— Не… — пробормотал подросток. — А только всё равно боязно.

— А мне плевать, боязно вам или нет, — вскипел мужчина, выхватывая из-за голенища плеть. Не такую страшную, как у Вена, всего лишь палка да привязанная к ней верёвка с узелком на свободном конце, но всё равно, получить такой по спине совсем не хотелось. — Давай, работай.

Рыжий обречено глянул на тушу дракона, глубоко вздохнул, перевёл взгляд на Серёжку. Мальчишка уже успел вскинуть на плечо вилы и, иронически улыбнувшись, кивнул на тачку: давай, мол, напарник, вперёд.

Но с каждым шагом приближаясь к дракону, ребята испытывали всё больший испуг: уж больно громаден и страшен был зверь. Но тот по-прежнему оставался неподвижен, словно скала из синего камня. И, поравнявшись с мордой, мальчишки почувствовали, что страх уже не усиливается, а, наоборот, начинает постепенно уменьшаться. Правда, стоило чудовищу фыркнуть и чуть шевельнутся, как у обоих ёкнуло сердце, а душа ушла в пятки, но, увидев, что дракон снова успокоился, ребята снова осмелели.

А уж когда они добрались до возвышавшийся у стены кучи, то стало как-то не до страха: уж больно сильный шел от неё запашок. Все мысли были только об одном: побыстрее перекинуть навоз в тачку и оказаться от него как можно подальше. Сменяя друг друга, мальчишки справились с работой в несколько минут, и покатили тачку к телеге. Когда прошли мимо драконьей головы, Серёжка не сдержал облегченного вздоха: теперь уж точно всё кончилось благополучно.

Почти тут же Кау попросил:

— Подожди!

И присел, чтобы перетянуть ремешки сандалий. Серёжка задрал голову вверх, посмотреть на небо. Дождь уже давно кончился, но низкие тучи по-прежнему нависали над городом, окутывая его беспросветной серой мглой. Наверное, плохая погода установилась надолго, на несколько дней.

Нет, не следовало мальчишке терять бдительность. Кау, заметив, что напарник отвлёкся, схватил Серёжку за лодыжки и резко дёрнул назад. Не удержав равновесия, мальчишка полетел вперёд, лицом и плечами прямо в драконий навоз.

Жуткая вонь на мгновение парализовала мальчишку. По ушам полоснул крик Кау:

— Господин бестиарник!

Хлопнула дверь — Леендерс выскочил во двор из своей сторожки. Серёжка, опершись о борта тачки, выбрался из навоза, весь перемазанный и с кулаками бросился на обидчика.

Разумеется, без толку. Это когда Серёжке удавались продуманные неожиданные атаки, он мог постоять за себя. Сейчас же юному гладиатору не составило ни малейшего труда уклониться от быстрого, но предсказуемого нападения мальчишки. Мало того, успевший встать на ноги Кау ещё раз врезал Серёжке по щиколотке, теперь уже ногой. Мальчишка снова упал, на сей раз лицом в мокрую пыль.

Взревел дракон. Мальчишке показалось, что рядом с ним одновременно загудело десятка полтора сумасшедших тепловозов. Оглушенные рёвом застыли все трое: и вскочивший Серёжка, и готовый отразить новую атаку Кау, и добежавший до тачки Леендерс, успевший даже замахнутся плёткой. Так и замер, с поднятой рукой.

Дракон вскочил на лапы, моментально увеличившись в размерах чуть ли не вдвое, выпрямил длиннющую шею, и ревел, задрав в небо шипастую голову. И лишь когда в огромных лёгких (или что там внутри у драконов) закончился воздух, он присел, пытаясь достать мордой до тачки и людей. Серёжке показалось, что его сердце бьётся где-то в горле. Что именно хотел сделать дракон, было не понятно, но, так или иначе, пары метров ему не хватило. Подойти ближе он не мог: теперь, когда он стоял, были ясно видны толстые цепи, идущие от обнимавших лапы широких колец к похожим на грибы каменным столбам, удерживающим зверя на месте.

Все трое инстинктивно попятились подальше от опасного чудовища. Леендерс запнулся и тяжело грохнулся на задницу. А дракон, убедившись, что до людей ему не дотянуться, снова опустился на землю, но теперь он внимательно следил за происходящим огромными желто-зелёными глазами с вытянутыми зрачками.

У Серёжки внутри образовалась какая-то пустота. Кау стоял от него в каких-то двух шагах, всё внимание юного гладиатора было обращено на дракона, и врезать ему от души по шее было проще простого. Но мальчишка не мог этого сделать. Не не хотел, а именно не мог. Зрелище распрямившегося дракона настолько потрясло паренька, что он застыл, словно парализованный.

Чертыхаясь, поднялся с земли Леендерс.

— Что у вас тут случилось, демон вас в клочья раздери?

— Он споткнулся и говно рожей упал, — пояснил Кау, тыкая пальцем в сторону Серёжки. — А потом на меня бросился, словно я его толкнул.

От такого наглого вранья у Серёжки захватило дух. Рыжий стоял с таким невинным видом, словно примерный пионер на сборе дружины. Конечно, такие примерные мальчики врать не могут. Внутри Серёжки вновь вскипела злость, он сжал кулаки, но броситься на обидчика не успел. Леендерс, то ли случайно, то ли потому, что был намного умнее, чем казался, вклинился между ребятами всей своей немалой тушей.

— Иди к колодцу, отмывайся, — скомандовал он Серёжке. — Волосы лучше промой, чтобы не вонял.

Да уж, пахло сейчас от мальчишки сногсшибательно, в самом прямом смысле этого слова. Едва надсмотрщик обратил на это его внимание, как Серёжка почувствовал, что просто задыхается от вони. Теперь ему было уже не до мести: он изо всех сил рванулся к колодцу.

— Нечего зубы скалить, — донеслось из-за спины. — Давай, перегружай дерьмо в телегу, и покатим её к выходу, пока малыш будет отмываться.

— Это он будет отдыхать, а я — работать? — возмутился подросток.

— Недоволен? Хочешь, сейчас тебя в говно башкой макну и от работы освобожу? Ну?

— Не надо, — голос Кау как-то сразу поутих. Правда у Серёжки это никаких эмоций не вызвало: он, наконец, добрался до бадьи и торопливо смывал с лица вонючее месиво.

— То-то, — ухмыльнулся Леендерс. — Тогда заткнись и работай.

Отмывался Серёжка долго. Первой бадейки хватило только на то, чтобы с грехом пополам смыть с тела основную часть драконьего навоза. Во второй мальчишка начисто отмыл плечи и лицо, но с волосами дело обстояло хуже. Пока Кау перегружал содержимое тачки в телегу, а Серёжка мылся, Леендерс успел заглянуть в сторожку, и вынес оттуда небольшой коричневый брусок, который отдал мальчишке.

— Намылься, а то несколько дней от тебя будет драконьим дерьмом разить, всю школу распугаешь, — и снова захохотал, тряся брюхом.

Мальчишка угрюмо принял дар. Это и вправду оказалось мыло, едкое, вроде хозяйственного, и с резким запахом то ли каких-то незнакомых Серёжке трав, то ли чего-то ещё. Но сейчас это было даже лучше: лучше уж пахнуть этой дрянью, чем драконьим навозом. Серёжка, в былые времена ненавидевший мыть голову, сейчас натирался тщательно и неторопливо: и чище быть хотелось, да и от телеги хотелось оказаться подальше. К счастью, Леендерс пошел навстречу его желаниям. Не успел ещё мальчишка смыть с головы мыльную пену, как скотник крикнул:

— Носа со двора не высовывай, пока мы не вернёмся, — а потом скомандовал Кау. — Покатили.

Толкаемая мужчиной и подростком телега с противным скрипом выкатилась со двора. Серёжка в одиночестве домылся. Стало полегче, только теперь вместо вони мальчишку душила обида. Лучше бы его избили, чем так вот, исподтишка. Плюнуть в суп, толкнуть в навоз… Удивительно подлыми были ребята в этом мире. Дома, в Днестровске мальчишкам и в голову бы не пришло так издеваться над человеком, даже над врагом. И против такой подлости мальчишка чувствовал себя совершенно беззащитным. Терпеть — глупо и позорно, жаловаться — глупо и позорно. Проситься, чтобы перевели в другую группу — тоже глупо и позорно. Куда не кинь — всюду клин.

