Наромарт поёжился под порывом ветра. Возвращаться в харчевню или ещё подождать? Наблюдательный пункт полуэльф себе оборудовал на верхней кромке окружавших тренировочную арену трибун. Отсюда он мог наблюдать стены, переходы и внутренние дворы гладиаторской школы, не рискуя, что его кто-нибудь заметит. Можно было подождать ещё и час, и два, и больше — почти до самого рассвета. А вот нужно ли?

Всё, о чём говорили днём на встрече с отрядом Льют, он выполнил. Выяснил, как охраняли дракона. По правде сказать, не особо сильно. Во дворе — никого, если не считать пары големов в состоянии ожидания, годных лишь на то, чтобы пугать особо озабоченных своей безопасностью. Тех, кому под каждым кустом мерещится засада, а за каждой дверью — ловушка. На самом деле, в таком виде волшебные создания были не опаснее старых воинских доспехов. Конечно, очень опытный маг мог бы прикрыть ожиданием режим охраны, но, судя по тому, что рассказывал Йеми, здешним чародеям такие фокусы не по зубам. Мелковаты тутошние волшебники.

Да и дракон, откровенно говоря, не впечатлял. Грозный диктатор на проверку оказался не крупнее драконьего подростка из родного мира Наромарта. Взрослые синие там превышали Ская размерами раза в полтора, а старики — так и в два. Похоже, легенды о том, что после Катастрофы драконы измельчали, не врали. Это было непонятно и интересно, чёрный эльф твёрдо намеревался при случае расспросить Йеми и новых знакомых об этом древнем катаклизме: вдруг что ещё занятного выяснится. Но это — потом. Сначала — неотложные дела.

Значит, Ская никто толком не охраняет. Если освободить его от цепей и разомкнуть сдерживающее крылья кольцо, дракон просто улетит. К сожалению, одному Наромарту этого не сделать: открыть все замки при помощи магии ему не под силу, а сделать это обычным путём… Задача не для однорукого калеки. Значит, Олху и его друзьям проникнуть внутрь школы всё же необходимо.

Что ж, ничего невозможного в этом тёмный эльф не видел. Караульщики по стене ходили довольно редко, больше отсиживались в башнях. По внутренним коридорам патруль прошел и вовсе всего один раз. Конечно, на стене стояли жаровни с углями, освещавшие пространство вокруг себя неровным мерцающим светом, но их было не так уж и много. Зато между ними тьма как будто сгущалась и казалась особенно непроницаемой. Если наблюдатель смотрит из освещённой башни, то привыкшие к свету глаза не должны заметить, как кто-то прошмыгнёт в темноте. Особенно, если наблюдатель — человек, в зоркости, как в прочем и по многим другим физическим способностям, уступающий большинству других рас. Сам Наромарт, пожалуй, сумел бы проскользнуть внутрь гладиаторской школы незамеченным и без волшебного плаща, и без использования присущего драу умения окружать себя облаком непроницаемой темноты. А уж мастера искусства маскировки, какими представил Олх себя и одного из своих спутников, должны были делать это так же легко, как иной пьянчуга выпивает кувшин вина. Так что, освобождать диктатора можно было бы хоть завтра, только одно но: Серёжка.

Полетав в обличье летучей мыши над школой, полудракон почуял мальчишку в одном из помещений. Проникнуть туда было не сложно, вот только кроме Серёжки там спало ещё больше десятка ребят. Неподходящая компания для секретных бесед. Выходит, ночью к мальчишке не подступишься. А днём — тем более. Волшебный плащ Наромарта отводил глаза только в тенях, а днём, пусть и пасмурным, тени слишком слабы, чтобы волшебство обрело силу. Похоже, хоть мальчишка и рядом, но чёрному эльфу до него не добраться. Нужно придумывать какой-то другой способ передать Серёжке весточку.

Да, определённо, этой ночью Наромарту в гладиаторской школе Ксантия делать было нечего. Рассудив таким образом, эльф обернулся нетопырём и полетел обратно в харчевню Дедекена.

У человека, которому среди ночи или рано утром предстоит важное дело две проблемы: суметь заснуть и суметь проснуться. Попробуй-ка, засни, когда в голове все время крутится недалёкое, но очень важное будущее. Ворочаешься с бока на бок, пытаешься себя успокоить, а сон всё не идёт и не идёт. И вот так и болтаешься между утром и сном, не приходит ни то, ни другое. А время тянется почище иностранной жвачки, не знаешь, куда себя деть. Ужас. Главное, в конце концов. сон всё-таки всегда приходит, по крайней мере, всегда приходил к Серёжке. Но тут — новая беда. Только глаза слиплись — уже пора вставать. А так не хочется…

Серёжке вспомнилось, как в Андреевке, у тёти Гали, они с приятелем Вовкой собрались порыбачить на Волге. Тогда Серёжка тоже долго не мог заснуть, а потом как будто в яму провалился. Вовка трясёт его за плечо:

— Серый, вставай! Пора!

А Серёжка ему в ответ таким сонным голосом:

— Отстань, я занят!

— Чем занят? — удивился Вовка.

— Важным делом.

— Каким делом?

— Я сплю!

Приятель настолько ошалел от такого ответа, что даже будить Серёжку бросил. Так они в тот день не порыбачили. Впрочем, это не беда: на Волгу пошли на следующее утро, никуда она не убежала.

А вот задуманную операцию по спасению дракона необходимо было провести непременно этой ночью. За целый день растяпа-маг может и обнаружить, что волшебная дубинка перестала работать. Припрётся в бестиарий искать потерю, и тогда плакал Серёжкин замысел.

По правде говоря, мальчишка уже давно понял, что план у него получился не слишком хорошим. Очень легко было попасть под подозрение. Кто во дворе крутился, когда колдун каменными статуями командовал? Он, Серёжка. И возьмут его, тёпленького… брр…

Серёжка поёжился. Нечего о плохом думать. Не так всё просто. Дракона надо подучить, чтобы палку с собой унёс. Трудно ему, что ли? Ночью о волшебной метле никто и не подумает: не до того стражникам будет. А маг, наверняка, не дурак. Сообразит, что если выяснится, как мальчишка-раб у него из-под носа волшебную палку увёл, то инквизиторы его по головке не погладят. Скорее наоборот, вломят так, что мало не покажется. Поэтому он скорее промолчит. Сколько Серёжка прожил в этом мире, борцов за справедливость не встречал. Скорее наоборот, тут каждый исповедовал принцип: "Моя хата с краю". С какой стати этот самовлюблённый чародей должен оказаться исключением?

Настроение у Серёжки сразу улучшилось, он довольно хмыкнул и перевернулся на другой бок. Попробовал думать о том, как его скоро освободят, но получилось как хуже: мысли всё время сбивались на дом, на родителей, от этого на душе становилось горько и начинало щипать в горле.

Наконец, мальчишка решил, что выждал он уже достаточно и пора начинать действовать. Он тихонько откинул плащ, обернул набёдренную повязку, поднялся на ноги и, стараясь не шуметь, на цыпочках прокрался к двери. Вроде никто ничего не заметил. Синие, изнурённые дневными занятиями, спали, как бы сказал отец, без задних ног. Серёжка приоткрыл дверь и выскользнул во двор. Холодный ночной воздух сразу унёс лёгкую сонливость. Мальчишка зябко поёжился, аккуратно притворил за собой дверь и начал тихонько красться вдоль стены, постоянно оглядываясь на стену внешнюю, по которой должны были ходить часовые. Должны были — да не ходили, отсиживались в башне. Конечно, расслабляться не стоило: заметить его могли и оттуда, но только когда он будет перелезать через стенку. А во дворах и в проулке — попробуй, разгляди в такой темноте. Ночка выдалась пасмурная, лишь из редких прорех между тучами доходил рассеянный свет звёзд и лун. Очень кстати, только холодно.

Серёжка снова поёжился. Вот бы ланисту в эту ночку на улицу выгнать в одной набедренной повязке, да босиком. Наверняка бы после этого ученикам нормальную одежду выдал. Если летом у них называется такая холодрыга, то и одеваться люди должны соответственно. Странно даже, что никто из учеников гладиаторской школы не чихает и не кашляет. Хотя, конечно, днём не так уж и холодно, а ночью они спят, а не шастают по двору… "И не лазают по стенам", — усмехнулся мальчишка, начиная подъем. Лезть было не трудно: грубо обработанные камни образовывали массу выступов, годных, чтобы уцепиться рукой или поставить ногу. Правда, эти выступы ещё и царапали кожу, но на такую мелочь Серёжка внимания не обращал.

Стену парнишка одолел без всяких приключений, незаметно и тихо добрался до бестиария. А вот когда стал перебираться внутрь, начались трудности. В тот момент, когда мальчишка уже начал спускаться вниз, из башни вышел патруль: двое стражников. Оба держали в руках причудливые топоры на длинных древках, словно карточные валеты, один нёс факел. От внешней стены до Серёжки было довольно далеко, но всё равно у мальчугана душа ушла в пятки. Вечно ему не везёт. И чего надо этим стражникам? Сидели бы себе в тёплой караулке и пили пиво. Нет же, понесла их нелёгкая на стены.

Серёжка всем телом вжался в шершавые острые камни. Только бы не заметили, только бы не заметили. Быстрее бы прошли. Как назло, стражники никуда не торопились, двигались медленно, как сонные мухи. Мальчишка почувствовал, как пальцы начинают соскальзывать. Если он грохнется, то уж точно привлечёт к себе внимание. Парнишка напряг последние силы, чтобы хоть ещё немного провисеть неподвижно. К счастью, воины, наконец, покинули тот участок стены, с которого могли заметь движение в бестиарии. Серёжка быстро соскользнул на землю и перевёл дыхание. Кажется, пронесло. Быстрой тенью он метнулся к домику Леендерса — метла всё так же стояла в уголке, где он и оставил её днём. Теперь нужно было подобраться к дракону.

Мальчишка осторожно выглянул из-за угла: в ярко освещённых бойницах сторожевой башни никого не было видно. Либо там никого не осталось, либо остальные были заняты своими делами и за происходящим внутри школы не следили. Он хотел уже перебежать двор, как вдруг сильно посветлело. В лохматый разрыв между тучами медленно и важно вплывала мертвенно-синяя луна. Сразу обозначились резкие тени.

Серёжка отступил назад. Перебегать двор при таком освещении было слишком рискованно. Лучше подождать, когда луна спрячется. За лишние пять минут с ним ничего не случится… Если только он не превратится в сосульку.

Холод, о котором мальчуган совсем забыл, пока висел на стене, напомнил о себе с новой силой. Особенно мёрзли ноги — можно сказать, совсем окоченели. Серёжка пожалел, что не обул сандалии, но тут же одёрнул себя: в этих деревянных стукалках и шума больше, и по стене лазить труднее. Жалеть не о чем, погреться надо. Положив рядом метлу, Серёжка старательно растёр ноги. Вроде стало легче, а тут и луна спряталась. Мальчишка осторожно посмотрел на башню — никого. Тогда он схватил метлу и, пригнувшись, быстро перебежал через двор, к дракону.

Добежав, прижался к холодной чешуйчатой туше. Сердце билось так, словно вот-вот выскочит из груди. Руки дрожали от волнения и холода. Но вокруг было тихо, значит, его никто не заметил. Медленно и осторожно мальчик потянулся к огромному драконьему уху и зашептал:

— Дракон! Драко-он!

— Опять ты, маленький человек, — донеслось в ответ тихое шипение.

Дракон не сделал ни одного движения, не разомкнул глаз, не открывал пасти. Со стороны было невозможно заметить, что в нём что-то изменилось. И всё же он говорил, ясно и разборчиво, но очень тихо, так, что в пяти шагах уже никто бы ничего не расслышал. Зато Серёжка всё слышал и всё понимал.

— Да, это я. Только тихо…

— Твоё дыхание громче моей речи, беспокойный Шустрёнок.

У Серёжки от удивления чуть челюсть не отвисла. Он что же, пыхтит на весь двор, как загнанная лошадь? Да нет, гонит дракошка…

— Зачем ты пришел, маленький человек? — продолжал Скай.

— Чтобы освободить тебя, — буркнул мальчишка.

— Что?

Надо отдать дракону должное: кричать на весь двор он не стал. И даже не подпрыгнул на месте. А вот глазами хлопнул почище Иринки.

— Я. Пришел. Тебя. Освободить, — медленно и чётко прошептал Серёжка, стараясь унять в голосе дрожь. Толи от холода, то ли от волнения, но его опять трясло.

— Глупый маленький человек, — прошипел рассерженный диктатор. — Чтобы отомкнуть мои цепи надо быть волшебником.

В дополнение к ознобу Серёжку пробил смех.

— А я и есть великий волшебник. Я — непревзойдённый Властелин Мётел, маленький мальчик, которого боится даже Тёмный Владыка, имя которого прочие маги от страха не смеют произнести.

В завершении возвышенной речи мальчишка не удержался и дурашливо хихикнул. Но чувство юмора у дракона оказалось крайне своеобразным: под стать понятию о достоинстве.

— Тёмные Владыки — просто выдумки для трусов. А драконы никого и никогда не боятся, — раздраженно прошипел ящер.

Серёжка фыркнул и, еле сдерживая смех, уткнулся в мощную чешуйчатую шею. Одиннадцатилетний мальчишка с метлой, с которым не может справиться самый сильный, самый злой и самый страшный волшебник в мире — конечно выдумка. Классная выдумка. Хорошо как-нибудь было бы послушать её от начала до конца. Но сейчас было не до этого.

— Вытяни переднюю лапу, — потребовал мальчишка от дракона.

— Кто ты такой, чтобы мне приказывать?! - Скай испытывал огромное желание хорошенько встряхнуть надоедливого малыша. Конечно, Шустрёнок сделал доброе дело, напоив страждущего дракона, но это же не значит, что теперь нужно позволять ему прерывать сладкий драконий сон ради каких-то больных фантазий. Освободить… Ха! Если бы Скай мог, он бы уж давно освободился. А если сам диктатор не способен освободится от цепей, то разве может разомкнуть их какой-то человеческий детёныш? Да, встряхнуть бы его хорошенько не мешало, чтобы вся дурь вылетела. И останавливало Ская только одно: уж больно маленьким и хрупким был Шустрёнок. Даже самый слабый по драконьим меркам удар мог его убить или покалечить. А причинить вред малышу для Ская Синего было поступком не допустимым. Он бы скорее откусил себе лапу, чем поднял бы её на детёныша.

— Вытяни, пожалуйста. Ну, что тебе стоит, — ласково попросил Серёжка. Так он уговаривал не дёргаться Пушка, когда кот умудрился подавится рыбьей костью и папа вытаскивал её у него изо рта пинцетом. Тогда помогло, подействовало и сейчас. Издав недовольное шипение, дракон всё же вытянул вперёд лапу.

Серёжка направил на неё метлу, зажмурился и прошептал:

— Шалман!

Раздался глухой стук. Мальчишка открыл глаза — оковы лежали на земле. У него получилось!

Хотелось прыгать, кувыркаться и кричать во всё горло. Он, Серёжка Яшкин, колдовал как самый настоящий чародей. Или хотя бы как девчонка из фильма «Чародеи». Всё равно — классно.

Но, конечно, ни прыгать, ни кричать парнишка не стал. Ведь вокруг были стражники, которые его успех бы не оценили. Точнее, оценили бы, но вовсе не так, как бы этого хотелось самому Серёжке. Так что, ради своей же безопасности, приходилось молчать.

К счастью не подвёл и дракон. Когда Скай почувствовал, что оковы спали, и его лапа оказалась свободной, в душе поднялась волна ликования, которая тут же уступила место холодному анализу ситуации. Скай Синий не зря был вожаком, диктатором. В минуту опасности его разум всегда брал верх над чувствами. Свобода была близка, как никогда, но пока не будет разомкнута последняя цепь, он остаётся пленником. И вместо бурных изъявлений восторга дракон, стараясь не шуметь, протянул Шустрёнку вторую лапу.

