Мистер Гастингс смело бросил вызов грозившему снегопадом дню и отправился пешком вдоль берега по направлению к волнолому. Эта приморская деревушка тем и привлекла его, что заставила сейчас в отчаянии поднять воротник пальто и идти навстречу пронизывающему ветру, а именно тем, что в такие места в декабре никто не приезжал, и шансы попасть там на партию в пикет равны были шансам наткнуться на затерявшуюся гробницу фараона.

Он находился в Лайм-Риджис уже больше трех недель, после ужасной поездки в экипаже в противоположном направлении. Выехав из Лондона, Феликс и его кузина Шарлотта на несколько дней появились в Маркроссе, имении Феликса в Кенте. В это время мистер Гастингс перенес такой острый повторный приступ головокружения и тошноты, что, несмотря на его возражения, Феликс послал за доктором. Доктор Мичем пожал плечами, когда ему объяснили, что мисс Шарлотта на самом деле — мужчина. За время его практики доктору очень часто встречались весьма странные пациенты, и он не осуждал их и не занимался сплетнями. Тем не менее ему редко приходилось видеть такую ужасную рану на голове, какую получил мистер Гастингс. Джентльмену на редкость повезло, что в рану не попала инфекция, ворчал доктор. Кто бы там ни чистил и ни обрабатывал рану, он проделал большую работу. Однако этому человеку следовало бы посоветовать мистеру Гастингсу не предпринимать никаких поездок. Чудо еще, что он вообще остается в сознании.

Прописаны были целый набор лекарств, покой и свежий воздух, но мистер Гастингс оказался в состоянии соблюдать предписания врача не более пяти дней. На шестой день он заявил, что Феликсу пора возвращаться в Лондон, чтобы выяснить, что там слышно об Эверарде. А ему самому пришло время подыскать место, где он мог бы прятаться, не прибегая к переодеванию.

Как только прислали его собственную одежду — аккуратно и любовно упакованную его благовоспитанным дворецким Димпсоном, — мистер Гастингс сбросил дамский костюм. Если кто-то из слуг в имении Маркросс и нашел странным тот факт, что в лучшую спальню особняка въехала мисс Деуитт, а выехал из нее мистер Гастингс, он не проронил ни слова на этот счет. Золотые монеты, полученные ими в большом количестве, сделали их абсолютно слепыми, глухими и немыми.

В одиночку мистер Гастингс отправился в Лайм-Риджис, куда мать в детстве однажды привозила его. Там он остановился под вымышленным именем в доме, который снял для него человек Феликса. Он был очень рад устроиться в месте столь безлюдном, что можно было не прибегать к переодеванию. Ребра корсета, пуговицы, крючки, стягивавшая корсет шнуровка, объемные платья, рубашки и юбки раздражали его так, что терпеть это становилось невозможно. Гастингса удивляло, зачем это женщины, большей частью, как он считал, создания разумные и чувствительные, подвергают себя таким пыткам. Его восхищало то, что женщина способна носить модную одежду и в то же время держать себя в рамках приличий.

Раздумья о разных типах женщин неизбежно возвращали его к образу мисс Трой, который часто вторгался в его размышления, изгоняя даже мысли об Эверарде. Не умея отчетливо восстановить в памяти ее лицо, Гастингс вызывал в своем воображении изгиб ее шеи, царственную линию носа, припухлость мочки уха, округлость груди. Однако чрезвычайно сильно действовали на него не только воспоминания о ее внешности, но еще и об ее голосе. Даже сейчас, когда волны с ревом накатывали на берег, он слышал, как она спрашивает: «А кто такая Джейн?» Ему слышалась ее тревога, когда она промывала ему рану. Голос ее был музыкален, как арфа, на которой она играла. На фоне тихого и ритмичного шелеста морских волн снова и снова слышалось ему, как она произносит его имя. «Мистер Гастингс». Он поклялся, что наступит день, когда она назовет его Чарльз.