Серёжка был готов разревется от обиды и несправедливости происходящего. Благо и обстановка позволяла: вокруг не было ни одного человека. Скорпион ничего не поймёт, медведю на всё наплевать, дракону… Взгляд мальчишки задержался на драконьей морде. Чудовище внимательно смотрело прямо на него огромными, размером с глубокую тарелку, глазами. "Интересно", — подумал мальчишка, — "а он всё-таки разумный или нет?" Если разумный, то плакать было стыдновато, всё-таки Серёжка не какой-нибудь малыш-дошколёнок, а большой мальчик, пионер.

"В сказках драконы всегда разумные", — продолжал размышлять Серёжка, — "не спроста же это. Уж наверное он не хуже Пушка соображает". Взгляд мальчишки упал на колодец, и вспомнились слова Леендерса о том, что дракона нельзя поить: он наказанный. И тут обида сменилась решительностью. Серёжка упрямо тряхнул головой и сглотнул подступившие к горлу слёзы.

"Вы со мной так, а я вот дракона напою", — мальчишка даже не думал о том, что травят его одни люди, а наказывают дракона — совсем другие. Он ненавидел всю гладиаторскую школу господина Луция, за исключением сгинувшего где-то там в её глубине несчастного ящера Шипучки. С суетливой яростью мальчишка вытащил из колодца полное ведро, перелил воду в бадью и потащил её к дракону. Тяжесть ноши и боль в плече никакого значения не имели. Серёжку перекосило, лицо покраснело от натуги, вода выплёскивалась через край и обжигала холодом ноги, но мальчишка упрямо нёс бадью через двор. И только с тяжелым вздохом поставив ношу прямо перед обтянутой крупной синей чешуёй мордой, подумал: "А дальше-то что?"

Дракон наблюдал за стараниями мальчишки с полным безразличием, словно час назад упился компотом. Никаких движений в сторону ведра он не сделал, даже рта не открыл. А насильно разве такую пасть раскроешь?

— Пей! — с отчаянием выдавил из себя Серёжка.

Дракон безмолвствовал. Серёжка устало опустился рядом с ведром, и с досадой ударил кулаком по земле, перепачкав руку во влажной пыли. Буквально несколько минут назад мальчишка обмирал от ужасного вида чудовища, а сейчас сидел от него на расстоянии вытянутой руки и совершенно не боялся: странный был дракон, не настоящий какой-то. Сказки рассказывают не про таких.

— Ну, почему ты не пьёшь? — с отчаянием в голосе пробормотал мальчишка.

— Я не покорюсь Луцию! — произнёс в ответ дракон человеческим языком.

Вот тут Серёжка понял, что значит "волосы дыбом встают". Хорошо, что мальчишка сидел, а то бы, наверняка, свалился бы с ног от удивления. Одно дело размышлять, что может и чего не может дракон, и совсем другое — услышать его речь своими собственными ушами.

А Скай с усмешкой наблюдал за удивлением глупого человеческого детёныша, который, видимо ничего не знал про драконов и полагал их безмозглыми тварями, вроде живущего в клетке совиного медведя, что способен только пить да жрать. Глупое удивление, которое при первых звуках голоса диктатора исказило лицо человека, раздражало Крылатого до остервенения. Вот, вот она — гнусная идея о превосходстве людей над остальными жителями планеты. Только себя они считают способными мыслить, чувствовать и говорить, остальных же держат за неразумный скот. Будь сейчас перед ним взрослый человек, Скай уже растерзал бы его в клочья, чтобы все поняли, что безнаказанно расхаживать перед носом диктатора им недозволенно. Но поднять лапу на детёныша дракон не мог. Крылатый надеялся, что испуганный малыш уберётся от него подальше, но тот убегать не собирался. Вместо этого маленький человек тряхнул головой, после чего его лицо приобрело более осмысленное выражение, и произнёс:

— Да при чём тут Луций? Он-то как раз запретил тебе пить. Пей!

Дракон совсем по-человечески мотнул головой.

— Мне хвостом на угрозы Луция. Я — диктатор Скай Синий! Я не уроню своей гордости и пить не стану!

"Говорить он умеет, а вот насчёт того, что соображает не хуже Пушка я, кажется, ошибся", — с горечью подумал Серёжка. Кот не терпел фамильярного обращения, но и никогда не отказывался, если его угощали от чистого сердца.

— Разве позорно выпить холодной воды? — беспомощно спросил мальчишка. Опять у него ничего не получилось. Вообще, ничего у него не получается с тех самых пор, когда он угодил в этот проклятый мир. Пытался помочь Анне-Селене — сам попал в рабство. Убежать так и не сумел. Развлекал купцов и наёмников прыжками в воду. Стал бесплатной игрушкой воспитанников гладиаторской школы. Теперь вот дракон от него морду воротит. Всё время хотел как лучше — а получалось так, что хуже и не придумаешь. Когда это закончится? Неужели — никогда? И снова запершило в горле.

А Скай смотрел на мельтешащего перед мордой малыша и думал, что у людей даже доброта какая-то ущербная. Слезливая, мягкая, рыхлая, точно тающая куча грязного весеннего снега. Нет, доброта должна быть крепкой и суровой, чтобы из тех, кто осмелился на неё посягнуть, клочьями летела шерсть или что там у них есть. Но люди этого не поймут, даже дети. Может, если только их с самого рождения отбирать у испорченных родителей и воспитывать под присмотром мудрых и благородных драконов. Да, наверное, тогда из таких вот, как этот детёныш, может и вырасти кто-нибудь достойный. Но сейчас малыш уже был непоправимо испорчен общением со взрослыми людьми и не мог понять тонкую и гордую натуру вольного дракона.

Серёжка вдруг разозлился. Что он тут, в самом деле, разнюнился, как девчонка какая-то. А то не знал, что будет трудно. Терпеть надо, а не хныкать. Терпеть назло всему этому миру. Терпеть до тех пор, пока не придут на помощь Балис Валдисович и его друзья. А они придут, обязательно придут. Потому что иначе просто не может быть…

Мальчишка решительно вскочил на ноги.

— Ну, не хочешь — и не надо. Упрашивать не стану.

Серёжка оценивающе посмотрел себе под ноги. Пожалуй, выливать бадью прямо тут рискованно: пыль хоть и намокла под дождём, но след останется слишком ясный, Леендерс может сообразить, что мальчишка пытался нарушить его приказ. Придётся тащить бадью назад. Ничего, ради собственной безопасности можно и потрудится. Серёжка не сомневался, что если кто-то узнает, что он дал дракону воды, то порка будет такая, что мало не покажется. Если за дело — ещё куда не шло. Но из-за упрямства дракона получалось, что его могли выдрать за просто так. Что ж он, дурак что ли, ни за что ни про что плети под спину подставлять?

— Шипучка бы не стал строить из себя героя, выпил бы воду и всё, — пробормотал мальчишка, берясь за дужку.

— Кто? — машинально переспросил диктатор.

— Шипучка, мой друг. Он хоть и не умеет говорить, а только шипит, зато сразу всё понимает.

— Шипит? Почему?

— Потому что он ящер, — устало объяснил мальчишка.

Скай напрягся. Если этот детёныш — друг ящера, то многое менялось. Значит он из тех, кто порвал с безумным человечеством… насколько возможно для человека. Из тех, с кем так любили возиться Ланта и Тхолот. Диктатор никогда не пытался узнать их подопечных поближе, убеждённый, что человек всегда остаётся человеком. Рождённый ползать — летать не может! Не может, и всё тут! Но всё же Скай признавал, что эти люди были лучшими среди своих собратьев. Пожалуй, принять воду от такого человека не унижало.

— Ладно, я выпью твою воду.

Серёжка не сдержал улыбки. Огромный дракон с когтями в размер разводного ключа сейчас очень напоминал Иринку, когда ей приходило в голову поупрямиться за столом. Не сказать, чтобы сестрёнка вредничала часто, но иногда на неё находило, и в такие минуты мальчишке казалось, что более капризное существо не найти не только в городке, но и во всей Молдавии, а так же и на соседней Украине. Большой дракон от маленькой девочки ушел недалеко.