Волшебная метла работала исправно. Серёжка щёлкал оковы, словно орешки. Пара минут, и дракона уже ничто не удерживало.

— Теперь ты сможешь улететь, правда? — с надеждой спросил мальчишка. Вообще-то об этом надо было спрашивать с самого начала, но тогда это как-то не пришло Серёжке в голову. А сейчас вот пришло…

— Теперь мы с тобой сможем улететь, — прошипел Скай. — Я унесу тебя туда, где ты станешь свободным.

Диктатор чувствовал себя неловко: уж слишком большой дар он сейчас предлагал человеку. И дело здесь не в том, достоин был человек этого или не достоин, важнее было другое: способен ли вообще человек понять, что именно ему предлагалось. Ведь под свободой люди почему-то понимали возможность безнаказанно врать, грабить, продаваться, убивать, а диктатор намеревался предложить человеческому малышу совсем не это. Он говорил о свободе драконов: свободе жить по велению своего разума и своих чувств, не нуждаясь в господине над собой и в рабах ниже себя. В стае все равны между собой, а диктатор — не более, чем первый среди равных. Его власть зиждется не на страхе, а на мудрости и авторитете. Его силу все уважают, но она направлена только вовне, на защиту драконов, а не вовнутрь. Под силу ли рождённому бескрылым осознать гордое величие такой жизни?

Но и не предложить награду было нельзя. Недостойно дракона не воздать должное благородному поступку, даже если его совершил человек. Это ведь для них, людей, внешний облик существа важнее сути. Они, люди, ненавидят тех, кто рождён в чешуе, а не в коже, за само только рождение. Ему ли, Скаю Синему, всю жизнь презиравшему узколобую ненависть и преклонявшемуся перед честью и достоинством, уподобляться мстительным пигмеям. Нет, он обязан быть выше этого. По его поступку будут судить обо всех драконах, пусть же никто не посмеет назвать драконов неблагодарными, помнящими причинённое им зло крепче, чем оказанное им добро.

— Я останусь, — прошептал Серёжка в самое ухо Ская. — Мне нельзя улетать…

— Тебе нравится быть рабом? — удивлённо прошипел Скай. Его разочарованию не было предела. Если быть совсем честным, то диктатор опасался, что малыш будет требовать от драконов помощи с тем, чтобы стать царьком какого-нибудь маленького дикого племени. Это ведь так по-человечески — стремиться властвовать над себе подобными. Хотя бы над немногим, хотя бы над самыми ничтожными и жалкими — но властвовать.

А его спаситель оказался неспособным даже и на это. Какая насмешка судьбы: получить свободу из рук жалкого червяка…

— Ещё чего, — фыркнул мальчишка. — Я что, больной, чтобы мне это нравилось?

— Так ты хочешь на свободу?

— Конечно, да, — возмутился Серёжка. До чего же тупым оказался дракон. Такая туша, и мозгов, наверное, на десять человек хватит. А соображает, честное слово, хуже Иришки. Хорошо хоть ума хватает не орать на весь бестиарий. — Я же нормальный.

Скай выдохнул через ноздри. Как же трудно иметь дело с людьми. Сколько нужно терпения и времени, чтобы разобрать, чего они хотят. Полное впечатление, что Шустрёнок искренне не понимал, что же ему предложили. Причём не из-за испорченности, а просто по глупости. Наверное, он слишком маленький детёныш и просто плохо соображает. Может, надо просто взять его в лапу и улететь, не тратя времени на пустые разговоры? Скай бы так и сделал, если бы был твёрдо уверен, что малыш не умрёт от страха. Всё-таки, рисковать жизнью своего спасителя негоже.

— Если ты не хочешь быть рабом, то почему не желаешь, чтобы я унёс тебя туда, где свобода?

— Потому что здесь, в городе, мои друзья. Они ищут меня, чтобы освободить. Поэтому я никуда не должен отсюда исчезнуть. А иначе, — Серёжка усмехнулся, — иначе я бы давно махнул через стенку и был бы свободен.

— А кто твои друзья? Тоже малыши или взрослые? Они люди?

— Взрослые, — не раздумывая, ответил Серёжка. Сашку, Анну-Селену и Женьку он, разумеется, тоже считал друзьями, но, понятное дело, вытаскивать его из гладиаторской школы будут не столько они, сколько Балис Валдисович, Мирон Павлинович и Наромарт. — Конечно, люди. А ещё один — эльф.

"Бедный детёныш!" — жалостливо подумал Скай. Какая несправедливость. Почему смелая, гордая и доверчивая душа драконёнка поселилась в человеческом теле? Если бы боги, о которых толкуют жирные немытые клирики, действительно существовали, то за одно только такое издевательство следовало бы их разорвать на кусочки. Впрочем, что толку сваливать вину на тех, кого на самом деле нет. И всё же природа обошлась с Шустрёнком до жути несправедливо. Он должен был родиться Крылатым, а пришел в этот мир человеком. Он верит в выручку и дружбу, но разве бывает такое в мире людей? Люди всегда ценят только свои интересы, даже если говорят обратное. О, они иногда умеют говорить очень красиво, умеют облачать свои поступки в блистающие коконы высоких побуждений, но поскреби когтем, и под драгоценной мишурой окажется лишь вонючий шкурный интерес. Человек может пойти на риск ради власти, богатства, могущества. Но подвергать себя опасности только лишь из-за дружбы. Нет, люди на это не способны. Так могут поступить лишь только драконы.

А уж если рядом с людьми эльф… Вот уж кого Скай презирал больше людей, так это Перворождённых. Люди, при всех своих недостатках, не утруждали себя лицемерием. Ну, разве что священники несуществующих богов, да некоторые «герои». В массе же своей они были довольно откровенны и циничны и охотно признавали, что движет ими лишь желание вкусно есть, мягко спать, иметь много женщин и тому подобные интересы. Но эльфы… Каждый, абсолютно каждый из них, был лжив, будто три людских жреца вместе взятых. Он мог часами говорить о свете и добре, о красоте и гармонии, о мире и радости, но при этом без малейшего колебания убивать тех, кого полагал творениями зла и тьмы. Убивать, не зная ни сомнения, ни жалости, не останавливаясь ни перед какой жестокостью. Они даже ненависти к своим врагам не испытывали: убеждённые в собственном первородстве и превосходстве, эльфы ни с кем не воевали, а всего лишь очищали мир от низших существ, вредных для высшей расы.

Разве существо из этого рода может быть другом человеческого детёныша? Скорее Ралиос остановит свой бег по небесному своду. В глазах эльфа человек всегда будет не более, чем ничтожным рабом. Презрение, которое Шустрёнок терпит здесь от ланисты ничто по сравнению с тем, что придётся ему испытать в общении с эльфом.

И пусть Ланта, Дак и Т'Холот рассказывают сказки о том, что эльфы вовсе не такие. Скай Синий когда-то сам сражался с эльфами, видел дела их рук. До сих пор он не мог вспоминать без содрогания те кровавые войны. Да, диктатору приходилось видеть и ещё более страшные и отталкивающие зрелища, но охотники за драконами и инквизиторы по меркам людей всё-таки были выродками, а у эльфов таким выродком был каждый.

Одна беда: объяснить всё это малышу Скай не умел. Надо, надо было схватить его в охапку и лететь отсюда, куда глаза глядят. Ничего, что лететь придётся низко, чтобы детёныш не замёрз. В конце концов, здесь на Крайнем Востоке, противодраконья оборона в городах всегда не готова к бою, а, выбравшись из Толы, можно долететь до Белых Гор, минуя другие поселения людей. Нет, трудности перелёта с попутчиком Ская остановить не могли. Но ни один дракон не смеет посягать на свободу другого дракона самому решать свою судьбу. Признав, что в теле человека живёт душа Крылатого, диктатор лишал себя возможности помочь Шустрёнку против его воли. Отныне он мог лишь предлагать и убеждать, но не заставлять насильно.

— Ты уверен, что твои друзья здесь и хотят тебя освободить?

— Конечно, уверен, — возмущённо фыркнул мальчишка.

— Но почему они не сделали этого раньше?

— Не успели. Думаешь, так легко устроить отсюда побег?

— А хочешь, я унесу тебя отсюда и оставлю недалеко от города?

Серёжка задумался. Предложение дракона казалось очень заманчивым. Одно дело улетать чёрти куда, это ему, конечно, не подходило ни при каких обстоятельствах. Только-только его догнали, а теперь Балису Валдисовичу и его друзьям опять придётся идти за ним неизвестно куда. Нет, так не годится.

А вот выбраться из школы на свободу и попробовать самому найти своих. Было бы очень здорово, но… Мальчишка задумчиво почесал лохматую голову. Нет, не годится. Куда он пойдёт босиком и в одной набедренной повязке? Сразу понятно, что раб. Когда ребят вели в порт и обратно, Серёжка не видел на улицах города ни одного такого раздетого мальчишки. Конечно, одежду можно попробовать спереть. Но всё равно. На входе в город стоят караульные, всех проверяют — это он ещё в караване запомнил. Если дракон унесёт его отсюда, то наверняка инквизиторы и стражники будут его искать. А городская стена — это не стена гладиаторской школы, на неё без верёвки не залезешь.

— Нет, мне лучше остаться здесь. А ты улетай один.

— Я не могу бросить тебя одного, — прошипел Скай. — За моё освобождение тебя жестоко накажут.

— Пусть сначала найдут, — как можно беззаботнее ответил Серёжка. — Ты унесешь с собой вот эту метлу и выкинешь её как можно дальше от города, чтобы никто не нашел. А без неё никто не догадается, как были открыты твои оковы. И на меня никто даже не подумает: я ведь не волшебник.

В глубине души мальчишка побаивался, что не учёл какую-нибудь важную деталь, и дракон одним ударом превратит его прекрасный план в объект для жестоких насмешек. Но Скай некоторое время молчал, а потом изрёк:

— Мудро придумано. Это может сработать.

— Это же я, — улыбнулся Серёжка. И тут же скривился: прозвучало хвастливо, а хвастаться ему вовсе не хотелось. Просто, была у парнишки такая присказка, которую он любил повторять, когда его за что-то хвалили. А ещё больше любил говорить: "Это же мы", когда хвалили не только его одного, а команду, звено, класс или хотя бы их вдвоём с Тошкой. Серёжка Яшкин всегда охотно делил радость и успех, а сейчас дракон мог подумать, что он — хвастун. Обидно.

Но ничего такого дракон, похоже, не подумал. Он только сказал:

— Если ты твёрдо решил остаться, то я улечу один. Но помни: отныне любой дракон и любой ящер помогут тебе в любой твоей просьбе. Скажи им лишь, что ты друг диктатора Ская Синего.

— Запомню, — кивнул парнишка. Помощь никогда не бывает лишней, вот только настоящая она тогда, когда тебе помогают, потому что надо помочь, не из-за того, что ты чей-то там друг. А если бы не был другом, так и прошли бы мимо, ничего не сделав? Неправильно это.

— Я сейчас перелезу обратно через забор и вернусь к себе в казарму. А ты подожди несколько минут и взлетай.

— Хорошо.

— Не забудь про метлу.

— Я дракон, а не безмозглая курица. Мне не нужно два раза объяснять, что и как нужно делать!

— Извини, — смутился Серёжка. Обидеть Ская он никак не хотел. — Ладно, я побежал, пока меня никто не заметил. Счастливо тебе долететь.

Мальчишка окончательно смешался. Наверное, с точки зрения взрослого он говорит глупость. Дракон ведь, хоть и не человек, но всё равно — взрослый. А взрослые очень не любят, когда дети глупости говорят. Даже родители иногда рукой махали: "Что ты, Серёжка, ерунду городишь". Редко, конечно, но бывало. Когда заняты были или настроение плохое. А вообще и папа, и мама понимали, что не так-то легко подобрать к мыслям слова. Оно как-то само получается: думаешь одно, а говоришь совсем другое.

Но дракон серьёзно ответил:

— А тебе дождаться друзей.

И мальчишка как-то сразу почувствовал себя спокойно и уверенно. Всё уже почти закончилось и закончилось хорошо. Оставалось только тихо и незаметно вернуться назад, в казарму. Серёжка осмотрелся: на стенах никого, в бойницах тоже. Мальчишка рывком, преодолел двор бестиария, быстро взобрался на стену. Бросил последний взгляд на дракона. Тот по-прежнему лежал у стены, свернувшись калачиком. Парнишка уважительно позавидовал выдержке пленника. Сам бы Серёжка на его месте, наверное, землю бы рыл от нетерпения. А дракон лежит, словно дома на диване. То есть не на диване, а… Ну, в общем, словно ничего не происходит. Вот это самообладание!

Мальчишка соскользнул по стене вниз. Нечего засиживаться, надо скорее возвращаться. Сейчас в казарму, под плащ, свернуться клубком, согреться и заснуть. Хотя, наверное, когда дракон взлетит, начнётся тревога, заснуть не дадут. Тогда, хотя бы согреться, ноги, наверное, холодные как ледышки.

Стражники появились из-за угла настолько неожиданно, что Серёжка чуть не врезался в живот первому патрульному. В последнее мгновение мальчишка затормозил и застыл на месте от удивления. А прежде чем пришел в себя, воины крепко схватили его за плечи.

— Ты что тут делаешь? — выдохнул стражник.

— Я… это… — промямлил мальчишка. Ноги вдруг стали ватными, защипало в горле. Попался и как глупо попался.

Воин грубо тряхнул парнишку за плечо.

— Что — это? Как ты посмел выйти со двора, скотина. Плетей захотелось?

Серёжка убито молчал.

— Совсем мелкота страх потеряла, — вступил в разговор второй стражник, в котором мальчишка узнал одного из тех, кто охранял ребят в порту. — Ты кем считаешь, малёк? Кто ты есть? Первогодок, да и для первогодка-то сопляк.

— Так это тот уродец, что дракона поил? — хмыкнул первый. — То-то смотрю, больно мелкий. Чего шастал? Опять ему какое облегчение удумал?

Он снова тряхнул Серёжку, на этот раз не просто грубо, а зло.

— Ишь, драконий защитник. В костёр бы вас всех, изонистов недобитых, вместе с нечками проклятыми. Вот тогда поскулишь. Говори, зачем ты здесь, ну?

Страха у Серёжки уже не было. Всё равно, ничего уже не изменишь. Как бы он себя теперь не вёл, всё равно, один конец. Но раз так — значит нужно вести себя достойно.

— Дракона освобождал.

— Что?

Даже в темноте было видно, как от удивления вытянулись лица стражников. Оба недоумённо уставились на Серёжку, будто мальчишка прямо у них на глазах превратился в невиданное чудовище.

— Плохо слышите, да? — с невинным видом поинтересовался парнишка. — Может вам уши надо лечить?

К Серёжкиному удивлению даже откровенная насмешка не привела патрульных в чувство. Вместо того, чтобы дать дерзкому рабу по шее так, чтобы надолго прикусил язык, воины продолжали тупо пялиться на него круглыми от изумления глазами. Тот, что охранял в порту, и вовсе выпустил Серёжкино плечо.

— Дракона… освободил… — наконец, выдавил из себя первый стражник.

— Ага, сообразили, наконец, — с издевательской улыбкой кивнул Серёжка. Впрочем, тут же понял, что поторопился. Это птица-говорун отличалась умом и сообразительностью. Местным стражникам до неё было далековато.

— Слышь, малый, ты так не шути, — заговорил вдруг второй охранник. — Надо соображать, что говоришь. Понятно, что за ночные прогулки тебе плетей всыплют, но за такие шутки… За такие шутки ланиста с тебя всю шкуру спустит.

— А я не шучу, — нарочито безмятежным голосом ответил Серёжка. И тут же, словно подтверждая его слова, из бестиария шумно взлетел дракон.

— Я услышу внятное объяснение: что именно произошло?

