Я был наслышан о странностях жителей Островов Инакомыслия. И как часто бывает с теми, кто сто раз слышит и ни одного раза не видит, меня переполняли беспочвенные предрассудки.

Инакомысляне слыли людьми, которые делают мало и делают подолгу. В общем, мне они представлялись кучкой длинноволосых праздных анархистов, которые верят только в то, что нужно наслаждаться жизнью, недолюбливают всякую власть и считают аксиомой, что большинство всегда заблуждается, а меньшинство неизменно становится жертвой нападок.

Но когда мы приблизились к островам, вместо упадка и хаоса, какие я ожидал там встретить, я увидел перед собой ряды аккуратных ухоженных домиков и оживление на улицах. На пристани ровными стопками были сложены рыболовные сети. Кто-то красил небесные траулеры, кто-то драил палубы. Остров был похож на любой другой, там также кипела жизнь, и везде был порядок.

Мне пришло в голову, что на самом-то деле люди везде живут одинаково и радикально различаются только их верования. Но к чему сводятся все эти различия в религиях? К каким-то ритуалам и обрядам? К парочке ограничений в рационе? Если вся разница в этом, зачем людям ссориться? Но они ссорились, и это продолжалось бесконечно. Люди готовы убивать друг друга из-за такого пустяка, как разные взгляды на жизнь, и чувствуют себя при этом правыми. Как будто самое сложное в жизни – это смириться с убеждениями, взглядами и позициями, которые не совпадают с твоими.

– Эгегей! Охотники!

Небо перед нами было пустым. Обернувшись, я с удивлением обнаружил, что нас нагонял другой корабль.

Если небесный корабль идет на одной только солнечной энергии, он может двигаться по небу тихо, как мышка. Даже от косяка рыбы шуму будет больше. Корабль подкрался к нам незамеченным и неуслышанным. Будь это корабль варваронов, нам бы уже перерезали глотки.

К счастью, экипаж этого корабля был куда дружелюбнее. И одного взгляда на их лица мне хватило, чтобы понять – они тоже были охотниками за облаками: высокие и смуглые, мускулистые и подтянутые. Их тела были покрыты татуировками, а шеи и запястья увешаны разнообразными амулетами и браслетами.

– Каниш!

Окликнувший выглядел почти так же угрожающе, как и сам Каниш: белые зубы, нож, татуировки, шрамы и зарубке на мачте.

– Эльдар! Как жизнь?

На корабле было пятеро: мужчина, женщина, маленький ребенок, девочка и старший мальчик примерно моих лет. Мне он сразу не понравился, и я ему, кажется, тоже. Меньше всего мне понравилось, как он улыбался Дженин, хоть по ней и нельзя было сказать, что она обратила на это внимание. Но отсутствие причин для ревности еще никого не останавливало. Даже наоборот, чем сомнительнее повод для ревности, тем более пышным цветом она расцветает.

Он отличался от остальных. Я не сразу понял, чем именно. В отличие от Дженин и взрослых, на его лице не было шрамов. Но это вскоре должно было измениться. И как выяснилось, именно поэтому они догнали наш корабль.

Охотники за облаками обычно не тратят время на пустые разговоры, когда нужно работать. Другое дело – в мертвый сезон или на постое в порту. Там они могут расслабиться, собраться вместе и обменяться новостями и байками.

Но иногда, даже когда работа в самом разгаре, обычаи и ритуалы требуют к себе внимания. Работа работой, но традиции берут свое.

Кранцы их судна заскрежетали о наши, когда корабли пришвартовались друг к другу. Мы бросили якоря, после чего возник небольшой спор, кто взойдет на чей борт, ведь роль хозяина сейчас была почетнее роли гостя.

Однако когда Эльдар сообщил, что остановил нас, потому что им нужны «Свидетели» (с большой буквы, потому что именно так произносил это слово Эльдар, заглавными буквами и напыщенным тоном), Карла и Каниш согласились, что подняться на борт их судна следует нам. Что мы и сделали.

