22 мая 1893 года

Лангфорд не находил себе места.

Последние пятнадцать лет его вечера сводились к обеду, сигаре и номеру «Таймс», а последний час отводился штудированию ученых книг. Тринадцать из этих пятнадцати лет к нему из Лондона дважды в неделю приезжала очередная любовница, переступавшая порог его дома, как только он откладывал в сторону Платона или Эсхила. В первый год после возвращения в Девоншир Лангфорд пытался завести необременительную связь в местных краях, но безуспешно. А последний год он вообще жил как монах.

Однако герцог никогда не приветствовал воздержание – ни прежде, ни теперь. Наверное, он просто слишком обленился и одичал, живя в провинции. А может, охладел, к постельным, упражнениям, потому что преждевременно утратил влечение к женщинам под действием одиночества и ученых изысканий.

Лангфорд нисколько не тосковал по былым подвигам на любовном поприще. Не тосковал до сегодняшнего вечера. А сегодня он бы совсем не возражал, если бы какая-нибудь дама навестила его в Ладлоу-Корте.

Ему наскучила убаюкивающая тишина библиотеки. Его скромные, вечерние развлечения, когда сигары чередовались с «Панчем» или подвернувшимся под руку романом, были стерильнее каплунов, которых повар подавал ему на стол по четвергам. Сегодня Лангфорд съел десерт перед обедом, но от этого однообразие вечеров не стало менее тягостным.

И конечно же, дело было не в апатии, одолевавшей его время от времени. Нет, Лангфорд скорее страдал от избытка энергии. Он вышагивал по комнате, точно заводной солдатик под присмотром пятилетнего карапуза.

В дверь библиотеки постучали – это дворецкий Ривз принес вечернюю почту. Герцог быстро просмотрел письма. Одно было из Германий, второе из Греции – от ученых, с которыми он вел переписку. А третье написала его кузина Каролина, то есть леди Эйвери. Дама эта питала страсть к чужим грехам и с удовольствием истинного филантропа делилась своими энциклопедическими познаниями – в основном рассказывала о последних светских бурях в стакане воды.

Лангфорд отпустил Ривза и распечатал письмо Каро, с радостью ухватившись за возможность хоть как-то развлечься. В прежние времена Каро и ее сестрица Грейс, леди Соммерсби, частенько наведывались к нему и выведывали у слуг, дом какой дамы он прошедшей ночью осчастливил своим посещением и не приводил ли к себе домой жриц любви. Однажды Лангфорд лично проследил за тем, чтобы сестриц «случайно» окатили ледяной водой, когда они стояли на пороге его дома и стучали в дверь. Но их устрашающая преданность своему делу была так велика, что на следующий день они вернулись с зонтиками.

Наверное, в память о тех временах Каро каждый месяц писала ему о последних пикантных новостях. В начале своей добровольной ссылки Лангфорд бросал ее письма в огонь нераспечатанными. Но годы шли, письма продолжали приходить как по расписанию, и в итоге упорство леди Эйвери сломило его сопротивление. Стыдно признать, но теперь он уже не мог обходиться без ежемесячной порции супружеских измен, тщеславия и глупости.

Подборка этого месяца включала в себя следующее: леди Саутуэлл родила еще одного ребенка, который не имел ни малейшего сходства с лордом Саутуэллом, но был как две капли воды похож на достопочтенного мистера Румфорда; сэр Роланд Джордж поселил двух своих любовниц в одном доме, а лорда Уитни Уайльда, по слухам, застукали в чулане с невестой его брата.

Однако самое интересное Каро приберегла напоследок. Речь шла о разводе, затеянном не кем-нибудь, а наследницей одного из самых крупных состояний в стране и наследником герцогского титула, который и сам считался богачом. Каро игриво и многословно писала, что маркиза полна решимости выйти замуж за своего юного поклонника; намерения же маркиза оставались тайной за семью печатями, а по городу ходили невероятные догадки о том, чем закончится вся эта история. На людях супруги строили из себя двух голубков, – но кто знает, что творилось за закрытыми дверями? Может, они подсыпали друг другу яд в кофе? Или, может быть, плели друг о друге небылицы? Не исключено, что вместе посмеивались над этим недотепой лордом Фредериком Стюартом.