Мирон украдкой вздохнул. Кажется, крушить сгоряча всё, что попадётся под руку Балис не станет. Конечно, профессионал высокого класса, да ещё и литовец — просто обязан быть хладнокровным. Только вот кому он обязан — тот ещё вопрос, а Серёжка для него — почти родной. Тут голову потерять не стыдно никому. Но старый друг пока что не обнаруживал желания решить проблему методом Терминатора.

— Разве Саша вам не сказал? — удивился Олус. — Ночью Сережа освободил дракона.

— Это точно?

— Инквизиторы мне не докладывают, — Мирон чуть не выматерился от досады на неуместно прорезавшуюся иронию. Привычка — вторая натура, но, зараза, претендует на то, чтобы стать первой. Единственным способом хоть как-то смягчить ситуацию, было сделать вид, что ничего не произошло. — Но в то, что в школе Луция найдётся ещё один ученик, способный выпустить дракона я не поверю.

— А может, у наших новых союзников там был свой агент, про которого они нам не сказали?

— Они здесь не при чём, — твёрдо ответил благородный сет. — Бараса уже приносил вести от Олха. Они не имеют никакого отношения к произошедшему и удивлены больше нашего.

— Понятно…

Гаяускас опустился на табурет. Как обычно, ни черта толком неизвестно, только какое-то чутьё подсказывало капитану, что ошибки нет: дракона освободил именно Серёжка. Как только он не испугался подобраться к эдакой зверюге…

— И как ему вообще это удалось?

— Этого мы не знаем.

— Такого просто не могло быть, — вступил в разговор молчавший Йеми. — Дракон наверняка был заключен в магические оковы. Так положено. А отомкнуть их может только маг. Причём, довольно сильный маг.

Взгляды всех собравшихся обратились на Наромарта.

— Оковы, которые держали дракона, действительно содержали магию, — признался эльф. — Как мальчик мог их отомкнуть — ума не приложу. Ну, не волшебник же он на самом деле.

— Никакой он не волшебник, — уверенно заявила Анна-Селена. — Волшебник бы освободил из каравана меня и себя.

— Тогда — как? Не понимаю.

— Единственное объяснение: мальчик просто не подозревал, что это невозможно. Поэтому у него всё получилось, — предположил Наромарт.

Женька хохотнул, но его никто не поддержал. Подавившись смехом, подросток сконфужено пробормотал:

— Но так же не бывает…

— Бывает, — уверенно ответил чёрный эльф. — Очень, очень редко, но… бывает.

— Очередное совпадение, прекрасно, — мрачно констатировал Балис. — Что нам ещё известно?

— Только то, что мальчик был схвачен на месте и помещён в подвал Вальдского замка, резиденции Ордена Инквизиции в этом городе.

— И что его ожидает?

— То же, что и нас, если бы мы попали в лапы инквизиторов при попытке освободить дракона, — грустно ответил Йеми. — Если помнишь, за такие проступки сжигают заживо в просмоленной одежде.

— Что у вас за мир такой, — досадливо скривился отставной капитан. — Как что — сразу сжечь.

— Инквизиция использует морритские наказания, — пояснил кагманец, то ли не заметив сарказма, то ли ревшив не обращать на него внимания. — В других землях свои традиции. Здесь, в Толе, принято варить в кипятке. В Кагмане сажают на кол. В Нахате — заживо сдирают кожу.

— Йеми, мы тебя поняли, — перебил Нижниченко. — Но давай избавим детей от таких подробностей. В столь кровавые игры им играть рановато.

Женька тупо уставился в окно. Взрослые — они и в другом мире взрослые. Могли бы поинтересоваться мнением «детей». Он, например, ещё во втором классе в Doom играл со включенными спецэффектами, когда режешь демона бензопилой, а он визжит, и кровь по всему экрану летит красными ошмётками. Или в Mortal Combat играешь с fatality — тоже зрелище не для слабеньких. Но всё равно, они с Анной-Селеной для него — дети.

— Тогда, может быть, им лучше подождать в другой комнате? — хмуро предложил Йеми. — Я не получаю удовольствия от рассказов про жестокие казни, но мы должны смотреть правде в глаза.

— Серёжа — мой друг, — к удивлению Женьки решительно заявила Анна-Селена. — И я хочу ему помочь, чем возможно.

— Девочка моя, ты ему ни чем не сможешь помочь, — ласково произнёс благородный сет. Маленькая вампирочка ничего не сказала, только легонько улыбнулась. Женька поёжился: подруга по несчастью улыбнулась с таким видом, словно была Зеной — королевой воинов, которой только что пообещал защиту от уличных хулиганов очкастый студент-ботан.

"А ведь малышка взрослеет", — отметил про себя подметивший улыбку Наромарт. Тем лучше. Хорошо, когда можно полагаться не только на добрые побуждения ребёнка, но и на его здравомыслие. Больше шансов на то, что своими способностями девочка распорядится на общую пользу.

— Когда его будут казнить? — с ледяным спокойствием продолжал расспрос Гаяускас. Вот уж кто оставался внешне невозмутимым. И только Мирон догадывался, чего стоит другу это спокойствие.

— Точно это может сказать только Верховный Инквизитор. Но обычно принято приурочивать казнь к концу додекады. До ладильских календ остаётся семь дней, включая сегодняшний.

— Хочешь сказать, что у нас есть целых семь дней и кусок сегодняшнего в придачу? — сощурился Балис, явно что-то прикидывая.

— К сожалению, меньше, — грустно вздохнул Йеми. — От него будут добиваться, чтобы он назвал сообщников. Два-три дня — и дело дойдёт до пыток.

— Каких сообщников? — ужаснулась Анна-Селена. — Разве у него были сообщники?

— Не было, — согласился кагманец. — Но в это трудно поверить даже мне, знающему правду. А уж инквизиторы не поверят никогда. Маленький мальчишка в одиночку по собственному желанию освобождает дракона. Да проще принять за правду рассказы о том, как гномы умеют конструировать самодвижущиеся паровые машины, тянущие за собой цепочки из нескольких железных повозок.

— А что в этом невероятного? — изумился Наромарт. — Паровые локомотивы в моих краях известны в любом гномьем поселении. Вот использовать силу молнии для тех же целей умели только в столице.

Йеми уставился на тёмного эльфа круглыми от изумления глазами. Сашка и Олус — тоже.

— Ты это серьёзно? — переспросил кагманец.

— Совершенно. Только, пожалуйста, не спрашивай меня, как это работает. Я понятия не имею. Наставники несколько раз пытались обучить меня точным наукам, но, в конце концов, поняли, что у меня нет ни способности, ни особого желания. Но об этом лучше поговорить в другой раз, сейчас есть дела поважнее.

— Просто, я всегда считал это сказками.

— Первые шестьдесят лет своей жизни я считал сказками цветы и звёзды. Но я согласен с тобой в главном: инквизиторы действительно не поверят, что мальчик действовал один и по своей воле. Правда, я не думал, что у них хватит жестокости пытать ребёнка.

— Не только хватит, а ещё и останется, — хмуро вставил Олус. — Ты судишь о них явно лучше, чем они того заслуживают.

— А может, его уже пытают? — Балис был по-прежнему спокоен, только еле заметно подрагивали пальцы. — Вот мы тут разговариваем, а его уже пытают.

— Ты преувеличиваешь, — уверенно ответил Йеми. — Ни один дознаватель не начинает с пыток, сначала используются менее хлопотные методы. Цепи, колодки, лишение пищи, воды и сна.

— Карцер, — эхом откликнулся Сашка.

Мирон непроизвольно поёжился, будто за шиворот попала вода. В Бутырской тюрьме ему разок довелось побывать. И на человека, точно знающего, что через несколько часов он сможет покинуть это заведение, оно оказывало жуткое давление, а уж на заключенных. Можно представить, каково было в камере четырнадцатилетнему Сашке. И каково сейчас в темнице инквизиторов маленькому Серёжке.

— А это что, не пытки? — удивился Балис.

— Ну и нравы у вас, ольмарцев, — с грубоватой прямотой изумился благородный сет. — Пытки — это дыба, кнут, огонь, железо и тому подобное. А колодки — просто наказание. Я рабов часто приказывал сажать в колодки. Хочешь сказать, я их пытал?

— Я хочу понять, что происходит с Серёжкой, — без выражения ответил Гаяускас.

— Скорее всего, его допросили и заперли в камеру, — предположил Йеми.

— Подумать, — добавил Сашка.

— Тебе-то откуда знать? — фыркнул Женька.

— А это тебя не касается, — по-русски ответил казачонок.

— Очень надо, — скривил губы маленький вампир.

— Парни, мне надо объяснять, что сейчас не время ссориться по пустякам? Или сами понимаете? — поинтересовался Нижниченко.

— Понимаю. Только Серёжку не станут пытать сразу. Не должны… Мирон Павлинович, подтвердите, что я знаю…

Давненько Саша его ни о чём так не просил. Нижниченко понимал, что стоит за этой просьбой: искреннее намерение помочь Серёже и нежелание выворачивать душу при посторонних. Что ж, парнишку можно было понять.

— Подтверждаю. Думаю, вам с Балисом Валдисовичем стоит поговорить наедине… чуть позже.

Сашка молча кивнул.

— Так что будем делать? — поинтересовался Наромарт, поняв, что продолжение разговора на неизвестном языке не последует.

— Можно попробовать обратиться к наместнику, — неуверенно предложил благородный сет. — Если благородный Порций расскажет ему правду, то, возможно, он вступится за мальчика. Сережа обращен в рабство незаконно, да и к тому же он принадлежит иноземному вельможе.

— Ты действительно веришь, что наместник поможет? — переспросил Йеми.

— Честно говоря, не очень. Но лучше делать хоть что-то, чем смотреть, как эти злодеи замучат ребёнка. А что мы можем, кроме этого? Не штурмовать же нам Вальдский замок.

— Не просто штурмовать, а разнести это гнездо вдребезги, — убеждённо ответил Нижниченко. — И даже обсуждать нечего: другого выхода господа инквизиторы нам просто не оставили.

— Ты это серьёзно? — второй раз за утро Паук Господаря был удивлён до глубины души. Это ещё не считая поступка Сережи, который уж удивил, так удивил.

— Разве я похож на уличного комедианта? Посуди сам: добровольно нам Сережу никто не отдаст, выкрасть его незаметно у нас не получится. Мы и Риону-то никак не можем освободить, а замок инквизиторов наверняка защищен намного лучше, чем жилище одинокого мага.

— Это точно, — угрюмо согласился Йеми.

— А время не терпит, — продолжал Мирон. — Значит, остается только освободить его силой.

— Точно! — азартно поддержал Сашка. Рия испуганно хлопала огромными золотистыми глазами. Новые хозяева не раз удивляли её своим поведением, но напасть на инквизиторов… Это было за пределами понимания ящерки. Это был поступок не людей — богов. Но никто из них богами не был. Как объяснить такое противоречие, вейта не знала, но всей душой переживала за незнакомого маленького раба и была готова сделать всё, что угодно для его освобождения — пусть её только попросят.

— Йеми, ты с нами? — всё тем же будничным спросил Балис. Со стороны могло показаться, что он заранее знал, что предложит Мирон. На самом же деле, конечно, не знал. Но с самого начала верил, что именно так и будет: друзья не предают.

— Я должен позаботиться о Рионе, — глухо ответил кагманец.

— Разумеется, это учтено. Её мы освободим заранее. Надо же нам отрепетировать штурм замка, вот и попробуем на башне мага.

— Как ты себе это представляешь? На шум битвы сбежится стража, инквизиторы. Как мы уйдём?

— Тихо и спокойно. У меня есть план, в любом случае я его изложу. Но сначала мне хотелось бы узнать, сможем ли мы потом рассчитывать на тебя?

— Если Риона будет на свободе и в безопасности…

Йеми задумался, потом вдруг нервно рассмеялся.

— А почему бы и нет? Я никогда бы не осмелился напасть на оплот инквизиторов… Но вместе с вами… Если у нас получится… Можно будет сказать, что жизнь удалась. Такой шанс выпадает один раз, его грешно упускать. Но, только если будет свободна Риона. Вы должны меня понять…

— Мы тебя отлично понимаем, — заверил Нижниченко. — Олус?

— Преступления перед Императором мальчик не совершил. Конечно, он нанёс ущерб хозяину… Но в рабство ребёнка обратили незаконно… Я думаю, что будет правильно освободить Сережу сейчас, а впоследствии обсудить с ланистой вопрос о возмещении убытка. Надеюсь, что благородному Порцию по средствам выплатить компенсацию, ибо я тут ничем помочь не смогу.

— Я готов взять это на себя, — коротко кивнул Йеми. — Разумеется, после того, как дети будут в безопасности.

— Что касается инквизиторов, то я поднял против них свой меч ещё в Оксене, в чём никогда не раскаивался. Так что, можете на меня рассчитывать.

Балис повернулся к эльфу, но задать вопрос не успел: Наромарт спросил первым.

— Наши новые знакомые предложили свою помощь. Мы её примем?

— Какую именно помощь?

— Решать тебе. Олх просил передать, что, если нужно, они будут сражаться рядом с нами.

— Хорошая новость. В таком деле каждый хороший воин — весомая поддержка.

— Тогда — командуй. Как я понимаю, в таких делах самый большой опыт у тебя. Или — у Мирона?

— Нет, ты понял правильно — у него, — поправил Нижниченко. — Так что, ждём приказа…

И закончил на русском.

— Командуй, Балис. Сейчас вся надежда — на тебя.

Гаяускас вздохнул. Сейчас он снова ощущал себя офицером Военно-Морского Флота Советского Союза.

— Значит так. Сегодня проводим подготовку. Йеми, я, Мирон и Саша идём сейчас смотреть башню и замок.

Женька скосил глаза на казачонка, тот приосанился и словно засветился изнутри тщательно скрываемой радостью.

— Подходы, организация охраны, пути отступления. Потом возвращаемся сюда, разрабатываем план операции. Нар, сможешь ночью пробраться к Серёже?

— Рискованно, — цыкнул кагманец. — Вальдский замок — это не тюрьма в окраинном городке и даже не башня волшебника.

— Рискованно, — согласился чёрный эльф. — Но попробовать можно. Сигнальную магию можно заметить и своевременно принять меры.

— Не забывай, инквизиторам дано чувствовать нелюдей. И священников тех вер, что поставлены вне закона тоже.

— Я помню это с того самого момента, как ступил на землю Империи. Но попытаться добраться до Сережи необходимо. Если не смогу проникнуть в его камеру, то, по крайней мере, хоть точно определю, где именно он находится. Уж это-то у меня должно получиться.

— Хорошо, — кивнул Балис. — Так и решаем. Вопросы есть?

— Может, от союзников кого-нибудь в разведку взять? — предложил Нижниченко.

— Смысл? Думаешь, подметят то, что не увидим мы?

— Сильно сомневаюсь. Зато лишний раз убедятся в нашем доверии и серьёзности намерений.

Балис нахмурился.

— И тут политика… Ладно, одного можно взять, обузой не станет. Ещё вопросы? Тогда, начинаем.

— Ну!?

Сильные пальцы ухватили Серёжку за подбородок и задрали лицо вверх.

— Будешь говорить?

Короткая пауза. И короткий, хлёсткий удар по лицу.

— Будешь отвечать?

Ещё пауза. Ещё один удар. Солёный вкус крови во рту.

Именно так в фильме допрашивали Мальчиша-Кибальчиша. Только в фильме всё понарошку. Там мальчишка-актёр просто стоял у стены и смеялся над проклятыми буржуинами. А Серёжку уже, наверное, полчаса тянули на дыбе, как струнку. В запястья впивались кожаные ремни, за которые его тянули вверх, а в щиколотки — металлические оковы, которые не давали оторваться от земли. Оковы уже давно содрали с косточек кожу, кровь запеклась противными бурыми пятнами. Плечи нестерпимо болели и, казалось, вот-вот выскочат из суставов, с треском разрывая кожу, мышцы и связки.

И смеяться над мучителями сил у Серёжки не было… Точнее, почти не было.

Слабая, еле заметная улыбка на разбитых губах. Инквизиторы наверняка даже не поняли, что их пленник улыбается. Ничего, скоро поймут. Улыбка — это только начало.

