Необычный был в лесу воздух. Густой, вязкий, словно сосновая смола, которой он так пропах. Казалось, что его ножом резать можно. В родной Тоскане у Паоло никогда такого ощущения не возникало, хотя пиньи ведь тоже сосны, но только совсем другие.

— Эй. Паоло, ты чего тормозишь, — прикрикнул Валерка.

— Я не торможу, я притормаживаю, — весело откликнулся Паоло, с наслаждением вдыхая полной грудью этот замечательный воздух. Они бродили по лесу уже не меньше часа, а он все никак не мог надышаться этим пьянящим ароматом.

— Ты не тормоз, ты медленный газ, — не удержался от подколки Валерка.

А Никита, естественно продолжил, нарочито растягивая согласные:

— А этто поззор всегго финсккого народа Тойво Лехтенен.

— Лехтенен уже ушел из гонок, там теперь Яри Хаппалайнен феерит, — поправил Валерка.

— Да я за "Формулой Один" особо не слежу, — пробурчал в свое оправдание двоюродный братец. — Просто Лехтенен как-то в память запал.

"Ещё бы не запасть", — подумал Паоло. Пару лет назад финского гонщика чествовали от Венеры и до Пояса Койпера за выигрыш восьмого сезона в карьере. Только вот сейчас у поклонников «Формулы» уже новый кумир, но тоже финн. Ну что тут поделаешь, в самых престижных автогонках Финляндия так же традиционно сильна, как Бразилия в футболе или Канада в хоккее с шайбой. Поэтому Паоло на всякий случай уточнил:

— Я не финн, а итальянец.

— Просто к слову пришлось, — в голосе малыша прозвучали виноватые нотки, и Паоло поспешил ему улыбнуться: ещё не хватало, чтобы Найк решил, что гость обиделся. Было бы на что тут обижаться. Мальчишка решил срочно сменить тему и поинтересовался:

— Валер, а почему этот поселок так называется: Солотча? Что это значит?

— Ну, спросил… — протянул Валерка. — Откуда мне знать. Это вот у Никиты спрашивать нужно, может он…

— Знаешь, Найк?

Валерка не любил, когда Паоло называл его Валерио. Не протестовал, не обижался, но чувствовалось, что ему такое обращение не нравится. Поэтому Паоло, если не забывал, всегда старался назвать его именно «Валерка». А вот Никите, наоборот, прозвище «Найк» явно пришлось по душе, и можно было не задумываться над тем, как к нему обратиться.

— Вообще-то этого никто не знает, — подчеркнуто важно произнес Никита. — Ученые выдвигают несколько вариантов. Например, если вы заметили, по берегу старицы много родников.

— Да уж, до сих пор зубы ломит, — хмыкнул Валерка.

Родниковая вода была удивительно чистая и вкусная, но и холодная до невозможности. Насчет "до сих пор" мальчишка слегка преувеличил, но сразу после глотка зубы и вправду ломило.

— В старые времена их называли «солодцами», вот отсюда и Солотча.

— Тогда уж было бы Солодча, через Д, — не удержался от замечания Валерка.

— А она раньше и называлась через Д. Вывеску на железнодорожной станции видел?

— Не, внимания не обратил, — честно признался старший брат. Младший довольно улыбнулся.

— Вот назад будем возвращаться, посмотри. Там как раз через Д и написано: станция «Солодча».

— Кстати, насчет назад… — Валерка вытащил из карманов бермуд коммуникатор. — Народ, уже четверть шестого. Пора домой, наверное.

— Может, ещё раз искупаемся? — предложил Паоло, кивнув в сторону видневшейся среди деревьев синей ленты старицы Оки.

— Идти далеко, — лениво произнес Валерка. — На озере вечером искупаемся.

— На озере мы и завтра можем искупаться, а сюда я теперь неизвестно когда попаду, — настаивал гость.

— Да ладно, хочешь, завтра опять сюда мотнемся?

— Нет, не надо. Если завтра мы сюда поедем, то, значит, куда-то уже не успеем. У меня всего неделя осталась…

— Десять дней, — уточнил пунктуальный Валерка.

— Пусть даже десять. Вы мне сколько всего обещали показать…

— Это точно, — Валерка поскреб пятерней лохматую макушку. — Ладно, куда плавать пойдем?

— На мысок, конечно.

Широкая долина Оки в этом месте была испещрена остатками от многочисленных старых русел, которые река за сотни лет поменяла множество раз. Два из них сливались недалеко от того места, где разговаривали ребята. При этом от одного из русел отходила в сторону небольшая заводь, так что между ней, устьем и второй старицей образовался небольшой мыс, покрытый мелким чистым песком. Лучшего пляжа придумать было невозможно, так что, хоть хороших мест для купания по берегам было навалом, всё равно и местные и многочисленные отдыхающие в первую очередь тянулись на мысок. Разве что когда он был переполнен, приходилось искать что-то другое, но сейчас свободного места на нём было более чем достаточно.

— Ладно, пошли! — решил Валерка и решительно зашагал в сторону пляжа.

— А какие ещё есть версии? — продолжал расспрашивать Никиту Паоло. — И зачем они нужны, ведь с родниками всё так хорошо объясняется.

— Как зачем? — удивился польщенный вниманием Никита. — Это же история, там должно быть так, как на самом деле, а не как кому-то там логично кажется.

Если Валерка в свои четырнадцать ещё сомневался в выборе профессии, то двоюродный братец, не смотря на то, что ему совсем только недавно исполнилось одиннадцать, определился со всей детской решительностью, что непременно станет физиком-теоретиком и будет заниматься, как и родители, квантовой физикой. И как полагается настоящему ученому, был дотошен до занудливости.

Иногда это приводило к совсем неожиданным проблемам. Например, на уроке истории учитель обмолвился о какой-то "Велесовой книге", как о великом достижении древнерусской литературы, а Никита не нашел ничего лучше, как вступить с ним в спор, доказывая, что эта книга — подделка, написанная в начале двадцатого века, а потому никаким достижением быть не может. К удовольствию всего класса «дискуссия» затянулась до самого звонка, зато потом родителям Никиты пришлось изрядно поволноваться по поводу итоговой отметки сына, впрочем, совершенно напрасно.

К счастью, это случалось с ним не часто, а если и происходило в присутствии Валерки, то тот быстренько переключал внимание братика на что-нибудь другое.

Но сейчас мальчишка решил не вмешиваться: раз Паоло добровольно вызвался на промывание мозгов, то так тому и быть.

— Другая версия говорит, что название происходит от солеварен: в старые времена их было в этих местах очень много. Соль — Солотча. Тоже ведь логично. Правда?

— Правда, — согласился Паоло.

— А третья самая интересная. Когда татаро-монголы разорили Рязань, они дальше двигались южнее. Здесь, на правом берегу были очень густые леса, они сюда не забирались. В Мурмино, говорят, их не было никогда. А вот в этих местах они были. Зимой. Небольшой отряд татарских разведчиков заехал в лес. Командир посмотрел на мохнатые заснеженные лапы сосен и елей, на игру солнечного света на инеи и сказал: "Солот ча…". На их языке это означало "красивое место".