Там меня поприветствовали с вежливой отстраненностью. Дженин объяснила, кто я такой и почему меня взяли в эту поездку. Эльдар и его жена заварили зеленый чай и, разлив его по пиалам, предложили всем собравшимся. Я сделал глоток, но чай был отвратителен на вкус, и я стал оглядываться, выжидая момент, чтобы вылить его за борт.

Они немного побеседовали, обсуждая погоду, торговлю, цены на воду и места, где нынче лучше всего искать облака. Они обсудили общих знакомых – кто родил, кто женился, кто заболел, кто умер. Но ни слова не было сказано ни о Запретных Островах, ни о суде над отцом Дженин, ни о вендетте. Это было личное, внутрисемейное.

Наконец они добрались до насущного вопроса.

– Значит, сын у тебя уже совсем взрослый, – сказал Каниш.

– Уже три дня как, – ответил Эльдар. – Вы первые охотники на нашем пути, кто мог бы засвидетельствовать – если вы нам не откажете.

– Разумеется, – кивнул Каниш. – Это честь для нас.

Я пока не понимал, что происходит, но начинал догадываться. И мои догадки подтвердились, когда я заметил растущее беспокойство на лице сына Эльдара. Он был похож на человека, которому вот-вот должны вырвать зуб, и он старается вести себя так, будто его это совершенно не пугает. Только выходило у него не слишком убедительно.

Мальчика звали Ален. Он стоял у штурвала вместе с Дженин и разговаривал с ней. Она вроде бы что-то ему объясняла, указывая на свое лицо. Пальцами она повторяла рисунок своих шрамов.

Его мать поднесла ему пиалу с чаем. Перед этим она откупорила пузырек бесцветной прозрачной жидкости и вылила его содержимое в чай. Вероятно, какое-нибудь обезболивающее, чтобы на некоторое время усыпить его нервные окончания.

Они еще о чем-то поговорили, но похоже, все просто выжидали, когда начнет действовать лекарство. Потом с разговорами было покончено. Эльдар вышел на середину палубы и с некоторой театральностью провозгласил:

– Друзья! Свидетели…

Он замолк для драматического эффекта, как актер на сцене.

– Они считают, что для тебя огромная честь присутствовать здесь, – прошептала мне Дженин. Но лично мне казалась сомнительной такая «честь».

– Ален…

Эльдар жестом подозвал сына, и тот встал под мачтой рядом с отцом.

На палубе стояла жаровня, на которой лежал узорчатый нож с мозаичной рукоятью. Лезвие ножа покоилось на раскаленных углях.

– Друзья, – повторил Эльдар, – сегодня наш сын становится мужчиной. Совсем как ваша собственная дочь, – обратился он к Карле, – уже стала женщиной и ступила во взрослую жизнь.

В знак согласия все горячо закивали.

– Сегодня, – продолжал Эльдар, – наступает пора оставить позади детскую беспечность и осознанно взглянуть в будущее, которое ждет впереди. Вступить в ряды единомышленников, в наше охотничье братство– и да будет это засвидетельствовано нашими друзьями и соседями, которые почтили нас своим присутствием. И приглашенным чужаком, – это он обо мне.

Карла и Каниш снова закивали и стали отнекиваться, что они вовсе никого не «почтили», и напротив, что это для них честь быть приглашенными на такое важное и памятное событие.

Потом Ален откинулся на мачту и поднял голову, глядя в небо.

Его отец потянулся к жаровне и взял нож. Остро заточенное лезвие горело красным огнем.

Младшая сестра Алена расплакалась. Мать взяла ее на руки. Младенец крепко спал, посапывая в колыбельке.

Ален закрыл глаза. Его отец опустил клинок в чашу с водой. Вода зашипела, и от чаши повалил пар.

– Мужайся, Ален, – раздался голос его матери.