— Буду… говорить…

— Ну, говори!

— Воды… дайте…

Отец Бодак нерешительно посмотрел на Верховного Инквизитора. Тот милостиво кивнул. Сейчас самое важное — дракон. По отношению к мальчишке можно и мягкость проявить, всё равно никуда не денется.

— Флип, дай ему воды, — распорядился палач.

Один из подмастерьев, кряжистый молодой парень с чуть раскосыми глазами, зачерпнул глиняной плошкой из стоящей в углу бочки и поднёс посудину к лицу Серёжки.

— Ну, пей.

Первый глоток мутным тёплым комом прокатился в желудок. За ним второй, третий. Затхлая подвальная вода была для Серёжки сейчас слаще компота. Из мальчишки непроизвольно выдался облегчённый выдох.

— Теперь говори! — потребовал Бодак, когда Флип с пустой плошкой отошел в сторону.

— Говорю, — согласно кивнул головой Серёжка. — А дракошка-то — улетел!

И теперь улыбнулся широко, во весь рот, словно получал почётную грамоту за победу в турнире по самбо.

— Щенок!

Удар в живот пробил бы пресс, наверное, и взрослому мужику, что уж говорить о мальчишке. Несколько мгновений Серёжка беспомощно хватал ртом воздух. Потом закашлялся. А, отдышавшись, прохрипел:

— Я — не щенок! Я — волчонок!

И снова нагло улыбнулся.

— Сопляк!

Бодак ладонью наотмашь ударил мальчишку ладонью по лицу. Серёжка даже не пытался отвернуться: всё равно, когда руки связаны, лица не спрячешь. Голова беспомощно качнулась в сторону. Бодак ударил ещё раз, потом ещё. Из разбитого носа потекла кровь. "Только бы не заорать!" — вертелось в голове у Серёжки. Перед глазами мелькали звёзды, в ушах звенело. А потом вдруг сразу — ничего. Ни звёзд, ни звона, ни боли, ни солёного вкуса крови во рту. Только тишина и темнота.

— Достаточно, брат Бодак, — хладнокровно заметил отец Сучапарек, заметив, что тело мальчишки безвольно обвисло.

Палач, тяжело дыша, остановился. Сгрёб длинные мальчишкины волосы заляпаной в крови ладонью, поднял бессильно упавшую на грудь голову.

— Живой, отец Сучапарек! Живучий, наглец.

— Очень хорошо, — голос Верховного Инквизитра Толы по-прежнему не выражал никаких эмоций. — Но на сегодня, брат Бодак, с него достаточно.

— Как угодно, отец мой, — палач с поклоном отошел в сторону. Расторопный Флип, давно зачерпнувший из бочки ведёрко воды, окатил мальчишку с головы до ног.

— Не мне угодно, брат Бодак, — наставительно произнёс Сучапарек, — а в соответствии с регламентом сегодня было лишь увещевание. Теперь нужно остановить кровотечение и отвести его в камеру. Слышишь, волчонок, у тебя есть почти целый день, чтобы раскаяться и рассказать нам всё о своих сообщниках.

— Ничего я вам не расскажу, — просипел мальчишка.

— Расскажешь, как миленький всё расскажешь, — почти ласково пообещал Бодак. — Здесь у меня все говорят. Всем языки развязываю.

— Все говорят, а я не стану, — упрямо выдавил Сережка.

— Заговоришь, никуда не денешься.

— Довольно, — прервал спор Верховный Инквизитор. Ещё не хватало препираться с преступником, тем более — с малышом. Воображает себя героем — пусть воображает. До первого кнута. Но — по регламенту.

— Отведите его в камеру. Пусть подумает над своей участью. Пока ещё её можно облегчить, но скоро будет поздно, слишком поздно.

Отворотив противно скрипнувшую дверь, отец Сучапарек покинул пытошную. Следом вышел и отец Бодак. Остался только Серёжка и двое подмастерьев: Флип и молчаливый пожилой коротышка.

— Слышь, дурачок, ты откуда взялся такой непуганный? — поинтересовался Флип, ослабляя верёвку. Казалось бы, должно было стать легче, но Серёжка уже знал: первое время будет ещё больнее. И действительно, боль огненным клинком полоснула по плечам, на глаза навернули слёзы. Мальчик едва удержался от крика. Хорошо хоть, перетерпеть нужно было только первый приступ, дальше уже легче.

— Откуда взялся, говорю? — продолжал расспрашивать подмастерье, распутывая узлы. Получалось у него не слишком быстро — с зеленым палачом со Двора Боли не сравнить. Серёжка присел на корточки — ноги отказывались держать. Ничего, сейчас он немного передохнёт и сам дойдёт до камеры. Тут всего-то несколько метров.

Пускай эти не думают, что ему больно и страшно. Хотя бы потому, что ему на самом деле больно и страшно. И даже не просто страшно, а очень страшно. Только не показывать же это всем подряд, легче-то всё равно не станет. А уж особенно не хотелось, чтобы его страх увидели эти живодёры.

— Чего молчишь, язык, что ли, проглотил? — раздраженно произнёс Флип. Он наконец-то справился с верёвкой и теперь присел рядом, чтобы снять оковы с Серёжкиных ног.

В ответ надо бы было высунуть язык и показать чересчур говорливому помощнику палача, что говорить Серёжка может, только не желает. Вот только глупо. Двинет дядька снизу в челюсть, среагировать не успеешь, так язык можно до крови прикусить. Больно до ужаса. Одно дело допрос, там боль приходилось терпеть за дело. А тут за что? За глупый выпендрёжь? Доказывать Флипу мальчишке было нечего. Он просто проворчал:

— Хочу и молчу.

За такое подмастерье максимум мог отвесить затрещину. Мелочь. Конечно, лучше бы без этого, но, в самом деле, с какой стати нужно вести себя с палачами вежливо?

Но обошлось и без затрещины. Мужчина справился, наконец, с оковами, тяжело распрямился и произнёс:

— Ну и дурак. Раньше надо было молчать?

— Когда — раньше? — хмуро полюбопытствовал Серёжка.

— Тогда. "Все говорят, а я не стану", — передразнил Флип. — Ишь, какой выискался.

— Какой есть.

— А есть — дурной. Точно, Хусс?

— Трепло, — мрачно прокомментировал молчаливый подмастерье. — Он дурак, а ты — трепло. Тебе-то какая разница?

— Жалко дурака, — ответил Флип, и мальчишка почувствовал, что тот не врёт: ему и вправду было жалко Серёжку. Только самому Серёжке жалость от палачей была не нужна. — Он же сам не понимает, что натворил.

— Ну, объясни, коли такой добряк, — пожал плечами Хусс.

— И объясню. Слушай малыш, казнить тебя, конечно, всё равно казнят. Без этого никак нельзя. Дракона отпустить — не графу в жаркое плюнуть, это не прощается. Но, если будешь вести себя хорошо, то тебя просто казнят, и только. А если будешь господина Верховного Инквизитора злить… Плохо тебе будет.

— А что, мне сейчас хорошо? — невинным голосом поинтересовался Серёжка, вставая на ноги.

— Вот дурной, — развёл руками Флип. — Сейчас — это так, ерунда, даже не пытка. Будешь умным, так ерундой и отделаешься. Ну, всыплют тебе слегка плетей или на дыбе вздёрнут пару раз. Плохо, конечно, только это, честно говоря, тоже за пытку не считается. А вот если господина Верховного Инквизитора разозлить, то он может приказать пытать тебя по-настоящему. Хотя и не принято детей пытать…

— Ага, добрые вы тут прям, как крокодилы…

— Кто? — изумился помощник палача. Серёжка хихикнул. Конечно, откуда Флипу знать про крокодилов. Они ж в тропиках водятся, а до зоопарков в этом мире не доросли и ещё не скоро дорастут. — Какие такие крокодилы?

— Неважно. Доброта из вас так и прёт. Не пытка, да? Сами бы попробовали.

Подмастерье довольно осклабился.

— А мне нечего пробовать, я дракона не выпускал.

Мальчишка опустив лохматую голову, молчал. Флип хотел сказать ещё что-то, но тут со скрипом отворилась дверь, и вошел стражник.

— Давай сюда щенка.

Серёжка вскинул голову, зло сверкнув глазами.

— Я — не щенок. Я — волчонок.

— Ну, что скажешь? — приподнялся на локте Олх, когда Бараса вошел в комнату.

— Не знаю, какие они бойцы, но высокого взять в капитаны был бы счастлив любой граф. А будь бы у Толиники король, так и королевским капитаном мог бы служить.

— А если яснее? — Скаут пружинисто сел. В полуорке всколыхнулось любопытство: Бараса, как большинство воинов, на похвалы был скуповат. Если новый союзник произвёл на него столь сильное впечатление, значит, и впрямь произошло что-то необычное. Хотя, чему удивляться? Драу в товарищах, мальчишка, который по ночам драконов выпускает, в подопечных. Мягко говоря, странно ожидать от новых знакомцев повадок мирных обывателей. И даже поведения простых наёмников ожидать странно. Такие люди просто обязаны скрывать тайну. Может, не великую, а так, средних размеров… С пару Даков величиной.

— Яснее? Они хотят с нашей помощью взять штурмом сначала башню Нурлакатама, а потом и Вальдский замок.

— Башню — почему бы и нет. Откровенно говоря, руки чешутся свернуть шею этому ублюдку, укравшему малышку. Но нападать на гнездо инквизиторов — безумие. По правде говоря, предлагая им помощь, я об этом не думал. Неужели они настолько обезумели?

— Они настолько хотят спасти своего мальчишку, — Бараса опустился на табурет.

— Фрос свидетель, я тоже этого желаю. Проклятье, парень, сумевший освободить дракона под носом этой кучи стражников, достоин восхищения. Не уверен, что Эста на его месте смогла бы повторить его поступок.

— И я про то же, — кивнул воин.

— Но штурмовать замок — безумие. Инквизиторы поотворачивают нам головы, словно птичница цыплятам. Здесь нужно действовать не силой, а хитростью.

— Хитрость — это хорошо, но по мне лучше всего такие вопросы разрешать при помощи топора. Коротко и ясно.

— Жить надоело? — сочувственно поинтересовался зеленокожий. — Вот уж не думал, что тебя можно соблазнить такой дурью.

Бараса хитро улыбнулся.

— С каких пор, Скаут, ты проникся таким почтением к отцам-инквизиторам? Считаешь, что их нельзя убить?

— Убить — запросто, — хмыкнул Олх. — Уж дюжину ублюдков я к их богам точно отправил, надеюсь, что больше. Но это — в лесу. А чтобы штурмовать их оплот — я мозгов не лишился. Их же там…

— Сколько? — невинным голосом поинтересовался человек. Полуорк смешался.

— Ну… Откуда мне точно знать… Наверное, четыре дюжины или что-то около того…

— Шестнадцать рыл по имперскому счёту. Плюс Верховный Инквизитор и его секретарь.

— Всего-то? — удивился разведчик. И подозрительно переспросил: — Откуда ты это взял? Что-то не верится.

— Сам сразу не поверил, — кивнул воин. — Но Лечек убежден, что дело обстоит именно так. В городе постоянно отирается по полудюжине инквизиторов из каждого Ордена. Может оказаться ещё пара-тройка приезжих из других городов Толиники, но не более того.

— А этот Лечек, случайно, не знает, сколько воинов служит Инквизиции?

— Случайно знает. Четыре десятка, пара лейтенантов и капитан.

Полуорк задумчиво почесал макушку. Снова получилось меньше, чем он прикидывал. Почему-то казалось, наёмников будет не меньше малой полусотни, а то и большой. Хотя, по любому, число противников оставалось запредельным.

— Они полагают, что смогут справиться со всеми?

— Со всеми сражаться не потребуется. Кого-то из инквизиторов, да и стражников в замке наверняка не будет. Кроме того, один десяток всегда дрыхнет в казармах, им понадобится время, прежде чем они смогут вступить в бой.

Олх хмыкнул. Конечно, наёмники Ордена Инквизиции — не из тех, кто, услышав шум драки выбегает на битву в нижней рубахе и с первым попавшимся оружием в руках. Эти ребята сначала наденут доспехи, а уж потом станут разбираться, что к чему. Но долго ли профессиональным рубакам кожаны зашнуровать? Что самому полуорку кувшин пива выпить.

— Много времени им не потребуется. А вслед за кнехтами на шум боя прибежит городская стража, да и легионеры не окажутся в стороне.

— Наши друзья собираются всё делать быстро. Ты помнишь, замок стоит боком к Медной площади, а главный вход обращен на улицу Котельщиков. Если тихо убрать четверых стражников, караулящих на крыльце, то тревогу поднять будет некому.

— Возможно…

Пожалуй, это верно. Улочка не людная, а почтенные мастера слишком заняты работой, чтобы глазеть через окно на то, что происходит снаружи. Да и через слюдяные окна много не увидишь, а на стекла денег хватает далеко не у каждого котельных дел мастера. Если разом убить всех четверых, так чтобы ни один не вскрикнул, то есть все шансы зайти вовнутрь незаметно.

— Четверых сразу попробуй, убери. Для того и ставят в караул помногу, чтобы было, кому тревогу поднять, если что.

— Одному кинжалом в горло попадёшь?

— Попаду. Так это — одному.

— По одному берут на себя Балис и Лечек. Ну, а последнего мы с Глидом уж как-нибудь завалим по-тихому.

— Хорошо, а дальше что?

— Дальше проходим внутрь, по быстрому находим в подвале мальчишку и покидаем гостеприимных хозяев.

— И у дверей замка нас ожидает отряд городской стражи, — криво усмехнувшись, закончил Олх. Воин, однако, его иронию не разделил.

— Не будет никакой стражи. Снаружи останутся Мирон и Саша.

— Саша — это который?

— Старший мальчишка.

— Два человека сдержат отряд воинов?

— У них будет волшебное оружие, с которым сдержат.

— В сказки про абсолютное оружие я перестал верить раньше, чем убил своего первого медведя, — с хрустом потянулся Скаут.

— Балис говорил, что, используя это оружие, он победил две дюжины легионеров. Лечек подтвердил.

— Хм…

— Мне кажется, эти люди не похожи на лжецов.

— Мне тоже так кажется, — признался полуогр. — Наверное, у них и вправду имеется сильный артефакт. Это даёт надежду. Предположим, всё получится так, как ты сказал. Что потом?

— Потом выбегаем на площадь. Вейта и младшие дети будут ожидать нас с нужным числом лошадей. Садимся и скачем к Болотным воротам. Счастливо оставаться, город Тола.

— А стража у ворот?

— Снесём с ходу, — уверенно заключил Бараса. — И артефакты не потребуются. Раскидать десяток толстых пивных бочонков — тоже мне, проблема.

— У них эспонтоны. Пропорют лошади брюхо — что тогда?

— Об этом Лечек подумал. Две-три лошади будут куплены про запас. Пересядем и поедем дальше.

— А дети с таким табуном на площади не привлекут внимания?

— Пусть привлекают. Лечек изготовит для вейты ошейник о том, что она принадлежит какому-нибудь благородному сету. Тронуть собственность сета в городе никто не посмеет.

Олх снова поскрёб заросшую густыми волосами макушку. Идея, казавшаяся безнадёжной авантюрой, на глазах превращалась в стройный и продуманный план.

— Это всё они придумали?

— Почти всё, — кивнул честный Бараса. — Лечек — мужик башковитый.

— А знаешь что… — полуорк встал со скрипнувшей кровати. — Что-то в этом есть. Может, и правда, стоящее дело.

— Разнести оплот инквизиторов — я не знаю более стоящего дела.

— Хочешь приложить к этому руку?

— У меня к отцам-инквизиторам давние счёты, — нехорошо усмехнулся воин.

— У всех нас к ним счёты, — вздохнул Олх. — Ладно, надо посоветоваться с остальными. Если кто-то не захочет — неволить не стану. Но сам буду участвовать.