Прогуливаясь вдоль волнолома, Гастингс наблюдал, как высокие темно-серые волны разбиваются о камни и наполняют воздух водяной пылью. И он подумал, что пришло наконец время что-то предпринять в отношении Эверарда, раз и навсегда. Он уже почти выздоровел, а пребывание в ссылке, вдали от столицы, становилось утомительным. Трудно было смириться с тем, что ему нельзя навестить мать или кого-нибудь из друзей. Он не осмеливался даже пытаться развлечь себя игрой в карты или кости. И вместо того, чтобы приехать к мисс Трой и превратить ее явную неприязнь к нему в обожание, он тратит время на отдых, прогулки по берегу и глотание отвратительного эликсира, который прописал ему доктор Мичем. Единственным его занятием было писание новых глав к его книге о принципах карточной игры. Он намеренно оставил рукопись на хранение мисс Трой — это давало ему повод снова увидеть ее, — но тем не менее продолжал писать. Не только потому, что это ему нравилось, а по той причине, что больше действительно нечем было заняться.

До сих пор он не получал еще сколь-нибудь вселяющих надежду известий о том, что Эверард взялся за ум. Феликс в своих письмах из Лондона сообщал, что этот человек похваляется, будто, посещая клубы и игорные дома, он повсюду распространяет слух, что Чарльз Гастингс оклеветал его и потом самым что ни на есть трусливым образом скрылся, одному Богу известно куда. А затем, подмигивая, заверяет своих слушателей, что если Гастингс попытается все же явиться в Лондон, он, Эверард, к этому «будет готов». Под этим подразумевается только одно, писал Феликс, этот человек решился на дуэль, дуэль не на жизнь, а на смерть, и ничего другого.

Мистер Гастингс покачал головой при мысли о таком безумном решении. Ведь если Эверарду удастся убить его, он наверняка будет изгнан из Англии. Жить ему придется за границей. А если он вздумает вернуться в Англию, то обнаружит, что является «персоной нон грата». Широкий круг преданных мистеру Гастингсу людей позаботится о том, чтобы существование его стало невыносимым. Он будет отрезан от жизни общества и нигде не встретит сочувствия. И все же, несмотря ни на что, Эверард полон решимости не отступать от своих намерений отомстить. Как же можно вести себя разумно с таким человеком?

Возможно, мрачно размышлял мистер Гастингс, ему следовало бы встретиться с ним. Пистолеты на рассвете, вся эта чепуха, и с делом будет покончено. Если его светлость проявляет упрямство, может, лучше будет сойтись им лицом к лицу, вместо того, чтобы жить в постоянном напряжении, ожидая, что приспешники Эверарда могут прятаться по всем углам или в тенистых аллеях, готовые в любой момент на него наброситься. Скрываться Гастингсу было ненавистно. Это было ниже его достоинства.

Однако позволять Эверарду задавать во всем этом тон было тем более ниже его достоинства. Он найдет для себя выход из этого затруднительного положения, не прибегая к дуэли, и он действительно поступит по-своему. Он заключил сам с собой пари: до наступления весны Эверард будет у него в руках, готовый исполнить то, что ему скажут, и он добьется всего без единого выстрела. Если он выиграет пари, то позволит себе прокатиться с мисс Трой в открытой двуколке. Если проиграет — что же, какой тогда смысл раздумывать о том, что произойдет в этом случае, не правда ли?

Возвратившись в дом, где он жил, Гастингс написал письмо Феликсу и поручил ему выяснить имена людей, нанятых Эверардом, чтобы разделаться с ним. Он адресовал Феликса к некоему джентльмену, обитавшему ранее на Боу-стрит и известному своей щепетильностью, умом и, более всего, своей преданностью семейству Гастингсов. Этот джентльмен, услуги которого будут необычайно щедро оплачены, должен выследить этих субъектов, а затем, подкупив их суммой, вдвое превышающей ту, что сулил им Эверард, перенастроить их на лояльность уже к мистеру Гастингсу. Таким образом, Эверард поймет, что любых людей, кого бы он ни нанимал для осуществления своих грязных замыслов, совсем не трудно абсолютно обезвредить. Если Эверард настроился на убийство, торжественно провозгласил сам себе мистер Гастингс, то ему придется осуществлять его собственными руками.

