В тот же день вечером пришел Тоник и прямо с порога радостно возвестил:

– Все! Поговорил с мамой. Жалко ее. Слезы, конечно, были. Но она не возражает. Она даже немного гордится мною.

На другой день исполнялся ровно месяц с того дня, как я приказал Ужжазу прибыть на берег Сизой Косы. Нужно и нам явиться на свидание.

Тоник с восхищением обошел несколько раз самоуправляющуюся машину (автомобили были его страстью) и после небольшого спора с Квинтом, кому сидеть впереди, мы заняли места. Квинт, как более старший, победил. Но усевшись, он галантно предложил поменяться местами. Они поменялись.

Мы прибыли на пустынный, холмистый берег Косы. Море было чистое. Перекусили. Через несколько часов ожидания на горизонте показались четыре бледные точки. Это шла флотилия Ужжаза. Я поймал его мысль. Он был погружен в заботы об окружающих его людях и силился понять, почему держит курс именно к этому берегу. Он не знал, что конкретно предпринять дальше, но намерения у него были самые благие. Пришлось помочь ему. Включив мыслеизлучатель, я «посоветовал» выделить самое большое судно бывшим подопытным в полное их распоряжение, а самому с агентами остановиться здесь и основать лечебное заведение. И уж, конечно, не забыл я напомнить ему про макет галактики.

Ужжаз впитал мою мысль и вскользь подумал о загадочном шаре, найденном его людьми на острове.

Так это и есть наш улетевший атомный взрыв!

Я снова включил мыслеизлучатель и проинструктировал Ужжаза, что делать с этим шаром дальше.

Флотилия приближалась. С флагманского судна был спущен катер. На носу его, держась одной рукой за леер, чуть сгорбившись, стоял Ужжаз. В другой руке в металлической сетке он держал черный шар.

Вздымая буруны, катер направился к нам.

Мы сели в машину и терпеливо ждали. Я велел без моего разрешения не выходить из машины. Шурша прибрежной галькой, все в тех же квадратных очках подошел Ужжаз и нагнулся к окошку.

– Извините, но чутье мне подсказало, что вы потеряли это ядро. Мой долг вернуть его вам.

Он через окошко подал мне шар.

– Благодарю вас.

Я принял шар, приятно ощущая его привычную тяжесть.

Наконец-то я держал в руках законсервированный атомный взрыв, эквивалентный двадцати тысячам тонн тротила. За ядерной пленкой бушевал плазменный ураган, царили чудовищные температуры и давления, а шар нагрелся всего на каких-то полтора градуса. Уже после, дома, я поднес к нему индикатор радиоактивности: стрелка микроамперметра даже не дрогнула.

Ужжаз признался:

– Я имел дерзость подвергнуть его химическим пробам и анализам и ничего не добился. Совершенно инертное, ни на что не реагирующее тело… Я не обнаружил в нем ни одного химического элемента.

– Мы этим сами займемся.

– Хорошо. А скажите, где мы с вами встречались? Мне ваше лицо кажется знакомым.

– Я неподдающийся экземпляр.

Ужжаз смутился, сжался в комок.

– Вспоминаю, вспоминаю.

– И меня вспомните, – не удержался Квинт. – Так человека изуродовали! А я как-никак бывший фараон.

Сказал и прикусил язык. Но Ужжаз не обратил внимания на последнее слово. Зато Тоник обернулся и удивленно посмотрел на Квинта, будто увидел его впервые.

– Я страдал манией величия, – сказал Ужжаз. – Это была болезнь. Я бы назвал все прошлое кошмарным сном. Но я вылечился.

Теперь он мне даже нравился.

– Где макет галактики? – в упор спросил я.

– Его выгрузят в первую очередь. Он принадлежит всем. Вы возьмете его с собой?

– М… возьму.

Ужжаз оглянулся и что-то крикнул людям на катере на незнакомом мне языке. Катер сразу пошел к теплоходу. «За макетом», – догадался я и вылез из машины. Ужжаз уставился на меня:

– Скажите, что это за ядро? Я должен узнать его химический состав. Я погружал его в сильные кислоты и щелочи и никакой реакции, я сорок восемь часов нагревал его в пламени газовых горелок, а оно холодное, я испытывал его на прочность, твердость и упругость – все приспособления и инструмент переломал, а на нем ни царапины, я, наконец, красил его самыми активными красителями, а они с него, как вода. Поверьте, я не могу успокоиться и не успокоюсь, пока не узнаю, что это такое!

Ужжаз снял очки и мы увидели его глаза, черные большие и красивые. И печальные. Это были глаза умного, вдумчивого человека. Что ему ответить? Он уже перевоспитан, в этом нет никакого сомнения. Но он не понес наказания за свои прошлые деяния. А обязательно ли оно, если человек уже приносит пользу обществу? Я готов был простить его и все рассказать. Но Квинт был настроен иначе, уж он-то был зол на Ужжаза и сейчас смотрел на него из окошка пренебрежительно и свысока, а тот, конечно, не знал Квинта и, нервно крутя в руках очки, ждал. Я решился:

– Хорошо, скажу. Не поверите мне, так поверите физике, – и выложил о шаре все.

Ужжаз поверил мне. Впервые я встретил на Земле такого человека. Он преобразился и восторженно посмотрел на меня. Черные глаза его блеснули и излучили показалось мне, струйку ощутимого тепла. Он снял колпак, сложил его гармошкой, всунул туда очки и небрежно сунул в карман.

– Покажите еще.

– Подай, Квинт, – сказал я.

Квинт скорчил кислую недовольную физиономию и, что-то проворчав по поводу изверга и притворщика, протянул шар.

