Картина первая

Густой лес. На заднем плане – хижина, почти скрытая за ветвями деревьев. Сильная гроза с громом и молниями. Кора склонилась над младенцем, лежащим на постели из листьев и мха.

Кора. Природа, ты слабей любви. Мой беспокойный дух гонит меня неустанно вперед, меж тем как измученное тело гнется и дрожит. А ты, мой мальчик… не потому, что ослабела я от милой ноши, но как могла я отказать тебе в покое и не уложить на эту бедную постель! Дитя! Когда б узнать наверно, что твой отец не дышит – уже не дышит, – о, я бы тут же легла с тобою вместе, мой родной, легла бы… навсегда!

Гром и молния.

Я не прошу тебя, нещадная гроза, утишить ярость свою из состраданья к Коре; и, если пощадит твой гром невинный сон младенца, не стану я будить моего уснувшего ангела, хоть, видит небо, я жажду услышать голос жизни, почувствовать ее рядом с собою. Но я все вытерплю, пока не изменил мне остаток разума. (Поет.)

Гром и молния.

Нет, она неумолима, бесчувственная стихия! А ты все спишь, мой ангел, и улыбаешься во сне! О смерть! Когда подаришь ты такой же отдых матери младенца? Но я могу укрыть его получше от бури; этот плащ… (Укутывает младенца своим покрывалом и плащом.)

Издалека доносится голос Алонсо.

Алонсо. Кора!

Кора. Ах!

Алонсо (снова). Кора!

Кора. Сердце разорвется! Небо! О, не обманывай меня! Это не голос Алонсо?

Алонсо (ближе). Кора!

Кора. Он… он! Алонсо!

Алонсо (дальше). Кора! Любимая!..

Кора. Алонсо!.. Здесь!.. Я здесь! Алонсо! (Бежит на голос.)

Входят два испанских солдата.

Первый солдат. Что я тебе говорил? Мы выбрались к их форпостам, а эти голоса, что мы сейчас слыхали, – перекличка часовых.

Второй солдат. Вот и отлично. Нам чертовски повезло: бежали от неприятеля и наткнулись на потайной горный проход.

Первый солдат. Сюда. Солнце, хоть и в тучах, а слева от нас. (Замечает младенца.) Это что еще? Ребенок, не будь я солдат!..

Второй солдат. Да. Чудный малыш. Знаешь, самое божеское дело – отобрать младенца у матери-язычницы.

Первый солдат. Верно! Самое божеское дело! Дома есть у меня такой же пусть играют вместе; но посмотри, приятель, как он одет, – это не простой дикаренок. Идем!

Солдаты забирают младенца и уходят.

Входят Кора и Алонсо.

Кора (за сценой). Сюда, Алонсо, дорогой… Теперь я не собьюсь – здесь, здесь, под этим деревом. Ну кто бы мог поверить, что сердце матери не сразу отыщет путь? Сейчас увидишь сына мирно спящим; или, если он проснулся, я подниму его, он глянет на тебя большими синими глазами и улыбнется. Да-да… Постой, вот тут, я разбужу его от розового сна и подниму румяного, как зорька. (Подбегает к месту и находит только плащ и покрывало. Она рывком хватает их с земли – младенца нет. Вскрикивает и стоит, онемев от горя.)

Алонсо (подбегая к ней). Кора!.. Дорогая!

Кора. Он исчез!

Алонсо. О боже!

Кора. Исчез! Мой маленький! Мой сын!

Алонсо. Где ты его оставила?

Кора (кидается на землю). Здесь! На этом месте!

Алонсо. Успокойся, Кора, любимая! Он тут, конечно, – проснулся и отполз куда-нибудь неподалеку… мы его найдем. Ты твердо помнишь, что оставила его на этом самом месте?

Кора. Не эти разве руки постелили постельку, сделали навес?… И разве не этим покрывалом он был укутан?

Алонсо. Тут хижина – так незаметно притаилась.

Кора. А! Да-да! Тут он и живет – дикарь, укравший моего ребенка… (Стучит в дверь, кричит.) Отдай мне сына!.. Вороти мне мое дитя!

Из хижины выходит Лас-Касас.

Лас-Касас. Кто призывает меня из печального одиночества?

Кора. Отдай мне ребенка! (Вбегает в хижину, зовет.) Фернандо!

