Спать я надеялся часов до девяти, лучше – до десяти. Но в половину девятого меня разбудил стук, торопливый, раздраженный. 

За дверью стояла санитарка:

– Срочно до главврача требуют!

– Случилось что?

– Кадаверную обокрали! – она произносила «котаверную». Коты ей были понятнее кадавров.

– Иду, – отпустил я ее.

Телефон у меня есть, хирургу просто положено иметь дома телефон, но неделю назад рыли канаву и порвали  кабель, и потому связь моя с больницей  беспроводная. Курьеров посылают.

Особенно торопиться я не стал: когда срочно, курьер приезжает на «скорой помощи», а если ногами, то аллюр один крест.

Приготовил яичницу с салом (три яйца – двести калорий, сто граммов сала – еще девятьсот, поел. Выпил крепкий кофе без сахара. Умылся, побрился, посмотрел в окно на лужу у дороги. Края ее подсохли, солнце палит, небо без туч, следовательно, можно идти в туфлях.

Яичница, кофе и яркое солнце наполнило меня бодростью, оптимизмом. Ночные страхи улетучились вместе со тьмой, жизнь стала красивой и удивительной. Вот только кража в кадаверной… Зря я вчера спирт оставил.

Но пошел я не в кадаверную, а в кабинет главного врача. Вовремя попасть начальству на глаза – главное в сельской жизни. Отличие села от города не в грязи, не в воздухе, а в особенностях найма. Нанялся – что продался. В городе поругался с начальником, директором, главврачом – и пошел в другую фирму, в другую поликлинику. Нет, и в городе, конечно, сложности, но есть возможность хотя бы теоретическая, уйти. На селе же идти остается только в петлю. Или в бутылку. Сначала второе, потом первое.

 – Утро доброе, – поздоровался я и почтительно, и приветливо, и слегка независимо.

– Доброе вчера было, – ответил главврач.

– Кому как, Алексей Васильевич, кому как, – подбавил независимости я.

В кабинете, помимо главврача, сидели на старых расшатанных стульях Ракитин и Виталий.

– Повысили? – спросил я Ракитина. – На кражи посылают?

– Оно какая кража, – протянул Ракитин, пожимая руку обыкновенным, не фирменным пожатием. Значит, очень устал.

– Вы, Корней Петрович, вчера кадаверную хорошо закрыли? – задал свой вопрос главврач.

– Как обычно. И кран закрутил, и форточку прикрыл.

Алексей Васильевич подумал, что бы еще спросить, и решил – хватит.

– Тогда пошли смотреть, что же еще пропало, – Ракитину в чужих кабинетах не сиделось.

– Еще?

– Именно. Прежде всего, пропал сторож, Иван Харитонович. Не явился на утреннюю пятиминутку, верно?

– Верно, – подтвердил главврач слова Ракитина.

– Начали его искать и обнаружили, что дверь прозекторской взломана. Тогда послали за вами.

– Ага, – я постарался вложить в коротенькое слово побольше раскаяния, что заставил ждать.

И мы вчетвером – главврач, Ракитин, Виталий и я – пошли к моргу.

Идти недалече. Миновать инфекционный барак, гараж, и вот он, морг и прозекторская под одной крышей. Кадаверная. Трупарня. Как вам больше нравится.

Дверь,  поставленная после ремонта году, кажется, в две тысячи втором,  не соответствовала стилю здания. Хлипкая, несолидная. Замок не подвел, устоял. Петли не выдержали, дверные петли – они были вырваны с мясом.

– Грубая сила, – констатировал Ракитин.

Мы прошли внутрь.

Окна зарешечены с царских времен, а вот стекло разбили  недавно.

– Осколки-то… изнутри били! – определил капитан.

В кадаверной был разгром, но разгром странный: на кафельном полу (плитка  дореволюционная)  лежали осколки банок, в которые я давеча укладывал образцы для гистологического исследования. Хорошие были банки. С притертыми крышками. Формалин испарялся из лужиц на полу, но самих образцов я что-то не видел. Даже под стол заглянул – нет. Еще опрокинут стул, стакан с карандашами, вот и все. Пишущая машинка, шкаф с инструментами, веник, ведро и прочие ценности уцелели.

Я спустился по лестнице вниз, как там на леднике дела. 

При свете «дневной» лампы (чтобы воздух меньше грелся) я увидел совсем уже странное.

Вернее – не увидел.

Я не увидел труп.

– Бред, просто бред, – сказал я негромко, но Ракитин услышал.

– Что случилось? – спросил он, спускаясь.

– Труп исчез.

– Куда именно уложили тело?

Я показал.

Ракитин обошел меня, наклонился, потом и вовсе встал на четвереньки, не жалея штанов. Ищет следы.

Я бочком-бочком подошел к другому углу ледника и достал заветную баклажку. С умом достал – надев резиновые перчатки. Вдруг там отпечатки пальцев посторонние?