— Вот и хорошо. Открывай рот, я тебе налью.

Скай, страдая от собственной беспомощности, распахнул пасть. Серёжка с немым восхищением уставился на белые и острые драконьи клыки, самые маленькие из которых были подлиннее пальцев на мальчишкиных руках, ну а самые длинные, были величиной почти что с руку. Правда, почистить зубки не смотря на белизну не помешало бы: запашок из драконьей глотки доносился не самый приятный. Но об этом мальчишка деликатно промолчал: что толку говорить о том, что невозможно исправить. Собравшись с силами, Серёжка вскинул на руки бадью, и наклонил её над раскрытой пастью. Холодная колодезная вода хлынула в пересохший рот дракона.

Бадьи хватило Скаю на три крупных жадных глотка.

— Счас ещё притащу, — пообещал мальчишка.

— Если тебя застанут за тем, как ты меня поишь, то накажут, — диктатор чувствовал себя очень неуютно: ещё никогда не бывало такого, чтобы ради него чем-то рисковал детёныш. Конечно, самым умным было бы не принимать эту жертву, но сделанного не воротишь. Сколько теперь не рычи и не бей хвостом, малыш уже виноват и единственное возможное решение — чтобы никто ничего не узнал. Пока что заметить нарушение приказа хозяина школы никто не мог: во дворе пусто, на стены охранники выходили только по вечерам. Самое время бросить ведро у колодца и сделать вид, что ничего не произошло. Человек просто обязан поступить таким образом, но детёныш повел себя не по-человечески.

Малыш широко улыбнулся, и пообещал:

— Счас задрожу от страха и ведро уроню!

Улыбка у него получилась настолько нахальной и язвительной, что Скай всерьёз усомнился человек ли перед ним. Может, ему помогает драконёнок в человеческом теле. Рассказывал же Дак, что до Катастрофы многие Крылатые могли менять облик по своему желанию. Конечно, слова Дака всерьёз воспринимать нельзя: никогда не знаешь, где кончается правда и начинается сказка. Дак и о богах говорил так, будто они реально существуют, и ещё много разных глупостей рассказывал. Но, может быть, под некоторыми выдумками выжившего из ума старого философа была реальная почва. В превращение драконов в людей Скай сейчас был готов поверить. Другое дело, что сам диктатор никогда бы не влез в шкуру двуногих волосатиков, но дети есть дети… Ещё и не в такую дырку залезут: всё им интересно.

На самом же деле, Серёжка действительно подумывал, стоит ли тащить вторую бадью: уж больно много времени потрачено на уговоры. Вряд ли телегу с навозом нужно было катить слишком далеко: Леендерс явно не из тех, кто исполняет тяжелую работу. Бестиарник и Кау могли появиться во дворе в любую секунду, и о том, что будет, если они застанут Серёжку за нарушением приказа, лучше было не думать. Лучше сказать мягко: ничего хорошего в этом случае мальчишку не ожидало. Но, с другой стороны, это для человека такая бадья — очень много. А дракону она, наверное, как дяде Хоме Семочко, отцу Павлина, рюмочка водки.

Мальчишка вспомнил свадьбу Трифона Петрова, брата одноклассницы Арины. В Серёжкином классе учились двое гагаузов, точнее — гагаузок: Арина и Евлампия. Девчонки как девчонки, но имена… Арину звали Няней, потому что у Пушкина была няня — Арина Родионовна, на Евлампию — Лампой, потому что похоже. Они особо не обижались — кто ж в школе обходится без прозвища?

Но дело вообще не в прозвищах. На свадьбу Трифона, понятное дело, набежали все Аринкины друзья и приятели с Тенистой улицы и её окрестностей, а значит и Серёжка: интересно же, да и без чего-нибудь вкусненького никто ребятни не ушел. Так вот, уже ближе к вечеру, когда начало темнеть, сидевший в саду Серёжка вдруг заметил вышедшего на крыльцо изрядно захмелевшего дядю Хому. Здоровый мужик, он слесарем в совхозе работал, трактора чинил. Ростом чуть ниже Балиса Валдисовича, в плечах заметно пошире. Ладонь — не ладонь, а лапища какая-то, фонарный столб, наверное, обнять может. И в это лапищи — маленькая хрустальная рюмочка с тонюсенькой ножкой. Смотрелось это совершенно потрясно. Мальчишка тогда никак не мог понять, почему она сразу не на кусочки не разлетается. Да и сейчас не понимал.

За этими воспоминаниями Серёжка машинально вытащил из колодца воду, перелил в бадейку и потащил её к дракону. Вот тут-то воспоминания сразу и кончились: уж больно тяжела была бадья. И всё-таки мальчишка её дотащил: покраснев от натуги, тяжело сопя, расплёскивая водные кляксы на право и налево. Донёс на одном самолюбии: раз уж пообещал дракону второе ведро — надо выполнять. О третьем мальчишка даже не заикался. Дракон не попросил, но и «спасибо» не сказал — вот и помогай такому странному. Но всерьёз обидеться Серёжка не успел: вдруг лупанул такой мощный ливень, что, забыв обо всём, мальчишка вихрем донёсся до сторожки толстого Леендерса, чтобы встать под скат крыши, куда струи воды не залетали. И вовремя: буквально через минуту послышалась грубая брань, и в воротах показались бестиарник и Кау. Подросток тут же пристроился под скатом, но подальше от Серёжки, у другого угла хижины, а Леендерс с неожиданным проворством заскочил внутрь, а через пару минут вышел уже закутанный в толстый и длинный плащ.

— Пошли, отведу вас обратно! — скомандовал толстяк.

— Господин бестиарник, может, переждём ливень? — с надеждой попросил Кау.

— Экие нежности, — ощерился Леендерс. — Прямо графский сыночек на отдыхе. Пшел под дождь, чище будешь! А ты, дохляк, ведро оставь и тоже пошёл!

Последнее относилось к Серёжке, продолжавшему машинально сжимать в руках ручку бадьи.

Пришлось идти. К счастью, небесные силы сжалились над ребятами. Едва они вышли за ворота бестиария, как дождь прекратился — так же неожиданно, как и начался. Правда, проулок оказался весь заполнен лужами, некоторые из которых простирались от одной стены до другой, не обойдёшь, но Серёжка промочить ноги не боялся. Радостный от того, что сумел насолить хозяевам и напоить дракона, он беззаботно шлёпал прямо по водной глади: сандалии высохнут, ноги — тоже. В просвет между облаками выглянуло местное Солнце, из лужи мальчишке улыбнулись солнечные зайчики. Серёжка подмигнул им в ответ. Краем взгляда перехватил кислый и недоумённый взгляд Кау. Ну да, ему же сейчас полагается терзаться и страдать, а он улыбается. Это не по правилам. Ну, и пошли бы эти правила. Как забавно выразился дракон: "Хвостом мне на них!"

Да, будь на месте Серёжки кто-нибудь постарше и поопытнее, он бы извёлся от ожидания очередной пакости. Что может быть ужаснее, чем в каждом движении, в каждом слове, в каждом жесте ожидать постоянную угрозу? Но мальчишка был ещё слишком мал и слишком наивен, чтобы понять, сколь грозные тучи сгустились над его вихрастой головой. Даже после подлого поступка Кау Серёжка рассчитывал, что синие от него вскоре отстанут. Ну, должны же они понять, что всё равно не дождутся от новичка того, чего им нужно. И рисковать собой им должно надоесть. Биньнигу Вен уши уже надрал, причём не слабо, до ярко свекольного цвета. Мальчишка чувствовал, что если кто-то из юных гладиаторов попадётся ещё раз, то одними ушами уже не отделается, накажут посерьёзнее. Зачем им это надо?

Словно отвечая этим мыслям, ребята вели себя с Серёжкой подчёркнуто спокойно. Никто не смеялся, не напоминал ему, что только что его окунули лицом в навоз. За обедом никто не пытался ни толкнуть, ни испортить еду. Правда, и никакого дружелюбия подростки не высказывали, но их дружелюбие мальчишке и не было нужно. Лишь бы не лезли, а там пусть дуются, сколько душе угодно.