Валерка повернулся и ехидно дополнил:

— А Москва так появилась: ехал князь Юрий Долгорукий по берегу и вдруг говорит свите: "Здесь будет мос…". Хотел сказать, что мост. Но не успел: лягушка как квакнет. "Ква!". Получилось «мос-ква». Москва. И пришлось князю город основывать.

Все трое рассмеялись. А потом Никита пробурчал:

— Да ну тебя.

Но было заметно, что обида у него шутливая.

— А что, на языке этих татаро-монголов действительно "солот ча" означает красивое место? — спросил Паоло.

— В книге было написано, я не проверял. Да и проверить трудно, язык же с тех пор изменился. Я пробовал читать на старорусском языке, ну то есть на церковно-славянском. Так вроде бы почти все понятно, но большинство слов не знаешь, а угадываешь.

— С итальянским такая же штука, — подтвердил Паоло.

— Да с любым языком так…

— Эй, историки, хорош языками молоть. Мы купаться собрались или на конференцию научную. Неужели ничего повеселее придумать не можете?

— Да запросто, ты только попроси, — хмыкнул вредный Никита.

— Ну, попробуй, — снисходительно предложил Валерка.

Малыш на какое то время задумался и ребята шли молча, но едва они вышли из леса на прогалину, как он обернулся и хитро посверкивая глазами объявил:

— Итак, мы с вами находимся на Лысой горе.

Называние вполне соответствовало пейзажу: сосновый бор, густо покрывавший высокий берег долины Оки здесь отступал от склона, образуя изрядную песчаную «залысину».

— А там где есть Лысая гора, должны быть ведьмы, скажи, Паоло? У вас в Италии ведь так?

— Найк, у нас в Италии ведьмы давно повывелись, — уточнил гость, но Никита увлеченно продолжал.

— А ведьмы летают на метле. Но мы ведь мальчишки, а значит не можем быть ведьмами, поэтому вместо метлы… вместо метлы…

По ходу фразы Никита стряхнул с ног шлёпки, нагнулся, чтобы взять их в руку и закончил:

— Вместо метлы мы сделаем вот так!

И раскинув в стороны руки, словно крылья, мальчишка с дурашливым криком «а-а-а-а» помчался вниз по склону. Было такое впечатление, что он вот-вот взлетит.

— Вот сумасшедший, — пробормотал Валерка, и вдруг увидел краешком глаза, что Паоло тоже избавляется от обуви с явным намерением последовать за Никитой. Валерка возмущенно насупился, по его убеждению в четырнадцать лет бегать по склону горы было совершенно несолидно. Не солидно, но очень заманчиво, поэтому спустя несколько секунд оба мальчишки неслись по склону.

По закону подлости у Валерки заплелись ноги, он упал и оставшуюся часть пути проделал уже кувырком.

Никита с Паоло заливались хохотом.

— И ничего нет смешного, — пробурчал мальчишка, поднимаясь на ноги. — Вам бы так полетать.

— Ага, точно, — поймал на лету идею Никита, и тут же рванул вверх по склону почти с такой же скоростью, с которой летел вниз.

— Куда?! Никита, давай назад!

Паоло легонько тронул друга за руку.

— Да ладно, чего ты, пусть подурачится.

— Ага, тебе легко говорить. А я за ним присматриваю.

— И что с ним случится?

— Шею свернет…

Паоло промолчал, не желая спорить со столь вопиющей глупостью.

Добраться до вершины у Никиты терпения не хватило. Примерно на середине склона он кувыркнулся и покатился вниз. По сравнению со скоростным спуском Валерки это было жалким подобием, но у подножия Никита поднялся вполне довольным и с явным намерением повторить приключение.

— Хорош кувыркаться, мы всё-таки торопимся, — пресек в зародыше такое поползновение старший брат.

— Ладно, не буду, — с огорчением вздохнул младший, уже прикидывая, как будет вечером катиться по склону холма к озеру. Конечно, травянистый земляной склон для таких приключений подходит намного меньше, чем песочный, но когда это одиннадцатилетнего мальчишку останавливали подобные мелочи. Накрайняк, можно надеть спортивный костюм, чтобы не шокировать родителей слишком уж ободранными руками и ногами. С единичными ссадинами и царапинами они давно уже смирились как с неизбежным злом, но массовое появление может вызвать вопросы.

А старший подумал о том, что не смотря на такую покладистость Никиты, быстро им домой не вернуться. И действительно, прощание с Солотчей растянулось на добрый час. Пока накупались (а дело это при правильном подходе совсем не быстрое), пока обсохли на горячем песочке (куда ж без этого), пока ещё раз окунулись, чтобы прилипший песок смыть, прошло примерно полчаса. Ещё столько же заняла дорога до главной площади поселка, где ребята оставили свой электромобиль.

Изначально они планировали совершить путешествие на рейсовых электробусах: сначала до Рязани, а там уже пересесть на один из маршрутов, ведущих в сторону Спас-Клепиков. Но за завтраком Валерке удалось убедить дядю Кирилла, что взрослым четырнадцатилетним людям, не просто имеющим свидетельство на право управления космическими судами класса Г, но и не раз пилотировавшим капсулы Ту-1024 на орбите системы Плутон-Харон, совсем не сложно проехать три десятка километров на электромобиле, сертификат на управление которым тоже имеется. Тот для приличия немного поупирался, а потом, когда тётя Лена вышла из столовой, дал добро, попросив только вернуться до семи вечера и не устраивать гонок по лесным дорогам, а ещё лучше воспользоваться функцией автоводителя.

Что самое смешное, именно автоводителю ребята и доверились: для Валерки и Паоло управление электромобилем интереса не представляло, а Никита прав вождения не имел и его попытки «порулить» были сурово подавлены. Для приличия малый немного покапризничал, убедился, что брата такими штучками не проймешь, и успокоился. Подумаешь, электромобиль. Даже масс-спектрограф и то интереснее.

— Да, красивые тут у вас всё-таки места, — с завистью в голосе признался Паоло, глядя на пробегающие по обеим сторонам дороги сосны.

— Мы здесь ещё раз обязательно побываем, — пообещал Валерка. — Никита же хотел тебя на Ласковое озеро свозить, а туда ехать как раз через Солотчу.

— А у вас тоже красивые, — добавил Никита.

В гости к Паоло в Италию Валерка ездил один, Никита до недавнего времени и не знал, что у двоюродного брата есть друг-итальянец (теперь Валерку на этот счет слегка покалывала совесть), но младшенький успел побывать там раньше. В том числе и во Флоренции. Так что рассказами о видах с колокольни собора Санта Мария дель фьёре его не удивишь, сам на эту колокольню залезал. Даром что там нужно взбираться по длинной винтовой лестнице, да ещё платить за это удовольствие столько же, как за восемь шариков замечательного итальянского мороженного.