К письму, адресованному Феликсу, он приложил коротенькое письмецо для матери. В нем говорилось:

Не сомневайся, у меня все в порядке. Если мисс Трой все еще у тебя, ничего не говори ей. Лучше оставить ее в неведении. До тебя будут доходить разнообразные слухи обо мне. Веди себя так, будто ты веришь во все эти слухи. Хотя ты моя самая что ни на есть любимая мать, я не забыл, что ты должна мне шесть пуговиц. Я имею в виду явиться лично и получить их из твоих, столь дорогих мне, рук.

Потом он написал третье письмо — лорду Джорджу Монкрифу на Беркли-сквер, в котором похвастался, что уехал в Шотландию с «одной дамой». Он превозносил ее аппетит на развлечения — разумеется, интеллектуальные, — но пожаловался, что она не имеет ни малейшего представления о висте. Ликующий, и в то же время раздражительный тон, как он знал, покажется юному Монкрифу чрезвычайно убедительным. В заключение он попросил своего адресата зайти к миссис Бакслей и принести от его имени извинения за то, что он не дождался ее, как обещал.

Разумеется ни в коем случае не говори ей, что именно так долго не давало мне возможности с ней увидеться! Найди любые предлоги. Мне бы хотелось, чтобы эта дама встретила меня, так сказать, с распростертыми объятиями, когда я вернусь в Лондон. А тем временем, ты сам, Джордж, возможно, найдешь эту даму весьма милой. В этом случае, я буду счастлив передать ее тебе, когда у меня с ней все будет покончено.

Грубость последнего предложения, он был уверен в этом, позабавит Монкрифа. Юный лорд, смакуя, станет цитировать каждое слово письма по всем столичным клубам. Когда вести долетят до ушей Эверарда, гордость его будет уязвлена. Повсюду разнесется молва, что мистер Гастингс вовсе не бежал из столицы, он отправился насладиться отдыхом среди снегов с прекрасной подружкой. А возвратившись, он, оказывается, намерен снова заняться ухаживанием за любовницей лорда Эверарда. Таким образом, Эверарда удастся одернуть. На некоторое время он замолчит.

Но вот как найти решение, которое раз и навсегда сведет на нет козни Эверарда? Пока на ум ничего не приходило. Надо было как-то занять себя. Мистер Гастингс отправился на конюшню и нанял себе лошадь, довольно приличную кобылу, хотя и не такую живую и резвую, как его домашняя любимица Изольда. Одним из неудобств его проживания в Лайме было то, что пришлось отказаться от катания на собственных лошадях. Их могли узнать и выследить, где он скрывается. Поэтому пришлось обойтись красивой гнедой кобылой-трехлеткой с печальными глазами.

— Вы же в такой ветер, я надеюсь, не поедете далеко, сэр? — сказал конюх. В голосе его звучало предостережение. Сгустившиеся на небе тучи предвещали бурю.

Мистер Гастингс взобрался на Колокольчика, натянув поводья, развернул лошадь и бросил конюху монету вместо ответа. Потом он пустился прочь отчаянным аллюром, подставив спину ветру, словно единственно, что могло удовлетворить его, это быстрая и яростная скачка. Он направился в противоположную сторону, подальше от дороги на Бат, где ему вполне мог повстречаться кто-либо из знакомых. Когда, лениво кружась, на землю стал падать снег, он даже не заметил этого. В какой-то момент ему вспомнились слова врача об опасности чрезмерного перенапряжения. Беззаботно пожав плечами, он пришпорил лошадь, пуская ее вперед.

Мистер Гастингс не мог бы сказать, как долго он скакал, но в конце концов тревога ушла, и он задышал спокойно. Остановив лошадь на самой вершине гребня, он смотрел на лежавшие внизу холмы и фермы. Хотя пейзаж был по-зимнему серым, он показался восхитительно спокойным. Ему пришло в голову, что мисс Трой пейзаж этот тоже понравился бы. Они могли бы ехать рядом верхом, и она обращала бы его внимание на восхитительный вид, открывшийся перед ними, а он наслаждался бы музыкой ее голоса.

