Острова Инакомыслия расходились кругами от самого большого, центрального острова, как орбиты лун вокруг планеты. Их главным поселением был город Инакомыслия, куда мы как раз направлялись, и большинство инакомыслян проживало именно там. Здесь были собраны все меньшинства и индивидуалисты, все белые вороны, которым не находилось места в черных стаях. Здесь были левши, сбежавшие с Острова Правой Руки. Дверь в дверь с ними жили правши, покинувшие Остров Левой Руки по схожим, хоть и зеркально противоположным, причинам.

Спрашивается, почему левши направились сюда, а не на Остров Левой Руки, где им были бы рады, и не наоборот? Дело в том, что все они хотели жить в мире, где к различиям относятся с пониманием и не превращают единообразие в закон.

Когда мы вошли в бухту, я заметил, как все на пристани насторожились. Люди прекратили свои дела. Заслонив глаза от солнца, они следили за нашим приближением. Один человек скрылся в доме и вышел, уже вооружившись арбалетом. Другие взялись за дубинки и биты. Какими бы толерантными ни были жители острова, это отнюдь не означало, что они не могли за себя постоять.

Но стоило им узнать наш корабль и услышать приветствия Каниша, они отложили оружие и приняли у нас причальные тросы, чтобы мы могли спокойно пришвартоваться.

Когда мы были совсем близко и мне стали видны лица островитян, я обнаружил, что кожа у них была пересохшей, а губы – потрескавшимися. Вывеска в порту гласила: «Вода – это жизнь. Берегите воду».

Так что нашему приезду они были более чем рады. Даже выкрутив на полную мощность все собственные компрессоры, они физически не могли выжать из атмосферы столько воды, чтобы ее хватало для жизни. Так уж вышло, что Острова Инакомыслия находились в регионе, где облака появлялись редко и почти никогда не шли дожди.

Вдобавок их собственные конденсаторы были уже старыми и постоянно ломались. На Запретных Островах неподалеку отсюда склады ломились от запчастей. Но там не стали бы продавать свои запасы – только не инакомыслянам.

Единственными «дикарями», с кем запретноостровитяне готовы были вести дела, были охотники за облаками, и то только потому, что им нужна была вода, а охотники все равно не здешние. Всегда проще договориться с людьми, которые скоро исчезнут из твоей жизни.

Все это снова заставило меня вернуться к мыслям об отце Дженин. Мне нужно было еще кое-что ей сказать.

Так что, когда мы сошли на берег, радуясь твердой почве под ногами, хотя ощущение качки все никак не проходило, я предложил ей прогуляться со мной и показать мне остров. Каниш и Карла остались договариваться с местными жителями и перекачивать воду с корабля в бочки, выставленные на берегу.

По каменистой дорожке мы вышли из порта и поднялись на холм, возвышающийся над городом. Отсюда был виден весь остров: и порт, и корабли, и отблески стеклянных теплиц на холмах, где местные выращивали продовольствие.

– Дженин, – начал я, – я тут подумал…

– Опять? О чем же на этот раз?

– Да о многом, по правде сказать. О твоем отце… и о Запретных Островах.

– Я тоже об этом думала, – сказала она – Я должна извиниться перед тобой. Было неправильно обманывать тебя и скрывать от тебя наши планы.

– Нет, – возразил я. – Все нормально. Я с вами. Я хочу поехать с вами.

– Что тогда?

– Я хотел спросить, правильно ли, что я буду просто сидеть на корабле, когда мы приедем туда?

Она посмотрела на меня вопросительно.

– Но если ты сойдешь с нами на берег, ты будешь рисковать жизнью. Не думаю, что твои родители придут от этого в восторг.

– Да, но сама посуди, вы трое… ведь кто вы такие, ясно как день. Когда вы сойдете на берег, стоит квенантам увидеть ваши лица – и они все поймут.

– Они не увидят наших лиц. Мы их спрячем.

– Допустим, но у меня-то нет шрамов. Меня никто не заподозрит. В отличие от вас. Так что, может, мне стоит пойти с вами. Мне даже не нужно будет прикрываться капюшоном. Будет выглядеть более естественно и не так подозрительно, если хотя бы один из нас будет идти с непокрытой головой и лицом.

Она задумалась.

– С чего бы тебе так рисковать ради нас?

– Просто. Чтобы помочь. Мы же друзья.

– Мы – охотники за облаками, Кристьен, – сказала она. – Единственные наши настоящие друзья – это такие же, как мы.

Она отвернулась и уставилась на каменистую тропинку.

– Но я такой же, как ты, – бросил я ей в спину. – Мы ведь все одинаковые.

Она остановилась и повернулась ко мне.

– Нет, – ответила она. – На самом деле – нет. Ты живешь в совершенно ином мире. Ты можешь стать кем захочешь. У тебя есть выбор – безграничные возможности. А у меня что? Моя судьба. И никакого выбора. Неужели ты не понимаешь?

– Тогда зачем ты согласилась взять меня с собой, раз я тебе совсем не нравлюсь? Раз мы не друзья?

Она вздохнула.

– Кристьен, я и не говорила, что ты мне не нравишься. Может, даже слишком нравишься. Может, поэтому все так непросто.

Она подождала, пока я нагоню ее, и только потом мы вместе вернулись к кораблю.

Наверное, она была права в том, что у охотников за облаками мало друзей. Но ведь и у меня их мало. Значит, что-то общее у нас было. И я очень дорожил теми людьми, кого мог назвать друзьями.