— У нас тоже красивые, — согласился Паоло, — но совсем по-другому. Таких громадных лесов почти нет, разве что в Альпах ещё остались. И таких речных долин тоже.

— Да уж, реки у вас с Окой не сравнить, — с лёгким превосходством в голосе подтвердил Валерка. — А насчет лесов, так это ты тайги не видел. Вот там леса. А это — так… Лесочки.

— Зато у вас нет таких гор, как Альпы, — парировал итальянец.

— Как это нет? А Кавказ? Эльбрус, если ты забыл, повыше Монте Бьянко будет, — усмехнулся Валерка. Вообще-то на уроках географии самую высокую альпийскую гору называли Монбланом, но мальчишка знал и намеренно использовал итальянское название.

— Забыл, — виновато признался Паоло.

А не владеющий итальянским (если не считать нескольких выученных после приезда Валерки и Паоло фраз) Никита, конечно, не понял:

— Что такое Монте Бьянко? В Альпах самая высокая гора — это Монблан.

— Ну да, Монблан, — согласился Валерка и пояснил. — По-французски мон — это гора, блан — белая. Вот и получается: мон-блан — Белая Гора. А по-итальянски Белая Гора звучит Монте Бьянко. Так они эту гору и называют.

— А-а-а… — протянул Никита. — Понятно.

Ответив брату, Валерка повернулся к Паоло.

— Да ты не переживай. В Италии всё равно здорово. И таких апельсиновых рощ, как у вас, у нас нет. Даже на юге.

В последнем Валерка был не уверен, но, по крайней мере, честен: когда был на Кавказе, их не видел и ничего про них не слышал. Хотя климат, наверное, позволяет…

— А я и не переживаю, — моментально ответил Паоло. — У нас моря больше. Россия большая, большинство народу от моря далеко живет. А у нас всё рядом. Сел в электромобиль и поехал. Или по железной дороге.

— Вот уж не понимаю я тех, кто по железной дороге ездит, — проворчал Валерка.

Этот старый, так и просилось на язык слово «архаичный» способ передвижения применялся на земле в основном для транспортировки грузов. Ну и ещё тех странных людей, которые предпочитали вагоны воздушным лайнерам или электромобилям. Правда, таких среди "постоянных землян" оказывалось довольно много. Сам же Валерка, проделав по настоянию родителей путь от Москвы до Рязани на «электропоезде» решил для себя, что больше с этим видом транспорта он не свяжется ни за какие коврижки.

Электромобиль тем временем уже довез ребят до Шумаша. Впереди синело основное русло Оки, виднелся большой мост и раскинувшаяся на том берегу Рязань. Однако в автоводителя в этот раз был заложен другой маршрут. Машина приняла вправо, ушла на развязку под главную дорогу и свернула на уходящее вдоль долины реки шоссе, ведущее к Спасску-Рязанскому.

Валерка и Паоло в первый же день по прибытии получили от Никиты обстоятельную лекцию о том, что город этот основали жители Старой Рязани, уцелевшие после её уничтожения монгольским ханом Батыем. Сама она стояла примерно в том же месте, только на другом берегу Оки. Ну, а нынешняя Рязань тоже основана жителями прежней, только уже позднее и значительно выше по течению от старого города.

Валерка ещё удивился, чего это Никита так пристрастился к истории, если собрался стать физиком. Братец ответил просто: "я же здесь живу", и вопросы у Валерки отпали сами собой. Действительно, странно, если человек постоянно живет на Земле и не знает истории своей, как говорится "малой Родины". Неправильно это.

Только вот у самого Валерки такой "малой Родины" не было. Почти с рождения он вместе с родителями мотался по окраинам солнечной системы. Сначала жили на станции, кружившей на орбите спутника Юпитера Ио, потом — в поясе астероидов, а шесть лет назад осели в системе Плутон-Харон. Что поделаешь, Россия — космическая держава. На Луне колонии есть у всех, даже у стран, название которых не выговоришь и на земном глобусе не найдешь. До Марса добрались уже немногие. Ну а уж за его орбиту выходят всего шесть стран: Западно-Европейская Конфедерация, Центрально-Американская Конфедерация, Северо-Американская Конфедерация, Индия, Япония и, конечно, Россия, или как официально страну называют Российская Конфедерация.

После Четвёртой Мировой войны многие страны стали Конфедерациями. Валерка вообще-то политикой никогда не интересовался, но как-то спросил отца: почему так? Давно ещё спросил, Валерке было тогда лет десять, наверное. Или даже девять… Отец ответил, что конфедерация очень удобное государственное устройство. В сущности как империя, только в империи главным себя чувствует кто-то один, а в конфедерации все сразу, поэтому они, оказывается, устойчивее.

Валерка, правда, сразу в это не поверил: от империи отделяться нельзя, а из конфедерации выходить — пожалуйста. Почему они должны быть устойчивее?

— Из империй тоже выходили, — пояснил отец. — Причем иногда так, что хуже становилось всем: и тем, кто ушел, и тем, кто остался. Будешь ещё проходить по истории про распад СССР, это между Великой Отечественной войной и Европейским Возрождением было. Вот, а если из конфедерации кто-то выйти хочет, то пожалуйста, правила хорошо известны: будь добр, оплати выход как положено и гуляй на все четыре стороны. Только не забывай, что сосед за соседом всегда приглядывает. Независимость — это не вседозволенность. Вот и получается, что выходить из конфедерации на самом деле совсем не выгодно. Польша вот из Российской Конфедерации вышла. Во-первых, не целиком: Белосток выходить отказался, так сейчас и остается частью России и очень этим доволен. А остальные земли вышли. Ну и что теперь? Так и живут, зажатые между Россией и Европой. Плоховато живут, честно говоря. Довольно бедно. Заметно беднее, чем в том же Белостоке. Хотели бы присоединиться к кому-нибудь, да никто их не берет.

— А почему?

— Да всё потому же. Почему у вас никто с Артуром не дружит?

— Потому что противный он, — честно ответил Валерка. — Вечно всякие пакости придумывает, да ещё и за спиной. Ему никто у нас не верит…

— Ну, вот и Польша получилась такая ябеда. Возьми её в Россию — будет пакостить. В Европу её возьми — тоже пакостить будет. Пусть уж лучше независимая остается: снаружи пакостить труднее, чем изнутри. И другие, глядя на неё будут от пакости воздерживаться. Потому что за всё в этой жизни приходится расплачиваться. Но очень часто платить приходится не сразу, а потом. Поэтому иногда появляется ощущение, что можно и без расплаты. Вот и тянет их на всякие гадости, думают, что сойдет с рук. А не сходит. И расплачиваться всё равно приходится. Поэтому пример всегда должен быть перед глазами. Точно так же как Деймос и Фобос.