Желая осмотреть окрестности поближе, он спустился с гребня и выехал на дорогу. Скоро он поравнялся с древним стариком, который шел пешком против ветра, с трудом продвигаясь вперед. Мистер Гастингс остановился и предложил старику сесть на лошадь позади него. Старик с благодарностью принял приглашение. Пока они ехали по направлению к группе небольших домов, которыми заканчивалась дорога, старик говорил. Мистер Гастингс улыбнулся при мысли, что его развлекает болтовня этого грубого деревенского мужика. Месяц назад он сидел у миссис Стаут в салоне для игры в карты и жалел самого себя, потому что партия в пикет шла скучно. Единственным проблеском, вызвавшим его интерес, было жульничество Эверарда. И вот теперь он здесь, с удовольствием слушает бессвязную болтовню своего спутника об аббатстве Эрандел.

Вдруг, совершенно неожиданно, название это показалось ему знакомым. Он натянул поводья, останавливая кобылу, и спросил:

— А это аббатство Эрандел?

— Я же вам это и говорю, сэр, и буду горд сказать еще раз, поскольку не знаю господина справедливее сэра Бэскома Трой.

— У него есть дочь, не правда ли?

— У него много дочерей, сэр.

— Мисс Миранда Трой — его дочь?

— Я бы солгал вам, если бы сказал, что нет.

Вновь ободрившийся, мистер Гастингс распрощался со стариком у его дома и с удовлетворением подумал о своей удаче. Из всех укромных мест в королевстве, на какие мог пасть его выбор, он избрал именно то, что лежит меньше чем в часе езды верхом от аббатства Эрандел. Теперь он уже не боялся сойти с ума от скуки и начал подумывать о том, что его пребывание по соседству с Лайм-Риджис может оказаться необыкновенно интересным.

Увиденный сон поначалу встревожил Миранду. Что-то в нем показалось ей шокирующим, что-то — нелепым. Однако, поразмышляв, она пришла к выводу, что сон этот полон важного значения. Он показал ей, что лежит в ее собственном сердце. В нем она увидела именно тот сад, который ей надлежало создать — сад с ярким и красочным растительным ансамблем. С этого момента она погрузилась в изучение садоводства и не могла думать ни о чем другом, кроме как о клумбах, рядах, кромках, многолетних и однолетних растениях и тому подобном. К радости леди Трой, Миранда провела несколько вечеров в компании светловолосого джентльмена, который, как сообщили ей, носил титул и был подходящей партией. Разочарование леди Трой было, однако, заметно и невооруженным взглядом, когда Миранда сказала ей, что не проявляет к этому молодому человеку никакого интереса, если не считать, что он имеет возможность сопровождать ее при посещении разнообразных оранжерей и представлять главным садовникам в Гроув в Хэмпстеде и в Королевском ботаническом саду у Кью.

Для Миранды это были дни высочайшего напряжения. Она полностью погрузилась в ученье и наблюдения. Каждое слово, произнесенное сэром Хамфри, было занесено ею в дневник, и она все время обдумывала их, словно их занесло к ней с земли обетованной. Конечно же, она не могла раскрыть дневник, не развязав при этом галстука мистера Гастингса, которым он был перевязан, а делая это, Миранда невольно думала о нем. Если миссис Гастингс и получила от него какие-то известия, то ничего не сказала об этом. Мистер Деуитт заходил к миссис Гастингс, но Миранда тогда была занята и не слышала об этом посещении ничего такого, что имело бы отношение к мистеру Гастингсу. На душе у нее стало бы легче, знай она, что он в безопасности. Впрочем, утешала себя Миранда, если бы он был обнаружен мертвым, она бы непременно об этом узнала.

Она ругала себя, что так и не смогла избавиться от галстука. А если его заметит Дейзи? А если мать увидит предмет мужского туалета среди памятных Миранде вещей? В высшей степени неблагоразумно с ее стороны хранить этот галстук. Более того, это нелепо. Тем не менее Миранда снова перевязала галстуком свой дневник.