– Вот, – сказал он, высунув голову из окошка. – Смотрите, любуйтесь, надевайте колпак и уходите. Если…

– Кви-инт! – оборвал его я и обратился к Ужжазу. – Видите ли, этот человек был одним из ваших «пациентов» на острове. Он иногда бывает злопамятным.

Ужжаз склонился к окошку.

– Простите меня, уважаемый… э…

– Квинтопертпратех, – гордо произнес Квинт.

– Квинтопертпраптех. Я сотню раз извиняюсь перед вами, а уж себе-то я этого никогда не прощу. Можно ли судить больного человека, в бреду совершившего преступление?

Квинт раскрыл рот, собираясь что-то сказать. Насколько я его знаю, он хотел повторить, как его изуродовали. Я вовремя его остановил, сказав внушительно с соответствующей интонацией:

– Он уже простил вас.

– Да, – снисходительно согласился Квинт. – Я прощаю вас.

Ужжаз выслушал, неестественно улыбнулся, вцепился пальцами в шар и, забыв о нас, уставился на него.

– Ядронит. Атомный взрыв, – шептал он. – Взрыв в моих руках.

– Вы удовлетворены? – спросил я.

– Вполне. Я могу показаться назойливым, но мне бы еще хотелось узнать, как вы этого добились?

– Слишком длинная история, и в данный момент я предпочитаю о ней умолчать.

Ужжаз понял, что больше вопросов задавать не следует и вернул шар.

– Рад нашему знакомству, – сказал он. – Если вам нужна помощь, поддержка или добрый совет, я всегда к вашим услугам. Можете рассчитывать на меня, как на себя.

Тем временем вернулся катер. Двое рослых мужчин вынесли на берег что-то серое, большое, круглое.

– Макет, – сказал Ужжаз.

– Фи-ил, – жалобно проскулил Квинт, – позволь нам выйти из машины.

– Выходи.

Мужчины поздоровались, опустили груз рядом с машиной и, скинув с него серый чехол, скрестили руки на груди. Мы воззрились на макет. Сбоку он выглядел, как белесое туманное веретено, а сверху – как растянутый круг с закрученными к центру неровными спиральными ветвями. Трех метров в поперечнике, он лежал на специальных деревянных носилках. Я обошел его вокруг и пощупал рукой. Это был твердый, полупрозрачный материал с вкрапленными в него пылинками звезд, слившихся, особенно в центре, в молочный туман. Неясные края макета будто растворялись в воздухе. Квинт рассматривал макет с разных позиций и сопел. Тоник указал мне на краешек одной спирали. Я увидел ломаную линию – маршрут пришельцев. Она была длиной около восьми сантиметров. В масштабе макета один миллиметр соответствовал расстоянию в три световых года. Значит, от звезды, откуда прилетели пришельцы, свет идет до Земли две тысячи шестьсот лет.

Планеты в макете должны иметь размеры средних молекул. Их специально увеличили.

Ужжаз достал из продолговатого ящика прибор, похожий на микроскоп, закрепил его на штативе и отрегулировал.

– Смотрите, – предложил он. – Спускайтесь по линии, не теряйте ее.

Я увидел все, о чем рассказывал Тоник. На девятой планете от Ригеля действительно были крохотные замысловатые знаки и контуры человеческой фигуры. Расшифровывать я их не стал: Бейгер и Ужжаз не глупее меня. Я просто срисовал знаки в свою книжку. Потом стали поочередно смотреть Квинт и Тоник.

– Где нашли макет? – спросил я Ужжаза.

– В развалинах средневекового замка. Я был еще мальчиком. Мы играли там. А много лет спустя я вспомнил об этой диковинной глыбе и забрал ее, и уже гораздо позже понял, что она собой представляет.

Слушая Ужжаза, я подумал, а не знает ли он что-нибудь о профессоре? Я отвел его в сторону.

– Вы, надеюсь, слышали о таинственном исчезновении профессора Бейгера?

– Приходилось. Мы вместе учились и даже были приятелями. Но со временем наши взгляды на жизнь разошлись, а потом разошлись и пути. Вам что-нибудь известно о нем?

– Немного. Он находится в четвертом измерении. Знаете такое?

– Поверхностно.

– И я также. Область довольно туманная и неизведанная. Я хочу найти профессора и вытащить его оттуда. Для осуществления этой цели я, Квинт и Тоник отправляемся в космос догонять изображение сожженных бумаг профессора, которые помогут нам спасти его. Не смотрите на меня так, Ужжаз. Я говорю серьезно и обдуманно.

– Вижу, что не шутите. Но хоть мне и любопытно, вопросы сейчас неуместны. Однако с вашего разрешения я выскажу просьбу.

– Какую именно?

– Позвольте помогать вам. Я был не прав, а Бейгер прав. Я у него в неоплатном долгу и должен внести посильную лепту в дело его спасения.

Я задумался. Когда-то, помню, мыкался в поисках помощника, а нынче они сами просятся. Конечно, Квинт – это хорошо. И Тоник неплохо. Но какие бы они славные не были, они помощники в основном не по научной части. А Ужжаз – это голова. Мозги мне нужны. Но решить один я не мог – мы все равноправны. Я подозвал Квинта с Тоником и изложил им просьбу Ужжаза.

– Разумеется! – обрадовался Тоник. – Это ускорит работу.

Квинт не торопился. Он молчал, и было ясно, что всем существом он против Ужжаза.

– И это обязательно? – наконец выдавил он. – Очень нужно?

– Нужно.

Квинт махнул рукой, как бы говоря «была не была».

– Где я могу вас найти? – спросил Ужжаз.

Я сказал адрес.