Про Фобос и Деймос Валерка знал, потому что про него все знали. Оба этих маленьких (один — 27 километров диаметром, второй и вовсе всего каких-то 16) спутника Марса, словно оправдывая своё название — «страх» и «ужас» был превращены в международные космические тюрьмы. Там содержали преступников против человечности: на Фобосе толерастов, а на Деймосе — фашистов. Кто такие эти самые «фашисты» и «толерасты» Валерка тогда толком не знал (ясно же, что не те фашисты, с которыми воевали в Великую Отечественную — те если и уцелели в войне, так всё равно давно передохли). Да и теперь, дожив до четырнадцати лет, изучив эти времена по истории и узнав намного больше, многое так до конца и не уяснил. Особенно непонятно было про толерастов, но сомневаться не приходилось: это были люди гнусные и гадкие. Ходили слухи, что каждый осужденный на заключение в этих тюрьмах имел право потребовать его замену смертной казнью. Именно потребовать, а не попросить: отказать осужденному в этом случае права не имели. Может, конечно, это были только обычные детские россказни, но на воображение действовало по полной.

Потому и не было в мальчишеских компаниях ругательств хуже "ты как фашист" или "ты что, толерантный что ли". Смыть такое оскорбление можно было только немедленной дракой, а если оно заведомо не соответствовало тяжести проступка, то тот, кто позволил себе такие сравнения, мог в лёгкую огрести от друзей-приятелей, чтобы впредь неповадно было по пустякам оскорблениями разбрасываться. За слова ведь тоже надо отвечать!

Поэтому в ответ на папины слова он понимающе кивнул, а отец продолжал:

— Хотите жить как Польше? Пожалуйста, поезжайте, посмотрите. Туристов там, кстати, любят: основная статья дохода. Вот только кроме этой статьи почти ничего нет. Производство там устарелое, на научные исследования нет ни кадров, ни денег. Потому и бедновато живут. А если Европа или мы торговать с ними откажемся, так и вовсе разорятся.

— А если Европа их возьмет к себе против нас? — предположил Валерка, смутно вспоминая что-то про Тёмный Век. Тот самый, что между Великой Отечественной и Европейским Возрождением, перешедшим в Третью Мировую войну. Тем более, что конфликты с Европейской Конфедерацией, да и не только с ней, возникали у России довольно регулярно.

До полноценной войны дело, разумеется не доходило, после Четвёртой Мировой на Земле воевали только в Африке и Восточной Азии. Да ещё была знаменитая война между Гондурасом и Гватемалой, после которой южная граница Центрально-Американской Конфедерации как-то очень быстро заползла аж за Панамский канал. А вот на Марсе великие державы постоянно пробовали друг друга на прочность. И часто бои там разворачивались далеко не пустяшные. Дядя Рома, брат Валеркиной мамы, служил как раз на Красной планете и участвовал в целых трех "локальных войнах", в том числе и в нашумевших "боях за долину Маринера", за которые был награжден орденом Святого Георгия.

— Это вряд ли, — усмехнулся отец. — Эту ошибку Европа уже пару раз делала, больше не повторит. На ошибках люди всё-таки учатся, особенно если они обходятся очень дорого. А эта один раз обошлась Европе просто дорого, а второй раз — дороже уже некуда. Там теперь хорошо понимают, что третьего раза они могут не пережить.

Не сказать, чтобы Валерка понял всё, но услышанное его вполне удовлетворило: за поясом астероидов политика мало кого интересовала. На научных космических станциях проблемы противостояния государств казались чем-то очень далеким, и незначительным по сравнению с масштабами решаемых задач и полей для работы. К тому же большинство станций были запущены в рамках межгосударственных проектов: в одиночку исследовать Солнечную систему было не под силу даже российской — самой развитой из земных экономик. Соответственно, и обслуживались эти станции межгосударственными экипажами. Благодаря этому Валерка и познакомился с Паоло — тогда ещё только будущим гражданином Западно-Европейской Конфедерации, который очень быстро стал лучшим Валеркиным другом.

А к развитым космическим державам, кстати, ещё можно Балканскую Конфедерацию добавить: свои корабли построить до сих пор не могут, но в совместных научных проектах участвуют очень активно.

Тем временем электромобиль уже миновал и Дубровичи, и Алейканово и подбирался к Мурмино. Лабораторные корпуса находились с ближней к Рязани стороны посёлка, там, где когда-то давным-давно располагалась какая-то Мурминская фабрика. Сейчас от неё остался один лишь трёхэтажный жилой дом из красного кирпича, который показался Валерке древним, как кремлёвская стена, но оказалось, что моложе её чуть ли не на полтысячи лет. Дом считался памятником архитектуры и выполнял роль главного административного корпуса. Остальные постройки на территории были вполне современные, ведь исследования суперструн и многомерных бран — самый передний край современной физики. Хотя их фундамент — теорию струн, придумали давным-давно, ещё во второй половине двадцатого века. Паоло, как и Валерка, в квантовой гравитации абсолютно не разбирался, но, собираясь в гости в Мурмино, выяснил, что создателем этой теории его земляк, итальянский физик Габриеле Венециано. Правда, дальше в изучении этой науки он не пошел. Никита по простоте душевной пытался просветить гостей, объясняя что-то вроде "суперструна — это струна, к которой применим принцип суперсимметрии", но быстро понял, что у них свои интересы и объяснения прекратил, за что ему Валерка был очень благодарен.

Но сейчас в вихрастую голову младшенького забралась завиральная идея:

— Ребят, а давайте заедем на территорию?

— А зачем? — пожал плечами Валерка.

— Да хоть посмотрите на институт вблизи. А то все время некогда да некогда. Так и уедите, не побывав внутри.

Особого желания гулять по лабораториям ребята и правда не выказывали: насмотрелись за годы в космосе. Там почти везде лаборатория, если не жилой отсек. Жалко было тратить время, которого оставалось не так уж и много, и которое можно было потратить на совершенно недоступные в орбитальных станциях удовольствия, вроде купания, загорания и просто походов в лес за грибами. Никита этого не понимал: он в космосе-то был каких-то два раза в жизни и всего-то по нескольку дней.

Но в этот раз почему-то младшего поддержал Паоло:

— А действительно, давай заедем.

— Заедем… Кто бы ещё нас пустил…

— Нас-то как раз ворота пропустят, — хмыкнул Никита. — Это же отцовский электромобиль, сканер ворот настроен на его опознаватель.

— Eccellente! — обрадовался Паоло.

— Валер, ну давай заедем, а? — заканючил младший братишка. Уж больно ему хотелось затащить друзей в институт.

— Ну, ладно, уговорили… — решил Валерка, отключая автоводителя и беря управление машиной на себя. Аккуратно свернул с шоссе к воротам лабораторного комплекса. Как и обещал Никита, сканер опознал электромобиль и ворота перед ним распахнулись, пропуская на территорию института. Валерка лихо подкатил к крыльцу того административного корпуса. Оказывается, перед домом-памятником раскинулась современная постройка в виде здорового полукруга высотой в один этаж. В сам корпус из неё вёл коридор-переход.