– Что это? – спросил капитан.

– Спирт. Видишь, не тронули. Необычно это.

– А что трогать, на ней ведь написано – «Сулема! Яд!»

Я перевел взгляд на баклажку. Да, действительно… Сам же эту этикетки и прилепил. На всякий непредвиденный случай. До чего глаз замылился…

Ракитин вернулся к леднику, а я, пристыженный, встал в уголок, пытаясь более Шерлока Холмса из себя не строить.

Хотя… Народ умен и проницателен, никаким страшным надписям не верит. Иногда и напрасно. За год трех  искателей алюминиевых проводов, пренебрегших  табличкой «Не влезай – убьет», поразило насмерть. По одному, в апреле, мае и ноябре. Вор непременно бы раскупорил баклажку и понюхал, чем пахнет. Обычный вор.

Но когда воруют  трупы…

Я потихонечку поднялся наверх. Почти сразу за мною последовал и Ракитин.

– Дела совсем невеселые, – заявил  он.

– Похищение трупа – такого в истории нашего района еще не было, – сказал Алексей Васильевич.

Вниз полез Виталик, а затем, помедлив минуту, и главный врач. Да уж, происшествие. Жена не простит, если он своими глазами не увидит пропажу покойника.

– А вот в соседнем районе, – начал было я, желая блеснуть цитатой про члена партии, но неуместность дурацких шуточек заставила оборвать фразу на полуслове.

– Что – в соседнем? – насторожился Ракитин. – Ты уже слышал?

– Да так… Нет, не слышал,  предположил только,  – слишком серьезный был капитан, и разговора требовал серьезного. – А что, где-то… случилось?

– Да. Но – настоятельная просьба помалкивать. Дело на контроле, – и он указал  сигаретой на потолок, потом предложил:

– Закуривай.

– Когда это я курил, – помотал я головой и протянул баклажку. – Пей!

– Когда это я отказывался, – ответил Ракитин.

Пришлось наливать, благо рюмка, что хранилась в столе, пережила разгром.

Ракитин выпил, поблагодарил кивком.

– Закуски  не держу, – извинился я.

– И не держи, – капитан достал из кармана конфетку. Ею и закусил. Потом вышел на порог и склонился над дверью. – Видишь, изнутри выбивали?

– Как – изнутри?

– Просто. Дерево-то сгнило, трухлявое,   шурупы  выскочили,  – он опять встал на колени, приглядываясь к царапинам на двери, чуть даже не обнюхивая ее.

Ракитин, я знаю, о собаке мечтает, ищейке. Но все упирается в финансирование. Милиционера или медицинского эксперта мама-папа родят, выкормят, вырастят, выучат, а потом он уже и сам кормится, как может. Служебную  собаку кормить нужно от рождения и до смерти. Опять же проводнику жалование… Потому капитан от нужды развил в себе наблюдательность, остроту взгляда, а иногда кажется, и чутье тоже.  

Ушел он, впрочем, недалеко, и тут же вернулся.

– Слишком уж неожиданно. Всяко бывает, но чтобы украли труп, только труп, и ничего, кроме трупа… Заключение твое на месте?

Я вздрогнул. Если еще и это…

Но оно лежало в ящике стола – так, как я его вчера положил.

– И на том спасибо, – заключение он полистал, потом отдал поднявшемуся из подвала Виталию. Тот с холода тоже покусился на баклажку, а  за ним хлебнул  и главврач.

День начался дружно.

Фантазия моя разыгралась. Деревенский Франкенштейн, секта некрофилов, что еще?

Между прочим, не так это и невероятно – некрофилы. Но ведь не моя забота. Или моя? Мы в ответе за тех, кого вскрыли?

Странно, но отчасти я чувствовал себя именно в ответе. Если мы отвечаем за больных, отчего ж не побеспокоиться и о мертвых?

Не нравится мне это дело.

Совсем не нравится.

Еще и Маркиза ночью выла… Не одной ли цепи звенья? Вспоминая поговорку про конюшню, я притворил дверь в кадаверную и пошел работать.

В больнице на меня поглядывали с любопытством, но с расспросами не лезли. Даже представлять не хочется, какие слухи сейчас плодит коллективное бессознательное. Например, что доктор продал тело секте сатанистов, а взлом имитировал сам, для отвода глаз. Но по глупости – доктор-то наш не шибко умен, иначе сюда бы не приехал – взломал дверь изнутри. На чем и попался.

Версия не хуже других, верно? Отлично объясняет взлом, вернее, вылом двери и разбитое окно.

Возвращаясь вечером домой я заметил: в почтовом ящике что-то белеет. Счет? Рановато.

Конверт! Настоящий почтовый конверт! Я прошел в квартиру, вымыл руки. Уселся в кресло, постарался успокоиться и только потом распечатал конверт.

На двойном листке ученической тетрадки была написана одна строчка:

«Доктор! Женщина из Волчьей Дубравы – упырь!»