— Ничего подобного, — говорит мама. Она сидит около папы и вчитывается в автомобильный атлас. — Ниагарский водопад слева от нас, а не справа.

Папа вздыхает и поворачивает. В мое окно врывается воздух, весь из тысяч водных капель.

— Приехали, — выдыхает папа.

Женщина в оранжевой куртке машет нам рукой, чтоб мы заезжали на огромную парковку, забитую машинами. «Стоимость парковки — 10 долларов» — написано на табличке. Папа стонет, протягивает женщине десять долларов и паркуется. Мы выходим. Из динамиков доносится музыка. «Эра Водолея».

Я чую неладное. И точно — мама с папой принимаются танцевать. Они низко приседают и виляют задницами, а папа даже прищелкивает пальцами. Клара с восторгом повторяет.

Это и дома-то ужасно, когда мама с папой начинают танцевать в гостиной, но на общественной парковке переходит все границы.

Нелли смеется, тем пуще, чем мама с папой виляют задом, прищелкивают пальцами и вскрикивают: «йе-еа, йе-еа».

Лучше бы я умерла.

Ниагарский водопад огромен и шумен, а еще тут есть палатка с мороженым.

— Ну как? — спрашивает папа. — Купим себе по мороженому или по дождевику?

К бушующему водопаду на маленьких лодчонках едут люди в синих дождевиках. Я очень боюсь воды, потому что на первой экскурсии по Ваттовому морю мне говорили, как опасно море и что во время отлива не надо убегать далеко от берега. Иначе захлебнешься в набегающей воде. С другой стороны, я не хочу мороженого — мне вовсе не улыбается снова чувствовать себя, как после «Сандей» из «Макдональдса». Но я обязательно закажу его, иначе Нелли снова заладит свое «Антье на диете».

Одно мороженое можно незаметно выкинуть.

— Мороженое, — говорю я.

— Хочу на корабле! — кричит Клара.

— Ладно-ладно, — говорит мама. — Прокачусь с тобой разочек. А вы пока съешьте мороженое.

— Ты наверняка хочешь прокатиться на корабле, а? — спрашивает папа у Нелли.

— Я уже два раза каталась, — скучнеет та.

— Жалко, — бормочет папа.

Мама с Кларой отправляются покупать билеты на корабль.

Мороженое можно заказать трех размеров: маленькое, большое и очень большое. Я беру самое маленькое, будет не так жалко денег. Нелли заказывает самое гигантское.

Продавщица протягивает мне мое мороженое.

Отхожу чуть-чуть от киоска — вдруг где-нибудь поблизости найдется одиноко стоящий мусорный бачок.

А водопад ничего так. Может быть, попросить папу сфотографировать меня.

И пусть напечатают под ним: «Мир этому миру, Антье».

— Эй, можно с тобой сфотографироваться?

Я оборачиваюсь.

За мной стоит Нелли и ухмыляется. Неужели я сказала про фотографию вслух?

Нелли тычет в табличку, около которой я остановилась, и громко смеется. «Сфотографируйтесь с бочкой!» Я тупо таращусь на табличку и чувствую, как на глазах предательски выступают слезы. Не реветь, не реветь!

Я сглатываю, и горло перехватывает от боли.

Нелли все смеется и смеется, никак не может остановиться. В паре метров от таблички и вправду стоит бочка коричневого дерева — около нее можно сфотографироваться и говорить всем, что ты проплыл по Ниагарскому водопаду на ней.

И чего я тут встала?

— Нелли! — я оборачиваюсь.

Папа стоит у киоска и машет нам. В руке у него мороженое высотой не меньше полуметра. Слава богу, Нелли подходит к нему и берет мороженое из его рук. Папа с Нелли садятся на скамейку около киоска. Папа стучит по скамейке и кричит: «Антье!»

Я вам не собака! Но я уже знаю, что он сейчас затянет: «Справа, справа есть местечко, сядь-ка, Антье, сядь, сердечко!», и поэтому поспешно сажусь.

Нелли лижет белую замороженную глыбу.

Около нее сидит худенькая старушка, с интересом наблюдающая за всем происходящим.

— Ты любишь мороженое, правда? — спрашивает она у Нелли чуть погодя. Верно подмечено! Нелли не отвечает и лижет мороженое.

— Это дочь одного моего коллеги, — объясняет папа, — мы из Германии.

— О! — вскрикивает старушка. — Кузина моей прапрабабки тоже из Германии!

— О! — кричит папа так, словно всю жизнь мечтал это услышать.