После обеда какое-то время ребята сидели в казарме, разбившись на кучки болтали о том, о сём. Серёжка в одиночестве прилёг на своём матрасе, никто его не беспокоил. Вскоре пришел Вен, выгнал всех во двор, демонстративно посчитал по головам и повёл наружу. Тут-то Серёжка, наконец, и узнал тайну высоких стен. За ними прятался самый настоящий стадион. Или, почти настоящий. Во всяком случае, трибуны были уж точно настоящими, потому и стены были так высоки: снаружи — стены, внутри — трибуны.

А вот «поле» подкачало. Овальная арена была засыпана смесью песка с какой-то мелкой каменной крошкой. Эта гадость моментально набилась в сандалии, царапая подошвы и мешая нормально ходить. Остальные ребята на это никак не отреагировали, смолчал и Серёжка. В конец концов, за время путешествия в рабском караване ему приходилось идти и по более неприятным местам. И не в сандалиях, а вообще босиком. "Но в футбол поиграть на таком стадионе я бы не хотел", — мрачно заключил мальчишка. — "После первого же подката все ноги тут же будут в крови".

Доктор Вен учил ребят сражаться в строю. Когда Серёжка читал учебник истории, ему казалось, что всё просто: знай себе иди вперёд плечом к плечу и маши мечом. Но оказалось, что такой бой — целое искусство. Строй таких лопухов, как Серёжка, опытный воин вроде Вена смог бы прорвать не особо напрягаясь. Строй синих запросто бы отбил атаку вдвое большего числа необученных мальчишек.

Серёжка быстро понял, что в строевом бою является слабым звеном. Не хватало роста, стена щитов теряла необходимую монолитность. Мальчишку это очень огорчало: сбывались слова Лауса. А значит, и всё его сопротивление теряло смысл: получалось, своим упрямством он тянет всю группу назад. Сам бы Серёжка порадовался бы, если бы в его класс и его звено добавили третьеклашку? Хочешь, не хочешь, а успеваемость упадёт. Хоть малыш в этом и не виноват, но всё равно, у всех ребят была бы только одна мысль: быстрее от такого подарка исправиться.

Но не прошло и получаса, как мальчишке пришлось пересмотреть точку зрения. Вен разбил ребят на два отряда, по пять в каждом. А одиннадцатому, Серёжке, приказал держаться позади строя одной из команд. Тут-то и выяснилось, что мальчишка может быть полезен и в защите и в атаке. В защите, образуя собой как бы вторую линию обороны на самом слабом участке. В атаке — устремляясь вперёд сквозь прорванный вражеский строй. Серёжка повеселел — оказывается, и он мог быть полезным.

Время до вечера пролетело незаметно. Потом были бассейн, ужин, вечернее сидение в казарме, где на него опять не обращали внимания и, наконец, удар в било возвестил о том, что настало время сна.

"Не так всё плохо, жизнь налаживается", — успокаивал себя мальчишка, ворочаясь на тонком матрасе. Лишь бы только быстрее подоспела помощь. И ещё, обязательно надо узнать о том, как дела у Шипучки. Может, и ему помощь нужна…

Время уже перевалило за полночь, когда в казарме синих началось тихое шевеление. Один за другим ребята поднимались с матрасов, и, стараясь не шуметь, специально не обувая калиг, отправлялись поднимать со сна ближайшего товарища. Спустя несколько минут весь отряд, кроме новичка Шустрёнка был на ногах. Ничего друг другу не говорили: всё было обговорено заранее. Каждый знал, что ему делать.

Ребята обступили сладко спавшего Серёжку, Тино набросил ему на голову свой плащ, и тут же юные гладиаторы принялись молча пинать лежащего мальчишку. Боль моментально пробудила Серёжку, он попытался как-то отразить градом сыпавшиеся на него удары, но не тут-то было. Наброшенный на голову плащ мешал ориентироваться, и сковывал движения рук. Вторым движением мальчишки была попытка встать на ноги, но удары сверху бросили его обратно на матрас. Один из пинков пришёлся в лицо, в правом глазу так и брызнули искры.

Несмотря ни на что, соображать Серёжка не перестал. Вцепившись в плащ, он резким рывком содрал его с головы. В темноте было трудно что-либо увидеть и понять, но он каким-то чудом перехватил чью-то ногу, резко дёрнул… В ответ раздался приглушенный вскрик, на какое-то мгновение град пинков ослабел и мальчишка воспользовался моментом, чтобы вскочить на ноги. Но в следующее мгновение он получил сильнейший удар в голову, в глазах заплясали разноцветные круги, и Серёжка провалился в бархатную обволакивающую темноту.

Мальчишка тяжело упал на матрас, и шум драки сразу стих. Тишину нарушало только громкое прерывистое дыхание столпившихся вокруг ребят.

— Кажись, без сознания? — шепотом спросил, наконец, Лаус.

— Ага, — растерянно отозвался кто-то из темноты.

Лаус присел возле неподвижно лежащего Серёжки, пытаясь нащупать под ключицей биение кровяного сосуда.

— Ну, — нетерпеливо переспросил тот же голос.

— Что — ну? Живой.

Теперь подросток ощупывал голову мальчишки.

— Вроде, губу разбили или нос. Есть крови маленько. Ничего, переживёт.

— Может, добавить? — неуверенно предложил тот, кто говорил раньше. Теперь можно было опознать в нём Морона.

— А в рыло не хочешь? — уже не шепотом, а в полный голос поинтересовался Армеец. — Хватит с него.

— А чего сразу в рыло? — обидчиво произнёс Морон.

— Чтобы не крысятничал.

— Да я тебе за это…

— Тихо! — властно прервал перебранку Лаус. Спорщики опасливо смолкли. — Тино, возьми себе его плащ, твой, наверное, в крови. И по местам. Всем лежать тихо. Посмотрим, что он будет делать, когда придёт в себя.

В первое мгновенье Серёжке показалось, что он просто проснулся среди ночи. Но буквально тут же пришла боль, и мальчишка вспомнил, как его били. Видимо, без сознания он оставался довольно долго: во всяком случае, избиение закончилось.

Серёжка открыл глаза. Точнее, попытался это сделать. Правый глаз на такую попытку отреагировал острой болью, и, судя по ощущениям, если и открылся, то не больше, чем на половину. Кромешная темень. Значит — ночь. Ну, хоть не до утра вырубили, хоть в этом счастье.

Превозмогая ноющую боль в руке, мальчишка ощупал лицо. Так и есть, правый глаз основательно заплыл. "Ох, и рожа у меня сейчас", — прикинул Серёжка. Это был далеко не первый фингал в его жизни, и парнишка прекрасно представлял, как в таких случаях выглядит отражение в зеркале. "Раз шучу, значит не всё потеряно", — подбодрил себя Серёжка. Мальчишка непроизвольно улыбнулся, но это отозвалось новой болью: нижняя губа тоже была разбита. Серёжка провёл по ней пальцем. Губа распухла, кровь уже успела застыть шершавой корочкой.

Да, никогда в жизни его так не метелили. Домашним мальчиком Серёжка, разумеется, не был, дрался не то, чтобы постоянно, но регулярно, бывало и в стычках "стенка на стенку" участвовал. Но вот так, чтобы все на одного — ни разу. Самая настоящая «тёмная», вот как это называется. Приходилось ему слышать рассказы про то, как это бывает. Ребята говорили, что в пионерских лагерях так поступали с неисправимыми ябедами и подлизами, с которыми невозможно разобраться в честной драке. Таким накидывали одеяло на голову, чтобы не было видно, кто нападает, и лупили, чтобы больше не подличали. Видеть этого, а тем более участвовать в подобном мальчишке не приходилось ни разу: как-то не сталкивала его жизнь с законченными подлизами и ябедами.

Зато теперь он прочувствовал «тёмную» на своей шкуре. И что теперь ему делать? Вскочить и отпинать ближайшего соседа? Ну, наверное, пару раз он даже успеет врезать, пока остальные будут соображать, что к чему. А дальше что? Навалятся всей оравой, врежут ещё, а утром расскажут Вену, что новичок ночью затеял драку. И, главное, в любом случае в этой драке Серёжка будет проигравшим. Нажаловаться на них самому? Ябедой быть противно. И, если накажут, то накажут всех. А вдруг хоть один из синих в «тёмной» не участвовал? Вен ведь разбираться не станет, а другие надсмотрщики — и подавно. Попроситься утром в другую группу? Раньше надо было это делать, пока Лаус предлагал добром. Сейчас же это было похоже на позорное бегство. Ну, а что ещё оставалось?