– Отлично! В самое ближайшее время я буду у вас. Мне только необходимо начать строительство лечебницы. До свидания!

Ужжаз надел очки, круто развернулся и, что-то сказав ожидавшим его мужчинам, быстро зашагал в сторону катера.

– Что будем с макетом делать? – спросил Тоник.

– А по-вашему, как?

– Сообщить о нем в Академию наук. Приедут – заберут.

– М-м… Заберут. Да начнут допытываться. Мы станем известными людьми. Нет! Доставим его прямо сейчас же в ближайшую обсерваторию. Втихомолочку. Там обычно безлюдно. Поехали. Впрочем, стоп.

Ужжаз ступил на борт катера, когда я его окликнул, попросил вернуться и написать записку с указанием точного места, где был найден макет. Пусть ученые обследуют замок, произведут раскопки, может, и еще что интересное найдут.

Ужжаз вырвал листок и без возражений написал записку. И даже поставил под ней неразборчивую подпись.

– Да, кстати, – сказал я. – Тоник – сын Бейгера.

– Вот как! Вдвойне приятно познакомиться.

Ужжаз пожал руку Тонику и вторично распрощался. Макет вместе с носилками положили на верх машины, обмотали крест накрест веревками и больше у Косы не задерживались.

У главного здания обсерватории я затормозил и огляделся. Поблизости никого не было. Недалеко от гаревой дорожки стояла беседка с резными некрашеными карнизами. Мы затащили в нее макет, я положил на него записку и придавил ее камнем. Полезное дело сделали. Теперь домой. В шесть рук работа пошла быстрее. Мы забыли, что такое отдых.

Кое-что пришлось пересматривать. В принципе все легко, но когда копнешь глубже, выявляется масса недосмотров. Взять лазер. Обычно для него применяют кристаллы рубина, берилла, сапфира, способных накапливать свет. Такой лазер для наших целей не подходил.

– Не может быть, – в один голос заявили Тоник и Квинт.

– Тогда загибайте пальцы и соглашайтесь со мной. Во-первых. Загнули один? Запас энергии в виде светового луча отдается мгновенно, а нам нужно, чтобы излучение шло постоянно. Во-вторых, сам луч чересчур тонок. На него ни встать, ни сесть. В-третьих, расходимость луча в лучшем случае составляет тысячную долю градуса. Если его направить на Луну, он осветит круг диаметром полтора километра. А на расстоянии шести тысяч световых лет диаметр освещенного круга будет двести тридцать четыре миллиарда километров, то есть практически луча не будет. На чем же мы будем держаться?

– М-м-м…

– И в-четвертых, вырывающийся луч ослепительно ярок, поэтому его сразу заметят. А ученые – народ дотошный, до всего докопаются.

– Тогда нужно изменить конструкцию лазера, – решительно заявил Квинт. – Доверь это нам.

– Нет, – ответил я. – Мы лучше построим иразер, излучающий инфракрасные лучи. Уж их-то никто не увидит.

– А разве такой луч может нас понести? – неуверенно спросил Тоник. – Что-то маловероятно.

– Какая разница! Было бы направленное излучение, а какое – не имеет значения. Уловили суть? Соображай, Квинт. Правильно ли я говорю?

Квинт заложил руки за спину, откашлялся и стал мерить по диагонали комнату.

– Раньше я бы сказал, что свет – это когда светло, а сейчас говорю, что это колебания электромагнитного поля. Само поле мы не видим и не слышим. Колеблется поле, бегут разные волны. Те, которые имеют длину в десятые доли микрона, улавливает наш глаз, и мы говорим и все говорят – это свет, причем разных цветов – синий, красный, оранжевый. И все эти цвета зависят от длины волны. Волны короче световых мы не видим, но находясь долго под солнцем, чувствуем их. Загар-то – дело ультрафиолетовых лучей. Помню, как однажды в Египте с меня слезла шкура вся. Нет, кожа. А все они, ультра. С волнами чуть подлиннее световых мы сталкиваемся постоянно, даже в темноте. У батареи отопления тепло? Тепло. И от горячего утюга тепло идет. И от земного шара тепло идет. Это и есть инфракрасные лучи или просто тепловые. Вот они нам подойдут. Пусть их иразер и испускает. Я так говорю, Фил?

– Разбираешься. Итак, решено – иразер. Земля огромна, тепла в ней много, вот и будет иразер черпать энергию инфракрасных лучей Земли и, концентрируя их в направленный параллельный пучок, беспрерывно посылать в пространство. На луче устроимся мы. Полный комфорт.

– Но мы же не умеем превращать тепло во что-то твердое. Провалимся сквозь этот инфракрасный пучок, – сказал Тоник.

– У нас всегда под боком нуль-пространство. Без него не обойтись. А сейчас за дело.

– За дело! – рьяно отозвался Квинт.

– За дело! – согласился Тоник и, встав из-за стола, спросил у Квинта: – А вы уже успели побывать в Египте?

– Я родился там.

– А не похож на египтянина.

– Со временем облик человека меняется, все же шестьдесят веков прошло со дня рождения!..

– ???

– Почему смотришь? Фараона не видел?

– Видел на картинках.

– А перед тобой живой стоит. Квинтопертпраптех, а не какой-нибудь Хеопс. Спасибо Филу, что меня, мумию, оживил.

Тоник медленно повернулся ко мне. Брови его полезли вверх.

Я подтвердил слова Квинта.

– Но как же так? – изумился Тоник. – Вы, вы… фараон? Оживленный?

– Что же ты вдруг завыкал? – усмехнулся я. – И удивляться нечему: простая биология. Нынче фараоны не в моде. К оживлению привыкнешь. За дело!