Как-то ранним декабрьским утром, когда Миранда разбирала свои книги и бумаги, выискивая заметки относительно труда Рептона по решетчатым оградам, она наткнулась на рукопись мистера Гастингса. Миранда с любопытством пролистала бумаги, отметила смелость руки автора и легкость, с какой он излагал свои мысли, не прибегая ни к вычеркиваниям, ни к исправлениям. Стиль его понравился ей своей прямотой и остроумием. Теперь, когда он пребывал далеко от нее и, кажется, в безопасности, Миранда признала, что находит эти его качества необычайно притягательными. Кроме того, в написанном чувствовались бодрая настроенность и мужественная энергия, свойственные этому человеку, и это вызвало у нее восхищение. Почему же она не выказывала никаких восторгов, когда он был здесь? Почему сохраняла серьезный и неодобрительный вид? Почему держала себя столь напряженно и была такой неулыбчивой?

Его очерк о Пятом принципе игры, в котором он разбирает различные типы людей, посвятивших себя играм, где все решает удача, восхитил ее своей оригинальностью и сатирической направленностью. Заключительные фразы, однако, озадачили Миранду. Он говорил об игроке, который погубил себя тем, что влюбился. Миранде было мучительно думать, что мистер Гастингс способен был запретить себе влюбляться только потому, что это могло отвлечь его от игры в карты.

Потом Миранда обратилась к следующей странице и с изумлением обнаружила, что там находится письмо для нее. Прочитав письмо в первый раз, она ничего не поняла. Только одна мысль проникла в ее сознание — ему не хотелось, чтобы она уничтожила его галстук. Второе прочтение оказалось немного результативнее. Она поняла, что он рассчитывает увидеть ее снова. В самом деле, он желает увидеть ее снова. Это было Миранде одновременно и лестно, и приятно, и в то же время тревожило ее. Приподнятый стиль письма отражал настроение его автора. Миранде припомнилось, что воздух в ее спальне просто трещал от электрических разрядов, когда он пребывал там. Читая последнюю фразу, Миранда позабыла, что надо дышать. Теперь она просто умирала от нетерпения, так ей хотелось узнать, все ли у него в порядке.

Она могла бы гадать об этом вечно, однако гость, явившийся к ним на Куин-стрит, принес ответ на этот вопрос. Мистер Эверард навестил миссис Гастингс, и, поскольку Миранда в это время сидела вместе с ней и читала из Каупера (его взгляды на садово-парковое искусство, облеченные в стихотворную форму, совпадали с ее собственными), она стала свидетельницей всего их разговора.

Его светлость был не в своей тарелке, в самом деле, настолько не в своей тарелке, что даже не сумел выдержать минимум учтивости. Опустив книгу, Миранда рассматривала его. И вскоре пришла к заключению, что именно этот человек таился за дверьми дома в тот день, когда мистер Деуитт и мистер Гастингс отправились за город. Заметил ли их лорд Эверард? Сумел ли он их выследить? Осуществил ли он свои угрозы в отношении мистера Гастингса? Не лежит ли и сейчас труп мистера Гастингса в глухом лесу или заброшенной канаве? А что, если его клюют коршуны, на него садятся мухи и никто никогда не найдет его, не воздаст подобающих почестей, не похоронит? Она содрогнулась при этой мысли.

— Моя дорогая миссис Гастингс, — сказал Эверард тоном, полным нетерпения, — не могли бы вы мне сказать, где мне найти вашего достопочтенного сына? Он не попадался мне на глаза уже несколько недель, и я уже начал за него тревожиться. Все ли у него в порядке?

Миссис Гастингс одарила его удовлетворенной материнской улыбкой и ответила:

— О да, у него в самом деле все в полном порядке.

— Значит ли это, что вы получили вести от него?

— Да, и я знаю что у него все очень хорошо.

— Понимаю. Тут ходят слухи, что он уехал в Шотландию. Я никогда не слышал, чтобы ему нравилось на севере зимой.

— Полагаю, эти слухи соответствуют действительности.

— Слухи доносят также, что он там наслаждается обществом, которое, можно сказать, вызывает зависть.

Брови у миссис Гастингс поднялись при таком намеке, но она лишь промолвила:

— И эти слухи имеют под собой основание.