Оставалось стиснуть зубы и молчать. Наверное, не самое умное поведение, но ничего лучшего в голову не приходило. В конце концов, не так уж и сильно ему досталось. Руки-ноги двигаются, значит — целые. Ссадина на лбу, тоже уже подсохшая, синяк под глазом и разбитая губа — можно пережить. Лишь бы только внутри чего не отбили. Мальчишка лихорадочно встал вспоминать, чему учили "юных санинструкторов" перед турпоходом. Кровью он не харкает, это точно — значит, с лёгкие целые. Перелом рёбер — должна быть резкая колющая боль при сильном вдохе. Серёжка глубоко вздохнул. Боль была, это точно. Но не резкая, а, скорее, наоборот — тупая. Значит, нет перелома. Дальше — "острый живот". Мальчишка медленно и осторожно надавил ладонью на живот, постепенно вдавливая руку всё глубже и глубже. На мгновение замер, собираясь с духом, а затем резко отдёрнул руку. Ничего не произошло: как всё болело, так и продолжало болеть. Серёжка окончательно успокоился: если бы что там внутри порвалось, то, в тот момент, когда он отпустил руку, должен был бы почувствовать усиление боли. Выходит, он опять легко отделался. Может, повезло, может, ребята специально били так, чтобы ничего не повредить, помня о том, что за самоуправство их могут крепко наказать. Дома в ребячьих компаниях Серёжка не раз слышал, что так умеют бить милиционеры: отлупят в отделении преступника до полусмерти, а следов — никаких и ничего не докажешь. Верилось в это не слишком сильно: на Тенистой жило аж двое милиционеров и представить, что кто-то из них избивает человека, пусть даже и вора, Серёжка никак не мог. Даже при всём своём "развитом воображении". Но, ведь милиционеры разные бывают. Говорили, что в ОПОНе было много бывших милиционеров. Эти уж наверняка знали, как избивать и до полусмерти, и до смерти. Может, гладиаторов тоже этому учат?

Но что же всё-таки ему делать? Если не махать кулаками после драки, не жаловаться, не попроситься в другую группу, тогда — что? А ничего не делать, пришла неожиданная мысль. Сейчас попробовать заснуть. А утром, после сигнала к подъёму, одеться, обуться и выйти на зарядку, будто ничего не произошло. Если разобраться, то он в предыдущие случаи именно так и поступал. Разве он делал неправильно? Разве он сейчас жалеет о том, что не согласился на предложение Лауса сразу? Нет, пожалуй, не жалеет. Ну, так чего искать добра от добра.

И потом, тогда, в караване, Арш избил его намного сильнее. Просто в тот момент Серёжке всё равно некуда было отступать, а сейчас вроде как есть. Вроде, открыта дверка куда можно отступить. А что за дверкой? Неизвестно. Может, там будет ещё хуже. Те же желтые решат, что они и так отстающие, а уж с малышом в группе и вовсе опустятся ниже плинтуса. И тоже начнут убеждать попроситься в другую группу. Хорошо ещё, если как Лаус, сначала добром предложат. А то ведь могут и сразу кучей отметелить, а за что — догадайся сам. И будет он прыгать из группы в группу, повсюду получая пинки? Нет уж, чем так, лучше оставаться до конца на одном месте.

Если юные гладиаторы и хотели скрыть следы ночного избиения, то у них ничего не получилось, понял Серёжка, выбегая на зарядку. У Вена перекосилось лицо, когда он утром увидел новичка. И было от чего. Правый глаз заплыл и налился тёмной синевой, лоб украшала здоровенная ссадина, разбитые губы затянуло кровавой корочкой. На фоне этих украшений россыпь синяков на плечах, груди и ногах смотрелась как незначительное недоразумение.

Доктор не сказал ни слова. Но, разумеется, ребята понимали, что это не освобождение от возмездия за нарушение дисциплины, а только отсрочка.

— Перестарались, — огорчённо шепнул Ринк Лаусу.

Тот уныло кивнул.

— А этот дурак ещё добавить предлагал, — Армеец кивнул на Морона.

— Там темно было, — яростным шепотом ответил подростком.

Начавшаяся зарядка прервала выяснение отношений: получить плетью от Вена никому не хотелось. Впереди и так маячило серьёзное наказание, не хватало ещё его усугублять.

Серёжке зарядка далась очень тяжело. За то время, которое он пролежал после избиения, боль вроде успокоилась, но при первых же резких движениях вернулась вновь, заполнив собой всё тело. Мальчишке казалось, что на нём нет ни одного живого места. "Как же я сегодня заниматься-то буду?" — ужаснулся Серёжка. В школе бы ему, конечно, дали бы освобождение от уроков, хотя бы на день-два. А здесь… Мальчишка скосил глаза на Вена. Доктор расхаживал вокруг питомцев с мрачным выражением на изуродованном лице, мерно постукивая по ладони рукоятью плётки. Дождёшься от такого освобождения, как же. Будет гонять, пока не упадёшь без сил, да и потом не пожалеет.

Но того, что случилось на самом деле, не предугадали ни ребята, ни Серёжка. То есть, сначала всё было ожидаемым: едва зарядка закончилась, Вен загнал синих в казарму и хмуро поинтересовался:

— Что у тебя с лицом, Шустрёнок?

— Не знаю… господин доктор, — ответил заготовленной заранее фразой Серёжка. — Здесь ведь нет зеркала.

Вен хмыкнул.

— Ишь ты, зеркало… Видать, много воли тебе раньше давали, коли в зеркало гляделся.

Мальчишка сморщился от досады: надо же было сказать такую глупость. Это в его мире и в его время зеркало есть в каждом доме, да ещё и не одно. Каждый день в зеркало сморишь, хотя бы когда умываешься и зубы чистишь. Никто даже не задумывается. А здесь зеркало, наверное, большая редкость, только для самых богатых и важных. Уж точно — не для рабов.

— Что с лицом, тебя спрашиваю?

— Ударился… господин доктор.

— Ударился, значит? — голос Вена вдруг стал ласковым и вкрадчивым. — И обо что же ты ударился?

— Не знаю… господин доктор. Ночь же была, темно. Здесь фонарей не зажигают.

Чего уж там, если ему известно про зеркала, то можно и про фонари вспомнить. Тем более, фонарь в этом мире Серёжка видел: на верхушке мачты корабля, на котором их с Шипучкой Меро привёз в этот город.

— Значит, ударился, — надсмотрщик отвернулся от Серёжки и, казалось, разговаривал сам с собой, медленно прохаживаясь перед сбившимися в кучку воспитанниками, — и обо что ударился — не понял. Какая незадача… Может, кто-нибудь другой заметил? Лаус! Обо что ударился ночью Шустрёнок?

— А мне откуда знать, господин доктор? Я спал.

— И остальные тоже спали?

— Все спали, господин доктор.

Вен резко остановился, единственный глаз доктора ожёг ребят яростным взглядом, они в ответ инстинктивно съёжили, словно ожидая удара.

— А теперь слушать сюда, ур-роды. Всё это очень хорошо для какого-нибудь владенья благородного лагата, но в гладиаторской школе Ксантия такие шутки не проходят. Обмануть меня хотите? Да я с кобольдов скальпы снимал, когда ваши родители о вас ещё не задумывались! Кто из вас его бил? Нет! Кто его не бил?

Доктор особенно подчеркнул голосом слово «не». Ребята молчали, потупив взгляд. Вен немного подождал, затем удовлетворённо хмыкнул.

— Значит, все вместе. И отвечать собрались все, верно?

Повисла ещё одна томительная пауза.

— Не слышу! — рявкнул вдруг Вен таким голосом, что Серёжка даже вздрогнул от неожиданности.

Армеец поднял голову и невнятно произнёс:

— Все били, все и виноваты.

— Просто замечательно, — потёр руки доктор. — А теперь отвечайте — зачем били? За что?