Много дней ушло на поиски, на проектирование, еще больше на постройку. На всякий случай сделали три иразера. Все они были изготовлены из фотонита и, чтобы не натыкаться на них, мы прикрепили их к потолку, благо дом старинный, потолки высокие. И, конечно, наши иразеры отличались от существующих так же, как сверхзвуковые лайнеры от допотопных фанерных самолетов.

Основное, первостепенное было сделано. Осталась мелочь. Чтобы в полете не оказаться в вечном мраке и для большего удобства, мы решили сделать из фотонита кабину в форме пологого шара. Путешествие могло затянуться, а излишек припасов никогда не помешает. Помимо того в кабине можно находиться без скафандров. Сначала хотели сделать ее по частям, а потом соединить их в одно целое, но передумали. Работа нелегкая и прочность не та будет. Решили выдуть ее, как в свое время выдули шлемы для скафандров. В комнате кабина не поместится, и мы рискнули выдуть ее прямо на улице, разумеется, ночью.

Необходимые инструменты приготовили заранее и в первую же темную безветренную ночь приступили к работе. Вынесли специальную подставку, на которой было сделано углубление с отверстием для жидкого фотонита и баллон с воздухом. Расплавленный в плазме фотонит Квинт вынес в мешочке из ядронита и вылил в углубление. Привыкшим к темноте глазам стало на миг больно от нестерпимо яркого света. Все вокруг осветилось, как днем.

Я медленно открыл редуктор. Ослепительно белый шар рос на глазах. Я прибавил давление. Покачиваясь от ничтожного дуновения ветерка, шар увеличивался и, постепенно остывая, принимал светло-желтую окраску. Вооруженные специальным циркулем, Квинт с Тоником измерили диаметр. Еще немножко воздуха и требуемый размер достигнут. Горячий, четырехметровый шар продолжал светиться. От него несло таким жаром, что рядом стоящий забор задымился. Квинт побежал за водой. В коридоре раздался грохот. Вот недотепа! Наверняка упал с ведрами. Удивляюсь, как соседи не выскочили.

– Фил, оглянись! – дернул меня за рукав Тоник. – Что это?

На асфальте одна за другой затормозили две машины. К нам бежали люди в стальных масках. Пожарники! У пятерых в руках были шланги с брандспойтами, остальные с баграми и с топорами.

Что, что делать?

– Мы ничего не знаем. Мы прохожие, – скороговоркой сказал я и концом штангенциркуля проткнул огненный шар. Лопнул он почти бесшумно. Углубление с жидким светом я сразу же прикрыл ядронитовым мешочком и тихо сказал:

– Тащите баллон в подвал. Ориентируйтесь по лампочке на парикмахерской, она левее двери.

– Не паниковать! – раздался в темноте зычный голос. – Мы не ослепли. Пропал огонь. Достать фонари.

По двору забегали рассеянные световые зайчики. Пожарники не знали, куда бежать и что гасить. Увидев меня, они перекинули шланги через плечо и подошли.

– Что тут горело? – спросил главный.

– Не знаю. Удивляюсь сам. Столько было огня и жару и вдруг ничего не стало.

– Ложная тревога исключается… Мы сами видели огонь до последнего момента. Нужно узнать, что горело. Вы не откажетесь нам помочь?

– С удовольствием, – ответил я.

Дисциплинированные пожарники искали на совесть, заглянули куда надо и не надо, залезли на крышу дома и до смерти перепугали соседей. Дядя Коша выскочил в ночном белье и столкнулся с главным. Вид сверкающей каски подействовал на него устрашающе, он попятился, толкнул плечом дверь и, оказавшись в комнате, захлопнул ее перед носом главного.

– Проверьте, не горит ли что у вас?

– У нас прохладно. Мы не горим, – отозвалась каким-то мужским голосом тетя Шаша.

– Мы тоже не горим, – позевывая и прикрывая ладошкой рот, вышел Квинт. – А что горит?

– Если б я знал, я бы уже руководил тушением.

– Нашел! – ворвался в коридор пожарник.

Громыхая подкованными ботинками, все выскочили за ним и подбежали к обуглившемуся забору. Главный осветил фонарем доски, потрогал их рукой и задумался. Потом сделал заключение:

– Забор не горел, но под воздействием высокой температуры тлел. И в то же время он мокрый. Выводы? Выводов нет. Э… Так и доложим. Шланги свернуть! Па-а машинам!

Ясно, что после случившегося мы не могли выдувать кабину в городе. Не строить же специальный маскировочный ангар!

И тут я вспомнил, что за нашим двором, на пустыре, есть яма. Мы по привычке говорили – яма, а это был целый котлован около пяти метров глубиной и диаметром метров одиннадцать. Если соорудить над ним съемно-разборную крышу, то получится подобие подземного ангара. Этим мы и занялись. У меня с давних пор хранились три связки прокатанных дюралевых угольников. Из них сделали рамы. Тоник достал для их обтяжки рулон латунной фольги. Я не стал допытываться, где и как он ее раздобыл: по его словам – самым честным образом.

Изготовив съемную крышу, мы опять приступили к выдуванию, на этот раз в скафандрах: без них мы бы просто испеклись заживо. Кабину сделали удачно. К рассвету шар остыл и стал совершенно невидим.

Крышу мы разобрали и утащили в подвал. Шар тоже в яме оставлять нельзя. Вчера вокруг нее ходили два человека с рулеткой и что-то измеряли. А один даже спустился вниз. Значит, днем туда могли нагрянуть рабочие. Метрах в ста от ямы в укромном месте, заваленном мусором, мы вбили в землю по самые торцы четыре кола. В днище шара прожгли резаком мельчайшие отверстия и, пропустив через них накануне сделанные нити из ядронита, привязали ими шар к кольям, надеясь в следующие две ночи завершить отделку кабины.