Широкие стеклянные двери гостеприимно раздвинулись перед мальчишками, словно приглашая пройти внутрь, но в фойе их встретил бдительный страж: полутораметровый андроид, или, как их называли реже, киборг. Тело у него было сделано из искусственной органики и очертаниями полностью повторяло человеческое (по крайней мере, настолько, что надетые сверху синий комбинезон и высокие ботинки полностью скрывали все отличия), а вот голова была сделана нарочито искусственной: с жесткими, рублеными очертаниями, диском вокабулятора вместо рта, выпуклыми фасеточными глазами и совершенно безволосая.

— Добрый вечер уважаемые гости. Что я могу сделать для вас? — забубнил он механическим голосом.

Валерка и Паоло, не сговариваясь, замедлили ход, чтобы оказаться за спиной у Никиты. Завел их сюда, пусть сам и общается с этим чудом биотехники и программирования нечеткой логики. «Свои» станционные андроиды были ребятам хорошо известны, а вот что можно ожидать от «чужих» — всегда неизвестно. Слишком уж загадочные процессы бродят в их электронных мозгах. Конечно, напасть на человека ни один киборг не мог по определению, первое, что им «прошивают» и очень жестко, это три знаменитых "закона Азимова". Но вот «пользу» порой андроиды понимали весьма странно, что иногда приводило к серьезным инцидентам. Из-за этого их и использовали весьма ограничено, предпочитая поручать ту или иную работу либо узко специализированным роботам, либо уж людям.

Хотя, конечно, академическому институту к лицу именно интеллектуальный андроид, а не тупой, пусть и говорящий, металлический ящик охранного робота.

Никита же ничуть не стушевался.

— Привет, Робик! Мы пришли к отцу в лабораторию. Ты нас проводишь?

— Привет, Никита, — на белесом (бледным назвать его язык не поворачивался) лице отобразилось нечто, отдаленно напоминающее добрую улыбку. Если только можно представить улыбку существа, лишенного рта. И всё-таки андроид улыбался. Глазами. Но вид у него при этом был довольно своеобразный. Валерка сразу вспомнил, что к андроидам не рекомендуется допускать детей младше пяти лет. Понятное дело: памперсы, конечно, помогут, но ведь рёву будет…

— А кто это вместе с тобой? — продолжал расспрос киборг.

— Это наши гости, Валера и Паоло. Папа давно им собирался показать институт.

— Гости? — переспросил Робик.

— Валерка — мой двоюродный брат, — на всякий случай уточнил мальчишка.

Возникла небольшая пауза. Ребята понимали, что в это время андроид общается с Никитиным отцом, передавая ему полученную информацию. Наконец Робик произнес:

— Идемте. Я провожу вас к доктору Воробьёву.

— Ну, что я говорил! — с победным видом оглядел друзей Никита.

Все трое двинулись след за андроидом к лифту. Навстречу им спешил другой киборг, на этот раз в желтом комбинезоне.

— Привет, Анди! — окликнул его неугомонный Никита.

— Привет, Никита! — прогудел в ответ андроид, заступающий на вахту у дверей.

— Ты их по цвету комбинезонов различаешь? — поинтересовался Паоло. На его взгляд других отличий между Робиком и Анди не имелось.

— Ещё чего, — фыркнул Никита. — Они же совсем разные.

Старшие мальчишки обменялись понимающими взглядами, но спорить не стали. Вместо этого Валерка спросил:

— А сколько их тут?

— Шестеро. Робик, Отка, Анди, Дролли, Ки и Бора.

— Забавно, — Валерка сразу понял, каким образом возникали эти имена.

— А у вас как андроидов называют?

— У нас на станции их было всего двое. Поэтому их звали Плутон и Харон — в честь планет, вокруг которых вращалась наша станция, — пояснил Паоло.

Совсем далёкие от астрономии люди слышали только про планету Плутон, замаскировавшуюся в где-то в середине списка планет солнечной системы, а о существовании Харона даже не подозревали. Чуть более эрудированные считали Харона обыкновенным спутником. Но те, кто астрономией занимался серьезно, понимали всю уникальность этой парочки. По крайней мере — уникальность для солнечной системы. Ведь диаметр Плутона был всего лишь вдвое больше диаметра Харона. Ну, не прямо точно вдвое, но очень близко к этому. Поэтому они и считались двойной планетной системой, по аналогии с двойными звёздами.

Паоло и Валерка астрономией занимались очень серьезно. Ещё бы, попробуйте вырасти на борту научной орбитальной станции и не полюбить астрономию. Некоторым уникумам это, правда, удавалось, но каким образом — для мальчишек до сих пор оставалось загадкой. Космос завораживал своей красотой, манил к себе множеством тайн, и так хотелось раскрыть хотя бы одну из них… хоть самую маленькую. А ещё была уверенность, что тайна обязательно им покорится, ведь самое важное в истории человечества состоит в том, что человек один за другим вырывал у природы ответы на вопросы об устройстве окружающего его мироздания. Профессия ученого пользовалась в Российской Конфедерации огромным уважением. Конечно, любой труд почётен, и хлебороб, конструктор, управленец или инженер ничем не хуже астронома. Но всё равно мальчишки хотели стать именно и только астрономами.

— Вы их, случайно, не путаете? — лукаво уточнил Никита, когда захлопнулись двери лифта…

— Кого с кем? — не понял Валерка. — Андроидов между собой? Почему мы их путать должны?

— Да нет… С настоящими Путоном и Хароном.

— А… Нет конечно. Как их можно спутать? Они же, как отец говорит, "совсем из другой оперы".

— Бывают маленькие недоразумения, — добавил Паоло. — А так, чтобы серьезно — никогда.

Лифт опустил их на третий из восьми подземных уровней. На поверхности лабораторный комплекс выглядел не слишком внушительно, большинство зданий поднимались в высоту на два-три этажа, самые высокие — максимум на пять. Всё самое интересное и важное было укрыто глубоко под землей (заодно и под толщей бетона с прокладками из других защитных материалов). Прежде всего, из соображений безопасности, чтобы уменьшить ущерб в случае аварии. А ещё чтобы защитить лаборатории от космического излучения. Если астрономы считали его слабым и всячески старались поймать его как можно больше, то исследователи квантовой гравитации, напротив, всеми правдами и неправдами пытались от него отгородится.

В подземных коридорах комплекса было чисто, светло и пусто. Гулко отдавались шаги идущего впереди Робика. Ребячьи были почти не слышны: Валерка и Паоло были обуты в спортивные туфли, несмотря на борьбу с англицизмами упорно называемые всеми просто кроссовки, а Никита и вовсе в шлёпках на босу ногу.