Неллина башня из мороженого рушится и хлопается на стол перед старушкой.

— О! — восклицает та, но уже не так восторженно.

— Сорри, — говорит папа и вытирает старую даму своим платком.

Нелли вдруг встает и ни слова не говоря исчезает.

— Что это с ней? — недоумевает папа.

Ловко она это обставила с мороженым, Нелли.

Может быть, мне тоже надо было опрокинуть мороженое на платье старой леди.

Правда, тогда она не вскрикнула бы «О!», а спросила, уж не на диете ли я.

Вот теперь можно просто выкинуть мороженое в урну у лавочки — папе все равно не до меня. Он таращится то туда, где исчезла Нелли, то на озеро.

— Скоро придет корабль с мамой и Кларой, а мы потеряли Нелли.

— Слушай… — начинаю я.

Но папа не слушает — он мечется в поисках Нелли, а я стараюсь рассмотреть маму и Клару на каком-нибудь из кораблей.

Люди в синих дождевиках выстраиваются в странные очереди у причала, а потом всходят на корабль. Как синие лемминги, которые через секунду кинутся в водопад, а до этого послушно отстоят положенное им в очереди. Раньше индейцы тут и вправду кидали в воду людей — молоденьких девушек: их приносили в жертву каким-то своим богам. А один вождь ирокезов прыгнул однажды вслед за своей дочерью — потому что не мог жить без нее.

Думаю, папа бы так не поступил никогда.

Он секунду смотрел бы мне вслед, а потом решил, что я больше не вернусь и он может с чистой совестью доесть мое мороженое.

— Так надолго оставить нас одних! Ты ни за что не можешь нести ответственность! — орет папа маме в лицо, когда она сходит с Кларой на берег.

У папы так всегда: если он думает, что в чем-то виноват, то первым делом орет на всех остальных.

«Он панически боится разочаровать других и поэтому становится агрессивным», — объяснила мне мама однажды. Орать на других, чтоб не орали на тебя, — не такая уж и бессмысленная стратегия.

— Где Нелли? — спрашивает теперь мама.

Вовремя.

— Смылась! — говорю я и чуточку ухмыляюсь.

— Смылась? — Маме совсем не до шуток.

— Я все это время ищу ее, может, теперь и вы наконец-то поучаствуете! — сердится папа, а мама цедит: «Вольфганг!».

Мимо нас едет машинка-поезд, на которой можно проехаться по территории парка у водопада. Люди с интересом пялятся на папу. Наверное, сейчас они его сфотографируют. Я улыбаюсь и надеюсь, что они думают: ну, в Германии просто так громко говорят и при этом немножко краснеют лицом. А когда машинка уезжает, мне приходит в голову мысль.

— Можно отправиться на поиски Нелли на поезде, — говорю я маме.

— Отличная мысль! — соглашается она. — Вы с папой поедете на поезде, а мы с Кларой подождем Нелли тут.

Ну почему бы мне иногда не держать язык за зубами!

Теперь придется колесить вокруг водопада с орущим папой. Мама покупает нам билеты за два доллара и мы встаем в очередь. К пане вдруг снова вернулось хорошее расположение духа и он хвалит меня за гениальную идею — так мы точно скоро найдем Нелли, говорит он. Поезд подходит, и я стараюсь сесть в последний вагон. Тут гораздо меньше людей — будет не так стыдно, если папа снова начнет кричать.

А еще у последнего вагончика нет оконных стекол — и можно высунуться по пояс, высматривая Нелли.

Папа глядит направо, я налево. Мы объезжаем водопад со всех сторон, но Нелли и след простыл. Папа снова нервничает, и я предлагаю поспрашивать, не видел ли ее кто. А через секунду уже жалею об этом.

Как же я могла забыть, что папа никогда в жизни никого ни о чем не спрашивает. А кроме папы спросить некому — поэтому приходится мне. Я высовываюсь из окна и ору: «Excuse me! Have you seen a sixteen year old dark haired girl?» Фраза кажется мне ужасно странной, но папа заставляет орать именно так. Я спрашиваю снова и снова и уже все путаю: «Excuse me, have you seen a sixteen hair old girl?» и «Excuse me, have you haired a sixteen year old girl?»

Люди переспрашивают «Пардон?», а я кричу в ответ: «Have you yeard a sixteen girl old hair?», и тогда они качают головой и смотрят на нас так, словно хотят покрутить у виска, но не решаются, ведь в Америке никогда не знаешь, вдруг у сумасшедшего перед тобой в кармане пистолет.