Но разве от ребятни укроешься? Сыну наших соседей вздумалось поиграть в мячик, и однажды тот ударился о кабину, а так как она невидима, ребенку показалось забавным, что мячик отскакивает от ничего. Он и давай кидать. Я хотел послать Тоника, чтобы он отвлек мальчика от этой игры, но не успел. Странным поведением мяча заинтересовались двое прохожих. Один из них поймал мяч и с силой бросил его. Встретив преграду, мяч упруго отскочил в сторону. Мальчик побежал за ним. Прохожие остолбенели. В довершение ко всему, у проходившей мимо женщины резким порывом ветра сорвало с головы шляпку и понесло на шар. Женщина кинулась за ней и с разбега налетела на нашу кабину. Бедная! Представляю, что она испытывала.

Двое прохожих, наблюдавших за мячом, увидев, как она внезапно остановилась и, запрокинув голову, заголосила, поспешили к ней на помощь. Через секунду они сами потирали ушибленные места. Их поведение, а также неподвижно висящая в воздухе шляпка – она лежала на верхушке шара – привлекли внимание других прохожих и скоро вокруг кабины собралась толпа. Одни били по ней кулаками, тростями, другие гладили, щелкали, скребли. Какой-то тип ожесточенно стучал разводным ключом.

Толпа все увеличивалась. Мы поняли, что надо срочно принимать какие-то меры и попытались пробраться к кабине. Тщетно! Народ прибывал. Мало кто представлял, что именно произошло. Всех охватило любопытство. Задние ряды напирали. Тех, кто находился у самого шара, основательно помяли. Слышались стоны, причитания. От забора остались щепки.

Признаюсь, я растерялся. Всклокоченный, красный, в растерзанном пиджаке, ко мне пробирался Квинт. Что-то крикнул и исчез.

Я отыскал глазами Тоника и начал пробиваться к нему. И тут раздался знакомый душераздирающий скрежет. Это вернулся Квинт. Шлифуя бракованную фотонитовую втулку фотонитовым порошком, он стал расчищать дорогу к кабине.

– Заткни уши! – рявкнул я обезумевшему Тонику.

Вокруг Квинта образовалось пустое пространство. Он быстро добрался до кабины и резаком незаметно перерезал ленточки ядронита. Скрежет прекратился. Конвульсивно подергиваясь, Тоник простонал:

– Бр-р… Адский звук!

Я улыбнулся.

– Ничего. Это не страшно. Разрядка небольшая.

Так как на шар давили со всех сторон, он сразу взмыл вверх. Так выскальзывает из пальцев свежая рыбка. Освобожденное место в момент заполнилось народом. Не знаю, досталась ли шляпка хозяйке. Скорее всего ее затоптали.

Шар попал в воздушный поток и навсегда умчался в верхние слои атмосферы. Опасности для воздушного сообщения он не представлял, ибо был легче пылинки.

Люди окончательно сбились с толку, шарили по воздуху руками, палками, сумками, кто чем мог. Но постепенно волнение улеглось, и толпа мало-помалу рассеялась. Лишь несколько особенно любопытных торчали до самого вечера.

Через трое суток мы выдули другую кабину, но на этот раз закрепили ее на крыше: по крайней мере были уверены, что никто на нее не натолкнется, разве что воробей. Потом сделали входной люк и перегородку, делившую шар на два неравных отсека. Один – жилой, другой – для хранения продуктов, инструментов, иразеров, материалов и разной аппаратуры. Одновременно перегородка будет служить нам полом.

Одну ночь для испытания мы проспали в готовой кабине. Удобно, хотя и не очень комфортабельно.

Утром, возвращаясь домой, я случайно услышал несколько фраз из какой-то радиопередачи. Меня особенно заинтересовало слово «клопомуха». Но репродуктор был установлен довольно далеко – в сквере за парикмахерской и, как я ни напрягал слух, больше ничего не услышал. Квинт с Тоником, рассуждая о преимуществах твердого света перед обыкновенным, пошли умываться, а я свернул в чуланчик и вытащил из-под скамеечки старый, дедовский динамик. Обтерев его сухой тряпкой, включил вилку в сеть. В эфире была легкая музыка. Вытираясь одним полотенцем, вернулись Квинт с Тоником: они уже успели подружиться.

– Уши мои слышат музыку, – сказал Квинт.

– Глаза мои видят радио, – подражая ему, сказал Тоник.

– Может, передадут что-нибудь интересное, – ответил я, но про услышанную «клопомуху» промолчал: мне могло спросонок и показаться.

После скучного музыкального антракта, когда мы уже поели и Квинт, согласно установленному графику, убирал со стола посуду, диктор объявил: «А сейчас, дорогие радиослушатели, повторяем сообщение о загадочных явлениях, имеющих место в нашем городе».

– Слушайте, – я кивнул на динамик. – Нас должно касаться.

"Второго июля сотни граждан столкнулись с чрезвычайно твердой таинственной пустотой. Находясь в центре большого количества людей, она представляла собой как бы стальной монолит, не позволяющий проникнуть внутрь себя. Шляпка, сорванная ветром с головы неизвестной гражданки, непонятным образом висела в воздухе над пустотой. При ударе о пустоту стальными предметами, она издавала неприятный звенящий звук, и по утверждению гражданина Примы, в тот момент, когда он потер ее крупнозернистой наждачной бумагой, раздался невыносимый скрежет. Скрежет подействовал на людей возбуждающе, они потеряли контроль над своим поведением и психикой. С прекращением скрежета исчезла и пустота. Освобожденное пространство было заполнено народом.