Время от времени по сторонам коридора появлялись двери. Возле одной из них андроид свернул, дверь плавно отодвинулась в сторону при его приближении. За ней оказалась большая комната, набитая всевозможной аппаратурой. Громоздкие металлические шкафы громоздились один на другой от пола до потолка. Их лицевые панели были украшены всевозможными лампочками, датчиками, индикаторами, переключателями, кнопками, тумблерами и прочими техническими аксессуарами. То и дело попадались экранчики. По одним бежали ряды цифр, на других бились в пульсации какие-то кривые. Тихое жужжание и пощёлкивание, наполнявшее комнату, дополняло картину важной и сложной работы.

Контролировали её ход два человека в белых халатах, одним из которых был доктор физико-математических наук Кирилл Воробьёв, Никитин отец и Валеркин дядя.

— Папка! — радостно воскликнул Никита, заходя в комнату. — А это мы пришли.

— Вижу, — улыбнувшись кивнул Кирилл Андреевич. — И что же заставило вас так резко сменить планы? Если правильно помню, вы сегодня с визитом не собирались.

— Это я их уговорил, — важно объяснил сын.

— Молодец! — похвалил Воробьёв-старший, и повернулся к своему напарнику, совсем ещё молодому, с весёлым взглядом голубых глаз и небольшой аккуратно подстриженной русой бородкой. — Вот, Павел, знакомься, Никита друзей привел. Это Валерий, племянник мой, сын Виктора.

— Посланец с далёкого Плутона? — уточнил Павел, поднимаясь с кресла.

— Он самый, — подтвердил отец Никиты.

— Будем знакомы. Павел Петрович Симонов, аспирант факультета квантовой физики Рязанского Университета, — протянул руку ученый.

— Очень приятно, — церемонно произнёс Валерка, отвечая рукопожатием.

— А это его друг Паоло, — продолжал представление Кирилл Андреевич. — С орбиты Плутона и из Италии одновременно.

— Значит, мы с ним тёзки. Buon giorno, Paolo! — подмигнул Симонов, протягивая руку второму мальчишке.

— Buon giorno! — радостно улыбнулся в ответ мальчишка. — Вы были в Италии?

— Конечно. Мы, те кто постоянно живет на Земле, бываем во всех её концах. Особенно те, кто занимается наукой. Сегодня конференция Монреале, завтра в Харькове, после завтра в Неаполе… Так вот и живем.

— Benissimo! — восхитился Паоло. Ему тоже хотелось посмотреть на Земле как можно больше интересных мест, но в этом году он уже не успевал. Покидать Валерку раньше согласованного срока он даже и не думал, а после этого у него будет времени только собраться — и пора уже лететь обратно на станцию, к орбите Плутона, с которой Солнце кажется всего лишь очень яркой звездой, а Земля и вовсе заметна только в сильный телескоп.

Но на будущее лето мальчишка решил продумать себе обширную программу путешествий. И, конечно, надо будет пригласить с собой Валерку, вдвоём ведь веселее. Никиту, кстати, тоже можно пригласить.

А ещё Паоло очень хотелось пригласить в такое путешествие Франческу, соседку-ровесницу из дома напротив. Кому-то такое совпадение в именах могло показаться излишне нарочитым, но сам парнишка отлично знал, что это не более, чем совпадение. Ну вот начинало у него сильнее биться сердце, когда он видел именно Франческу, а не какую другую девчонку, и всё тут… Одна беда, Паоло сильно опасался, что так и не найдет в себе сил ей этого предложить. Слишком уж язвительный и независимый характер был у соседки. Скажет что-нибудь такое обидное… Вот и в Мурмино он её позвать не решился, хотя мог бы. Валерка против не был, и Кирилл Андреевич возражать бы не стал: в гостиничных коттеджах научного посёлка сейчас полно свободных мест.

— Ну, гости дорогие, раз уж пришли, говорите, что такого интересного вам показать? — поинтересовался Воробьёв-старший.

Валерка слегка пожал плечами и искоса глянул на Никиту. Откуда ему было знать, что тут есть интересного. Братец их затащил, пусть он и выбирает.

Никита хитровато блеснул глазами из под разлохмаченной чёлки и предложил:

— Покажи нам лабораторию развёртки. Если, конечно, сейчас не проводится возбуждения.

— Вот видишь, Паша, молодёжь времени зря не теряет. Хочет посмотреть самое интересное. Ну что ж, на ваше счастье, последнее возбуждение закончилось…

Кирилл Андреевич поискал взглядом настенные часы.

— …закончилось два часа восемь минут назад.

— Неудачно? — поинтересовался Никита.

— Как обычно, — поправил его отец. — Поэтому небольшую экскурсию в лабораторию развёртки мы организовать можем. Минут так на десять пятнадцать. Паша, ты тут один справишься?

— Обижаете, Кирилл Андреевич.

— Тогда, идёмте за мной. Робик, ты тоже идёшь с нами, — и физик первым двинулся к выходу из комнаты.

— А почему она так называется: "лаборатория развёртки"? — спросил Паоло.

— Потому что в этой лаборатории мы пытаемся развернуть суперструны.

— А как вы их разворачиваете?

— Ого! Я вижу, в вас проснулся аппетит к квантовой физике. Это замечательно, — Воробьёв-старший бодро потёр руки. — Правда, знаний от этого не прибавилось, поэтому придется начать с самого начала. Итак, что вы знаете об устройстве материи на микроуровне?

— Довольно много, — ревниво заметил Паоло. — Мы знаем, что существуют две формы состояния вещества: материя и поле. Материя состоит из элементарных частиц, которые на самом деле имеют двойную природу: и частицы, и волны; а поля формируются за счёт квантов — порций энергии поля. Только для гравитационного поля это экспериментально не доказано, его квант опытным путём обнаружить до сих пор не удалось.

— Отличная подготовка, — одобрил Кирилл Андреевич. — Большинство ваших ровесников на Земле этого, скорее всего, в силу возраста ещё не знают.

Никита незаметно для спутников скорчил презрительную рожицу: он во всём этом разбирался ещё пару лет назад.

— Но про струны мы вообще ничего не слышали, — самокритично признался Паоло.

— Струны — это следующий шаг вглубь строения материи. Вот ты сказал: «частицы». А что такое частицы? Обычно их представляют как маленькие шарики. А мы считаем, что они — это особые колебания маленьких струн. Ведь колебанию струны соответствует определенная энергия. Верно?

— Верно, — подтвердил Паоло.

— Ну так вот. А формулу "е равно эм цэ кварат" вы, конечно, знаете.

— Кто ж её не знает, — усмехнулся Валерка.

— То есть получается, чем сильнее колебания, тем больше масса частицы? — предположил Паоло.

— Да, именно так. Так вот, когда возникла эта теория, сразу выяснилось, что в привычном четырёхмерном пространстве-времени она не работает. Для того, чтобы реальность соответствовала этой теории, нужно добавить в неё дополнительные измерения.

— И много? — поинтересовался Валерка.

— Сначала немного, но дальше пришлось добавлять больше. В итоге сейчас мы исходим из того, что мир существует в тридцати двух пространственных измерениях, плюс ещё время.