Когда мы вернулись, последние капли воды уже стекали в резервуары на причале. Карла и Каниш оживленно переговаривались с несколькими инакомыслянами. Они трещали на общем диалекте, на котором, несмотря на его якобы всеобщую распространенность в качестве единого международного языка, все говорили кое-как.

Я знал диалект достаточно, чтобы понять, что они, как и следовало ожидать, торгуются за воду. Какой бы договоренности они не достигли перед разгрузкой – должна же была быть договоренность – теперь, когда вода была перекачана, условия обсуждались заново. Каниш грозился перекачать воду обратно на борт. В деловых переговорах что Каниш, что местные ничего не имели против того, чтобы как следует поторговаться.

Наконец они сошлись на цене и обменялись рукопожатием. Деньги перешли из рук в руки. Потом нам на борт внесли несколько ящиков тепличных фруктов и овощей, и можно было отчаливать.

Но охотники за облаками никуда не спешили. Так что мы оставили корабль без присмотра – за сохранность вещей можно было не опасаться – и вместе с островитянами отправились в город. Там мы нашли кафе, где как следует поужинали за настоящим столом – он не раскачивался, и нам не подали небесную рыбу. Я осознал, как сильно привык к постоянному движению корабля, который вечно покачивался на воздушных течениях, как пробка на воде.

После ужина мы побродили по округе и только потом вернулись на корабль. По пути Каниш заскочил в одну лавку, откуда вышел со свертком и довольной улыбкой на лице.

На корабле он развернул сверток. Он купил себе новый нож. И это был не какой-нибудь хлебный нож, а такой, каким перерезают глотки и рубят сухожилия. Каниш метнул нож, чтобы проверить, хорош ли он будет в этом деле, и довольно покивал, когда тот с зычным звуком вонзился в мачту.

Мы отдыхали, лежа на палубе под навесом от солнца. Проспал я, наверное, больше часа. Открыв глаза, я обнаружил, что кто-то укрыл меня одеялом. Похолодало, и мы стали собираться в путь.

Пристань опустела. Остров спал. Мы размотали канаты со шпилей и тихо выскользнули в такое же тихое и пустынное небо.

Прошло какое-то время. Мы вплыли в облака. Я подумал, что сейчас мы остановимся и включим компрессоры, чтобы наполнить баки, но нет, мы просто собрали, сколько успели, пока проплывали в них. Наверное, охотники решили не перегружать корабль, чтобы легче было уходить от возможной погони.

Точки впереди в небе росли, постепенно превращаясь из точек в кляксы, из клякс в острова. В бинокль были видны их очертания, и каждый остров можно было найти на небесной карте. Вот мы и приплыли: Запретные Острова.

В порту каждого острова висела большая табличка с его названием, которую можно было прочесть, подплыв поближе. Сперва мы миновали Остров Избранных. Потом – Остров Благословенных, Остров Хозяев, Остров Необходимых, Остров Элиты, Остров Праведников, Остров Головных Уборов, и так далее, и тому подобное.

Рядом с табличками, сообщающими о вероисповедании и предпочтениях островитян, были другие, недвусмысленно заявлявшие, кому под страхом смерти категорически воспрещается высаживаться на данном острове.

«Белые не допускаются», – увидел я, проплывая мимо одного острова. «Черные не допускаются», – увидел я у другого. «Коричневые не допускаются», – у третьего. Не допускаются левши, правши, пьющие, трезвенники, без перчаток, без шапок, и даже (хотите – верьте, хотите – нет) собаки. А на одном из них я увидел табличку: «Не допускаются охотники за облаками».

Даже сами глыбы островов как будто разглядывали нас с неприязнью и недоверием, пока мы плыли мимо, как будто они бдительно следили за всеми, у кого не те обычаи и не те убеждения, как будто все это можно было вычислить одним лишь пристальным взглядом. Как будто острова заглядывали тебе в душу.

Мы плыли и плыли. Каниш стоял в носовой части корабля. Каждый остров, мимо которого мы проплывали, он провожал высокомерно-презрительным взглядом, исполненным крайней неприязни, словно острова были чем-то, недостойным его внимания, которое он им тем не менее великодушно дарил.

Я чувствовал, что на каждом из этих островов ты чужой, и каждый из них отворачивается от тебя. В портах многих из них были возведены стены с бойницами, из которых глядели ружья и пушки. Можно подумать, островитяне боялись, что какой-нибудь ветер перемен взбаламутит их флаги и непоколебимые истины, и нужно быть готовыми в любую минуту отгородиться от него.

Воздух вокруг этих островов был буквально заряжен злобой и враждебностью, как будто все в его окрестностях так и рвались в драку, выжидая какого-нибудь заезжего вольнодумца, который посмеет оспорить их мнения. Тогда уж те, кто лучше знает, перевоспитают его или, что доставит всем больше удовольствия, покарают.

Этим людям мало было просто правоты или просто веры. Гораздо важнее для них было доказать другим, что те неправы. Чужаков следовало просветить, указать им на ошибочность их пути и ткнуть носом в заблуждения. Ничто так не радует истинного фанатика, как лицезрение беспомощность еретика, которого со всех сторон обступает праведная толпа.

В самом сердце архипелага Запретных Островов расположился крупнейший во всем секторе остров – Остров Квенанта, к которому мы направлялись. И вот он уже надвигался на нас, становясь все больше и больше.

– Вот он, – сказала Дженин, – гляди.

Она вручила мне бинокль. Ясно и четко я увидел перед собой землю. На самой высоком холме, господствуя над всем островом, громоздилась виселица, с которой темным силуэтом на фоне неба свисала огромная петля. На такой виселице можно было бы повесить целого небесного кита.