«Недавно я видел человека, который не верит в сказки, — так начал на заре нашего столетия одно из своих эссе прославленный английский писатель Гилберт Кит Честертон. — Я говорю не о том, что он не верит в происшествия, о которых говорится в сказках, — например, что тыква может стать каретой. Конечно, он и в это не верил… Но тот, о ком я говорю, не признавал сказок в другом, еще более странном и противоестественном смысле. Он был убежден, что сказки не нужно рассказывать детям. Такой взгляд (подобно вере в рабство или в право на колонии) относится к тем неверным мнениям, которые граничат с обыкновенной подлостью. Есть вещи, отказывать в которых страшно. Даже если это делается, как теперь говорят, сознательно, само действие не только ожесточает, но и разлагает душу… Так отказывают детям в сказках».

Отказывать детям в сказках поистине преступление. Тот, кто ребенком не верил в сказки, во взрослые годы не поверит ни во что. Сказки можно назвать поэтичным «букварем» жизни, который готовит человека к чтению великой и сложной книги бытия.

Вильгельм Гауф, автор «Маленького Мука» и «Карлика Носа», был прав, назвав Сказку любимой дочерью щедрой королевы Фантазии. Но если Фантазия — мать Сказки, то отец ее — Реальный Мир. И насколько привлекательной внешностью Сказка обязана матери, настолько глубиной внутреннего содержания — отцу. Подобно своему старшему брату Мифу Сказка выражает и формирует определенное мировосприятие и сквозь прихотливый лабиринт вымысла вводит в действительность. Недаром братья Гримм подчеркивали, что из сказок «легко выводится добрая мораль, применимая и в реальной жизни. И хотя не в этом было их назначение и не для того они слагались, эти качества порождаются ими, подобно тому, как из здорового цветка вырастает хороший плод без какого-либо участия человека. Тем-то и сильна любая истинная поэзия, что никогда не может существовать без связи с реальной жизнью, ибо она из жизни возникает и к ней же возвращается, как возвращаются к месту своего зарождения облака после того, как они напоят землю».

Дети попросту присвоили (или взрослые великодушно отдали им то, что создавали для себя, как отдают лучший кусок хлеба) большую часть сказок, равно как присвоили они «Робинзона Крузо» и «Гулливера». Возможно, произошло так потому, что уровень детского сознания в чем-то ближе тем наивным и одновременно мудрым представлениям о природе, о добре и зле, которые выработали народы в пору своего «младенчества», в пору начального познания мира и которые воплощены в сказках: в поэтических одеждах мир не только предстает более красочным, но и перестает быть пугающе непонятным. А может быть, заложенная изначально в человеке тяга к поэзии сильнее ощущается в детстве, и необходимо накопить в себе мощный ее заряд, чтобы суметь противостоять затем прозе жизни? Повседневность нередко страдает «сердечной недостаточностью», и прививку от этого мучительного недуга можно получить только в детстве.

С годами мы неизбежно утрачиваем детскую чистоту взгляда, но особенно плохо, если утрачиваем и воспитанную на сказках непоколебимую уверенность в конечное торжество справедливости. Недаром поэт мечтал:

Душа читателя любого возраста, омытая в волшебном роднике сказки, становится чище и просветленнее. Однако, чтобы душа начала расти, набирать силу и широту, в детстве к ней обязательно должна прикоснуться палочка сказочной феи. Маленькому человеку сказка, будоражащая воображение и в образной форме передающая опыт многих поколений, просто необходима, дабы подготовиться к встрече с большим миром, где могут ждать испытания не менее трудные, чем у фольклорных героев.

В народно-поэтическом творчестве всех народов сказки занимают почетное место. Они делятся на волшебные и богатырские (или рыцарские), житейские (бытовые) и балагурные, на сказки о животных, у которых оказываются на поверку человечьи повадки. Но в целом жанр этот отражает особенности традиционного уклада того или иного народа, его обычаи и верования, идеалы и устремления, а нередко также важнейшие вехи исторического пути.