Гладиаторы молчали. Пауза затягивалась.

— Не слышу! Лаус!

Подросток вздрогнул, обречено поднял голову.

— Ну! Что вам от него нужно было?

— Чтобы он ушёл в другой отряд, — с вызовом ответил парень. — С ним мы не будем лучшими.

Вен серьёзно кивнул, повернулся к Серёжке.

— Знаешь теперь, обо что ударился?

— Теперь знаю… господин доктор.

— А почему сразу с утра в другой отряд не попросился?

Мальчишка бросил угрюмый взгляд на стоящего рядом Ринка и ядовито произнёс:

— А я — непонятливый, господин доктор.

Надсмотрщик хмыкнул.

— Что ж, теперь всё на своих местах. А сейчас — слушать меня. Этот малыш останется именно в вашем отряде, что бы ни произошло. Если я увижу, что кто-то пытается побить его — накажу. Если увижу, что кто-то пытается во время тренировке ударить его сильнее, чем нужно, — при этих словах Вен резким движением схватил за волосы Биньнига и выдернул его из рядов синих, как морковку из грядки. Подросток зашипел от боли. — Тоже накажу. А вы знаете, что если я хочу что-то увидеть, то спрятаться от моего глаза будет посложнее, чем от всевидящего ока Картакара. И это ещё не всё. Я не только накажу виноватого, но и действительно отправлю одного из вас к жёлтым. Только не Шустрёнка, а Лауса.

— Почему! — парень вскинулся так, словно сел на иголку.

— Ты — старший. Ты должен следить за порядком в отряде.

— Но, господин доктор, мы не хотим, чтобы он был синим.

— А кто вас спрашивает? — ухмыльнулся Вен. — Как решил благородный ланиста Луций Констанций — так оно и будет. Ваше дело — подчиняться.

При этих словах надсмотрщика дверь отворилась, и в казарму вошел благородный ланиста Луций Констанций собственной персоной. Следом за ним зашли двое стражников. Вен почтительно склонил голову. Луций хмуро кивнул ему в ответ.

— Что тут происходит? Воспитание?

— Обучение послушанию, благородный Луций.

— Что, плохо понимают, что такое порядок? Может, отправить кого-нибудь во Двор Боли?

— Как будет угодно благородному ланисте. Но, с твоего позволения, я бы хотел пока что обойтись своими силами.

Серёжка услышал, как с облегчением выдохнул Ринк. В который раз мальчишка подумал, что Двор Боли и вправду — страшное место, раз ребята так его опасались.

— Поступай как знаешь, Вен. Я назначил тебя обучать этих юношей, потому что доверяю тебе. Если ты считаешь, что их проступок не стоит наказания во Дворе Боли, то так тому и быть.

Вен снова склонил голову.

— Я полон желание оправдать доверие моего господина.

Ланиста коротко кивнул.

— Это я тоже знаю. Но до меня дошли слухи, что один из твоих воспитанников совершил серьёзный проступок. За это он будет наказан уже моей волей.

Одноглазый повернулся к ребятам, и Серёжка был готов поклясться, что в его взгляде было растерянное недоумение. Подростки молчаливо переглядывались между собой, пытаясь понять, кто из них и чем мог вызвать гнев всемогущего ланисты.

— Кто из них, Влигер?

Один из стражников, ухмыльнувшись, указал на Серёжку.

— Вот этот, с разбитой мордой. Только вчера она у него была ещё не такой красивой.

Теперь все синие недоумённо уставились на мальчишку, гадая, что же такое и когда он мог совершить. Стоявшие рядом Тино и Ринк опасливо отступил в сторону, словно боялись, что и их Луций накажет за компанию.

А у Серёжки в голове билась одна только мысль: как этот стражник мог узнать о его проступке? Ведь рядом не было ни одной живой души: ни во дворе, ни в воротах, ни на стенах. Тогда, откуда? И этот вопрос заслонил собой всё остальное, включая страх неизбежного наказания. О том, что сейчас его отведут в тот самый Двор Боли, которого так опасались ребята, Серёжка подумал как-то отстранено, словно речь шла не о нём, а о каком-то другом, совсем незнакомом ему мальчике.

— Хм… Вен, Шустрёнок вчера работал в бестиарии?

— Да, господин ланиста, — в голосе доктора чувствовалось волнение, — я дал Леендерсу в помощь его и Кау.

Ланиста издал нечленораздельный звук, больше всего похожий на «у» и указал рукой на рыжего. Должно быть, Луций знал в лицо каждого гладиатора в своей школе.

— Нет, благородный господин, рыжего там не было. Они с толстяком укатили телегу с навозом. Во дворе был только этот лохматый, — пояснил Влигер.

— Понятно. Шустрёнок, ты вчера поил дракона?

— Да… господин ланиста, — твёрдо ответил мальчишка.

— А Леендерс предупреждал тебя о том, что этого делать нельзя?

— Да… господин ланиста.

— Тогда почему?

— Он пить хотел. Это жестоко — так издеваться над… над…

Серёжка смолк, не умея подобрать нужного слова. Вен смотрел на него таким взглядом, словно мальчишка вдруг превратился в кучу золота. Кто-то из синих сказал почти в полный голос "Ого!", другой тихо присвистнул. Влигер изобразил кривую усмешку и хмыкнул. И только ланиста оставался бесстрастным.

— Ты строптив, Шустрёнок, — медленно произнёс Луций. — Твои прежние хозяева, похоже, не позаботились о твоём воспитании. Придётся этим заняться мне. Раб должен быть послушен, раб-гладиатор — послушен вдвойне. Я не могу допустить, чтобы кто-то осмеливался не исполнять приказы, которые отдаю я или мои слуги. Поэтому, сними калиги и пошли.

Слова сами рвались из Серёжки. Что видел он таких воспитателей в гробу и в белых тапочках. Что он — не раб. Что он не собирается быть послушным, когда рядом издеваются над беспомощным существом. Что никогда не будет выполнять приказы, которые превращают человека в скота. Что лучше бы пойти самому ланисте Луцию и куда именно ему пойти. Серёжке очень хотелось сказать всё это и ещё многое другое, но… Но после этого останется, наверное, только одно: достойно встретить смерть. Нет, мальчишка не боялся того, что его убьют, но надо было выжить. Хотя бы для того, чтобы те усилия, которые тратят на его спасение Балис Валдисович и его друзья (а в том, что они стараются его спасти, Серёжка не сомневался ни секунды) не оказались напрасными. А ещё для того, чтобы потом помочь Шипучке. И дракону.

Поэтому, мальчик ничего не сказал. Он покорно снял сандалии и вышел из казармы.

Двор Боли оказался точно на противоположном конце гладиаторской школы. Если считать угол, в котором находился дворик учеников-первогодков правым верхним, то "вступительные экзамены" у них с Шипучкой принимались слева вверху, бестиарий был справа внизу, ну, а Двор Боли — внизу слева. Другого способа выстроить расположения мальчишка не знал. Разумеется, Серёжка умел ориентироваться по Солнцу, только вот стены школы смотрели вовсе не на стороны света.

В дороге потеряли стражника-доносчика: после решетки, отделявший жилые дворы от хозяйственных он свернул направо, а второй воин, ланиста и, увы, Серёжка — налево. Дойдя до ворот, которые оказались украшены чеканным металлическим изображением морды какого-то чудовища: полморды на одной створке, вторая полвина — на другой, Луций негромко постучал.

Почти тут же створка отъехала назад и в проёме появилась массивная фигура. Роста в обитателе Двора Боли было за два метра, а веса, наверное, под два центнера. Шириной плеч верзила раза в полтора превосходил Балиса Валдисовича, а сжатый кулак, наверное, был больше, чем Серёжкина голова. Зеленокожая бородавчатая морда очень напоминала жабью, если бы не широкий приплюснутый нос, крупные, но узкие глаза под нависшими бровями и заросшие неопрятной седоватой шерстью торчащие вбок острые уши. Лоб у существа был очень большой, наверное, из-за обширной залысины, но на макушке и затылке седые волосы росли густо и длинными космами падали на плечи. С подобным существом сражался Шипучка, но противник ящера был моложе и мельче, а этот, хоть и старый, казался просто махиной смерти.