Алонсо. Силы небесные! Глаза меня не обманули? Лас-Касас!

Лас-Касас. Алонсо, мой милый юный друг!

Алонсо. Мой почитаемый наставник!

Обнялись.

Кора (вернувшись). Ты обнимаешь его, когда он еще не возвратил нам сына?

Алонсо. Увы, мой друг, в какую горькую минуту мы встречаемся!

Кора. Но взгляд у него – сама доброта и человечность. Добрый старик, сжалься над несчастной матерью, и я до последнего дня моей жизни буду твоею служанкой. Но только не говори – из жалости не говори, что он не у тебя… не говори, что ты его не видел. (Убегает в лес.)

Лас-Касас. О чем она?

Алонсо. Это моя жена. Я только что вернулся, бежал из испанской тюрьмы, и узнал, что она укрывается в этом лесу. Услышав мой голос, она оставила нашего мальчика и бросилась ко мне.

Лас-Касас. Как! Оставила дитя?

Кора возвращается.

Кора. Ты прав!.. Прав! Я не мать… Я оставила сына, покинула его, младенца… Но я пройду хоть на край земли, а сыщу его. (Убегает.)

Алонсо. Прости меня, Лас-Касас, не могу… Спешу за нею!.. Ночью я предпринимаю попытку освободить из плена Роллу.

Лас-Касас. Я не оставлю тебя, Алонсо. Ты должен ее образумить. Она побежала в сторону вашего лагеря. Не дожидайся меня, я слаб на ноги, поплетусь за тобой потихоньку.

Уходят.

 

Картина вторая

Форпост испанского лагеря. На заднем плане по круче сбегает в бездну горный поток, над которым легло мостом упавшее дерево.

Альмагро (за сценой). Веди его сюда. (Входя.) Он это все сочинил.

Солдаты вводят скованного Роллу.

Ролла. Сочинил? Ролла сказал неправду?!.. Хотел бы я встретить тебя в пустынном месте, окруженного всем твоим войском, а при мне чтоб был только меч и вот эта рука!

Звуки труб.

Альмагро. Да кто же поверит тебе, будто Ролла, прославленный перуанский герой, схвачен тут, как шпион, рыскающий по нашему лагерю?

Ролла. Я рыскал?

Альмагро. А вот ответишь самому генералу – он здесь.

Входят Писарро и его офицеры.

Писарро. Кого я вижу? Ролла?

Ролла. О, ты удивлен, конечно.

Писарро. И в цепях?

Ролла. Столь крепких, что можешь приблизиться ко мне без страха.

Альмагро. Стража его схватила, когда он пробирался мимо наших постов.

Писарро. Сейчас же расковать. Поверь, я сожалею об этом оскорблении.

Ролла. Благородные слова.

Писарро. И не могу я видеть Роллу, славного воина, безоружным. Прими же эту шпагу, хоть она и служила твоему врагу. (Подает ему шпагу.) Испанцы умеют почитать доблесть.

Ролла. А перуанцы – забыть обиду.

Писарро. Не могут ли тогда Писарро и Ролла прекратить вражду и стать друзьями?

Ролла. Когда нас разделит море – да! Я могу уйти?

Писарро. Иди свободно.

Ролла. И меня не перехватят снова?

Писарро. Нет. Распорядись, чтоб Роллу свободно пропустили через все посты.

Входят Давилья и солдаты с младенцем.

Давилья. Тут два наших солдата. Вчера их захватили, но они бежали из перуанского плена – и тем самым потайным проходом, который мы так долго пытались разыскать.

Писарро. Молчи, неосторожный! Не видишь разве? (Указывает на Роллу.)

Давилья. В дороге они набрели на перуанского ребенка; он, вероятно…

Писарро. На что мне этот дьяволенок! Киньте в море.

Ролла. Милосердное небо! Это сын Алонсо!.. Дайте его мне.

Писарро. А! Сын Алонсо!.. (Хватает ребенка.) Привет тебе, прелестный заложник. Ну, теперь Алонсо опять мой пленник!

Ролла. Ты не отберешь дитя у матери?

Писарро. Не отберу? Когда я встречусь с Алонсо в жаркой битве, думаешь, не дрогнет его бестрепетное сердце при напоминанье, что стоит мне промолвить слово, и ребенку – смерть!

Ролла. Не понимаю тебя.