Отец Сучапарек задул свечи. Самое время было прочитать вечерние молитвы и ложиться спать. Но просто так отправиться в спальню Верховный Инквизитор Толы не мог: занозой в душе сидело нахальное поведение арестованного мальчишки. Такого отцу Сучапареку не приходилось видеть ни разу за всю свою жизнь. Упорные молчуны попадались, а вот чтобы дерзить инквизиторам — не бывало. Этот Шустрёнок словно не понимал, что его ожидает. А может — и правда не понимал? Может, вся его наглость — от того, что надеется отделаться каким-нибудь нестрашным наказанием. Надо бы объяснить маленькому дикарю ещё раз, что ожидает его завтра. Объяснить так, чтобы у того не осталось никаких сомнений. А если он и с первого раза понял всё, как надо… Показ орудий пыток ещё никому не вредил. Путь помучается на ночь глядя.

И, вместо того, чтобы подняться наверх, в жилые покои, Верховный Инквизитор Толы отправился в подвал.

"Кем я только не был. Теперь ещё и специальность разведчика освоил", — подумал Наромарт, протискиваясь в образе нетопыря сквозь узкое окошко камеры.

Эта камера оказалась несколько побольше, чем прошлая, в которой содержали работорговца. К тому же, Серёжу, в отличие от Кеббана, в колодки не заковали. Мальчишка, свернувшись в комочек, лежал на стоявшей вдоль стены деревянной лавке и, судя по всему, крепко спал.

Наромарт принял нормальный облик и громким шепотом позвал:

— Серёжа…

Мальчишка никак не отреагировал. Эльф позвал его чуть громче. Узник встрепенулся.

В камере было темно, но Наромарт тепловым зрением наблюдал, как парнишка неловко приподнялся.

— Кто здесь? — так же шепотом спросил мальчишка.

— Тише! Это я — Наромарт.

— Наромарт?!

В тихом голосе Серёжи было столько радости, что эльф чуть ли не физически почувствовал, сколько страданий мальчишка перенёс за время пленения.

— Да, это я. Только — тише.

— Я — тихо, — горячо пообещал парнишка, неуклюже вставая на ноги. Он и вправду сумел сдержаться и говорить шепотом, хотя крик так и рвался наружу. Его нашли! В тот самый момент, когда всё уже казалось безнадёжным — рядом оказались друзья. Значит — его спасут. И, наверное, прямо сейчас. Не зря же он всегда верил, что его не бросят. Верил не смотря ни на что.

— А где ты?

— Здесь.

Холодное лиловое свечение окутало фигуру тёмного эльфа. И Серёжа, позабыв обо всём на свете, кинулся к нему со всех ног. Звякнула цепь. Мальчишка чуть не растянулся на полу, но сумел удержать равновесие и виновато застыл на месте. А в следующую секунду зарылся лицом в плащ ринувшегося его подхватить и удержать от падения Наромарта.

— Серёжа…

Инквизиторы стерегли своих пленников не хуже плоштских властей. Пусть мальчишку и не посадили в колодки, но теперь Наромарт видел, что руки у Серёжи связаны за спиной, а на ноги надеты кандалы с короткой цепью.

— Серёжа… Не плачь, самое плохое уже позади.

Эльф хотел успокоить мальчишку, погладить по голове, но тот дёрнул плечами, поднял голову и произнёс.

— А я не плачу! Я — радуюсь!

И вправду, на лице паренька сияла улыбка до ушей, а глаза, хоть и были полны влаги, но сияли и искрились счастьем. На фоне покрытых запёкшейся кровью губ и большого синяка под правым глазом эта радость выглядела неправдоподобно-жуткой, но, без сомнений, была искренней.

— Серёжа… — только и нашелся сказать Наромарт, подумав про себя, что на Женю этот мальчишка совершенно не похож.

— Вы ведь вместе с Балисом Валдисовичем здесь, правда? — горячо прошептал парнишка.

— Конечно. И вместе с остальными.

— И Анна-Селена с вами?

— Она тоже. Мы все здесь. И скоро мы тебя спасём.

— Когда? — сказано было очень торопливо. Эльф понимал, что паренёк хочет немедленного освобождения. Наверное, трудно будет убедить его потерпеть ещё пару дней провести в этой камере. Но Балис утверждал, что мальчишка сможет понять, что это необходимо.

— Скоро. Завтра мы освободим Риону, а потом подготовим и твоё освобождение, Думаю, дня через два-три ты будешь уже на свободе.

— Но… — попытался, было, возразить Серёжа, однако эльф перебил:

— Раньше нельзя. Украсть узника Инквизиции — не шутка. Нам придётся спешно убегать из города. Сначала нам нужно спаси Риону, не можем же мы её здесь бросить. Она в руках у злого волшебника и если мы ей не поможем, то она погибнет.

Мальчишка моргнул, шмыгнул носом.

Наромарт видел, что в душе у паренька происходит борьба. Конечно, по доброй воле сидеть в подвалах Инквизиции никто не захочет. Но, похоже, Сережа понимал, что выбора у его друзей не было.

— И что, никак нельзя сначала освободить меня, а потом Риону?

— К сожалению, не получится. Представь себе, что начнётся в городе, когда мы утащим тебя из этой камеры. Все силы будут брошены на то, чтобы найти тебя и нас. Понимаешь? Нам придётся немедленно бежать отсюда. Если к тому времени Риона не будет свободна, то нам останется только оставить её в лапах похитителя без всякой надежды на освобождение.

Мальчишка подавлено молчал.

— А вот освободить её из заточения мы сможем без всякого шума, — продолжал эльф. — Волшебник, похитивший её — преступник по местным законам. Он сам боится и властей и Инквизиции, а потому будет молчать. И мы сможем спокойно подготовить своё освобождение. Понимаешь?

Серёжа кивнул нечёсаными вихрами. Теперь он смотрел в пол. Наромарту было очень неловко, можно сказать стыдно. Была бы у него возможность занять место мальчишки, эльф сделал бы это не задумываясь. Так ведь не было возможности-то.

— Сережа, ну что ты так огорчился? Ты же столько времени смог вытерпеть, а тут какие-то три-четыре дня…

Парнишка снова мотнул головой, а потом поднял взгляд и, глядя прямо в лицо Наромарту, отчеканил.

— Я понимаю. Раз надо — значит надо. Спасайте сначала Риону.

Откровенно говоря, тон, которым были сказаны эти слова, чёрному эльфу очень не понравился. Нетрудно было догадаться, что в мальчишке говорила обида. Неприятно, очень неприятно, но… Уж точно, сейчас не до долгих душеспасительных разговоров. Надо спасти сначала Риону, затем Сережу. А потом, когда всё счастливо завершится, и все будут на свободе, мальчик поймёт и простит. Если даже и не простит, не это главное: главное, что будет спасён.

Правда, что сказать мальчику именно в эту минуту, Наромарт не очень понимал. Но говорить ничего не потребовалось: за дверью раздались шаги.

— Саша, не мельтеши, — посоветовал Балис тыркающемуся из угла в угол подростку.

Казачонок хмыкнул. С одной стороны, выдержка офицера восхищала, с другой раздражала. Конечно, для разведчика нервы — непозволительная роскошь, а спокойствие в критический момент может спасти жизнь. С другой человек на то и человек, чтобы переживать за своих близких. А если ему всё равно, что с ними будет — какой он человек?

Раньше Сашке казалось, что Балису Валдисовичу Серёжка дорог как сын. А сейчас, глядя на ледяное спокойствие офицера, мальчишка в этом здорово сомневался. Неужели, если бы в подвалах Инквизиции в ожидании казни томился его ребёнок, офицер бы оставался таким невозмутимым. Наверное, места бы себе не находил. А вот Серёжки, похоже, ему не очень-то жаль.

Или всё-таки сам Сашка по глупости чего-то не понимает?

— Ну, что ты так смотришь? Посиди спокойно. От того, что ты тут по углам бегаешь, Наромарт быстрее не вернётся.

Женька явственно хмыкнул. Так его, великого разведчика. Назвался груздем — полезай в кузов. Переживать и волноваться должны женщины и дети, то есть Рия и Анна-Селена, что они успешно и делали: забились в спальню и тихонько там сидели, прижавшись друг к другу. Женьке по возрасту тоже полагалось удариться в волнения, да он, честно говоря, и на самом деле сильно переживал за Серёжку и с нетерпением ожидал возвращения Наромарта, но виду не подавал. Не позволяла навязанная роль: злыдней чужое горе не волнует.

И хотя про себя маленький вампир точно знал, что никакой он на самом деле не злыдень, но в шутку надетая маска как-то незаметно приросла и не желала отрываться от души. Если только с кровью и кусочками кожи, как отдирается от железа на морозе опрометчиво намоченная рука. Женька видел один раз, как это происходит… Жуть. Два дня в себя прийти не мог. А теперь и сам оказался на месте незадачливого грузчика. Изменить поведение казалось недостойным, и он продолжал играть то ли выбранную, то ли навязанную роль, всё больше и больше стирая грань между собой настоящим и показным.

— Волнуюсь я, — честно признался Сашка. — Не по себе что-то.

— Не уверен, что сможешь, если что, сдержать стражников? — сощурившись, поинтересовался морпех.

— С автоматом-то удержу, можете не сомневаться, — уверенно ответил парнишка.

— А тогда чего волнуешься? У каждого из нас задача по силам. А значит, всё будет в полном порядке.

Балис усмехнулся: неожиданно вспомнился сон после боя с пиратами.

— В общем, проучим этих мерзавцев, мой верный Горлойс.

Сашка кивнул. Неважно кто такой Горлойс, зато мерзавцы определённо нуждались в том, чтобы их хорошенько вздули.

— Супер! — восхитился Женька. — А Вы ещё и фэнтези читаете?

— Какое фэнтези? — переспросил Балис.

— "Хрустальный грот", — усмехнулся мальчишка. — Горлойс — это же оттуда.

— Та-ак…

Гаяускас не спеша подошел к столу, налил из кувшина в кружку фрамбуаз, медленно выпил, присел на табурет и попросил:

— Женя, а теперь, пожалуйста, расскажи эту историю как можно подробнее. Что за книжка, что за Горлойс.

Сашка перестал вымерять комнату, с изумлением наблюдая за поведением отставного капитана. Мирон как сидел в углу, так и оставался сидеть, но сразу понял: случилось что-то важное.

Женька вздохнул и тоном первоклассника, наставляющего дошколят начал:

— "Хрустальный грот" — роман такой. Фэнтези.

— Что значит — фэнтези?

— Ну…

Вопрос поставил подростка в тупик. В самом деле, что значит? Слово знают все, а вот что за ним скрывается…

— Фантастика магии и меча, — подсказал Нижниченко. — Обычно бароны, драконы, принцессы, великие чародеи.

— Сказочки для малышей, — разочаровано протянул Сашка.

— Да нет, у нас и взрослые их с удовольствием читают.

— Делать им нечего. Лучше бы читали про Ната Пинкертона. Интересно, и всё как взаправду.

— Думаешь? — хитро сощурился Мирон. — А вот если про наши странствия написать. Как раз и драконы, и бароны.

— Где здесь бароны?

— А Йеми с Олусом — чем тебе не бароны?

— Зато принцессы нет, — не сдавался Сашка.

— Может, ещё встретим.

— Если только… И вообще, никто же не поверит, что это и в правду было.

— Про Пинкертона тоже многое придумано, — поставил точку Нижниченко. Внешне это было не заметно, но генерал видел, что Балис с нетерпением ждёт, когда же они с Сашей завершат ушедший в сторон разговор. И действительно, стоило воцариться тишине, как морпех спросил у Жени:

— Так что с романом?

— Да ничего, — пожал плечами подросток. — Скучный. Я продолжение не стал читать.

— Ты говорил, там есть какой-то Горлойс.

— Есть. Герцог Корнуолла. Его убили в конце. Да роман вообще не про него. Там главный — волшебник Мерлин.

— Мерлин? — переспросил Балис. Форменная ерунда получалась. Уж про Мерлина-то он в детстве читал. "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" — такую книгу до смерти не забудешь. Ну и ещё какие-то легенды. Но никакого Горлойса у Марка Твена Гаяускас не помнил. Хотя, сколько времени прошло с тех пор, когда он последний раз открывал эту книжку… — Так это что, обработка английских сказок?

— Наверно, — несколько смущенно согласился Женька. — Я не знаю.

— И всё-таки, что там делает Горлойс? — упорно добивался своей цели отставной капитан. Ощущение того, что книжка никаким образом не связана с историей кортика, крепло с каждой минутой, но хотелось довести дело до конца.

— У него жена была. Король её полюбил, а она — короля. Тогда Мерлин устроил что они встретились, ну и… Сделали короля Артура. А Горлойса как раз убили, пока король с его женой… спали.

— Гм…

Да, что-то такое в легендах и было.

— Точно, — поддержал Женьку и Нижниченко. — Слышал я эту историю. Только вот не помнил, что герцога звали именно Горлойсом. Кстати, а почему это так важно?

— Почему важно…

Если это тот Горлойс из сна, тогда… Тогда воин на коне — только король. Кто ещё может приказывать герцогу. Только вот хиловатая дружина у короля — полтора десятка всадников. Хотя в те времена и с небольшими отрядами делали великие дела. Хотя, насколько с небольшими? И в какие именно времена?

— Слушай, Мирон, раз ты по Артурам и Мерлинам такой специалист, может подскажешь, они хоть немного реальные или как?

— Нашел специалиста, — усмехнулся Нижниченко. — Насколько я понимаю, что-то вроде нашего Кия или русских богатырей. Были или не были непонятно, но город-то кто-то отстроил и степняков от него отгонял. Так и у них: толком ничего неизвестно, но саксов-то бритты некоторое время в море скидывали. Кто-то должен был всё это безобразие возглавлять.

"Покажем этим сакским псам", — вспомнилось Балису. Опять совпадение? Ничего непонятно.

— И когда всё это происходило?

— Где-то между третьим и восьмым веком нашей эры. Мне просто картинка из атласа по истории Средних Веков в память врезалась. Помнишь, нам к учебникам в школе выдавали?

Отставной капитан напряг память, но безрезультатно.

— Выдавали — помню, картинку нет. Что там было-то? Европа, наверное.

— Точно, — кивнул Мирон. — Европа. Карта расселения варваров, уничтоживших Римскую Империю и войны между ними. Так вот, очень хорошо помню, как на Великобритании было написано «бритты», а через Па-де-Кале на неё шли стрелочки от надписей «саксы» и «англы». Рим развалился где-то во втором-третьем веке…

— Западная Римская Империя просуществовала до середины пятого века нашей эры, — скучным голосом напомнил Женька. Просто так. Для поддержания разговора.

— Ну, да, ты лучше знаешь, — ехидно прокомментировал Сашка.

— Лучше — не лучше, а знаю.

— Он прав, — согласился Нижниченко. — Действительно Римская Империя формально существовала довольно долго после взятия Рима варварами. Но только формально. Практически варвары жили своей жизнью, Император их мало заботил.

Балис грустно кивнул. Это ему не так давно пришлось наблюдать своими глазами. В Кремле Горбачёв велеречиво рассуждает о законности и правовом пространстве, а в Литве — своя полиция, которая на МВД СССР не то, чтобы чихать хотела, а просто полагала его уважаемой службой соседнего государства. И законы в Литве разумеется, тоже свои, а отнюдь не советские.

Впрочем, не это сейчас главное. Во время агонии Империи её солдаты запросто могли стать воинами какого-нибудь местного правителя. Почему бы и нет? Вот вам и объяснение десятку легионеров из сна, до боли похожих на воинов Императора этого мира. Рима больше нет, а жизнь продолжается.

— Но всё это было до Хлодвига, первого короля франков, а он правил, кажется, в какие-то там семисотые годы.

— В конце четырехсотых — начале пятисотых, — снова поправил Женя. И удивился себе: не забыл. Хотя, сверх меры над учебниками спины не гнул. Приятно всё-таки, чего скрывать.

— А ты ничего не путаешь? — подозрительно спросил Мирон.

