Дженин все-таки пришла на ужин, и все прошло очень благопристойно и цивилизованно (чтобы не сказать, официозно и чопорно, по крайней мере, пока рядом были мои родители). Она даже оставила свой нож дома на корабле. Все равно ей запрещали носить его в школу. Но я видел ее на пристани, и тогда нож точно был у нее за пазухой. И мать, и их ищейка Каниш тоже носили при себе ножи.

– Она кажется милой девочкой.

По крайней мере, так сказал папа, когда Дженин ушла. Мама, кажется, вздохнула с облегчением уже потому, что моя подруга не притащила с собой нож.

– Да и потом, эти шрамы! – сказала она. – Так изуродовать юную девочку.

– Это традиция, – пожал плечами папа. – У тебя же проколоты уши, – заметил он.

– Тоже мне, сравнил, – отмахнулась мама.

Я не понимал, в чем разница. Разве что не так заметно. Не так радикально. Но ведь по сути это одно и то же.

Дженин в основном помалкивала, пока родители были рядом. И по ее виду нельзя было сказать, что она впечатлена. Но когда я показал ей свою комнату, у нее глаза на лоб полезли от обилия всякой всячины. Хотя меня все равно не покидало ощущение, что жить здесь ей бы не захотелось, и что она ни за что не променяла бы свой спальный мешок на палубе и гамак под навесом на всю мою мебель и прочие штуки.

Поужинав, мы посидели немного во дворе, а потом спустились к обрыву полюбоваться видом. Она стояла на самом краешке острова и совсем не боялась упасть. Внизу была натянута страховочная сетка, но Дженин это не нравилось, как будто сетка была ниже ее достоинства. Так что мы прошлись вдоль берега, пока не добрались до таблички, надпись на которой гласила: «ОСТОРОЖНО: ТОЛЬКО ДЛЯ ОПЫТНЫХ НЕБЕСНЫХ ПЛОВЦОВ». Здесь не было страховки, которая не даст тебе упасть – только простирающаяся вниз пустота.

Она присела на край обрыва и выглянула вниз.

– Давай же, Кристьен, – позвала она. – Иди сюда. Чего ты ждешь?

Я ждал, пока пройдет головокружение.

– Ну что? Или ты боишься?

Нельзя было допустить, чтобы она так думала, так что я встал на краю рядышком с ней. Я выглянул в бездонное небо.

Под нами, за бесконечные километры отсюда, горело наше солнце. Нас разделяли сотни тысяч островов, которые на разных уровнях вращались по своим орбитам. Некоторые были так далеко, что казались отсюда маленькими пятнышками. А если задрать голову и посмотреть вверх, над головой было еще много тысяч других островов.

Дженин стояла на самом краю, ее пятки упирались в землю, а носки уже были в воздухе. Мне стало страшно, что она сейчас упадет и не сможет удержаться. Запаникует, забудет, как плавать. И будет падать и падать все ниже, до самого солнца, пока не сгорит, как спичка, оставив после себя лишь струйку дыма и частички пепла. Падение – это мгновенная кремация. Или я сигану вслед за ней и героически спасу.

– Я бы на твоем месте… – начал я.

– Ты бы – что?

– Э-э… короче… я бы был осторожнее.

Она улыбнулась мне и стала демонстративно балансировать на обрыве.

– Ты волнуешься?

– Нет.

– Волнуешься, волнуешься. О чем ты волнуешься?

– Ни о чем. Ни о чем я не волнуюсь.

– Ты говорил, у тебя есть водяной бассейн?

– Говорил. Есть.

Мы ушли с берега и вернулись к дому. Я скрутил настил, которым мы прикрывали бассейн, чтобы вода не испарялась. Воды было чуть меньше половины. Папа сказал, что дольет еще, когда цены на воду упадут, или когда пойдет дождь. Но глубины хватало, чтобы плавать, если не нырять. Мы переоделись и поплескались немного в воде, проплыли пару кругов. А потом легли на надувные матрасы и лежали на воде, ощущая спинами теплый воздух.

– Дженин, – сказал я.

– Мм?

– Что ты будешь делать после окончания четверти, когда начнутся каникулы?

– Мы отправимся охотиться за облаками.

Я это знал, конечно. Но я спрашивал не для того, чтобы получить ответ. Я спрашивал, чтобы подвести к следующему вопросу.

– А как далеко вы поплывете? Просто на день?

– Нет. Дальше. Намного дальше.

– А куда?

Она приподняла голову с подушки матраса и посмотрела на меня.

– Почему ты спрашиваешь? – спросила она. – Почему ты вообще со мной дружишь, Кристьен? Зачем тебе это?

Я пожал плечами – что не так-то просто, когда ты лежишь на резиновом матрасе в бассейне.

– Ни зачем. Ты мне просто нравишься. И спрашиваю просто потому, что мне интересно. В этом же нет ничего плохого, ведь нет?