Но когда огромная туша склонилась перед Луцием Констанцием в низком поклоне, мальчишка не смог сдержать улыбки, пусть и короткой. Уж больно смешно смотрелось это со стороны, хоть и было Серёжке совсем не до смеха.

Ланиста никак не отреагировал на поклон нечки. Распрямившись, огр широко распахнул ворота, пропуская пришедших внутрь Двора Боли. Увидев страшное место изнутри, Серёжка почувствовал, что начинает мелко подрагивать от страха. В учебнике было написано, что рабов за провинности секли, и мальчишка ожидал, что наказанием будет порка. Луций же учебников по истории не читал, поэтому в гладиаторской школе применялось огромное количество самых разных наказаний.

Двор показался мальчишке ещё более просторным, чем даже бестиарий: из построек в нём были лишь неширокий навес вдоль внешней стены, да хижина у ворот, правда, размерами значительно превышавшая хижину Леендерса. Наверное, в ней и жил зелёный великан. Зато весь двор был уставлен самыми разнообразными конструкциями, устройство и принцип работы многих из которых Серёжке были совершенно непонятны. Правда, увидел он тут и кое-что знакомое. А именно пара дыб, напоминающих ворота, со свешивающимися с перекладин петлями. Недалеко стояла жаровня, полная багровых углей, рядом с которой из ведра торчали длинные металлические ручки каких-то инструментов. На фоне всего этого ужаса длинные плохо оструганные столы, рядом с которыми в бочках с водой мокли пучки прутьев, показались мальчишке чуть ли не милой игрушкой. Из всего собранного здесь они казались самыми безобидными.

— К столбу! — услышал Серёжка голос ланисты.

Стражник тут же сильно толкнул мальчишку в сторону ближайшего столба. Столб как столб — метра три высотой, в обхват толщиной, слегка стесанный с одной стороны. Через верхушку столба была перекинута верёвка. Один её конец свободно свисал с обтесанной стороны, а другой, пройдя через систему блоков, был намотан на ворот, укреплённый рядом со столбом. На первый взгляд, ничего страшного в столбе не было. Но Серёжку такое развитие событий не обрадовало.

— Пусть погреется на солнцепёке, — добавил Луций после короткой паузы. — Давай, Аскер, работай.

Зелёный верзила шумно засопел. Захватил широкой ладонью Серёжкины руки и принялся наматывать верёвку. Толстые пальцы огра двигались с удивительным проворством, мальчишка и моргнуть не успел, как его запястья оказались крепко связанными. Аскер крутанул ворот раз, другой. Руки потянуло вверх, а в следующее мгновенье мальчишку оторвало от земли, но не высоко, самую капельку. Встав на цыпочки, Серёжка коснулся земли, а огр заклинил ворот специальным клинышком.

— Вот так постоишь, подумаешь, — усмехнулся ланиста. — Торопиться тебе некуда. Поймёшь, каково приказов не выполнять.

Развернувшись, Луций Констанций пошёл к выходу со двора, вслед за ним двинулся и стражник. Зеленый великан, хрюкнув пару раз что-то неразборчивое, затопал громадными ножищами к сторожке, заметно припадая на левую ногу.

Серёжка с облегчением выдохнул. Наказание страшным не казалось. Подумаешь, на носочках постоять. Хоть полчаса. А если бы не ломило мышцы после «тёмной», так и вообще хоть целый час. Можно сказать, опять ему повезло. Довольный таким оборотом дела, мальчишка принялся с любопытством осматриваться. Правда, идея погадать, для чего предназначена та или иная конструкция показалось ему слишком рискованной: накличешь ещё беду на свою голову. Увы, кроме орудий пыток перед его глазами были только внешние стены школы, угловая башня, да небо. Погода по сравнению со вчерашним днём стояла просто прекрасная: тучи ушли, ветер стих, небо было высоким и густо-синим, каким оно бывает только жаркими летними днями.

Краем глаза мальчишка уловил какое-то движение справа и повернул голову. Задранная вверх рука мешала смотреть, но всё равно он сразу заметил неспешно идущего по стене человека. Стражника в кожаном доспехе. Того самого стражника, который совсем недавно указал на него ланисте.

Навстречу из башни на стену вышли двое других воинов. Охранники разговорились. Первый указывал им рукой на привязанного у столба Серёжку и смеялся. Собеседники смеялись в ответ. В выходящей во двор бойнице мелькнула ещё одна ухмыляющаяся бородатая рожа.

Серёжка плюнул в сторону стражников, чем вызвал новый взрыв хохота, и отвернулся. Каким же он был вчера дураком. В угловой башне сидели караульщики, они и рассказали Луцию о том, что мальчишка нарушил его приказ. А он-то думал, что его никто не видит… Нет, здесь, в гладиаторской школе, от наблюдения не скроешься ни на мгновенье.

Над стеной показался краешек восходящего дневного светила. Серёжка быстро догадался, что оструганная сторона бревна, к которому его привязали, сориентирована таким образом, чтобы в своей высшей точке местное Солнце светило ему прямо в лоб. Теперь-то он понял, на что обрёк его ланиста. Мало того, что натянутые в струнку мышцы рук и ног уже начинали болеть, но мальчишке ещё и предстояло жариться под прямыми солнечными лучами. А это не на пляже у Днестра загорать. Там — в удовольствие: захотел — повернулся, захотел — искупался, захотел — вообще домой пошел. Здесь же от палящих лучей никуда не спрячешься.

Серёжка облизал пересохшие губы. Сколько же они тут его собираются держать? Час, два? Издалека до него доносились крики, звон оружия, глухие звуки ударов. Значит, завтрак уже окончен, начались упражнения, а раз так, то он стоит здесь уже больше получаса. Зелёный же за это время ни разу из своей сторожки носа не высунул. В яму он там провалился, что ли? И стражники со стены уже ушли. Забились, наверное, в башню, сидят там теперь в тенёчке, отдыхают.

Время шло, а о мальчишке будто забыли. Ноги и руки от усталости наливались свинцовой болью, а Ралиос поднимался всё выше и нещадно палил, обжигая кожу. Мальчишка вспотел, а внутри, наоборот, всё спекалось от жажды. Хоть бы глоток воды… Но поить, разумеется, его тут никто не собирался. Во Дворе Боли кроме мальчика по-прежнему не было ни одной живой души. Зеленый Аскер так и не показывался из своей сторожки. Серёжка пытался слизывать струйки солёного пота, сбегавшие со лба, но, конечно, легче от этого ему не становилось. Самообман.

Сколько ещё продолжалась пытка, Серёжка так и не понял. Время словно остановилось. Желтый диск местного светила полз по раскалённому добела неба со скоростью старой улитки. Мучительная боль терзала тело мальчика от макушки до пяток. Он уже почти потерял сознание, когда, наконец, во дворик зашел ланиста в сопровождении вертлявого казначея Марке. Тотчас вылез из убежища и неуклюже затопал за господами старый огр. Словно в тумане мальчишка смотрел, как Луций подходит к нему, берёт за подбородок и задирает голову вверх. Издалека до Серёжки донеслись голоса.

— Ещё держится. Очень, очень выносливый раб.

— Упёртый, — это Аскер пробасил.

— Упёртый, да не туда. Эй, Шустрёнок, слышишь меня?

Серёжка попытался сказать, что слышит, но не смог: язык будто одеревенел во рту. К тому же, не очень-то удобно разговаривать, когда тебя держат за подбородок.

— Аскер, освежи-ка его.

В руках у огра оказалась деревянная бадейка, из которой тот окатил наказанного раба водой. Холод тысячью иголок впился в тело, заставляя отступить слабость. Фыркнув, Серёжка мотнул головой.

— Ожил, — констатировал Луций. — Опускай.

Верёвка чуть ослабла, Серёжка почувствовал под ступнями твёрдую землю. Только вот в ногах твёрдости теперь и не было. Если бы не верёвка, то он так и повалился бы на землю прямо перед ланистой, но опытный Аскер, прекрасно знавший последствия такого наказания, вытравил верёвку совсем чуть-чуть и мальчишка устоял.

— Ну что, Шустрёнок, понял, что здесь бывает за непослушание?

— Понял… господин Луций.