— Это Вы, наверное, путаете. Хлодвига с Карлом Великим. Он, действительно жил в конце семисотых — начале восьмисотых.

— Да нет, ерунда получается. Карл и правда лет через двести после Хлодвига правил, но только это было ещё позже.

Женька насупился. Уступать не хотелось, особенно когда точно знаешь, что ты прав. Только как это доказать. Да очень просто.

— Значит, по-вашему получается, что Хлодвиг жил в семисотых, а Карл Великий — лет через двести после него, то есть в девятисотых, верно?

— Верно.

— То есть Карл Великий жил во времена князя Владимира?

— Да нет, ты опять путаешь. Лет за двести до Владимира он жил… Ой…

Вот тебе и ой… Уж дату тысячелетия крещения Руси Мирон Павлинович Нижниченко спутать не с чем не мог: тысяче девятьсот восемьдесят восьмой год. А кто крестил? Это каждому известно: князь Владимир Красное Солнышко. Тот самый, который жил лет эдак через двести после Карла Великого, если Мирон правильно помнил школьный курс. Но тогда — прав мальчишка. Кругом прав.

— Не получается двести лет разницы, — с тактом тяжелого танка заметил Балис. — Да и мне тоже кажется, что Карл Великий жил слегка пораньше.

— Ладно, будем считать, что Женя вовремя поправил наши исторические заблуждения. Спасибо ему.

— Да не за что, — великодушно ответил подросток и бросил на казачонка горделивый взгляд. Мол, не болтай о том, в чём не разбираешься.

— Извини, — насуплено произнёс Сашка. — Нас ведь так не учили. Кабы я был гимназистом…

Женька собрался отпустить привычную колкость, но не стал. Победитель имеет право быть великодушным, не важно, злыдень он или нет. И вообще, может сейчас самое подходящее время, чтобы побыть без маски, хотя бы недолго.

— Был бы гимназистом — не стал бы разведчиком. Всё уметь невозможно.

Сашка кивнул, хотел что-то ответить, но не успел: заговорил Балис.

— А при чём тут вообще Хлодвиг?

— Да особо не при чём, — признался Мирон. — Просто, насколько я помню, та карта как раз показывала то, что было до Хлодвига. А может, не до Хлодвига, а до Карла. И потом, про Хлодвига пишут во всех учебниках, он войны с Англией не вёл, это точно. Но, насколько я помню, он владел небольшой частью Центральной Франции. А побережье Па-де-Кале, это уже Нормандия, ей он не управлял.

— Даже не Нормандия, какая-то другая провинция, ещё дальше от Парижа.

В Литве не знать, где Нормандия, это примерно то же самое, что в Нормандии не знать, где протекает Неман. А вообще исторические области Франции Балис представлял себе весьма слабо. Аквитания и Тулуза на юге, Бургундия ближе к северу, Бретань на полуострове и вышеупомянутая Нормандия. Вроде всё. Шампань — это уже не географическая, а гастрономическая величина.

— Неважно. В общем, Хлодвиг не воевал с Англией, а береговые англы и саксы воевали. Нормальная ситуация. Какое им дело до Хлодвига?

— Логично. Значит, в те времена в Англии мог быть какой-то Артур, какой-то Мерлин и какой-то Горлойс.

— А ещё Тристан и Изольда, Ланцелот и прочие рыцари Круглого Стола, — закончил Нижниченко. — Считаем это твёрдо установленным. А теперь, наконец, ты можешь объяснить, почему это для тебя настолько важно.

— Не могу, — вздохнул Гаяускас. — Надо поговорить с Наромартом. И не сейчас, попозже. Но мне почему-то кажется, что какое-то отношение к происходящему они имеют.

Мальчишки, не сговариваясь, уставились на офицера восхищенно-недоверчивыми взглядами.

— Даже так? — невозмутимо переспросил Мирон. — Хорошая новость.

— Почему — хорошая? — удивился Балис. Реакция друга оказалась абсолютно непредсказуемой.

— Как — почему? Артур и его рыцари — люди весьма достойные. И, если вдруг кто-то из них появится здесь в решающий момент, то, несомненно, не откажется нам помочь. А, если верить легендам, сражались они очень даже неслабо.

Подростки, снова не сговариваясь, усмехнулись. Сашка — весело, Женька — ехидно.

— Вы бы ещё сюда Илью Муромца пригласили, Мирон Павлинович.

— Если бы мог — непременно бы позвал, — серьёзно ответил Нижниченко. — К сожалению, не знаю, как это сделать. Так что, придётся нам обходиться своими силами. Но, думаю, что мы и без Муромца и Артура сами управимся? Как, молодёжь?

А вот теперь ребята переглянулись. Переглянулись — и кивнули.

Наверное, первые десять лет жизни Серёжки Яшкина были слишком уж счастливыми. Зимняя ангина, ободранный лоб или коленка, рядовая школьная двойка, потерянный фонарик — разве это беды? Так, мелкие неприятности. Даже когда прошлым летом он случайно наступил на точащий из доски гвоздь и проколол насквозь ногу — тоже не велико горе. По правде говоря, было больше страшно, чем больно, а самым трудным было высидеть три недели. Август, лето кончается, а он хромает по двору. Ни в футбол не поиграть, ни в вышибалы, ни в салки. Для непоседливого мальчишки — мука ещё та. Но, всё равно, если разобраться — мелочь.

Зато после того, как ему исполнилось одиннадцать, беды обрушились, как водопад. Настоящие, от которых хоть волком вой. С того момента, как началась война, мальчишке казалось, что, словно нарочно, ему всегда приходится как хуже. Конечно, было и хорошее. Сережка на своём опыте убедился, что люди, готовые помочь чужому горю, существуют не только в кино и книгах, но и в жизни. И таких людей немало. Вот только получается у них далеко не всегда.

А когда речь о нём, Серёжке — так почти никогда не получается. Ну, если только на Дороге им с Балисом Валдисовичем повезло: друзей встретили. А так… Судьба, словно нарочно, раз за разом ставила выбор: или ему, Серёжке, будет плохо, или кому-нибудь ещё. А он, получалось, раз за разом принимал удар на себя, прикрывая других. Вот и сейчас. Как бы было хорошо, если бы его выкрали из подвала прямо сейчас. Или, в крайнем случае, завтра утром. Придёт Сучапарек допрашивать — а его уже нет. Тю-тю… И дракошка улетел, и Серёжка убежал. Прямо сказка со счастливым концом.

Но сказки не вышло. За немедленную свободу нужно было платить новыми бедами, и не на свою голову, а теперь уже для Рионы. Нет уж, прятаться за девчонку — не для него. В лапах злого волшебника наверняка не слаще, чем в лапах инквизиторов. Конечно, снова попасть на растяжку очень не хотелось, до сих пор спина болела. Но, в конце концов, он же мальчишка, а значит — мужчина, а не какой-то хлюпик. День-другой как-нибудь перетерпит, а там его, наконец, и освободят. Взрослые ведь понимают, что ему здесь нелегко и тянуть с освобождением не станут. Главное только, не мешать им делать своё дело, не досаждать пустыми жалобами.

Серёжка поднял голову и сказал:

— Я понимаю. Раз надо — значит надо. Спасайте сначала Риону.

И сразу понял, получилось как-то неправильно. Как-то книжно, не от души. Будто он повинность отбывает, а Наромарт и другие взрослые должны себя виноватыми чувствовать.

Мальчишка хотел исправиться, но не успел. В коридоре раздались шаги.

— Бегите! — отчаянно прошептал Серёжка, поняв, что пришли именно к нему. Внутри разлился липкий холодный страх. Не за себя, хотя поздний визит инквизиторов ничего хорошего не сулил. Но он как-нибудь выкарабкается, а вот если сейчас поймают эльфа, то тогда кранты всем. И ему, Серёжке, и Наромарту, и остальным.

Лиловый свет погас. Путаясь в цепях, Серёжка кинулся к лавке. Снаружи звякнул засов. Мальчишка едва успел плюхнуться на тюремную койку, как дверь отворилась. Первым зашел солдат с факелом, следом — бородатый Сучапарек, а последним — лысый палач с большим деревянным коробом на лямке через плечо.

Ещё в коридоре отец Сучапарек услышал за дверью камеры какую-то возню. Оказалось, мальчишка и вправду не спал. Он сидел на лавке, подтянув ноги и положив подбородок на острые коленки. Похоже, пребывание в узилище научило его уму-разуму. Если раньше в серый глазах дикарёнка инквизитор видел только ненависть и решимость, то теперь там проступала растерянность и отчаяние. Ещё не страх, но первый шаг уже сделан. Всё правильно. Застенки Инквизиции согнут кого угодно.

— Ну, что, говорить будешь? — поинтересовался отец Сучапарек. И ещё раз убедился, что силы мальчишку потихоньку покидают. Днём он дерзко отказывался отвечать на вопросы, а сейчас только насуплено молчал.

— Кто тебе помогал? Кто?

Дикарёнок сверкнул глазами, вскинул голову:

— Я один, никто мне не помогал.

Верховный Инквизитор саркастически хмыкнул. От запирательства мальчишка перешел ко лжи. Это хорошо. Хорошо, но — недостаточно. Нужна правда, полная правда, чтобы выжечь дотла заведшуюся в городе нечисть. Рано или поздно парень расскажет всё, но нужно, чтобы рано. Значит, поднажать не помешает. Так что, идея вечернего посещения тюрьмы оказалась очень правильной. Не иначе, как сами боги вложили её в голову своему верному слуге.

— Лжешь! Говори правду! Кто помог выпустить дракона?

— Я один его выпустил… Правда…

— Лжешь! — убеждённо повторил отец Сучапарек.

Боги, до чего же камеры пропахли нечеловечьим духом. Естественно, сколько нечек побывало в этих стенах, провело здесь последние дни жизни. Вот и кажется теперь, будто они ещё здесь, будто души их жмутся по тёмным углам. Чушь, конечно. Нелюди, всем известно, души лишены, а кто говорит иначе, тот сам богоотступник, которого надлежит осудить справедливым и скорым судом. Просто, стены камеры пропитались гнусным запахом их тел, и ничего более. Простые люди, вроде стражника Пашена, наверное, ничего не замечают. И только инквизитору, которому боги даровали обострённые чувства, мнится присутствие нечек. Надо бы распорядиться окурить пустые камеры благовонным яблочным и можжевеловым дымом. Хотя, братья в камеры входят редко, а у отца Бодака в пытошной нелюдью не воняет. Ладно, это подождёт.

— Я был один! — звонко выкрикнул мальчишка. — Правда!

— Ты должен рассказать нам всю правду, только тогда можешь рассчитывать на милость. Назови всех, и тебе сохранят жизнь.

Милость инквизиторов нужна была Серёжке не больше, чем рыбке — зонтик. Ему бы другого добиться — чтобы оставили в покое на день-другой. Иначе, стал бы он разговаривать с этим Сучапареком. Сообщил бы ему в очередной раз, что дракошка улетел, а потом бы наблюдал, как тот от злости бесится. Но сейчас, после слов Наромарта, злить инквизитора совсем не хотелось. Наоборот, было огромное желание сказать ему что-нибудь такое, чтобы ушел он из камеры довольным и счастливым и на некоторое время о Серёжке позабыл. Только вот, ничего такого парнишка сказать не мог. Инквизитор хотел во что бы то ни стало узнать имена сообщников, которых у Серёжки и правда не было… А если бы они были, то мальчишка их никогда бы не назвал.

— Я один освободил дракона, — устало повторил Серёжка.

— Тебе сегодня показали, что бывает с теми, кто не говорит правды?

Мальчишка только плечами передёрнул. Ну, показали, дальше-то что? Как будто, это что-то может изменить.

— Если и дальше будешь молчать, то к тебе применят более суровые методы убеждения.

Нахально хмыкать Сережка не стал, чтобы лишний раз инквизитора не злить. И так ясно, зачем они сейчас припёрлись: попугать на ночь глядя. Такая вечерняя сказка, чтобы лучше спалось. Непонятно только, зачем у лысого Бодака коробка. И любопытно, что в ней прячется.

— Я же и так вам говорю: я выпустил дракона. Один я. Больше никого не было.

Отец Сучапарек покачал головой.

— Ты знаешь, какая казнь полагается за это преступление?

Мальчишка молчал.

— Виновный в том, что устроил побег дракону, должен быть одет в просмоленную одежду и заживо сожжен на костре.

Инквизитор внимательно наблюдал, какую реакцию вызовут его слова, и остался разочарован. Дикарёнок явно был удивлён и испуган, было видно, как изменилось его лицо. Но, даже поняв, что его ожидает, Шустрёнок не пополз на брюхе вымаливать себе пощады, не разрыдался и не кинулся называть сообщников. Так и продолжал молча сидеть на лавке.

— Если расскажешь правду, я облегчу твою судьбу. Твоя смерть будет лёгкой, а может быть, я даже сохраню тебе жизнь, — на всякий случай добавил отец Сучапарек, хотя не сомневался, что мальчишка это понимает. Понимает, и, тем не менее, молчит.

— Значит, не хочешь. Но имей ввиду, просто так ты не умрёшь. Бодак, покажи-ка ему, что его ожидает.

Лысый с видимым удовольствием откинул крышку короба и вытащил оттуда плётку с короткой ручкой и длинным кожаным ремнём с металлической каплей на свободном конце.

— Будешь молчать — завтра в полдень узнаешь, что это такое, на своей шкуре, — пообещал инквизитор.

Серёжке было даже не столько страшно, сколько обидно. Ради того, чтобы вырвать себе отсрочку на день-другой, он рассказал инквизиторам всю правду, а толку? Что молчи, что говори — результат один и тот же. Допросчиков устроил бы только один вариант: мальчишка должен был назвать всех своих сообщников. Но ведь их не было! Из головы ведь заговорщиков не придумаешь. А назвать реальных людей нельзя: здесь не советская милиция, которая отпускает тех, кто не виноват. Инквизиторы разбираться не станут: раз назвали сообщником, значит — виновен. Будут спорить — и их плетью.

Так повести под беду человека Серёжка Яшкин не мог. Даже ланисту Луция или Меро. Подло это, а стать подлецом мальчишка не хотел. Ложиться самому под плеть, конечно, тоже не хотелось, но меньше, чем избежать мук такой ценой.

— Не боишься плетей, — по-своему истолковал молчание мальчика Сучапарек. — Что ж, у нас для тебя найдётся и ещё кое-что. Покажи ему, брат Бодак.

Лысый согласно кивнул и снова забрался в коробку. Серёжка ожидал, что палач достанет что-то большое и очень страшное, а тот, к удивлению мальчишки, вытащил пустую щепоть. Парнишка удивлённо хлопнул глазами, но потом разглядел в руке Бодака толстую иглу, наподобие той, которой отец шил брезентовую лямку у рюкзака. Знатная иглища, раза в три толще обычных швейных. Только сейчас-то она при чём?

Отец Сучапарек проследив недоумевающий взгляд Шустрёнка, мысленно выругался. Нет, ну всему же должен быть придел. Похоже, дикарёнок был настолько дик, что не подозревал, зачем у палачей существуют иглы. Откуда он только свалился на голову толийских блюстителей божественного порядка? Ведь Инквизиция строго бдит и сурово карает отступника в обеих Империях, да и во многих независимых землях. Пока — независимых. Ну а там, где официально инквизиторов нет — в Кагмане, Аяве и ещё нескольких мелких богопротивных государствах, всё равно есть палачи. Потому что без казней и пыток власти нельзя. Что же это за власть будет и кто станет её бояться?

— Не понимаешь, что это значит? — с напускной ласковостью спросил Верховный Инквизитор у растерянного мальчишки.

— Нет…

— Это называется «иголка». Мы будет калить их на углях, а потом вгонять тебе под ногти. Понимаешь?

Чего-то такого Серёжка и боялся, но до последней секунды надеялся, что с ним этого не случится. Зря! Сучапарек и его слуги — зверьё, такие же, как фашисты. Это же надо, как он вляпался. И что теперь делать?