Писарро. У моей ненависти к Алонсо – давний длинный счет. Его уладит месть, и ей поможет этот заложник.

Ролла. Мужчина! Человек! Нет – человек ли? Ты поднимешь руку на младенца? Во имя всего святого – смотри, он улыбается тебе!

Писарро. Скажи мне, он похож на Кору?

Ролла. Писарро, ты жжешь мое сердце огнем! Если тронешь младенца, не думай, что кровь его бесследно уйдет в песок. Нет! Верная страстной надежде, что бьется сейчас в моем негодующем сердце, она взовет к великому богу природы и человечности и громко потребует возмездия проклятому детоубийце!

Писарро. На это иду.

Ролла (кидаясь к его ногам). Смотри, я у ног твоих, я, Ролла, – я, подаривший тебе жизнь, я, никогда не гнувший спину, не склонявший голову ни пред одним человеком. В муке смиренно молю… простертый во прахе, заклинаю тебя: пощади младенца, и я твой раб!

Писарро. Ролла! Ты можешь свободно уйти, но младенец останется при мне.

Ролла. Так этот меч – дар неба, а не твой! (Выхватывает младенца.) Кто сделает хоть шаг за мною вслед, умрет на месте. (Уходит с младенцем.)

Писарро. В погоню! Немедленно! Но щадить его жизнь!

Альмагро, Давилья и солдаты уходят.

Как яростно бьется! А! Он валит их наземь… а теперь…

Возвращается Альмагро.

Альмагро. Трое храбрых бойцов уже пали жертвой твоего приказа – щадить жизнь этого безумца. Если он достигнет тех зарослей…

Писарро. Больше его не щадить.

Альмагро уходит.

Их пули достанут его… Нет, уходит… Ага!.. Вскочили на коней… Перуанцы заметили… Влез на утес, обернулся… Теперь отступление Ролле отрезано.

Преследуемый по пятам солдатами, Ролла по стволу дерева проходит, как по мосту, над пропастью.

Стреляют – пуля попала в него. (Кричит). Так! Живо! Живо! Хватайте ребенка!

Ролла сбрасывает в пропасть ствол, послуживший ему мостом, и скрывается в скалах в глубине сцены, унося младенца.

Возвращается Альмагро.

Альмагро. Ад и дьявол! Сбежал!.. С младенцем… и невредим.

Давилья. Нет, он унес с собою свою смерть. Не сомневайся, я видел сам, пуля попала ему в бок.

Писарро. Но младенца у нас вырвали – сына Алонсо! О, яд несытой мести!

Альмагро. Довольно! Мстят не словами, а делом! Не забудем, что мы узнали потайной проход, который через ущелья и пещеры приведет нас прямо в горное убежище, где перуанцы спрятали жен и все свои богатства.

Писарро. Ты прав, Альмагро! Быстрее мысли собери отряд отборных воинов – немного, мы не числом возьмем. Постой, Альмагро! Вальверде знает, что сегодня казнят Эльвиру?

Альмагро. Знает. У нее есть одна просьба…

Писарро. Не выслушаю ни одной.

Альмагро. Пустая – дать ей платье послушницы, в котором ты впервые ее увидел: ей претит идти на казнь в роскошном одеянии, напоминающем ее позор.

Писарро. Хорошо, делай, как знаешь. Но передай Вальверде: когда вернусь, я должен услышать, что она мертва – за это он отвечает головой.

Уходят.

 

Картина третья

Шатер Аталибы.

Входит Аталиба, за ним Кора и Алонсо.

Кора. О, не беги от меня, Аталиба! Кому же, как не царю, принесет свое горе несчастная мать? Боги отвергли мольбу!.. Мой муж, мой Алонсо… разве он за тебя не сражался? И разве мои мальчик, мои крошка, если ты вернешь его мне, не пойдет, когда вырастет, в битву?

Аталиба. Любезная дочь, моя бедная Кора! Мольбой ты изранила доброе сердце властителя, не облегчив своего.

Кора. Наш властитель – и не властен отдать мне дитя?

Аталиба. Когда награждаю заслугу, когда облегчаю народу нужду, я знаю тогда, что такое высокая слава царя; когда же я слышу, что люди страдают, и не могу им помочь, тогда я горюю о бессилии человеческой власти.

Голоса (в глубине сцены и за сценой). Ролла! Ролла! Ролла!