Более ста лет назад английский исследователь и переводчик русской литературы Уильям Ролстон, рецензируя знаменитый трехтомный труд А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», пришел к выводу: «Это богатый рудник для всех, кто желает изучить настоящий предмет, узнать множество легенд, рассказываемых в разных славянских землях о небе и земле, солнце и луне, о горах и реках, громе и ветре, кто желает составить некоторые понятия о той точке зрения, с которой древние славяне глядели на жизнь и смерть, кто хочет ознакомиться с понятиями славянских крестьян нашего времени об окружающей их физической природе и о том духовном мире, какой они себе представляют».

Точно так же, если мы хотим добыть драгоценные крупицы знания о духовном мире народов, населяющих Британские острова, то лучшим «рудником» для этого могут послужить их сказки. Гете сказал: чтобы понять поэта, надо отправиться в его страну. Но верно и другое: чтобы понять страну, необходимо знать творчество ее поэтов и первого среди них — народа.

Британский сказочный фольклор необычайно богат и разнообразен. Он дошел до нас из седой старины и хранит на себе печать тех эпох и тех культур, в недрах которых создавался. Современная Великобритания состоит из четырех основных исторически сложившихся частей: Англии, Уэльса, Шотландии и Северной Ирландии (подразделяющихся, в свою очередь, на более мелкие административные единицы). Уэльсцы (валлийцы), северные шотландцы и ирландцы, а также коренные жители полуострова Корнуолл и острова Мэн — потомки древних кельтов. Кельтские племена (пикты, белги, гэлы, скотты, бритты и другие) пришли на Британские острова с европейского континента еще в первом тысячелетии до нашей эры и принесли с собой высокоразвитую культуру. Скотты передали впоследствии свое имя шотландцам, а от бриттов произошло латинское название Британия — его утвердили за завоеванными ими землями римские легионеры. Когда легионы ушли, на смену длившемуся несколько столетий владычеству Рима приходит в V–VI веках н. э. вторжение воинственных германских племен англов, саксов, ютов и фризов. Англосаксы оттеснили кельтов на запад и север страны, а также в Ирландию и дали захваченной территории новое наименование — Англия. Британские острова нередко подвергались также в те времена набегам скандинавских викингов — датчан и норвежцев (часть которых там и осела), а в 1066 году были покорены норманнами под предводительством Вильгельма Завоевателя, который стал английским королем и положил начало централизации государственной власти.

Отзвуки жестоких битв, что сотрясали некогда Британию, явственно слышны в ее фольклоре. Эти отзвуки слышны в ирландских сагах — эпических прозаических повествованиях со стихотворными вставками, великолепных памятниках кельтского культурного наследия. Их возлюбленным героем стал бесстрашный воин Кухулин, чей удар рогатым копьем неотразим, а самому ему, как гласит одна из саг, присущи лишь три недостатка: то, что он был слишком молод, слишком смел и слишком прекрасен. Эти отзвуки слышны в валлийских легендах о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, которые послужили основой для множества литературных обработок — от созданной в XII веке «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского и появившейся три столетия спустя блистательной эпопеи Томаса Мэлори «Смерть Артура», вошедшей в сокровищницу мировой классики, до трилогии современной английской писательницы Мэри Стюарт «Кристальный грот», «Полые холмы», «Последнее волшебство» (1970–1979).

Отталкиваясь от романа Мэлори и пародируя не столько его, сколько порожденный им поток стилизаций под средневековье, в 1889 году Марк Твен написал остроумную историко-фантастическую повесть «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».

Артуровские легенды, зародившись в пятом веке, складывались на протяжении длительного времени и прошли несколько стадий в своем развитии. Фигура короля Артура, предстающего то неустрашимым воителем, то справедливым и мудрым правителем, выросла постепенно для кельтов в символ сопротивления иноземному нашествию — вначале англосакскому, а потом и норманнскому. Народ наделил в своих сказаниях Артура бессмертием, выразив веру в то, что он не умер, а лишь погрузился в сон вместе с преданными рыцарями и ждет заветного часа, чтобы прийти на помощь соплеменникам. Благодаря естественным контактам кельтов-валлийцев с другими народами король Артур и его славные рыцари, его добрый советчик — прорицатель и чародей Мерлин стали также достоянием английского фольклора, отправились в победоносное шествие по европейскому континенту, начав с мирного завоевания Франции. Та же участь постигла искусно вплетенную в артуровский цикл романтическую легенду о Тристане и Изольде, которая получила широчайшее распространение, дойдя до славянских земель.