Потом она посмотрела на мужа, как бы говоря: «А ты будь осторожен и не ошибись».

Эльдар приступил к делу.

Он взял нож и поднес его к лицу своего сына.

– Не шевелись, – тихо предупредил он. – Стой смирно…

Он вжал острие ножа в левую щеку сына, почти у самого глаза, так что надрез проходил буквально между нижних ресниц.

Ален поморщился, но промолчал. Он стиснул зубы. Его отец медленно и с хирургической точностью провел лезвием вдоль по щеке до самого рта. В прорезанной ножом дорожке проступила красная кровь, будто не ножом, а кистью он рисовал эту линию. Однако рана на глазах становилась рваной, а капли крови расползались пятнами и уже струились по его лицу.

Но Ален продолжал молчать и не проронил ни звука. Он стоял, зажмурившись и стиснув зубы, пока его отец споласкивал окровавленный нож в чаше с водой. Затем он поднес острие к нижнему правому веку мальчика и повторил то же самое, вырезая на красивом – приходилось признать – лице второй глубокий, страшный рубец.

«Как ты можешь? – думал я. – Как ты можешь делать такое со своим родным сыном?»

Но я понимал, что для Эльдара куда более страшным преступлением было бы не сделать этого, проигнорировать церемонию инициации своего сына, его вступления во взрослую жизнь. Оставить его без шрамов означало бы исключить его из собственной семьи, своими руками превратить в неприкаянного изгоя без роду и племени.

И все-таки казалось ужасно жестоким клеймить собственных детей и подставлять их под этот острый, непреклонный нож.

Теперь Ален весь был в крови. Казалось, что он плакал кровью, и крупные красные слезы градом катились у него из глаз. Кровь капала с его лица на голую грудь и стекала до самого пояса.

– Готово, – сообщил Эльдар. – Дело сделано.

Ален открыл глаза. Он даже улыбнулся.

Мать дала ему полотенце, чтобы вытереть и остановить кровь, и принесла чашку, в которой была мазь из каких-то пахучих трав.

С радостью и гордостью Эльдар обнял сына. Каниш, Карла и Дженин зааплодировали, и я присоединился к поздравлениям, просто из вежливости, потому что, по правде сказать, меня немного мутило.

Карла отлучилась на наш корабль. Вернувшись, она принесла браслет в форме свернувшейся кольцом змеи и преподнесла его сыну Эльдара. Он поблагодарил ее и надел браслет на запястье.

Тем временем его мать колдовала над компрессами. Она усадила Алена на палубу, велела ему задрать голову и наложила на раны мазь.

– А если шрамов просто не останется? – спросил я у Дженин.

– Эта смесь проникает в рану, – объяснила она. – Раны рубцуются быстрее и заодно становятся черными.

Я посмотрел на ее собственные шрамы. Я всегда полагал, что их сделали еще в раннем детстве. Но они, должно быть, куда свежее, чем я раньше думал. Если бы шрамы сделали в младенчестве, они бы растянулись и с возрастом стали совсем незаметны.

Она поймала мой обращенный к ней взгляд.

– Пойдешь следующим? – спросила она. – Ты же хочешь стать охотником за облаками?

Но прежде чем я нашелся, что ответить, она ушла и заговорила с Аленом.

Я немного завидовал. Непонятно, чему. Я вовсе не хотел, чтобы мне перекраивали лицо. Но у меня никак не шло из головы, что с парой таких вот шрамов я бы выглядел крутым и опасным, ну или по крайней мере интересным. Маму наверняка хватил бы инфаркт. Но на всех не угодишь.

Ален приходил в себя, терпеливо улыбаясь поздравлениям с его новым статусом и замечаниям о мужестве, с которым он прошел это испытание. Заварили и разлили по второй порции зеленого чая, который был выпит (и незаметно вылит за борт) тем же порядком, что и в первый раз.