«Наследница железнодорожной империи» – так называла Каро маркизу Тремейн. Эта дама чуть не вышла замуж за герцога, а когда ее нареченный приказал долго жить, умудрилась в непристойно короткий срок выйти за его двоюродного брата, но так и не успела надеть корону с земляничными листьями.

Герцог нахмурился. До него вдруг дошло, где он видел миссис Роуленд раньше. Он видел ее прямо здесь, на этой же самой улице, около того же самого коттеджа. Но с тех пор минуло добрых… лет тридцать. Он тогда приехал домой из Итона на каникулы и не знал, куда деваться от скуки. Его так и подмывало выкинуть какую-нибудь несусветную глупость, но совсем не хотелось, чтобы об этом узнали родители.

Его отец уже несколько лет был прикован к постели – ему оставалось жить всего несколько недель. Но тогда Лангфорд об этом не знал. Его раздражала бесконечно долгая и, как казалось, бессмысленная болезнь его родителя. В школе он отмахивался от постоянно витавшего над домом духа смерти, отпуская скабрезные шуточки насчет телесных отправлений своего папаши и пожилой круглолицей сиделки, которая терпела жуткую вонь с неприлично веселой улыбкой на лице. Но дома у него не было такой спасительной отдушины, поэтому он старался уходить как можно чаще и отсутствовать как можно дольше.

Каждый день он подолгу бродил по окрестностям. Во время одной из таких прогулок он и увидел миссис Роуленд – та вышла из коттеджа и направилась к ожидавшей ее на улице карете. Она была на редкость красива. Несколько месяцев назад Лангфорд расстался с невинностью и считал себя искушенным знатоком женщин. Но тут он замер, разинув рот. Прекрасные черты лица этой девушки дополнялись божественной фигурой. Она не шла, а плыла по воздуху – грациозно, изящно, словно морская нимфа.

Следом за ней в карету уселся мужчина, которого он поначалу принял за ее отца. Но потом к карете подошел другой мужчина – седовласый и сгорбленный. Девушка высунулась из окна и, поцеловав старика в щеку, сказала:

– До свидания, папа.

Незнакомка не выходила у него из головы еще несколько дней. Лангфорд выяснил, что она и впрямь вышла замуж за человека вдвое старше ее – за богатого фабриканта, который занимался производством рельсов и всевозможного промышленного оборудования.

«Какая жалость», – подумал Лангфорд, хотя так и не докопался до сути своих сожалений. Жениться на ней он определенно не собирался, а вот соблазнить был бы не прочь.

Но потом отец умер, и на Лангфорда навалилось чувство вины. А прекрасная незнакомка изгладилась из его памяти. Он пустился во все тяжкие и купался в разврате, пока не вернулся в Девон. Но когда же она успела вновь обосноваться в здешних краях? Подумать только, они столько лет были соседями без малейшего намека на соседские отношения!

Но так было раньше, до того как миссис Роуленд ворвалась в его жизнь с деликатностью мастодонта. Уму непостижимо, как легко он поддался на ее уловки. Наверное, его подсознание узнало ее раньше, чем разум. Или же госпожа судьба опять принялась за старые штучки. А может, он просто слишком долго пренебрегал отношениями с прекрасным полом? И может быть, она по-прежнему была самой красивой женщиной на свете?

Виктория Роуленд узнала о герцоге Перрине гораздо больше, чем ей хотелось.

Она пригласила Камдена на обед к себе в отель, в котором всегда останавливалась по приезде в Лондон. Встреча была сердечной, но не принесла ничего, кроме разочарования. Мальчишка изворачивался как угорь, и говорил уклончиво – все его слова ровным счетом ничего не значили.

Когда Камден ушел, Виктория отправилась в театр, где на нее с горячими приветствиями набросились леди Эйвери и ее сестра леди Соммерсби, с которыми Викторию связывало лишь знакомство, не более того. Разумеется, им не терпелось узнать последние новости о Джиджи.