— Неслабо, — протянул Валерка.

Впечатлительный Паоло громко прицокнул языком.

— Вы, конечно, спросите меня, как же так может получиться, что мы живем в трёхмерном пространстве и никаких двадцати девяти не замечаем. Ответ заключается в том, что мы живем как бы на трехмерной проекции этого пространства. А в остальных измерениях оно свёрнуто. Вот потому мы этих дополнительных измерений и не замечаем. Но если удастся эти измерения развернуть… Понимаете теперь, почему "лаборатория развёртки"?

— Теперь, конечно, понимаем, — признался Валерка.

— Минутку, — физик свернул к очередной двери, она отъехала в сторону, открывая вход в другой коридор, вдвое уже того, по которому они шли перед этим. Вдали коридор упирался другие двери.

— Мы надеемся, что, научившись разворачивать свернутые измерения в пределах микромира, мы затем сможем делать это в более крупных масштабах. А это может дать ключ к межзвездным и даже межгалактическим перелётам. С обычными скоростями даже межзвёздные экспедиции лишены смысла. Вы ведь астрономы, сами знаете, сколько световых лет отделяет нас от самой ближайшей звезды.

— Четыре целых двадцать две сотых светового года, — одновременно выпалили Паоло и Валерка.

— Да-да, четыре с лишним световых года. А наши космические корабли, как вы понимаете, летают намного медленнее скорости света. Человечество оказывается запертым в Солнечной системе.

Кирилл Андреевич остановился возле двери, но не спешил её открывать. Развернувшись к ребятам, он продолжил:

— Конечно, и в ней есть ещё много интересного и неисследованного. Мы и Марс-то пока что толком не обжили. А дальше уже только одни научные станции, вроде вашей. Если не ошибаюсь, то мы только-только начинаем обживать облако Орта. Дальше пояса Койпера на постоянной основе человек ещё не забирался. Первую станцию на орбиту Эриды вывели лет где-то лет тридцать назад, «Квавар-1» и вообще каких-то три года. А в глубине облака Оорта постоянных станций, насколько мне известно нет?

— Пока нет, — Валерка особо подчеркнул голосом слово «пока». — Но экспедиции туда отправляются довольно часто.

Таинственную Немезиду, спрятавшуюся в облаке Оорта планету, плотно искали не меньше тридцати лет. Но неудачно. Перед каждой экспедицией теоретики были убеждены, что наконец-то вычислили её орбиту, но на предсказанном месте Немезиды всякий раз не оказывалось, выяснялось, что в расчетах неверно учтены сторонние гравитационные возмущения. Приходилось возвращаться и начинать расчеты заново, внося поправки.

И хотя каждая экспедиция приносила с собой массу ценной научной информации, учёные не чувствовали себя удовлетворенными, ведь главная цель полётов оставалась надостигнутой.

Конечно, можно было бы объявить Немезидой давным-давно открытую Седну, но почти все астрономы мира в один голос открещивались от такого решения. Словно с его принятием астрономия потеряет что-то неосязаемое, но очень ценное.

Эти мысли вихрем пронеслись в Валеркиной голове, а Кирилла Андреевича уже был готов ответ:

— Ну, так ведь и расстояния с межзвёздными не сравнимы. По нынешним временам на экспедицию к Проксиме и обратно не хватит человеческой жизни. А главное, когда эта экспедиция вернется, она может оказаться ненужной, потому что все знания, которые она добудет, человечество получит раньше, из других источников.

— Не может она быть не нужной, — заспорил Валерка. — Одно дело знать, что там происходит, а другое — побывать и почувствовать. Ведь Гагарин знал, что его в космосе ждёт. И никаких открытий не сделал. Но разве его полёт был ненужным?

Никита возмущенно засопел, давая понять, что полностью солидарен с братом. Паоло промолчал, но Валерка не сомневался, что его друг думает так же, как он.

— Да, я очень неудачно сформулировал, — признался Кирилл Андреевич. — «Ненужно» плохое слово, оно здесь не подходит. Но, кстати, сравнение с Гариным тоже неудачное. Его полёт был великим достижением его времени. Именно тогда. А прошло каких-то десять лет, и простые космические полёты стали почти рутиной. Научные открытия важны всегда, а для такого рода достижений история отмеряет небольшие промежутки когда они становятся прорывом для всего человечества, а дальше это становится не более чем личным спором с судьбой. Магеллан обошел вокруг света и вошел в историю. А сейчас реконструкторы чуть ли не каждый год повторяют его поход на судах похожей конструкции, но это мало кому интересно, кроме них самих. Потому что с Магелланом победу над неведомым ощутила вся передовая Европа. С Гагариным — весь мир. А в случае с реконстукторами победу ощущают только они сами. Конечно, ещё знакомые и друзья, но и не больше. Вот так может получиться с теми космонавтами, которые могли бы сегодня полететь к Проксиме Центавра. Когда они вернутся, то это может оказаться лишь только их победой, но не победой человечества. Мне кажется, это неправильно.

— Мне тоже так кажется, — хмуро заметил Никита. Валерка согласно кивнул.

— Вот потому-то мы и говорим о пленении в Солнечной системе, — подытожил Воробьёв-старший. — Вы, конечно, помните замечательные слова Циолковского: "Земля — колыбель человечества. Но нельзя всю жизнь жить в колыбели".

Валерка снова молча кивнул. В чём-то дядя Кирилл был ужасно наивен. "Вы, конечно, помните…" Да кто же из работающих в космосе не знает этих слов. А работать на научных станциях начинают с восьми-девяти лет. И пусть труд сначала оказывается невелик и несложен, но он нужен, он настоящий, а не символический вклад в общую работу всего коллектива станции. Каждый мальчишка и каждая девчонка знают об этом и этим гордятся. Здесь, на Земле, например, Никита при всех его знаниях, в родительском институте всего лишь гость. А живи Воробьёвы на станции в Дальнем Космосе, он бы был настоящий сотрудник.

— Наши опыты имеют огромное теоретическое знание. Если мы сможем пронаблюдать за развертыванием струны, то получим огромный материал для исследования, который двинет вперед наши представления о мироздании, которые последние пару сотен лет, надо сказать, порядком застоялись. Но помимо этого у них может возникнуть ещё и очень практическое значение. Многие учёные, и я разделяю эту точку зрения, полагают, что, поняв механизм развертывания и свёртывания струн, мы получим в свои руки ключ, который откроет нам путь к звёздам. Начальная и конечная точки этого пути будут находиться в нашем, так сказать, подпространстве, а сам он проляжет за его пределами.

— То есть в тридцати двух мерном пространстве расстояние до Проксимы Центавра окажется ближе, чем в его трёхмерной проекции? — догадался Паоло.

— Намного ближе, — уточнил Кирилл Андреевич. — Настолько, что человечество сможет не только дотянуться до ближайших к Солнцу звёздных систем. Но и путешествовать по всей Галактике. Только представьте себе, какие перспективы открывает такая возможность…

— Да уж, — восхищенно прошептал Валерка.