Пассажиры в вагончике злятся на нас с папой и время от времени шикают, потому что из-за моего крика они совершенно не слышат слов рейнджера, сидящего за рулем.

Когда я замолкаю, папа пихает меня локтем в бок, показывает на прохожих и говорит: «Спроси-ка еще у этих!» В конце концов голос в динамике произносит: «Светловолосая девочка там, сзади — перестань орать на людей».

Я краснею так, как не краснела никогда в жизни.

— Видишь, — шиплю я папе. Он поворачивается к людям, которые сидят у нас за спиной, мямлит что-то вроде «Моя дочь потеряла подругу» и, извиняясь, пожимает плечами.

Я тоже поворачиваюсь к ним и возражаю:

— Она вовсе не моя подруга!

Тогда папа снова поворачивается назад и рассказывает, что Нелли должна была быть моей подругой и не стала ею только потому, что я бука и социофоб, поэтому та и сбежала.

Потом я сказала пассажирам — если тут кто-то и социофоб, то это папа, а люди ответили, что, судя по всему, наша проблема вовсе не социофобия, ну а потом поезд снова пришел туда, откуда мы уехали — и там уже стояли мама с Кларой и махали нам.

Мы искали Нелли целых три часа — а потом сдались и пошли к машине.

Усевшись на заднее сиденье, я понимаю, как же удобно ехать без Нелли. Вытягиваю ноги. Ага, вот в чем дело: рюкзака Нелли тоже нет.

Мы снимаем комнату в мотеле неподалеку.

Честно говоря, мне странно, что Нелли все еще не объявилась. Я-то думала, она помаринует нас немного и явится как ни в чем не бывало. Но, кажется, она и вправду убежала.

— Надо действовать систематично, — папа сидит на одной из огромных двухспальных кроватей. — Пункт первый: Нелли убежала. Пункт второй: ровно через пять дней нам нужно сдать ее с рук на руки Фицмартинам. Пункт три: отсюда вывод, мы должны ее найти.

— Верно подмечено! — Мама лежит на другой кровати.

— Спасибо, — говорит папа.

— Наверное, лучше всего завтра начать поиски прямо у водопада.

— Вывод неправильный, — папа откусывает кусочек пончика. — Совершенно неправильный. Я уверен, что Нелли постарается убежать как можно дальше отсюда.

Мама заворачивает ноги в одеяло.

— Проще всего нам разделиться.

— Разделиться? — Папа внимательно смотрит на нее.

— Да. Вы с Антье будете искать там, куда Нелли могла бы в принципе направиться, а мы с Кларой поищем тут.

— Хорошо, — папа кивает.

Нравится ли это мне, никто не спрашивает.

Папа достает из сумки путеводитель по Америке и раскрывает его.

— Гляди-ка, Антье, как ты думаешь, откуда нам лучше всего начать поиски?

Я смотрю на карту. Нелли могла поехать в сторону Государственного парка, назад или же к границе с Канадой. Но на границе сбежавшей школьнице гулять слишком опасно.

— Может быть, она вернулась в Парк, — я провожу пальцем линию от Ниагарского водопада к Государственному парку.

— Не думаю, — говорит папа.

— Почему?

— Потому что ей было ужасно скучно в парке, она же сама об этом говорила.

— Ску-у-учно! — тянет мама со своей кровати, ее голос звучит почти как голос Нелли.

Мы все не можем удержаться от смеха.

— И вот теперь она исчезла, — папа трет виски, — как мне объяснить это Фицмартинам?

— Да мы найдем ее, не волнуйся, она точно в Государственном парке, — говорю я.

Папа выпрямляется.

— Чепуха. Ей одной было бы там страшно.

Я не решаюсь сказать, что рюкзак Нелли тоже исчез, — а еще я не знаю, как рассказать им про рейнджера. Может быть, все это и вправду чепуха — и Нелли вовсе не в парке.

— Она наверняка просто поехала домой, — говорит папа.

— Тогда позвони им и спроси, — предлагает мама.

Папа стонет.

— Тогда мне придется рассказать, что мы ее потеряли! Нет-нет, нам нужно просто незаметно посмотреть, там она или нет.

— О’кей, — решает мама, — тогда поезжайте с Антье завтра в Питтсбург.

— Хорошо, — кивает папа, — мы с Антье провернем это дельце.

Он кладет руку мне на плечо.

— Да, — соглашаюсь я и снимаю ее. Папина рука ужасно тяжелая.