По всему миру разнеслась слава о благородном разбойнике Робине Гуде. В балладах английских менестрелей он воспет как веселый и отважный защитник народа от всевозможных угнетателей, всегда готовый поднять бьющий без промаха лук во имя свободы и справедливости. Таким — туго натянувшим свой лук — изображен легендарный стрелок и на памятнике, воздвигнутом в его честь в городе Ноттингеме, столице того графства, где находится Шервудский лес, который служил пристанищем Робину Гуду и его лихим, не ведающим страха молодцам. Из народных баллад Робин Гуд шагнул на страницы классической литературы (он упоминается у Шекспира и Вальтера Скотта), как шагнули туда герои легенд артуровского цикла.

Богатство отечественного фольклора, вдохновлявшего многих поэтов, прозаиков и драматургов, обусловило особую популярность жанра литературной сказки в Англии. Щедрую дань этому жанру в XIX–XX веках отдали Чарлз Диккенс и Уильям Мейкпис Теккерей, Льюис Кэрролл и Эдвард Лир, Оскар Уайльд и Редьярд Киплинг, Беатрис Поттер и Памела Трэверс, Джеймс Барри и Алан Милн, Джон Толкин и Дональд Биссет. Благодатная почва для создания Алисы, побывавшей в Зазеркалье, и Мэри Поппинс, Счастливого Принца и Питера Пэна, медвежонка Винни-Пуха и добрых хоббитов — порождение авторской творческой фантазии — была подготовлена неистощимой фантазией народной. И словно подтверждая эту преемственность, проказливый чертенок Пак, или Робин Добрый Малый, знакомый нам по фольклору, появляется как действующее лицо в шекспировском «Сне в летнюю ночь», а много позже — в книгах киплинговских сказок.

Как и в других европейских странах, в Англии начиная с эпохи романтизма повышенный интерес к сказкам проявляется в разных формах. Наряду с писателями, отталкивавшимися от народно-поэтической традиции, но творившими свой собственный воображаемый мир, усердно трудились ученые-филологи, собирая памятники британского фольклора и стремясь зафиксировать их в первозданном виде, с сохранением всех диалектических, этнографических и иных особенностей. Наконец, был третий, промежуточный путь, каким шли Шарль Перро во Франции и братья Гримм в Германии, — когда фольклорная запись подвергалась тонкой стилистической правке, сохраняя вместе с тем очарование оригинала. Характеризуя такого рода литературные обработки, И. С. Тургенев отмечал по поводу переведенных им волшебных сказок Перро: «Они веселы, занимательны, непринужденны, не обременены ни излишней моралью, ни авторской претензиею; в них еще чувствуется веяние народной поэзии, их некогда создавшей; в них есть именно та смесь непонятно-чудесного и обыденно-простого, возвышенного и забавного, которая составляет отличительный признак настоящего сказочного вымысла».

С начала прошлого столетия и до нынешнего времени появилось множество собраний британского фольклора, выдержанных в разном ключе: от весьма вольных переделок до строго научных, систематизированных и прокомментированных публикаций. Но, пожалуй, наибольший успех выпал на долю того типа изданий, где первоначальные тексты при бережном отношении к ним подверглись все же некоторой литературной редактуре или (если речь идет о наследии народов кельтской группы) переводу на общеанглийский язык, что облегчило восприятие массовому читателю. Примерами такого типа изданий XIX века могут служить ставшие уже «каноническими» собрания английских и кельтских сказок Джозефа Джекобса (старавшегося минимально править оригинальные тексты), шотландских сказок Роберта Чемберса и Эндрю Лэнга, ирландских — Уильяма Батлера Йейтса, выдающегося поэта и драматурга, лауреата Нобелевской премии, всю жизнь восхищавшегося богатством красок и образностью фольклора, который из поколения в поколение передавался на прекрасной и многострадальной земле Эйре.