— В самом деле? — спросил Эверард.

Миранда заметила, как ярко вспыхнули его щеки. Он явно не казался человеком, которому услышанное было приятно. Он сжимал и разжимал пальцы и хмурился.

— Если позволите говорить откровенно, мэм, я кое-что слышал о том, что компанию ему составляет женщина.

В сильном замешательстве миссис Гастингс предостерегла его:

— Было бы в высшей степени неприлично и дальше распространяться на эту тему.

Произнося эти слова, она скосила глаза в сторону Миранды, показывая, что девственные уши молодой дамы будут оскорблены, если услышат продолжение этой темы.

Но лорд Эверард этим не удовлетворился. Он требовательно спросил:

— Кто эта дама?

Миссис Гастингс поднялась, разгневанная такой дерзостью:

— Было бы в высшей степени неприлично для джентльмена обсуждать эту тему с его матерью! И в высшей степени неприлично с вашей стороны, лорд Эверард, задавать мне такие вопросы.

Получив такую отповедь, Эверард принес свои извинения и вскоре после этого уехал. Хмурый взгляд его порадовал Миранду, как и заключение, к которому она пришла — мистер Гастингс пока еще жив. Если бы Эверарду удалось отправить его в преисподнюю, он уж, конечно, не стал бы наносить визит миссис Гастингс.

— Нельзя позволить, чтобы слухи расстроили вас, дитя мое, — промолвила миссис Гастингс, прерывая ее размышления.

— Вы очень добры ко мне. Я совсем не расстроена.

— Я подумала, вас могло опечалить известие о том, что Чарльз уехал с дамой, — грустно заметила миссис Гастингс.

— Я полагаю, это всего лишь слух.

— Увы, это правда.

— Правда?

— Да, все это чистая правда.

— Откуда вам это известно?

— Мне известно это от самого Чарльза. Он написал мне.

К своей досаде, Миранда ощутила боль. Она встала, снова села, опять встала, подошла к окну, чтобы посмотреть, правда ли тучи обещают снегопад, двинулась к камину, потом снова к дивану и опять села.

— Полагаю, — сказала она, когда сумела взять себя в руки, — мистер Гастингс вправе делать то, что он пожелает.

Миссис Гастингс, с удовольствием наблюдавшая за метаниями Миранды, заметила:

— Я надеюсь, у Чарльза скоро пройдет увлечение этой дамой. Никогда ни одна из них не привлекала его слишком долго. В самом деле, я отчаялась верить, что у него когда-нибудь возникнет длительная привязанность.

Миранда неожиданно снова встала и подошла к столу. На столе стояла миниатюра, изображавшая мистера Гастингса, и она отодвинула ее подальше. Потом она бесцельно ходила по гостиной и думала, что ей не следовало удивляться тому, что она услышала об этом человеке. Он был игроком, более того, он хвастался этим. Понятия о верности у него было не больше, чем у кролика. Он был отвратителен, мелок и легкомыслен. Вот он с почтительностью пишет о даме, которая рисковала своей репутацией, чтобы спасти его жизнь. Но уже через минуту сам рискует жизнью, лишь бы не отказать себе в удовольствии переключиться на другую особу, которая, вне всяких сомнений, ничуть не лучше первой. Миранде ненавистно было его непостоянство. Она не выносила столь переменчивых мужчин.

Но тут она вдруг поняла, что и сама была такой же переменчивой, как он, — и опустилась в кресло. Она порхала от одного поклонника к другому так же, как он — от любовницы к любовнице. Она и сейчас перескакивает от одного любимого занятия к другому, разве это не свидетельство ее непостоянства? Миранда испугалась, обнаружив, что единственным и наиболее ярким сходством между ней и мистером Гастингсом оказалось внутренне присущее ей качество, которое она сама же в высшей степени презирала.

Миссис Гастингс внимательно смотрела на девушку.

— Моя дорогая, не собираетесь ли вы упасть в обморок?

— Я вовсе не намерена падать в обморок, — ответила Миранда, пытаясь держаться достойно.