Входит, истекая кровью, Ролла с младенцем, за ним перуанские солдаты.

Ролла. Твой ребенок! (Кладет младенца на руки Коры и падает.)

Кора. О боже! Он весь в крови! Ролла. Это моя кровь, Кора!

Алонсо. Ролла, ты умираешь! Ролла. За тебя, за Кору. (Умирает.)

Входит Орано.

Орано. Изменники открыли врагу наше горное убежище! Враг уже избивает мирных жителей, укрывшихся там.

Алонсо. Не терять ни минуты!.. За мечи!.. Ваши жены и дети зовут вас! Понесем впереди тело любимого героя. Это разожжет святую ярость наших воинов… Теперь, злодей Писарро, смерть на пороге – моя или твоя! Вперед! Боевой наш клич – месть и Ролла!

Уходят. Стрельба.

 

Картина четвертая

Горное убежище.

Входят Писарро, Альмагро, Вальверде, испанские солдаты.

Писарро. Что ж! Если мы окружены, погибнем в центре их кольца. Где Ролла и Алонсо – спрятались?

Входят Алонсо, Орано и перуанцы.

Алонсо. Алонсо отвечает сам, а меч Алонсо говорит за Роллу.

Писарро. Ты знаешь, что за тобою численный перевес. Ты не посмел бы встретиться с Писарро один на один.

Алонсо. Перуанцы, ни с места! Поединок!

Писарро. Испанцы! Не вмешивайтесь и вы.

Сражаются. Алонсо роняет расколотый щит, падает на землю.

Теперь, изменник, – в сердце!

Вбегает Эльвира в том одеянии, в котором она впервые предстала пред ним. Писарро, охваченный ужасом, пятится. Алонсо, вскочив, снова вступает в поединок и убивает противника.

Громкие крики торжества со стороны перуанцев.

Входит Аталиба и обнимает Алонсо.

Аталиба. Мой храбрый Алонсо!

Альмагро. Алонсо, мы сдаемся. Оставь нам только жизнь! Мы сядем на корабли и навсегда покинем этот берег.

Вальверде. Эльвира не станет отрицать: я спас ей жизнь, она же спасла твою.

Алонсо. Не бойтесь. Вам смерть не грозит.

Испанцы слагают оружие.

Эльвира. Вальверде сказал правду. Он к тому же не знал, что встретит здесь меня. Какой-то странный, неодолимый порыв привел меня в это место.

Алонсо. Эльвира, великодушная! Как выразить словами, чем я сам, и Аталиба, и его спасенная страна обязаны тебе! Если хочешь – останься среди нас, и благодарный народ…

Эльвира. Нет, Алонсо! Дело моей дальнейшей жизни ясно для меня. Смиренным покаянием я постараюсь искупить свою вину, которая давно, как ни таилась я под маской пошлого веселья, грызла мне сердце. Когда, очищенная в пламени страданий, моя душа осмелится припасть к престолу Милосердия, ища заступничества для других – для Коры и ее младенца, для тебя, Алонсо, и для тебя, великодушный Аталиба, и для народа, которым правишь ты, – тогда молитва Эльвиры вознесется к богу Природы! Ты, Вальверде, сохранил мне жизнь. Так полюби же человека, не следуй тем постыдным примерам, которые ты видел постоянно вокруг себя… Испанцы, возвратитесь на родину и убедите правителей своей отчизны, что они избрали неверный путь к могуществу и славе. Скажите им, что жадность, тщеславие, завоевания никогда не сделают людей счастливыми, народ – великим. (Удаляется, бросив, проходя, взгляд молчаливой муки на безжизненное тело Писарро.)

Звуки труб. Вальверде, Альмагро и испанские солдаты уходят, унося с собой по знаку Алонсо тело Писарро. Музыка.

Алонсо. Аталиба! Не подумай, что в день победы я пожелал омрачить торжество, если я предлагаю сперва уплатить должную дань светлой памяти нашего Роллы.

Торжественный марш. Шествие перуанских воинов, несущих на носилках среди военных трофеев тело Роллы. Жрецы и жрицы, свершая обряд, поют над носилками погребальную песнь. Алонсо и Кора становятся на колени – он по одну, она по другую сторону – и в безмолвной скорби целуют руки Роллы.

Занавес медленно опускается.