– Пожалуй, нет. В этом нет ничего плохого.

Она подгребла к краю, который был бы глубокой частью бассейна, будь он полон, а затем обратно, легонько шевеля в воде пальцами рук и ног.

– Так куда вы поплывете? – настаивал я. – Куда приведет вас это далекое путешествие?

– Обычно мы заплываем за Запретные Острова, – ответила она. – И доходим до самых Островов Инакомыслия.

– Зачем? – удивился я.

– Мы привозим им воду, разумеется, – ответила она. – Мы всегда так делаем. Раз или два в оборот. Нашей воды и того, что они добывают сами, им хватает до нашего следующего приезда. Они рассчитывают на нас, – сказала она. – Мало кто туда суется. Только охотники за облаками.

– Почему нет? Почему другие туда не приезжают?

– Боятся.

– Чего?

– Их соседей. Запретные Острова от них совсем близко.

– А вы не боитесь?

– Конечно, боимся. Но мы ведем себя осторожно.

– И вы все равно плывете и снабжаете инакомыслян водой?

– Если бы не мы… – она не закончила и отвернулась от меня, как будто задремав на солнце.

Я брызнул на нее водой.

– Эй!

Она брызнула на меня в ответ, да так, что я сразу промок до нитки. Девчонки – они такие. Их ответные удары всегда чересчур. Они не отвечают тебе тем же, они отвечают в десятикратном размере.

– Эй! – сказал я. – Зачем это ты?

– Ты первый начал.

– Да на тебя только капля попала.

– А на тебя попала очень большая капля. Будешь знать теперь.

– Я хотел, чтобы ты закончила, – сказал я.

– Что закончила?

– Рассказ.

– Какой еще рассказ?

– Про Острова Инакомыслия; ты сказала, кроме вас, туда никто не поплывет, и если бы не вы… Но ты не сказала, что случится с островитянами без вашей воды.

Она посмотрела на меня из-под полузакрытых век, щурясь от солнца.

– Умрут, естественно, – ответила она. – От жажды. Все до единого.

Какое-то время я не трогал ее, а потом подплыл ближе к ее матрасу.

– Дженин, – сказал я. – Каково это – охотиться за облаками?

Она приподняла голову, подперла подбородок руками и ответила:

– Не знаю. Как это можно описать? Каково это – жить в большом доме на побережье и иметь собственный водяной бассейн?

– Не знаю, – ответил я. – Это просто есть, и все, наверное. Это то, к чему ты привык, что тебе понятно. Но интересно-то ведь не это, верно? Самое интересное ведь то, чего ты не знаешь.

– Хмм, – протянула она. – Может, и так, – и потом она сползла с матраса и поплыла к ступенькам.

Все равно я надеялся, что она как-нибудь пригласит меня отправиться с ними на выходные. Но она не поняла моего намека. Может, я слишком его завуалировал. Может, нужно быть прямолинейнее.

Позже за Дженин пришла ее мать. Не знаю, зачем. Дженин и сама была в состоянии найти дорогу домой, да и потом, я бы обязательно ее проводил. Может, Карле просто было любопытно. К двери подошел папа. Он тепло поприветствовал Карлу и пригласил войти. Но она учтиво отказалась и сказала, что Дженин пора возвращаться домой, и что завтра им очень рано вставать.

Вышла поздороваться мама. Рядом с Карлой она смотрелась как кошка рядом с тигрицей – здесь у нас, конечно, не водится ни тех, ни других, но я видел на картинках. Одна домашняя, другая дикая, и обе смотрят друг на друга с опаской, но все же принадлежат к одному семейству, хоть родственные связи и очень дальние. Друг с другом они были вежливы. Моя мама любит говорить, что самое главное – это вежливость. Ей кажется, что это в любой ситуации палочка-выручалочка.

Дженин попрощалась, и они вместе с Карлой ушли. Они не обернулись, ни разу. Я смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида. Да, они были похожи на двух тигриц, которые нога в ногу ступают рысцой с кошачьей грацией, проворные и гибкие, тигрица-мама и ее тигренок.

Они шли, а в небе, примерно метрах в пятистах, показались два небесных дельфина. Они кувыркались и резвились, а потом уплыли дальше, и несколько минут спустя показалась небесная акула. Похоже, она выслеживала дельфинов и плыла прямо за ними. Если она их нагонит, земля здесь наутро будет закапана кровью.

На следующей неделе в школе Дженин и словом не обмолвилась о своем визите к нам. Что до намеков, я понял, что хоть сто раз ей намекай, она не догадается. Если я хотел чего-то добиться, нужно было спрашивать прямым текстом.

– Не попросишь – не получишь, – говаривал папа. – И если попросишь, тоже не всегда получишь. Но так у тебя хотя бы есть шанс, верно?

Я не соглашался с ним по многим вопросам, но в этом я не мог с ним поспорить.