— О, — сказала миссис Гастингс несколько разочарованно. — Я полагаю, вы можете упасть в обморок, услышав, насколько порочен Чарльз.

Подавив в себе эмоции, Миранда ответила:

— Его пороки или добродетели — это вещи, к которым я абсолютно безразлична!

Проговорив эти слова, она выбежала из салона.

Миссис Гастингс улыбнулась и больше не предпринимала попыток склонить мисс Трой к падению в обморок.

* * *

Вскоре после визита лорда Эверарда леди Трой сообщила Миранде, что ее отец прислал письмо, в котором умоляет их вернуться домой. Хотя Миранде не очень хотелось уезжать из Лондона, где она могла полностью, всем сердцем, отдаться изучению садово-паркового искусства, она не возражала. Она соскучилась по отцу и по дому. Однако еще более веской причиной было то, то у нее не было больше сил оставаться в спальне, которая послужила сценой ее отношениям с мистером Гастингсом. Как только она окажется дома, весь этот злосчастный эпизод можно будет выбросить из головы.

Много часов прошло после того, как миссис Гастингс со слезами на глазах распрощалась с ними, и уже сэр Бэском со слезами на глазах приветствовал их. То, что его дочь возвратилась домой незамужней и без каких-либо видимых перспектив изменения этого своего замечательного состояния, дало ему повод порадоваться. Он заявил, что готов предоставить ей карт-бланш в деле обустройства усадьбы. Она может заниматься улучшением их имения, как ее душе угодно и так долго, как ей того захочется, при условии, что не станет тратить деньги и не свяжется с каким-нибудь малодостойным субъектом. Эти полные любви признания весьма способствовали поднятию упавшего настроения Миранды. Ее гнев на мистера Гастингса хотя и не уменьшился, но отошел на второй план, и она с головой окунулась в приготовления к празднованию Рождества.

Миранда стояла на стремянке и поправляла свечи над камином, когда в комнату вошел Рэгстоун и откашлялся.

— К вам пришли.

У Миранды мелькнула мысль, что этим гостем может быть мистер Ллойд, который грозился возобновить свои ухаживания, как только она возвратится домой.

Прежде чем она смогла возразить, ее мать велела просить гостя войти.

— Ох, мама, — вскричала Миранда. — Мне надо немедленно уйти. Если это мистер Ллойд, я не желаю видеть его.

— Ты не можешь уйти, моя милая. Свечи еще стоят неровно. А что касается мистера Ллойда, то, я уверена, это вполне достойный молодой человек и с великолепными доходами. Его земли лежат совсем неподалеку от аббатства, ты же знаешь.

Повернувшись вполоборота, чтобы обратиться к матери лицом, Миранда смело заявила:

— Полагаю, мне следует сообщить вам, что он сделал мне предложение и получил отказ.

Леди Трой пошатнулась, словно кинжал пронзил ее сердце.

— Ты отказала ему! О, не говори этого! Мало того, что у тебя возникла неразумная антипатия к мистеру Гастингсу. Теперь ты отказала мистеру Ллойду, а ведь это был твой последний шанс! О, это невыносимо.

Мать и дочь и дальше продолжали бы обмениваться причиняющими боль словами, однако мягкий, спокойный голос прервал их беседу.

— Надеюсь, я не побеспокоила вас.

При виде гостьи леди Трой расцвела в улыбке, позабыв о раздражении.

А что касается Миранды, то она чуть не свалилась с лестницы.

— Это же мисс Деуитт навестила нас, — объявила леди Трой, как будто Миранда не смогла бы разобраться, кто это.

Следующие несколько минут Миранда в горестном молчании наблюдала как ее мать приветствовала мисс Деуитт, предлагала ей выпить чаю, приглашала остаться до следующего утра, а то и пожить несколько недель, пока не закончатся Новогодние праздники. Мисс Деуитт отвечала на все эти любезности бесстыдно милой улыбкой и с благодарностью приняла приглашения.

Миранда в конце концов была вынуждена нарушить свое гневное молчание и заговорить. Иначе мать позаботилась бы о том, чтобы, как и в прежние дни, любящие подруги разделили одну спальню и одну постель.