Для астронома это было бы сущее раздолье. Хочешь, пульсары вблизи наблюдай, хочешь — квазары. Да и к знаменитому объекту "Лебедь икс один" подобраться поближе было бы крайне полезно, выяснить, что же он такое на самом деле: чёрная дыра или всё-таки что-то иное.

Судя по тому, как поблескивали глаза у Паоло, он предвкушал те же самые перспективы.

— К сожалению, пока что это только гипотезы. И это «пока», увы, длится уже почти восемьдесят лет. Да-да, именно столько времени уже продолжаются исследования в нашей лаборатории и пока что они не дали результата. Но мы не теряем надежды, что рано или поздно, но заставим матушку-природу открыть нам эту тайну. А пока что откроем дверь.

Любовь к театральным эффектам была Кириллу Андреевичу явно не чужда. Дверь он распахнул с таким видом, словно был шпрейхшталмейстером в цирке и открывал кулису, из-за которой должен был показаться лучший клоун всех времён и народов.

А вот сама лаборатория ребят разочаровала. Своим видом она больше всего напоминала опустевший футляр от хоккейной шайбы, если только такие бывают. Иначе говоря, представляла собой пустоту в виде диска высотой примерно два с половиной метра и диаметров где-то метров десять. Вели в неё две двери: та, через которую Кирилл Андреевич впустил ребят, и точно такая же вторая, расположенная строго напротив. В отличие от комнаты, куда сначала привёл мальчишек Робик, эта была практически абсолютно пуста. Если не считать того, что находилось в самом её центре. А находился там маленький квадратный столик на толстой ножке, над центром которого из потолка свисал толстый металлический стержень. Очень толстый, сантиметров двадцать в диаметре, не меньше. Первая мысль у Валерки возникла про сталактит (или сталагмит, Валерка их постоянно путал, никак не мог запомнить, кто из них растёт сверху, а кто — снизу). Вторая — про в мурованный в потолок гигантский карандаш. Это сравнение было более точным: стержень, в отличие от сталактита не плавно менялся от толстого основания до тонкого острия, а имел постоянную ширину и лишь на конце был заточен в виде конуса, как раз именно так и точат карандаши.

Когда ребята подошли поближе к столику, то они увидели, что под самым острием «карандаша» на нём в небольшой подставочке лежит маленький металлический шарик, размером и видом больше всего напоминающий шар от детского бильярда. Ну, может, совсем чуть-чуть побольше.

— И это всё? — разочаровано спросил Паоло.

— А что ты рассчитывал увидеть? — вопросом на вопрос ответил Воровьёв-старший.

— Аппаратуру… — неопределённо произнёс мальчишка.

— Там, — физик сделал широкий жест рукой, давая понять, что вся аппаратура находится за пределами лаборатории. — Ну а вся поступающая на датчики информация выводится в комнаты наблюдения, в том числе и в ту, где мы с вами только что были. Квантовая физика, ребята, наука весьма сложная и опыты у нас тоже сложные. Работаем чаще всего, как говорится, "не прикладая рук".

— А это? — Паоло указал на шарик.

— А это наш, если так можно сказать, самый грубый струнометр. Слабые возбуждения струны мы сможем только зафиксировать с помощью приборов. А если оно будет достаточно сильным, то вызовет определенные изменения в структуре этого шара. В смысле сместит его часть в одном из ранее свёрнутых измерений.

— А весь шар струна сместить сможет? — поинтересовался Валерка.

— Нет, это уже фантастика, — рассмеялся Кирилл Андреевич. — На резонанс такой силы мы даже теоретически не рассчитываем. Пока что наши задачи скромнее: сместить хотя бы частичку этого шарика. Потом, когда мы научимся это делать, сможем повышать мощность перехода. Когда-нибудь мы обязательно добьёмся того, что перебраться через эти свёрнутые измерения будет так же просто, как сегодня слетать на Луну. Но это вопросы завтрашнего дня. А сегодня… Сегодня мы учимся делать первые шаги и наша задача расколоть вот этот "орешек знаний".

В этот момент у Воробьёва-старшего мелодично заиграл коммуникатор.

— Да, я слушаю… Зачем?.. Блин… Ладно, сейчас… Да, сейчас подойду, хорошо…

Кирилл Андреевич огляделся. Вид у него при этом был слегка очумелый, можно было подумать, что он не очень понимает, где находится, и что происходит вокруг.

— Па… — опасливо позвал Никита.

— Погоди, — раздраженно махнул рукой отец. — Вот что, парни, постойте-ка тут минут пять. Я быстро добегу до Семёнова. Робик, проследи за тем, чтобы они тут вели себя прилично.

— Мы всегда ведем себя прилично, — ревниво прокомментировал сын.

— Я знаю, — рассеяно улыбнулся Воробьёв-старший. — Всё, бегу.

И скрылся за второй дверью.

— Что-то странно, — пробормотал Валерка, когда дверь за физиком хлопнулась.

— Ага, — согласился Никита. — Папка так себя никогда не ведёт.

— Наверное, Кирилл Андреевич получил очень важную информацию, — прогудел из вокабулятора Робик.

— Точно! — согласился Никита. — Наверное, приборы что-то засекли.

— Развёртку струны, — предположил Паоло.

— Не, — Вороьёв-младший уверенно качнул лохматой головой. — Только не это. Если бы оно было связано со струнами, папка бы нас здесь ни за что бы не оставил.

— Да, это точно, — согласился Валерка. — А жаль. Прикиньте, парни своими глазами бы увидеть…

— Точно, — азартно согласился Никита. — Вот было бы здорово.

В следующее мгновение между острием «карандаша» и столиком ударил голубоватый разряд. Яркая молния ломаной линией расчертила воздух. От её ослепительного света мальчишки непроизвольно зажмурились.

Каждый из них невольно напружинился, сжался, ожидая взрыва, удара и боли, но ничего этого не последовало. Только еле заметно дрогнул пол под ногами, как бывает, когда мягко трогается вниз скоростной лифт, оборудованный высококачественными компенсаторами.

И больше ничего…

А потом они услышали дробный перестук, будто где-то рядом обосновался дятел и занялся своим привычным делом — долбежкой древесного ствола.

Никита осторожно приоткрыл глаза и издал нечленораздельный сдавленный звук.

И было от чего. Лаборатория исчезла. Начисто. Все четверо — он сам, Валерка, Паоло и Робик стояли на краю широкой лесной поляны.

По яркому синему небу ветер неспешно гнал лёгкие белые облака, он же слегка покачивал макушки деревьев на той стороне поляны. Где-то в глубине леса продолжал громко трудиться дятел. В траве стрекотали кузнечики.

А через поляну, почти прямо на ребят, шел мальчишка, Никитин ровесник. Русоволосый, вихрастый, худой…

Мальчишка в камуфляжной форме с пистолетом-пулемётом через плечо…