И Виктория удовлетворила их любопытство. Она поведала, что Джиджи одолевают сомнения. А кого бы они не одолели? Вы только посмотрите на лорда Тремейна! Леди Эйвери и леди Соммерсби закивали. Да-да, конечно, лорд Тремейн бесподобен, просто бесподобен! Виктория поведала им, что Камден втайне ото всех готовит почву для того, чтобы вернуть себе Джиджи. Нет, не то чтобы он прямо ей в этом признался, но как-то вечером Камден обедал с ней (так мило с его стороны!), и она не заметила, чтобы он спешил с разводом. И вообще они вдвоем в скором времени собираются навестить ее в Девоне.

Ну никто же не обязывал ее говорить правду, не так ли?

Леди Эйвери и леди Соммерсби пришли в такой восторг от «новостей», что пригласили Викторию в свою ложу. Виктория, все еще досадовавшая на Джиджи, не задумываясь приняла приглашение.

– Мы так редко видим вас в городе, – посетовала леди Соммерсби в середине второго акта «Риголетто».

– Это потому, что Девон гораздо красивее Лондона.

– Наш кузен живет в Девоне! – воскликнула леди Эйвери.

– Совершенно верно! – подтвердила леди Соммерсби. – А где именно он живет?

– Между Тотнесом и деревушкой под названием Стоук-Гейбриел, – сообщила леди Эйвери. – Должно быть, вы о нем слышали. – Она повернулась к Виктории: – Наш кузен – герцог Перрин.

Впервые в жизни Виктория не знала, что сказать.

– Э-э… да. По-моему, я что-то о нем слышала.

– Еще бы не слышали! – воскликнула леди Соммерсби. – Она взглянула на сестру. – Господи, как мне не хватает этого негодника! В свое время он не давал нам скучать, да?

– Помнишь тот раз, когда он за одну ночь выиграл десять тысяч фунтов, за другую – спустил двенадцать, а в третью – выиграл еще девять тысяч?

– Еще как! В итоге он все-таки выиграл чистыми семь тысяч фунтов. И тогда он купил новую четверку гнедых лошадей, взял с собой всех девочек мадам Миньон и праздновал целую неделю.

– А помнишь, как из-за него сцепились та американка и леди Харриет Блейкли? Они лупили друг друга, как уличные торговки. А потом узнали, что он изменял им обеим с леди Фанкот!

– Разумеется… разумеется, эти слухи сильно преувеличены, не так ли? – пролепетала Виктория.

Леди Соммерсби и леди Эйвери переглянулись с таким видом, словно Виктория заявила, что принц Уэльский целомудрен, как непорочная девица.

– Моя дорогая миссис Роуленд, – проговорила леди Соммерсби, для пущей выразительности растягивая каждый слог. – Ведь это вовсе не слухи. Все, что мы вам поведали, происходило на самом деле, и это такая же непреложная истина, как те, что содержатся в Священном Писании. А если бы нам очень захотелось посплетничать, то мы бы рассказали вам историю о его интрижке с леди Фанкот.

Леди Эйвери радостно закивала:

– Да-да, о леди Фанкот. О веревках, плетках, цепях и прочих приспособлениях, описать которые у нас не поворачивается язык. Скажем только, что они иностранного производства и весьма непристойного свойства.

Миссис Роуленд почувствовала легкое головокружение. Джиджи, конечно, тоже не нашли в капусте, но веревки, плетки, цепи и те… другие приспособления?!

И тут Виктория в ужасе вспомнила, что пообещала устроить герцогу Перрину вечер карточных игр. Они будут сидеть друг против друга за карточным столом, совсем одни… Кто знает, что у него на уме? Вдруг им движет не только жажда сомнительных удовольствий от азартных игр? Вдруг он задумал связать ее по рукам и ногам и… И что потом?

Виктория ахнула и прикрыла рот ладонью.

– Вот именно, – не без удовлетворения промолвила леди Эйвери. – И я уже не говорю о том, как он поджег кровать леди Уимпи.