Ночь на звезды истратилась шибко, За окошком кружилась в зеленеющем вальсе листва, На щеках замерзала румянцем улыбка, В подворотне глотками плыли слова. По стеклу прохромали потолстевшие сумерки, И безумный поэт утверждал жуткой пригоршней слов: В ваш мир огромный издалека несу мирки Дробью сердца и брызгом мозгов! Каждый думал: "Будет день и тогда я проснусь лицом Гроб привычек сломает летаргический труп." А безумный выл: - Пусть страницы улиц замусорятся Пятерней пяти тысяч губ. От задорного вздора лопались вен болты И канализация жил. Кто-то в небо луну раздраженную, желтую, Словно с желчью пузырь уложил. Он вопил: - Я хороший и юный; Рот слюною дымился, как решетка клоак... И взбегал на череп, как демагог на трибуну, Полновесный товарищ кулак. А потом, когда утренний день во весь рост свой сурово И вокруг забелело, как надевши белье, На линейках телеграфных проволок Еще стыла бемоль воробьев, - Огляделись, и звонкие марши далече С зубов сквозь утро нес озноб, И стало обидно, что у поэта рыдавшего речью В ушах откровенно грязно.