Рассказать? А что рассказать, если рассказывать нечего? Молчать, как партизан на допросе? Очень остроумно. Того, кто придумал эту шутку, неплохо бы сюда, на допрос. А Серёжка бы охотно посмотрел со стороны, как шутник выпутается из ситуации.

Но ведь должен же быть какой-то выход… Должен!

Верховный Инквизитор Толы видел, как побледнело лицо Шустрёнка. Мальчишка был растерян и подавлен, как это и должно было быть. Что ж, бывает детская такая бравада, любят малыши изображать из себя героев. Вот только изображать героя и быть героем — не одно и то же. Когда нужно перейти границу игры и реальности, то шелуха красивых одежд слетает и… Отец Сучапарек бросил взгляд на пленника и усмехнулся. И остаётся маленький, худющий, взъерошенный, беззащитный мальчишка.

Инквизитор молча усмехнулся. Пусть подумает, пусть оценит, пусть шкурой почувствует безвыходность своей ситуации. Сейчас лучше помолчать. Собственный страх сейчас давит на дикарёнка сильнее любых угроз и крика. Многозначительное молчание допросчика страх только усиливает: откуда мальчишке знать, что за ним скрывается. Неизвестность часто пугает человека больше, чем зримые ужасы. Любое же слово, напротив, способно будет породить у Шустрёнка мысль о том, что инквизиторы в себе не уверенны, и тем увеличить тягу к сопротивлению.

Серёжка был готов чуть ли не разреветься от обиды: не знал он, что делать, как поступить. Не знал — и всё тут. Ничего в голову не приходило. Поглупел он, что ли от страха? Очень бы пригодился хороший совет, но кто сейчас поможет? Как же трудно, когда надо решать, а спросить некого…

Надо решать, а спросить некого…

Ну да, старый моряк из сна на корабле. Как он говорил?

"Тогда, просто скажи себе: "Я — Серёжка Яшкин, такой, какой я есть". А потом представь себе, сможешь ли сказать так после того поступка, который хочешь сделать. Именно сам себе сказать, не так важно, что скажут другие. Если думаешь, что прав, поступай так, как считаешь нужным".

И вдруг сразу всё стало простым и ясным. Не нужно хитрить. Надо просто понять, чего делать нельзя, а потом поступить иначе. А нельзя предать. Нельзя ничего говорить про Наромарта, Балиса Валдисовича и остальных. Про Риону и злого волшебника — иначе инквизиторы попытаются помешать освобождению девочки. Может, и не попытаются, но рисковать нельзя.

Всё остальное — можно. А поскольку красиво врать Серёжка Яшкин никогда не умел, то оставалось только говорить правду. Ту, которую можно было сказать.

Мальчишка уставился на пальцы ног и пробурчал:

— Я сказал правду. Дракона освободил я один, и никто мне не помогал. Не верите — ваше дело. А только если не было сообщников, значит, не было. Не придумаю же я их прямо здесь, правильно?

— Только посмей что-либо придумать! — выводы из путанных слов мальчишки отец Сучапарек сделал в соответствии с собственным жизненным опытом. — Мы из тебя правду вырвем, так и знай.

— Ну, не было никого ночью во дворе, — с отчаянием в голосе произнёс Шустрёнок. — Если бы кто — куда бы они убежали? Там же кругом охрана. Меня же схватили. Одного.

— Охрана, — пренебрежительно фыркнул инквизитор. — Одно название, что охрана. Тебя, глупого, и то случайно схватили. А тот, наверное, был поумнее.

— Не было никакого тота, — безнадёжным голосом ответил Серёжка и снова опустил взгляд себе на ноги. Сучапарека не убедишь. Делать нечего, иголка — так иголка. В конце концов, другим и хуже приходилось.

— Хорошо, — вдруг согласился отец Сучапарек, — освободил дракона ты, может быть, и один. Но кто-то тебя научил, верно? Скажи нам, кто это было.

— Никто меня не учил. Я сам решил.

— Сам? И почему же ты так решил?

Серёжка поднял голову и, глядя прямо в глаза Сучапареку, пояснил:

— Потому что он живой и разумный, а над ним издеваются. Посадили на цепь, морят голодом. Это честно? Он что, преступник?

Лицо Верховного Инквизитора Толы исказила злобная гримаса.

— Так ты ещё и изонист? Ты мне всех назовёшь, всю вашу мерзкую шайку, всех до одного!

Слово «изонист» показалось Серёжке знакомым, где-то он его уже слышал. Правда, где и по какому поводу, вспомнить не удалось. Кажется, кто-то из воинов использовал его как ругательство. Если инквизиторам и стражникам изонисты не нравились, то, скорее всего, это были достойные люди. Вроде аболиционистов, сравнение с которыми было таким ужасом для Тома Сойера.

Но сам Серёжка никаким изонистом не был. Только объяснять что-нибудь Сучапареку стало поздно: он окончательно перестал воспринимать то, что говорил мальчишка и слушал только себя. Вообще, странным человеком был инквизитор: говоришь ему правду — не верит. А наврать с три короба про страшный заговор — пожалуй, принял бы всё за чистую монету. Эх, было бы у Серёжки хотя бы пара часов для того, чтобы придумать какую-нибудь сказку, он бы, наверное, смог навешать на уши отцу Сучапареку лапши так, что его бы оставили в покое хотя бы на пару дней. По крайней мере, мог попытаться. Вдруг бы получилось?

А может и правильно, что возможности придумать правдоподобную ложь у него не было. Ведь неприятно это, ловчить и обманывать. Да, наверное, без этого не прожить, это нужно, но всё равно — неприятно. И слишком быстро входит в привычку. Раз соврал, два соврал, а на третий уже и не заметил, как соврал, а заодно и струсил. А потом можно придумывать себе сколько угодно оправданий — не смог, не получилось. Пятна-то с совести всё равно не отмоешь.

Вот чего ему сейчас бояться? Понятно же, что ничего уже не изменить и завтрашних пыток не избежать, если только не случится чудо, а на чудеса — плохая надежда. Значит, надо достойно их выдержать, а не дёргаться бестолково, как кролик в силке.

— Я был один. Больше мне сказать нечего, — упрямо повторил мальчишка.

Отец Сучапарек шумно вздохнул. Рядом раздался кашель. Верховный Инквизитор повернулся к державшему факел воину и одарил его неодобрительным взглядом. Стражник испуганно сжался, но гроза его миновала.

Отец Сучапарек снова глубоко вздохнул, прочитал про себя краткую молитву. Нужно быть спокойным. Терпение и ещё раз терпение. Дерзкий мальчишка, конечно, способен вывести из себя кого угодно, но гнев в допросе плохой помощник. Нет, сейчас нужно ледяное спокойствие и мерное, но неотвратимое давление. Пусть жертва бьётся из стороны сторону, пусть теряет силы. Мальчишка хоть и оказался крепче духом, чем казалось раньше, всё равно рано или поздно расколется. В том, что он изонист — уже сознался, хотя отрицать это и так было бессмысленно: кто же кроме изониста способен освободить дракона. Остаётся выведать, кто его сообщники.

Брат Брабец докладывал, что наёмник Меро подозрений не вызывает. Ну, Брабец — известный законник, дай ему волю, так застенки опустеют. Надо вызвать наёмника в замок и хорошенько допросить самому. А ещё лучше — допросить с пристрастием. И ящерицу нужно с пристрастием допросить. Мало ли, что по человечески не разговаривает. Раз понимает, значит, да или нет изобразить в состоянии, а большего от неё и не требуется. Но это — немного позже. А пока нужно дожать проклятого дикарёнка.

— Ты назовёшь всех. Мы умеем развязывать языки. Брат Бодак, покажи ему, что у нас есть для особо неразговорчивых.

Палач, давно уже убравший иглу в недра короба, оживился и вытащил здоровые железные щипцы.

— Видишь, какие клещи?

Умом Серёжка понимал, что это уже запредельно страшно. Но, как ни странно, ужаса не испытывал. Ещё какую-то пару минут назад он весь трепетал, а сейчас мальчишкой овладело холодное безразличие. Словно на лавке перед инквизиторами сидел кто-то другой, а он, Серёжка Яшкин, наблюдал за происходящим со стороны и отпускал ехидные реплики.

Наверное, в своё время мальчишка сказал Вену правду: он мог быть либо смелым, либо осторожным, но не тем и другим одновременно. И сейчас, когда так и не сумевшая помочь маска испуганного малыша оказалась окончательно не нужна, Серёжка не просто стал собой. Запрятанная в дальний угол гордость вырвалась на свободу и теперь брала реванш за то, что ей так долго пришлось молчать. Конечно, это было не умно, но умное поведение ему уже не помогло. Будет хуже? Не жалко. Жалеть стоит о том, что не будет лучше.

В общем, Серёжка сам толком не понял, как получилось, что он пренахально улыбнулся и ехидным голосом поинтересовался, не собираются ли инквизиторы зарабатывать себе на жизнь колкой орехов.

Лысый Бодак тупо уставился на мальчишку и заморгал, словно глуповатый великан из сказки, на голову которому упал кирпич. Стражник с факелом хрюкнул, поперхнулся и побагровел от безуспешно сдерживаемого смеха. И только Сучапарек выдержал удар, хотя, судя по тому, как гневно раздувались ноздри, шутка достала и его. Ответить в том же духе инквизитор то ли не сумел, то ли не захотел. Сбился на привычные угрозы:

— Эти клещи для тебя, а не для орехов.

— Ну, этот орех вам не по зубам.

— Эти клещи гнут железо.

— Железо-то можно, оно гнётся…

И Серёжка выразительно пожал плечами, дескать, извините, но я вам не железо.

Отец Сучапарек, наконец, осознал, что в этой перепалке выглядел просто глупо. Что бы там ни было, но язык у дикарёнка был подвешен очень здорово. Да и вообще мерзавец оказался крепче, чем думалось на первый взгляд. Только что Верховный Инквизитор Толы был уверен, что мальчишка уже сломлен и вот-вот начнёт всё рассказывать, но тот сумел собраться с силами и сейчас явно не выглядел побеждённым. Теперь уже самому Сучапареку следовало прикладывать усилия, чтобы не потерпеть поражение в поединке характеров. Конечно, в любом случае сила за Инквизицией, и казнить наглеца никто не помешает, но отправить его на смерть несломленного означает проиграть.

Сама возможность такого исхода казалось кощунственной. Какой-то сопляк мальчишка и благословлённый богами Орден Инквизиции. Разве можно сравнивать силы?

Но сейчас вся мощь Ордена воплощал он, Верховный Инквизитор Толы, и от него требовались не прописные общеизвестные истины, а конкретные решения и действия. Как поступить? Немедленно отправить дикарёнка в камеру пыток и заставить проглотить свои смешливые выступления вместе с кровью? Нет, гнев — плохой советчик. Брат Бодак в сметённых чувствах, вон как лысина красными пятнами пошла. Перетянет какую-нибудь верёвку, малыш и подохнет прямо на "скамье правды". А оживлять умерших в Толе некому. Или, того хуже, не помрёт, но ума лишится. Тут уж не только позор, но и должности Верховного Инквизитора можно лишиться: Капитул ошибок не прощает. На то и регламент допросный разработан, чтобы восставшие на богов-покровителей ещё на этом свете получали мук полной мерой, а не ускользали от возмездия, скрываясь в сумерках меркнущего разума.

Правда, про таких малышей, как Шустрёнок, в регламенте, вроде, ничего сказано не было. Видимо, ещё не случалось в практике Ордена, чтобы исход дела зависел от того, заговорит или нет малый ребёнок. Похоже, совсем плохи дела поганых изонистов, если заставляют рисковать жизнью и идти на муки детей. Значит, только несмышлёныши им и верят. Но и инквизиторам трудность — попробуй, определи меру боли, которую можно причинить малышу. Осторожность нужна, взвешенность. А ещё лучше в большей степени терзать разум, нежели тело. Не вышло с ходу — не беда. Спешить некуда. Да-да время сейчас надёжный союзник отца Сучапарека. Пусть мальчишка сам изводит себя страхами и ожиданием пыток. Это сейчас, в горячке спора, он такой отважный. Посмотрим, каков он будет завтра, на остывшую голову.

— Что ж, мы посмотрим, насколько ты окажешься крепче железа. Не сейчас, позже. Брат Бодак приготовит всё необходимое, и завтра после полудня ты отведаешь плётки. Пока — только плётки. Я надеюсь, что ты поймёшь, что запираться бессмысленно.

Верховный инквизитор резко развернулся на пятках.

— Пошли!

Палач и стражник вышли вслед за своим господином. У мальчишки было желание добавить им в спину какую-нибудь ехидную фразу, но он промолчал. Глупо это на самом деле. Сучапарек — гад, но он прав: не так важно насколько смелый Серёжка сегодня, важно, как он поведёт себя завтра. И вообще, лучше всё-таки было инквизитора не дразнить. Не потому, что мальчишка вдруг испугался грядущих пыток, а просто — ради чего? Кому лучше стало оттого, что важного Сучапарека связанный пленник высмеял, как последнего слабака?

Верховный Инквизитор Толы нервно втянул ноздрями воздух. Мальчишка — мальчишкой, но себе настроение он точно испортил. Пожалуй, надо выпить несколько глотков снотворного зелья, а то и до полуночи не удастся успокоиться. Надо хорошенько выспаться, завтра работы будет много.

— Брат Бодак, приготовь завтра утром пытошную. После завтрака и утренних молитв мне нужно будет переговорить с братом Гораком, а потом я спущусь к тебе, и мы всерьёз займёмся этим наглецом.

— Но, отец Сучапарек, ты ведь сказал, что после полудня…

— Это я сказал ему, — одними губами усмехнулся инквизитор. — Он будет удивлён, когда мы возьмёмся за него раньше, чем он рассчитывает. Больше шансов быстрее развязать ему язык.

Палач понимающе улыбнулся.

— Приготовить необходимое только для порки? Или что-то ещё?

— Я полагаю, что завтра с него хватит и плётки. Но если сочту нужным изменить решение — ты должен быть готов.

— Конечно, отец мой.

Брат бодак улыбнулся ещё шире. Он очень любил свою работу.

Шаги в коридоре стихли. Серёжка шепотом позвал:

— Дядя Наромарт!

Никто не ответил. Мальчишка повторил призыв погромче, но в ответ снова услышал молчание. Значит, эльф успел ускользнуть ещё перед началом разговора. Это хорошо.

Серёжка прилёг на лавку, устроился на правом боку и сжался в комочек — так было теплее. Зверюги всё-таки эти инквизиторы: ни одеяла не дали, ни рук не развязали, ни цепей с ног не сняли. В книгах с героями так не поступали. Ох, опять он о книгах. Сколько можно себя с книжными героями сравнивать? А с кем ещё? Никто из Серёжкиных приятелей, конечно, никогда в подвалах цепями не звенел. Нет, ну Серёжка не маленький, слышал, конечно, про колонии для несовершеннолетних преступников, но там, хоть ребята и преступники, никто же их в кандалы не заковывает и в подвалы не запирает, правильно? Может, где-то в Парагвае или в ЮАР… Что-то похожее мальчик читал в "Пионерской правде". Только вот Парагвай воспринимался как нечто настолько далёкое, что многие книжные герои казались ближе и реальнее.

Нет всё-таки он не о том. Всё про себя, да про себя. А Рионе что, лучше что ли? И легче ли было Наромарту, если бы его поймали. Но ведь не поймали же, успел вовремя улизнуть. Значит, он не слышал ночного допроса. Наверное, это к лучшему: взрослые не будут переживать и метаться, спокойно освободят Риону, а потом и его Серёжку. Кажется, теперь он думал правильно. Не о себе, а о друзьях. Девчонку надо освобождать первой, он же это с самого начала решил. А раз так, то теперь нечего метаться. Только и дерзить инквизитору незачем. Он же тут не красиво умереть собрался, а просто выиграть день другой. Раз не получается говорить лучше просто молчать. Завтра Сучапарек обещал плётку… Ну, это можно пережить, взять хоть Даньку из "Неуловимых мстителей". И иголки тоже вытерпеть, а то Серёжка заноз себе в пальцы не сажал. Вот клещи, конечно, не выдержать, но клещи, вроде как, не завтра и не послезавтра. К тому времени его здесь быть уже не должно. Да, на Балиса Валдисовича и его друзей надеяться можно…

Серёжка улыбнулся. Он был почти спокоен и доволен…

Возвращения Наромарта из разведки дожидались все. Будь Анна-Селена обычной девочкой, её бы, наверное, и загнали бы в постель, но обычной сон вампирам не требуется, а урочный у неё и Женьки начинался с двух часов после полуночи и заканчивался в четыре.