Несколькими днями раньше наши пожарники заметили зарево большого пожара в квартале №17. Однако по прибытии на место никаких признаков пожара они не обнаружили.

Не менее странный случай произошел на улице нашего города в прошлом году. Многие граждане видели, как на их глазах бегущий по тротуару мальчик пяти-шести лет за считанные секунды вырос до размеров взрослого человека. Бегущий рядом с ним мужчина, могущий пролить свет на происходящее, затерялся в толпе, собравшейся по случаю автомобильной катастрофы. И, наконец, дорогие радиослушатели, всемирно известная знаменитая Клопомуха. Не секрет, что письмо, адресованное всем людям Земли, было написано именно в нашем городе, причем написано задолго до того, как хватились, что клопов и мух нет. Всему перечисленному предшествовало таинственное и бесследное исчезновение из стен лаборатории на глазах сотрудников профессора Бейгера.

Все эти события указывают на то, что в НАШЕМ городе не все в порядке, что хозяевами являемся не мы. Есть предположения, что это проделки или шутки, а возможно даже попытка вступить с нами в контакт неких космических пришельцев. Можно допустить, что скрежет является средством общения между ними, как между нами разговорная речь. В ближайшее время из центра прибывает группа экспертов и специальная комиссия для расследования вышеуказанных явлений".

– Нас могут арестовать? – спросил Квинт.

– Мы не преступники. Единственное, что нам угрожает – это срыв полета, выяснения, объяснения. Поэтому нужно быть предельно осторожными. Особенно тебе, Квинт. У тебя документов и прописки нет. Ты вообще на планете не числишься.

– Значит, мной пренебрегают, как бесконечно малой величиной?

– Не говори глупостей. Без дела из дому не выходить, с соседями желательно не встречаться. Ты их спугнул тогда скрежетом. Как бы они не вспомнили об этом. Надо поторапливаться с работой. Почему же Ужжаз задерживается?

И только я это сказал, как в дверь постучали. Явился Ужжаз. С порога он деловито сказал:

– Я в вашем распоряжении.

– Чудесно! Я ждал вас. Будете жить у меня.

Ужжаз сразу приступил к расспросам:

– Над чем в последнее время работал Бейгер?

– Над передачей человека по радио.

– Понятно. Все то же. Я знаю об этом.

Я рассказал, как мы собираемся спасти профессора.

– Да-а, – протянул Ужжаз. – Это интересно и заманчиво! Но мне кажется, что здесь много фантастики.

– Ни на йоту. Сплошная реальность. Я человек практичный и слов на ветер не бросаю. Подтверждение тому – законсервированный атомный взрыв, Клопомуха и кое-что другое.

– О! Клопомуха! Так это дело ваших рук? – Ужжаз возбужденно прошелся по комнате. – Немыслимо! Как вам удалось создать ее?

– Об этом после. Надеюсь, сомнений больше нет? Отлично! Так я и думал.

– Дайте работу, – Ужжаз снял и снова надел колпак.

Квинта время вылечило, и он смотрел теперь на Ужжаза с уважением:

– А вы, оказывается, неплохой человек, – сказал он ему. – Вот что значит Филово перевоспитание. И посвежели вы. Но колпак, скажу прямо, вам не к лицу.

– Привычка, – смущенно улыбнулся Ужжаз. – Без него я чувствую себя раздетым, с ним связаны приятные воспоминания. Но если вам не нравится, я могу его не носить.

– Носите, – сказал я. – Без него вы не Ужжаз. Завтра с утра распределим обязанности, кому чем заниматься. А сегодня познакомим вас с нашим хозяйством. Введем в курс дела.

Ужжаз осмотрел ядроскоп, побывал в кабине, примерил скафандр, ощупал невидимые иразеры и не хотел выпускать из рук «атомный взрыв». Он не «охал» не «ахал» и руками не всплескивал, он лишь поминутно снимал и надевал колпак. Начиненный впечатлениями, он в эту ночь не мог уснуть. Я дал ему снотворное. Я думал, что основное уже сделано, но я ошибался. Учитывая, что на Землю из космоса мы можем вернуться самое раннее через двадцать тысяч лет, следовало надежно спрятать иразер, на луче которого мы полетим. За это время он не должен быть обнаружен.

Можно было бы установить его в одном из кратеров на обратной стороне Луны, но до нее добраться очень трудно. До звезд легче. Ведь шаг в один метр может сделать каждый, а попробуй-ка шагнуть на один микрон. Не тут-то было.

Следует еще взять во внимание, что в пути может произойти непредвиденная задержка и тогда мы вернемся через сто тысяч, а возможно, и через миллион лет.

Мало надежды, что за это время иразер никто не обнаружит. Сам по себе он невидим, но на него за тысячи лет может кто-нибудь или что-нибудь натолкнуться. Тогда мы улетим черт знает с какой скоростью, черт знает куда. К тому времени человек буквально исколесит всю планету, не останется квадратного сантиметра на суше и кубического в воздухе, где он не побывает. И дно океанов будет исхожено. Остаются полюса, но и там небезопасно: наверняка понастроят курортов с пляжами или заводов-автоматов. О непроходимых джунглях и пустынях и речи быть не может: они забронированы под парки. Это уж точно. Кроме того, геологическое формирование планеты полностью не закончено. Поэтому нужно учесть и точно рассчитать все будущие геологические изменения – опускание или приподнимание суши, горообразование, предусмотреть возможность землетрясений и наводнений, рождение новых вулканов. Ничего нельзя упустить. Одним словом, главное условие для установки иразера – состояние абсолютного покоя. Задача усложнилась, когда я вдруг понял, что иразер вместе с Землей будет вращаться. Следовательно, мы будем описывать в космосе гигантские круги, полет будет неуправляемым и столкновение с каким-нибудь небесным телом неизбежно. Квинт с Тоником всегда были в курсе моих забот и затруднений.