Но когда с чаем было покончено, стало ясно, что церемония завершена, а Эльдару с семьей не меньше нашего не терпелось продолжать путь.

Дело было сделано, событие засвидетельствовано. Для праздников будет еще время и место. Но сейчас где-то ждали облака, которые нужно собрать, и вода, которую нужно продать. Охотники охотились, ищейки искали – не в их природе было бесцельно простаивать и болтать о пустяках. Охотники за облаками были бродягами и кочевниками. Их внутреннее «я» вело их вперед и не позволяло стоять на месте дольше, чем необходимо. Им было важно само путешествие, сама дорога. Не думаю, что их особенно интересовал пункт назначения. Им могло стать любое место.

– Что ж, друзья…

Каниш приступил к непродолжительным формальностям, которые предваряли прощание. Они пожали друг другу руки, обнялись, обещались встретиться при случае, пожелали друг другу хорошего улова и удачи.

Карла и Каниш сказали на прощание несколько слов Алену наедине – наверное, поздравляли, – подарили небольшие сувениры детям, на чьих ангельских личиках однажды тоже появятся шрамы.

Эльдар пожал мне руку и поблагодарил за участие, добавив, что для постороннего огромная удача стать свидетелем обряда инициации.

Я не знаю, правда ли это, или он сказал так из вежливости, или ему просто нравилось, как это звучит. Но мне показалось, что он говорит искренне.

Так что я ответил ему в том же духе, сказав, что для меня большая честь и редкая удача – что, вероятно, действительно так – присутствовать здесь, и что мне повезло оказаться в числе тех счастливчиков, кому довелось засвидетельствовать инициацию охотника за облаками.

Видимо, отвечая, я взял нужную ноту. Даже Каниш одобрительно кивнул, как бы в знак того, что наконец-то я сказал что-то внятное и толковое и подаю первые надежды на то, что могу оказаться не совсем уж конченым идиотом. Я открыл рот и, к чести своей, произнес что-то осмысленное.

Подошел и пожал мне руку Ален. Порезы перестали кровоточить, но с этими подсохшими мазками толченой травы на щеках и у рта он сейчас выглядел очень странно и зловеще.

Теперь, когда мы расставались, я уже не был так сильно настроен против него. Только вот Дженин оказывала ему слишком много внимания, на мой взгляд. Хорошо ему с этими шрамами. У него передо мной есть преимущество. Мне-то придется самому строить свою жизнь с нуля.

Я понимал, что Дженин однажды уедет от нас. И я могу больше никогда с ней не встретиться. Я это понимал, она это понимала.

Говорят, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Но так бывает не всегда. Иногда ты прекрасно знаешь, что имеешь, понимаешь, что можешь это потерять и как тяжела будет такая потеря, когда придет час.

Чуть позже, когда мы с Дженин сидели на палубе после обеда, она повернулась ко мне.

– А ведь ты завидовал, да, Кристьен? – спросила она. – Я по глазам видела.

– Вовсе нет, – ответил я, и добавил: – Чему завидовал?

– Его шрамам.

– Может быть…

– Хорошо, что у тебя их нет, – сказала она.

– Ты думаешь?

– Да. Лицо у тебя и без них в порядке.

– Даже улучшать ничего не надо?

Она рассмеялась.

– Этого я не говорила. Нет предела совершенству.

– Значит, есть к чему стремиться, – сказал я.

– Да, – согласилась она. – Верно.

Она, конечно, считала себя ужасной забавницей. Но я в упор не видел тут ничего смешного.

– Ох, Кристьен…

– Ну что? – спросил я.

– Ничего, – ответила она. – Ничего. Не нужно тебе меняться. Ты очень хорош таким, как есть.

– И ты, – сказал я. – Ты тоже.

– Спасибо за комплимент, – ответила она и добавила: – Умеешь ты их говорить.

Иногда никак не находишь, что ответить. А когда отвечаешь, то выходит все равно невпопад.

Жизнь – штука сложная.