Если честно, то мальчишка и не собирался делать эту паузу. Она получилась сама собой, и Серёжка от удивления даже глазами хлопнул. Выходит, у него ещё остались силы сопротивляться.

— Так-то лучше, — жестко усмехнулся ланиста, приписавший паузу не дерзости, а слабости: то, что полуживой раб-ребёнок может дерзить после такого наказания, Луцию и в голову не могло прийти. — Что, принёс тебе кто-то глоток воды? Не принёс и не принесёт. Запомни: хочешь выжить — учись убивать, а не пытайся подкупить врагов добрыми делами, это никогда не помогает. Добренькие долго не живут.

Он повернулся к огру.

— Пусть ещё часок отстоит, чтобы крепче усвоил урок. А потом отвяжи его и позови кого-нибудь из стражников, чтобы оттащил в казарму. Пусть отлёживается.

— Да, господин ланиста, — пробасил Аскер и крутанул барабан, снова подтягивая мальчишку вверх.

Луций, потеряв интерес к происходящему, пошел прочь со двора. Аскер, проводив хозяина, снова спрятался в сторожке, а Серёжка остался отбывать последний час наказания.

Мальчишка думал, что после холодного душа ему будет легче, но ошибался. Прошло, наверное, не больше десяти минут, как боль и жар принялись терзать его с удвоенной силой. Правда, теперь Серёжку укрепляло то, что он смог выдержать и длительное наказание, и разговор с ланистой. Выдержать — и не сломаться, остаться собой. Но сейчас обязательно надо было вытерпеть ещё и этот час, иначе получалось, что Луцию удалось сломить его волю. А проклятый час всё тянулся и тянулся, словно сдвоенный урок по метаматематике. Математику Серёжка любил, только не два урока подряд. Особенно, если это пятый и шестой уроки, а чаще всего именно так и бывало.

Мальчишка попытался отвлечься, не думать о боли, жаре, жажде… Думать о чём-нибудь хорошем. Не вышло: слишком сильно пекло солнце, слишком сильно болело тело. Оставалось только одно: терпеть.

Терпеть, терпеть, терпеть…

Серёжка уже чувствовал, что внутри до предела натянулась самая последняя струна, после разрыва которой он будет плакать, визжать на весь двор, просить, чтобы его отпустили, готовый на что угодно, но в этот момент зеленокожий мучитель наконец-то выполз из своего логова. Очень медленно (или это только так казалось) огр подошел к столбу. Серёжка закусил губу: чем ближе подходил Аскер, тем сильнее рвался из груди крик боли. Кто первый?

Быстрее всё-таки оказался огр. На сей раз он не стал аккуратно ослаблять верёвку, а просто выдернул клин. Мальчишка мешком упал к подножию столба. Аскер не обратил на это никакого внимания, распустил узел на запястьях и заковылял к воротам — звать стражу.

Пока не пришли двое охранников, Серёжка успел немного оклематься, растереть себе руки, а потом и ноги. Очень хотелось пить, но поить мальчишку ланиста Аскеру не приказывал, а огр был не из тех, кто проявляет инициативу.

— Ха, да этого ж клопа только третьего дня купили, — подойдя ближе, изумился стражник, в котором Серёжка узнал Нелиссе. — И уже наказание заработал?

Огр промолчал. Серёжка тоже.

— То-то Влигер говорил, что какой-то малыш отличился, а я-то сразу и не понял, — продолжал стражник.

— Меньше парень — легче тащить, — хмыкнул второй охранник.

— Сам пойду, — буркнул мальчишка.

— Сам, — подразнил Нелиссе. — Да ты сейчас на ноги-то не встанешь.

Мальчишка упрямо тряхнул головой и попытался встать. К удивлению стражников ему это удалось.

— Однако, — пробормотал второй охранник.

Пошатываясь, Серёжка медленно пошел к воротам.

— Полдюжины лориков, что выйдет за ворота, — прошептал Нелиссе.

— Столько же, что не выйдет, — ответил его напарник.

За ворота Серёжка вышел. И даже сделал несколько шагов по проулку. А потом, потеряв сознание, рухнул на землю. Нелиссе лениво нагнулся над потерявшим сознание рабом, пощупал под ключицей пульс.

— Ну, что?

— Что-что? Живой. Деньги давай.

После того, как шесть медяков перекочевали из одного кошеля другой, стражники подхватили мальчишку под руки и поволокли в казарму.

Сам Серёжка момента потери сознания не помнил. Открывая глаза, мальчишка был твёрдо уверен, что перед ним окажется утоптанная земля проулка. А вместо этого где-то вверху он увидел потемневшие доски деревянной крыши.

Повернув голову, Серёжка увидел, что он лежит в казарме синих. На соседнем матрасе сидел задумчивый Ринк, больше никого из ребят в помещении не было.

Почувствовав, что мальчишка зашевелился, подросток повернулся в его сторону:

— Ага, ожил! Шустрёнок, пить хочешь?

— Хочу, — признался Серёжка.

— Держи.

Подросток протянул ему глиняную миску с водой. Взять её было не так просто: мышцы рук ныли, пальцы казались одеревеневшими, как бывало зимой, на сильном морозе. Серёжка очень старался, чтобы Ринк не заметил, как ему трудно, вроде бы, ему это удалось.

А вот удовольствия от выпитой воды мальчишка не скрывал. Внутри у него буквально всё спеклось, и теперь простая вода приносила больше удовольствия, чем когда-то компот или "Пепси-кола".

— А ты молодец, Шустрёнок, — уважительно протянул Ринк. — Три часа выдержал.

Серёжка криво усмехнулся. Эти три часа показались ему целой вечностью. Особенно — последний.

— Морон в прошлую додекаду на третий час сознание потерял. Правда, он в обед стоял, утром-то полегче. Но, всё равно…

— А его тоже так ставили? — удивился Серёжка.

— Луций многих в струнку ставит. Особенно — младшую группу. После такого наказания быстрее в себя приходишь, чем после сильной порки. А ланиста очень не любит, когда ученики пропускают занятия.

— И когда же мне идти на занятия? — поинтересовался мальчишка.

— Когда врач скажет.

— У вас тут и врач есть? — вот уж о чём Серёжка никогда бы не подумал.

— Ещё какой! — гладиатор и не пытался скрыть гордости. — Господин Мика один из лучших врачей в городе. У него почти все главы братств лечатся. И богатые купцы. И эшевены.

— Тогда чего ж он на рабов время тратит?

— Так ведь мы не просто рабы. Мы — ученики лучшей гладиаторской школы Толы и соседних провинций. К тому же старый хозяин распорядился щедро платить за лечение гладиаторов, и ланиста выполняет его приказ, сколько бы не визжал казначей…

Дальше рассказать Ринк не успел: в казарму вернулись синие. Первым, естественно, вошел Лаус.

— Ого, — усмехнулся вожак, глядя на беседующих ребят, — мы-то думали, что наш малёк помирает, а он, похоже, в полном порядке.

Серёжка передёрнул плечами.

— Не жалуюсь.

— Ты вообще не жалуешься, это мы заметили.

— А чего жаловаться? От этого разве будет легче?

— Не будет, — Лаус присел рядом с мальчишкой. — Слышь, Шустрёнок, а ты, оказывается, парень ничего.

— Ага, — с серьезным видом кивнул Серёжка, — сойду с горчинкой.

— С горчинкой? — разумеется, рассказов Юрия Нагибина Лаус не читал.

— Конечно. Сам же говорил, «синим» позор, что сопляка к ним зачислили.

— Дык, кто ж знал, какой ты на самом деле. Ты это… теперь забудь, чтобы уходить из "синих".

Мальчишка ехидно улыбнулся.

— Ещё одну тёмную устроите, чтобы убедить?

— Теперь тебя никто из наших пальцем не тронет. Ты стал свой, понимаешь? Мы теперь одна команда. Каждый за всех, все за каждого.

— И что, вы теперь ради меня готовы отказаться от того, чтобы быть первыми?

Лаус хмыкнул.

— Ещё чего. Мы будем первыми, вместе с тобой. Согласен?

Серёжка из-под чёлки посмотрел сначала на Лауса, потом на насторожено стоящих за его спиной ребят, улыбнулся и кивнул:

— Согласен.