Квинту понравилось подавать идеи. Он хитро прищурил глаз и таинственно сообщил:

– Надо остановить вращение Земли. Или, скажешь, не справимся? А что, и остановим.

– Неважная идея, Квинт. Невыполнимая. А если и допустить это, то что же будет? Почти катастрофа для человечества. День и ночь длились бы тогда по три месяца и ночная половина Земли сильно охлаждалась бы. Человечество только и знало бы, что кочевать, убегая от ночи. Растительный и животный мир вымер бы. На такой шаг может решиться маньяк, но никак не мы. Ты же не маньяк?

Сказал я последнее слово, и мне стало стыдно перед Ужжазом. Он сидел рядом, и я невольно обидел его, напомнив прошлое.

– Хуже, Фил, опять о последствиях не подумал, – сконфузился Квинт.

Сразу видно, что на поверхности Земли иразер установить нельзя. Если даже умудриться укрепить его в верхних слоях атмосферы, все равно толку не будет: поскольку воздух вращается вместе с Землей, для неподвижного иразера он превратился в разрушительной силы ураган со скоростью пятьсот метров в секунду.

Поразмыслив и посоветовавшись с Ужжазом, я призвал на помощь тяготение. Когда-то я уделял ему много времени и не зря.

Все тела притягиваются друг к другу, все в нашем мире подчинено законам тяготения. Поле тяготения беспредельно. Сила его зависит лишь от массы тела и расстояния. Законы и точные формулы есть, а природа, физическая сущность тяготения не ясна. Есть гипотеза о существовании своеобразных частиц тяготения – гравитонах. Для кого гипотеза, а для меня уже факт, и сущность тяготения не туман. Гравитоны я открыл еще до этого. Каким образом, говорить не буду. Они бесконечно малы, их невозможно увидеть. Их можно только представить. Не всем, конечно. Гравитон по сравнению с элементарной частицей, примерно то же самое, что пляшущая в луче света пылинка по сравнению с земным шаром. Поэтому я не мог их увидеть. Но свойства изучил. Я тогда сразу сказал, что раз есть плюс, должен быть и минус, то есть антитяготение. И я создал его, правда, сначала в малых масштабах для опыта. Практически я применил антитяготение в самоуправляющейся машине.

Тоник и Квинт недоумевали, почему я занимаюсь отвлеченным вопросом, не имеющим отношения к установке иразера. Тогда я ввел их в курс дела.

– О тяготении все знаете?

– Все! – уверенно ответил Квинт и для пущей убедительности бойко прочитал наизусть законы.

– А почему ты тяжелый? Как понять?

– Как? Мясо, кости… ну… вода.

– Да, да. Селезенка еще. Так вот. Все тела без исключения испускают в пространство гравитоны, и поэтому взаимно притягиваются. Поясню на примере. Возьмем два совершенно одинаковых цилиндра с одинаковыми отверстиями на обоих торцах. Положим внутрь каждого цилиндра одинаковое количество пороха и расположим их на одной линии так, чтобы торец одного цилиндра располагался точно против торца другого. Одновременно подожжем порох. Из всех четырех отверстий вырываются газы. Что произойдет с цилиндрами? Останутся они неподвижны, будут сближаться или расходиться?

Они набросали эскиз, подумали, пошумели и пришли к выводу:

– Сойдутся. Между ними завихрение, разложение сил.

– Не совсем так, но в основном правильно. На этом принципе и основана гравитация. Земля и Луна постоянно испускают гравитоны. Пространство между планетами более насыщено гравитонами, и вылетающие сюда частицы создают меньший импульс, чем вылетающие в противоположную сторону. Поэтому массы, как мы говорим, тяготеют друг к другу. Мы тоже друг к другу сейчас притягиваемся с силой несколько сотых миллиграмма. Не будь трения, мы бы «слиплись». Нет таких тел, которые бы не испускали гравитонов, не исключая и элементарных частиц. Но их масса слишком мала, чтобы можно было заметить взаимодействие между ними. Поэтому там решающую роль играют ядерные силы.

– Чего уж им, крохам, испускать. А скажи, Фил, вот лично я уже шесть тысяч лет испускаю гравитоны. Их запас во мне должен уже давно истощиться. Откуда же они во мне берутся?

– Они всегда были. Элементарные частицы, из которых ты состоишь, находятся в своеобразном колебательном движении. Они пульсируют. На это расходуется энергия. Как с вершин бушующих морских волн ветер срывает клочья пены, такие же «клочки» флуктуаций энергии срываются с поверхности элементарные частиц и уносятся в бесконечность. Это и есть гравитоны. Конечно, элементарные частицы из-за этого стареют, они уменьшаются в массе, но чтобы заметить это, нужны миллиарды и миллиарды лет.

– Другими словами, – подсказал Ужжаз, – во Вселенной идет непрерывный процесс перетекания материи из вещественного состояния в гравитационное поле. Вселенная стареет. Но я отвлекся, это уже космогония.

– А если бы частицы не испускали гравитонов? – спросил Тоник. – Тогда что?

