ДАВНЫМ-ДАВНО жил в Данморе, что в графстве Голуэй, один придурковатый паренек. Он страсть как любил музыку, а выучить больше одной песенки так и не сумел. Песенка эта называлась «Черный бродяга». Разные господа часто приглашали его для увеселения, и он получал за это немалые денежки.

Как-то раз поздно вечером волынщик этот возвращался из дома, где происходили танцы. Он был порядком навеселе. Поравнявшись с мостиком, от которого было рукой подать до материнского дома, он нажал на свою волынку и заиграл «Черного бродягу».

Тут сзади к нему подкрался пак и перебросил его к себе на спину. У пака были длинные рога, и волынщик крепко ухватился за них.

– Сгинь, гнусная скотина! – крикнул он. – Отпусти меня домой! У меня в кармане десятипенсовик для моей матушки. Ей нужен нюхательный табак.

– Наплевать мне на твою мать, – сказал пак. – Держись лучше! Если упадешь, свернешь себе шею и загубишь свою волынку. – А потом добавил: – Сыграй-ка мне «Шан Ван Вохт»!

– Но я не умею, – отвечал волынщик.

– Не важно, умеешь или нет, – говорит пак, – начинай, и я тебя научу.

Волынщик задул в свою волынку, и такая мелодия у него получилась, что он и сам удивился:

– Ей-богу, ты замечательный учитель музыки! Ну, а куда ты меня тащишь, скажи?

– Сегодня ночью на вершине Скалы Патрика в доме ба́нши большое торжество, – говорит пак. – Вот я туда тебя и несу, чтоб ты нам поиграл. И поверь моему слову, тебе неплохо заплатят за труды!

– Вот здорово! Значит, ты избавишь меня от путешествия, – сказал волынщик. – А то, видишь ли, отец Уильям наложил на меня епитимью: велел совершить паломничество к Скале Патрика, потому что на последний Мартынов день я стащил у него белого гусака.

Пак стрелой пронес его над холмами, болотами и оврагами, пока не достиг вершины Скалы Патрика. Тут он трижды топнул ногой, тотчас растворилась огромная дверь, и они вместе прошли в великолепную комнату.

Посреди комнаты волынщик увидел золотой стол, вокруг которого сидело чуть ли не сто старух-банши. Они все разом поднялись и произнесли:

– Сто тысяч приветствий Ноябрьскому Паку! Кого это ты с собой привел?

– Лучшего волынщика во всей Ирландии, – ответил пак.

Одна банши топнула ногой, тотчас в боковой стенке открылась дверь, и волынщик увидел… Кого бы вы думали? Да того самого белого гусака, которого он стащил у отца Уильяма.

– Но ей-богу же, – воскликнул волынщик, – мы с моей матушкой до последней косточки обглодали этого гуся! Только одно крылышко я дал Рыжей Мэри. Она-то и сказала пастору, что это я украл гуся.

Гусак прибрал со стола, а пак сказал:

– Сыграй-ка этим дамам!

Волынщик начал играть, и банши пошли танцевать. Они отплясывали, пока у них не подкосились ноги. Тогда пак сказал, что нужно заплатить музыканту, и каждая банши вытащила по золотому и вручила волынщику.

– Клянусь зубом святого Патрика, – сказал волынщик, – теперь я богат, точно сын лорда!

– Следуй за мной, – сказал пак, – я отнесу тебя домой.

И они тут же вышли. Только волынщик приготовился усесться верхом на пака, как к нему подошел белый гусак и подал ему новую волынку.

Пак быстренько донес волынщика до Данмора и сбросил его возле мостика. Он велел ему сразу отправляться домой и на прощанье сказал:

– Теперь у тебя есть две вещи, которых не было прежде, – это разум и музыка.

Волынщик дошел до материнского дома и постучался в дверь со словами:

– А ну, впусти-ка меня! Я теперь разбогател, словно лорд, и стал лучшим волынщиком во всей Ирландии!

– Ты просто пьян, – сказала мать.

– Да нет же, – говорит волынщик, – и капли во рту не было!

Когда мать впустила его, он отдал ей все золотые монеты и сказал:

– Погоди еще! Послушай, как я теперь играю.

И он задул в новую волынку, но вместо музыки у него получилось, будто все гусыни и гусаки Ирландии принялись гоготать разом. Он разбудил соседей, и те принялись потешаться над ним, пока он не взялся за свою старую волынку и не исполнил им мелодичную песенку. А потом он рассказал им, что с ним приключилось в эту ночь.

На другое утро мать пошла полюбоваться на золотые монеты, однако на их месте она увидела лишь сухие листья, и больше ничего.

Волынщик отправился к пастору и рассказал ему всю историю, но пастор ни одному слову его не захотел верить, пока он не взялся за новую волынку, из которой полилось гоготанье гусаков и гусынь.

– Прочь с глаз моих, воришка! – возопил пастор.

Но волынщик и с места не сдвинулся. Он приложил к губам свою старую волынку – чтобы доказать пастору, что он рассказал ему чистую правду.

С тех пор он всегда брал только старую волынку и исполнял на ней мелодичные песенки, и до самой его смерти не было в целом графстве Голуэй лучшего волынщика, чем он.