В сложнейших исторических условиях складывался и развивался сказочный фольклор Британских островов. Напластования веков легли на него и видны как годичные кольца на срезе ствола могучего дуба. В самой древней, сердцевинной части обнаруживаются еще языческие поверья и мифы, магические и ритуальные обряды, которые оказались очень стойкими и начали потом сосуществовать даже с христианским миропониманием. В сказках продолжает жить то враждебный, то дружественный человеку многоликий мир фантастических существ — драконов и великанов, русалок и водяных, эльфов и фей, брауни и лепреконов, гоблинов и бесенят.

Народ не может считаться покоренным, пока у него не отняли его песни и сказки. Вот почему так ожесточенно преследовали англосаксы ирландских, шотландских и валлийских бардов, справедливо видя в них главных хранителей кельтских традиций; но и самим англосаксам (их наиболее значительным произведением донорманнской эпохи стала героическая поэма о Беовульфе), довелось изведать натиск скандинавского и французского эпоса, который принесли с собой завоеватели, вторгшиеся с континента. Как самую священную реликвию оберегали крестьяне фольклор, доставшийся им от предков, и обогащали его новыми мотивами, отстаивая тем самым свою самобытность. Эта самобытность народов, создававших британские сказки, отчетливо проступает в них.

Даже в переводе на «стандартный» английский язык (а тем более на русский), когда утрачивается специфика того или иного диалекта, сохраняется неповторимый колорит, который присущ фольклору различных областей страны. При глубинной общности кельтских корней валлийские легенды не похожи на шотландские, а те, в свою очередь, — на ирландские саги; и все вместе они заметно отличаются от собственно английских сказок.

Наряду с этим бросается в глаза, что кое-какие герои и сюжеты кочуют из одного фольклора в другой, причем не только когда речь идет о народах, которые соседствуют друг с другом или живут в рамках одного государства. Так, к примеру, английская сказка «Выгодная сделка» (существует ее вариант под названием «Вершки или корешки?») напоминает русскую сказку «Мужик, медведь и лиса» из афанасьевского сборника; «Джонни-пончик» ведет себя точь-в-точь как наш «Колобок»; «Как Джек ходил счастья искать» весьма походит на гриммовских «Бременских музыкантов»; «Тростниковая шапка» вызывает в памяти не только «Короля Лира», но и «Золушку»…

Некоторые британские сказки уже прочно обосновались на русской почве («Три медведя», переложение которой сделал Лев Толстой, или «Три поросенка»), с иными читатель знаком пока хуже. Тем ценнее, что наша книга как бы приглашает последовать совету старинного сказителя притчи про строителя Гоба: повнимательнее взглянуть на чудесную «страну королей и королев, поэтов и пророков, ученых и колдунов, умных жен и глупых мужей, а может быть, даже и фей, и привидений, и говорящих птиц и зверей (которые говорят куда умнее, чем иные люди)». И тот, кому довелось узреть сквозь волшебное кольцо британских сказок страну народной фантазии, наверняка увидит там немало поучительного.

Сказки учат, но без назидательно поднятого перста. Тем более — сказки Альбиона, которые зачастую изрядно сдобрены традиционным британским юмором. Сплошь и рядом к ним можно применить пушкинские слова:

Ирландская история про ученика вора начинается со знаменательного предуведомления: «Старинные сказания пренебрегают мелкой моралью». А повествование «Ленивая красавица и ее тетушки» завершается признанием: «…по правде говоря, мальчики и девочки, хотя эта история и забавная, мораль в ней совсем неправильная». Тем не менее слушатель и читатель сказок непременно выносит из них большую и правильную мораль. Она состоит в том, что жадность и злоба, черствость и лень наказываются, а доброта и преданность, честность и смекалистость, упорство и трудолюбие вознаграждаются.

Не только азы житейской мудрости и этических норм помогает усвоить сказочный фольклор. «Сказка может быть созданием высоким, когда служит аллегорическою одеждою, облекающею высокую духовную истину, когда обнаруживает ощутительно и видимо даже простолюдину дело, доступное только мудрецу», — писал Гоголь.

Именно таковы лучшие сказки Британских островов, где высокая духовность озарена светом истинной поэзии.

Святослав Бэлза