— Получилось? — поинтересовался Балис, едва эльф вошёл в комнату.

— Да, пробраться в подвал было не так уж и сложно. Защитная магия вокруг замка не так уж и сильна. Намного слабее, чем вокруг башни.

— Не боятся, — с грустью констатировал благородный сет. — Эти мерзавцы слишком редко встречают отпор, вот и считают себя повсюду господами.

— Серёжу видел? — продолжал выспрашивать отставной капитан.

— Видел и даже говорил с ним.

— И как он?

— Держится молодцом и не падает духом. Мне кажется, он никогда не терял веры в то, что мы найдём его и освободим. Но положение очень серьёзное.

— В каком плане? — немедленно заинтересовался Мирон.

— Пока что всё идёт как и предполагали Йеми и Саша: его держат в подземелье и пугают грядущими муками. Но главный инквизитор, похоже, очень торопится перейти от слов к делу.

— А яснее?

— Видишь ли, толком поговорить с Серёжей я не успел. Пришел этот самый инквизитор вместе со стражником и палачом, и начал его стращать, показывать орудия пыток.

Гаяускас нервно поморщился.

— Ну, а Серёжа?

— От него требовали, чтобы он назвал сообщников. Мальчик долго пытался их убедить, что ему никто не помогал, но инквизитор в это не верил.

— Ещё бы, — грустно вставил словечко Йеми.

— В конце концов Серёжа просто рассмеялся над ними.

— Что сделал? — удивлённо переспросил Олус.

— Рассмеялся.

Рия недоумённо хлопала глазами, пытаясь вообразить себе, как кто-то смеётся над инквизитором. Получалось плохо: ящерке не хватало воображение.

— Шило у него что ли в одном месте, — с чувством высказался Балис, как обычно в таких случаях, перейдя на русский язык. — Вытащу этого Кибальчиша — уши оборву, честное слово.

Женька усмехнулся. Сашка наоборот нахмурился.

— Буду участвовать, — серьёзным голосом пообещал Мирон. — Ты правое, я левое. Или наоборот.

— Там видно будет, — туманно подвёл итог морпех, и обратился к Наромарту. — А дальше что?

— Дальше инквизитор ушел в очень скверном настроении. И я тоже покинул камеру.

После короткой паузы эльф признался:

— Знаете, совершенно не представлял себе, что могу ему сказать. В таких ситуациях правильные слова звучат особенно фальшиво. А то, что мы постараемся освободить его как можно скорее, он и сам знает.

— И всё-таки, смеяться над инквизиторами ему не следовало, — констатировал Йеми.

— Что сделано, то сделано, — вздохнул Наромарт. — Правда, мне кажется, что поведение Серёжи почти ничего не меняло. Если этот Сучапарек поздним вечером пришел стращать мальчика видом инструментов, то он явно намерен приступить к пыткам как можно быстрее. Уходя, он пообещал мальчику, что следующий допрос состоится завтра после полудня.

— Допрос или пытка? — безжалостно уточнил Нижниченко.

— Инквизитор грозился применить плеть, но я не поручусь, что мальчика не ожидают более суровые испытания, — глухо проговорил тёмный эльф. Было видно, как тяжело ему даются признания.

Повисло молчание, которое прервала Анна-Селена.

— Но, если Серёжу станут мучить прямо завтра, значит, его надо освободить раньше? Значит, наш план не годится?

Девочке никто не отвечал. Она растерянно переводила взгляд с одного из спутников на другого, но все угрюмо смотрели в пол. Даже Женька не смог изобразить чего-нибудь привычно-насмешливого.

— Ну, что же вы все молчите? — в отчаянии всплеснула руками маленькая вампирочка. Она не могла поверить в то, что взрослые откажутся от помощи мальчику. Этого просто не могло случиться… А если всё-таки откажу, то она будет спасать Серёжку сама, пусть даже в одиночку. Он не бросил её в беде — не бросит и она его. И пусть будет, что будет.

Генерал Нижниченко украдкой вздохнул. При всём уважении к друзьям, сложившаяся ситуация была вызовом ему, аналитику. И либо он найдёт верное решение, либо погибнет кто-то из его друзей… Врачам — легче, у них правило: родственников и близких друзей не оперируют… Хотя, когда больше некому, а резать надо, скальпель в руки возьмёт и отец, и дочь, и друг, и жена. Потому что иначе — смерть. Неотвратимая и безжалостная.

— Наши планы нуждаются в корректировке, — произнёс Мирон, стараясь говорить будничным и спокойным голосом. — Очевидно, что придерживаться прежней стратегии мы не можем.

— Прости, Мирон, но я не могу пожертвовать Рионой ради спасения Серёжи, — тихо, но твёрдо произнёс Йеми.

Кагманец старался не смотреть на своих друзей. Сейтар учил, что настоящий шпион должен одинаково спокойно жертвовать своей собственной жизнью, жизнью врага и жизнью друга. Видимо, он так и не стал настоящим шпионом.

— Прости, Йеми, но я могу пожертвовать Серёжей ради спасения Рионы, — эхом откликнулся Гаяускас.

— Прошу меня не прерывать, — повысил голос Нижниченко. — Когда я закончу, то предоставлю всем возможность высказать свои соображения. А пока прошу внимательно слушать и не перебивать.

Генерал ощущал себя завязнувшим в снегу автомобилем. Либо сейчас он выберется из капкана на простор и наберёт скорость, либо намертво засядет в ловушке. Или — или. Пятьдесят на пятьдесят. Но, в любом случае, надо не ждать, а действовать.

Лёгкий кивок головой в сторону Наромарта.

— Итак, разведка установила, что резервом времени для освобождения Серёжи мы не располагаем. Рассчитывать на то, что инквизиторы его попугают и отпустят, не приходится.

Благородный сет молча кивнул. Вот уж чего точно не имеет смысла ждать, так это милости от Инквизиции.

— С другой стороны, — продолжал Мирон, — освободив Серёжу, мы будем должны немедленно покинуть город и провести вне его как минимум несколько дней. Оставлять Риону на это время в руках мага, означает подвергнуть её жизнь смертельной опасности. Волшебник знает, что девочку ищут инквизиторы, и кольцо поисков сужается. Нет никаких сомнений, что он попытается от неё избавиться, и понятно, каким способом.

Чего уж тут не понять, подумалось Женьке. Убьёт, а труп замурует где-нибудь в подвале. Все маньяки одинаковы в главном, хоть и различаются в мелочах. Местный маг, в отличие от рихтербергского Зуратели не был одержим страстью к изготовлению уродливых статуй, но, по сути, был таким же гадом. Все взрослые любят говорить о том, как любят детей, но многие безжалостно используют их ради своих целей, равнодушно ломая через колено детские судьбы. Страшно не хотелось только одного: чтобы и его спутники оказались такими же. Если сейчас Мирон Павлинович закатит получасовую речугу, а смысл сведётся к тому, что другого выхода, кроме как пожертвовать Серёжкой у них нет, то… То Женька просто пошлёт их всех… Да понятно, куда пошлёт…А потом полетит в инквизиторский замок и обратит малька в вампира. Во всяком случае, предложит ему обращение. Пусть выбирает сам. По Женьке, так лучше стать вампиром, чем покойником.

— Значит, у нас остаётся единственный выход: освободить и вывезти из города их обоих одновременно, завтра в первой половине дня.

— Это невозможно, — не сдержался Олус.

Мирон, хитро сощурившись, бросил на моррита быстрый взгляд. Интуиция подсказывала генералу, что он на верном пути. План операции постепенно складывался в голове, будто огромная мозаика.

— Нет, это всего лишь невероятно. Но при правильной тактике — не просто возможно, но и реально выполнимо.

— У нас нет сил для одновременной атаки на башню и замок, — упорствовал благородный сет, слабо знакомый с понятиями дисциплины и субординации. Впрочем, сейчас его поведение Мирону было на руку: критик указывал на слабые места плана, которые надо было как-то исправлять. Поэтому о недавней просьбе "слушать и не перебивать" генерал не вспомнил. Пусть говорит, если это на пользу делу.

— Верно. Поэтому по времени мы это немного разделим. Начнём с башни. Там маг и его ученик. Думаю, у отряда Олха вместе с Йеми хватит сил, чтобы сними справиться. Что скажешь?

Кагманец, несколько ошарашенный происходящим, недоумённо посмотрел на Нижниченко. Начало речи спутника он воспринимал то ли как блеф, то ли как самооправдание. Как ни крути, но освободить обоих детей сразу нельзя. Как ни горько, но на один день придётся кем-то жертвовать. Но, похоже, Мирон всерьёз собрался сотворить чудо. Причём начало у этого чуда выходило сугубо прагматическое.

— Это вполне допустимо. Госпожа — не только воин, но ещё и очень сильный маг. Мне кажется, она могла бы победить Нурлакатама и без всякой помощи, в одиночку. Но не сразу, не без ущерба для себя, а главное, не смогла бы сделать это тихо, не привлекая внимания. Только вот что это нам даст? Ведь штурмовать замок, полный инквизиторов и стражи, и так было очень рискованным планом, а уж без помощи отряда Олха и без меня — совсем безумие.

Мирон глубоко вздохнул и улыбнулся. Всё вдруг стало ясным и понятным. Конечно, именно так и нужно поступать. Господи, ну почему же он сразу не догадался?

— А вот внимание, Йеми, вы к себе как раз привлечь будете должны. Только не во время схватки с чародеем, а немного позже, когда Риона будет уже свободна. После этого делайте что хотите, но шум должен быть такой, чтобы половина города знала: в башне идёт бой между магами.

— Зачем? — не сдержал любопытства Сашка.

— Ради наших друзей — инквизиторов, — охотно пояснил Нижниченко. — Если я правильно понимаю, то сражения между волшебниками как раз по их части.

— Верно, — поддержал генерала Олус. — Инквизиторы обязаны навести порядок, и покарать нарушивших закон чародеев.

Тут благородный сет осёкся: он стал понимать план Мирона. А Нижниченко продолжал:

— Таким образом, количество врагов в замке резко уменьшится. Вы, — он повернулся к внимательно следящему за происходящим кагманцу, — не дожидаясь подхода инквизиторов отступаете к Болотным воротам. Балис, Наромарт и Олус проникают в замок и освобождают Серёжу. Мы с Сашей, как и планировалось ранее, прикрываем их с улицы, а Рия ждёт нас на площади с лошадями. Садимся и отступаем к Болотным воротам…

— Где нас ожидают инквизиторы и стражники, которых приведут за собой те, кто освободил девочку, — закончил Олус Колина Планк.

— Отнюдь. Перед тем, как покинуть замок, Балис наделает там хорошего шума. Сможешь?

— Попробуем, — преувеличенно серьёзно ответил Гаяускас. На самом деле уж что-что, а поднять переполох было достаточно просто: например, встретить какого-нибудь стражника и позволить ему убежать живым и почти здоровым. Обычно такие беглецы сеют панику лучше, чем если им за это хорошо заплатить.

— Хочешь сказать, что вместо ворот инквизиторы бросятся к своему замку?

— А разве нет? Мне кажется, замок они будут защищать в первую очередь.

— Совершенно верно, — поддержал генерала Йеми.

— Да, но шум боя может привлечь не только инквизиторов, но и городскую стражу. Как быть с этим? — продолжал сомневаться благородный сет.

— Не стоит опасаться, — ответил вместо Мирона кагманец. — Поверь, Олус, я хорошо знаю, как ведут себя городские стражники в дальних провинциях. Поняв, что происходит сражение между магами, эти вояки постараются оказаться от него как можно дальше, чтобы случайно не попасть под заклинание.

— Очень разумно, — констатировал Нижниченко.

— А что касается замка… Тут они тем более разбегутся, как тараканы по поварне. Инквизиторов не любят и боятся ещё почище, чем магов. Мог бы поспорить, что легионеры из охраны префекта подойдут к замку раньше, чем городская стража, только кто проверять будет.

— Поверю на слово, — милостиво согласился Олус. — Хотя префект не пошлёт туда солдат, прежде чем ему внятно доложат, что именно происходит.

— Разумеется, — кивнул Йеми. — Легионеров в городе не так много, и префект не станет бессмысленно рисковать жизнью морритских воинов.

— Именно это я и имел ввиду.

— Выходит, у нас времени… фургон и маленькая тележка, — резюмировал Мирон.

Вагонов в Империи Мора пока что не изобрели, но русская поговорка от этого выразительности не потеряла.

Возникшую паузу прервал Сашка.

— Мирон Павлинович, а стража у городских ворот? Она же никуда не убежит.

— Это задача для Олха. Десяток стражников, не ожидающих нападения — не слишком сложный противник.

— Да, но ведь они не могут просто перебить стражу и уехать, как мы планировалось раньше. Кто-то должен удерживать ворота, пока не подъедем мы, ведь если стражники опустят решетку и займут оборону, то пробиться будет очень трудно.

В душе у Нижниченко одновременно возникли досада за собственную непредусмотрительность и радость за Сашку. Молодец мальчишка, просчитал ситуацию быстрее офицера-аналитика и морпеха. Впрочем, Мирон тут же углядел еле заметный кивок Балиса и понял, что капитан эту дырку в плане тоже подметил, но не спешил про неё сообщать.

— Да, это верно. Ворота действительно нужно удерживать. Сейчас попробуем прикинуть, сколько.

Вытащив блокнот, генерал углубился в сделанные во время выбора маршрута записи.

— Наиболее вероятный вариант — четверть часа, — подал голос Гаяускас, доверявший чутью и практике больше, чем расчету и теории. — И подступы к воротам необходимо контролировать не только снизу, с улиц, но и сверху, с городской стены.

— Демоны Аэлиса, — выругался Олус. — Если какой-нибудь урод перерубит канаты подъёмной решетки, то мы окажемся в ловушке.

Заговорщики переглянулись.

— Будем держать, — пообещал Йеми. — Не знаю, что придумают Олх и Льют, но будем держать оборону.

— Вот и договорились, — Мирон поднялся с лавки. — Заканчиваем на сегодня. Всем спать, завтра нам понадобятся свежие головы.

Его послушались. Путешественники потянулись по своим комнатам.

— Если с нами что-то случится, то я смогу сообщить тебе, что можно уходить, а не удерживать ворота, — шепнул Наромарт на ухо Йеми.

— Сообщить? Каким образом?

— Неважно, — отмахнулся тёмный эльф. — Но ты всё поймёшь. Ошибки не будет.

Когда Балис складывал одежду, пальцы вдруг наткнулись на твёрдый кусок бумаги. Гаяускас вытащил из кармана завещанную дедом икону. Долго смотрел на обрамлённое нимбом отрешенное лицо святого. Как там его звали? Нет, не вспоминалось.

Балис Гаяускас не любил просить, а тем более — выпрашивать. Но сейчас в душе колыхнулось какое-то незнакомое чувство. Если святые существуют, если они такие могущественные, то пусть он сделает маленькое чудо: спасёт Серёжку от мук и гибели.

Хотелось получить какой-то ответ, знак, что его мысли услышаны, но ничего не происходило. Святой всё так же смотрел с бумажной иконки куда-то мимо капитана Гаяускаса. Балис вздохнул и убрал её обратно в кармашек. Нет, не для него общение с высшими силами. Пусть молятся другие: Наромарт или Йеми. По крайней мере, их боги реагируют на молитвы…