– Тогда во Вселенной наступил бы хаос, она бы лишилась сил, управляющих движением небесных тел, каждое из которых двигалось бы само по себе не взирая на соседей, какими бы гигантами они ни были. И это еще не все. Лишенная силы притяжения, Земля бы мгновенно освободилась от лишнего груза: рассталась бы с атмосферой, вышвырнула бы вон камни, пески, животный мир, выплеснула бы моря и океаны с осьминогами и каракатицами. А скорее всего она сама бы рассыпалась на части и развеялась бы в мировом пространстве. Солнце, звезды, галактики ждала бы такая же участь. Все бы взорвалось, распалось, рассыпалось. Или вот, что такое время? Простой вопрос. Как думаете?

– Время – это… – Квинт сморщил нос и глянул на потолок. – Пока я говорил и думал прошло время, а пока говорил, что пока я говорил и думал, опять прошло время. Короче говоря, время есть время и этим все сказано.

– Видишь, не так-то просто. Всяк понимает его по-своему. Время – это форма существования материи и, вполне вероятно, оно состоит из частиц: назовем их времятонами.

Всякое физическое поле можно превратить в вещество. Взять обратный процесс аннигиляции – образование пар. При этом из света рождается, допустим, электрон и обязательно в паре со своей античастицей – позитроном. Раз поле тяготения, суть гравитоны, обладает массой и энергией, значит, и его можно превратить в вещество. Интересно, верно? Из куска пространства получить, скажем, свинец. Время тоже можно превратить, например, в ртуть или в резину. В свободное время я как-нибудь займусь временем, а сейчас нет времени. Согласитесь, очень и очень занятная проблема. Что произойдет при встрече гравитона с антигравитоном? Никто не знает. А я думаю, родятся времятоны. Значит, пространство превратится во время, а ведь между ними прямая неразрывная связь. Но у времятона должна быть своя античастица. А что произойдет при их встрече? Вот она, область неизведанного! Признаться, мне не терпится узнать это. Хочется искать, экспериментировать, но не годится бросать начатое дело. Скоро старт.

– Фил, а если бы вдруг время пропало, не стало бы его, что тогда?

– Абсолютный покой и абсолютный нуль. Застынет в движении свет, остановятся на орбитах электроны, застынут все электромагнитные и гравитационные волны. Вселенная перестанет быть вселенной, материя – материей. Получилось бы нечто интересное и непонятное – все есть и ничего нет. Да что об этом говорить! Для нас важнее надежно установить иразер. Так вот: мы создадим вокруг него поле антитяготения, поднимемся вместе с ним на высоту нескольких сот километров, чтобы атмосфера не была помехой, и уравновесим напряженность полей. Оттуда и стартуем. Само собой разумеется, что подниматься будем строго по вертикали над полюсом. Пусть луч вращается вокруг своей оси.

– Но мы же слишком тяжелые, – сказал Тоник.

– Все находящееся в кабине, а значит, и самих себя мы окутаем нуль-пространством. По отношению к инфракрасному лучу нас как будто не станет. Сама же кабина, считай, невесома, и поэтому луч мгновенно ее выбросит и понесет на себе. Мы сэкономим много времени.

– Меня волнует вопрос, – сказал Тоник. – Как избежать метеоритной опасности? Я где-то читал, что всякая пылинка при столкновении с ракетой, летящей с околосветовой скоростью, превратит ее в облако раскаленного газа. Даже атомы становятся разрушительными снарядами.

– О, Тоник, эта задача уже разрешена. У нас готов гравитопреобразователь, который окружающее кабину поле тяготения на миллионы километров по ходу движения превратит в поле антитяготения. Все метеоры, астероиды, и даже атомы, попавшие в него, будут вышвырнуты с дороги.

– А у меня более насущный вопрос, – сказал Квинт. – Как будем управлять иразером? Надо же изменять направление луча. Рулем или штурвалом?

– Управление простое. Как вожжами. Раз поле тяготения беспредельно и все пространство пронизано своего рода нитями тяготения, значит, в луче будет находиться множество этих незримых нитей, связывающих кабину с Землей, в частности – с иразером. Остается только умело дергать нити. Не рукой, конечно, и не ногой. Это будут исполнять по нашему желанию тончайшие, чувствительные к биотокам мозга электронные механизмы. «Дерни» ряд нитей с одной стороны и иразер повернется согласно команде. Он повернется на какую-то долю угловой минуты, а мы прочертим дугу в миллиарды километров. Здесь нужен точный, очень точный расчет. Скажи, Квинт, расчеты меня когда-нибудь пугали?

– Тебя ничто не пугало, а расчеты и подавно. Это твоя стихия.

– А как обстоит дело с посадкой на планету? – спросил Ужжаз.

– При посадке на планету в разреженных слоях атмосферы мы стравливаем часть нуль-пространства, становимся слегка весомыми, и луч нас уже нести не сможет, а упасть гораздо комфортабельней, и мы, совершив плавную посадку, при необходимости облачаемся в скафандры и отправляемся куда нам вздумается.

– Все так, – согласился Квинт. – Комфорт – это хорошо, я люблю его. Приучили с детства. Но ведь планета вращается вокруг своего светила и вместе с кабиной выйдет, вынырнет из-под луча, как потом его поймаешь?

– Ты забыл, что кабина с иразером связана нитями тяготения. Это не прочный, но зато надежный рычаг. Куда планета, туда и луч. А когда нужно продолжить путешествие, мы забираемся в кабину, подымаемся ввысь, планета из-под нас убегает по своей орбите, путь вперед открыт, мы окутываемся нуль-пространством и фьюить, дальше. Но горе, если мы замешкаемся при посадке. Тогда кабина врежется в поверхность, после чего никто не отличит мои атомы от ваших. Но мы этого, конечно, не допустим.

– Думаю, что не допустите, – улыбнулся Ужжаз.

– И не допустим, – серьезно сказал Квинт.