Темноватая, но прозрачная пелена, опустившегося вечера, окутала небольшую усадебку. «Ладная» — назвал ее Андрей, впервые увидев. Все, каждый сантиметр, каждая деталька, были продуманы его другом. Он не знал, что делает Леха и в чем заключается его работа — это ведь совсем не важно, когда дружба настоящая, а твой дуг называется так не ради красоты слова или необходимости как-то называться, а потому что каждый день неустанно подтверждает своими действиями, чувствами, намерениями действительность этого родства. Именно родства, поскольку большинство родственников не способны пойти на то, что делают для нас наши настоящие друзья, как и мы для них… должны, но делаем ли?
Большой балкон, нависший над, уходящей в сторону рукотворного озера, горки, находился точно на уровне среза высоченных елей, вздымающихся плотной крепостью на другом берегу. Это был восток, поэтому здесь встречали восход солнца, до которого сегодня еще несколько часов…
В огромный мангал они подкладывали по полешке и любовались огнем, особенно искрами. Тишину «тишиной» назвать было нельзя. Окружавшее, настолько казались созвучным с их настроением, гармоничным с человеческим естеством, что душа, вырвавшаяся наружу, застыла в недоумении, то ли, оглохнув от невероятно прекрасного мира, то ли… то ли очень давно не выходила за границы створок, обычно ограничивающих ее внутри.
— Тыыы… очень необычный человек… Находясь рядом с тобой, все мысли, могущие создать негативный ореол, куда-то пропадают. Совершенно не хочется ни говорить, ни делать… Ты… как та плоть, окружавшая меня до рождения в мамином животике. Настолько все хорошо, все устраивает, всего хватает, что больше ничего не нужно. Что-то еще станет лишним…
— Именно поэтому ты тогда ушел?
— Тогда… Не знаю… тогда я не хотел запачкать впечатление… Мне что-то показалось, я… мне казалось, что так… именно так все и закончится… ну в смысле, не что ты улизнешь, а что ничего не будет в смысле секса.
— И как ты это понял?
— У тебя не было в глазах того, что обычно бывает… У тебя, как бы тебе… так чтобы поняла… Ну вот, понимаешь… словом, как у нас с Лехой. Мы смотрим друг на друга, как друзья и не больше… смотрим, с возникающим чувством переживания друг за друга, с готовностью помочь — это даже видно со стороны… Эх, сколькими взглядами, так многое выражающими человек может смотреть из своего открытого сердца… и как редко это бывает между людьми по-настоящему…
— Я давно так, как с вами себя не чувствовала, наверное, это и вылезло наружу… Мне немного не удобно… Если хочешь, я могу рассказать, что и почему…
— Потом, сейчас это не важно. Наверняка, тебе это и неприятно будет, зачем портить такой вечер…
Андрей ошибался, ей хотелось именно сейчас и именно с ним поделиться, излить душу… и вечер, и само время, и обстоятельства — все подходило. Мало того, эта тайна мешала ей дышать, смотреть на мир своими глазами, быть самой собой. Светищев сейчас стал самым близким по духу человеком, и она начала.
Мы знаем, что это за рассказ, только для него она не стала размывать картинку подробностями — захочет сам спросит. Но и услышанного, оказалось достаточно, чтобы он забыл, где находится и зачем они сюда приехали. Полностью охваченный ее переживаниями и проблемами, Андрей бросился в уме на поиск решения, наверное, это состояние продолжалось бы до утра, не верни его Мариам обратно:
— Андрюш, не думай об этом, лучше расскажи о себе. У тебя ведь тоже была жизнь. Почему ты расстался с женой? Только честно…
— Уф… Не знаю точно, как это получается… Знаешь, мне кажется, она знала меня совсем другим человеком, то есть она не видела меня настоящего, что ли. Ей настоящий, наверное, и не нужен был… Я замечал, причем очень часто, будто она говорит с другим, так бывает, когда ты в разговоре предполагаешь последствия и, опираясь на эти предположения, выстраиваешь общение. Обычно это легко, все так делают. Кто отталкивается от своего характера, судя по себе, кто-то от имеющегося опыта, кто-то просто зная человека. Так вот, она отталкивалась от кого-то, кого я не знал… Не подумай, я не о любовнике. Она построила внутри себя мнение обо мне, почти ничего общего со мной не имеющем. С ним она и жила, с ним говорила, часто удивляясь, когда моя реакция не совпадала с ожидаемой. Она меня совсем не знала настоящего!
Знал ли я ее? Теперь мне кажется, что знал… Да, да, именно знал! Думаю, если и ошибался, то не на много. Знаешь, она мне нравилась, пусть даже и с таким мной в своем воображении. Нооо, теперь, как только вижу это… — я ее совсем не слышал! Может быть в этом причины. В общем, и целом, она хороший человек… Какой же я идиот!..
Вряд ли Мария понимала его, ведь она помнила рассказ в поезде о мертвых душах, о ее деятельности. Сегодняшние переживания не вязались с теми совсем, если только тогда не были высказаны ради произведения необходимого впечатления.
Но все ни так, он просто винил себя за допущенную слабость, которая дала почувствовать той женщине свободу не в том направлении. Он сам поощрял ее неправильные действия, даже помогал и одобрял. Наверное, позволив быть себе слабым — ему льстило, что рядом с ним такая очаровательная, деятельная, способная, да-да, способнее всех остальных женщина. Его что ли ослепило, и прозрел Светищев уже поздно, настолько поздно — попытавшись что-то предпринять, лишь все ухудшил, а устранившись, покинув футбольную команду, открыл дороге ошибке, которую должен был пресечь!
К сожалению, женщины всегда находят слабое место в мужской «броне», если терпеливо «капают» в одну и тоже точку, совсем не понимая, что не любая победа в «сражении» приносит лавры победителя в «войне»…
«Не сегодня» — так бы могла звучать фраза, определяющая следующие несколько часов. Андрей улегся в гостиной, сдвинув две скамейки и положив на них обыкновенный матрац. Мариам заснула в предоставленной хозяйской спальной, на большой кровати, но с твердым покрытием. Последней мыслью обоих могла стать: «А ведь, наверняка, там за дверью, он (она) думает обо мне». И это не было ошибкой.
До этого, на прощание, пожелав «спокойной ночи» Светищев прошептал:
— Не знаю почему… ты только ничего не подумай, меня очень тянет к тебе… очень!
— К тебе… к тому, что внутри тебя… понимаешь?
— Не говори больше ничего, я все поняла… — это больше мне нужно, и если начинается с этого… мне тоже… меня тоже так же… я так боюсь это спугнуть. Если бы ты знал, сколько я передумала за эту неделю!
— Завтра я тебя, наверное, удивлю — я думал о тебе, и только о тебе все время, после твоего побега. Когда войдешь в спальню… там несколько пакетов — это тебе. Я знал, почему — то, что так будет и хотел сделать тебе приятно…
— Ты необычный… спокойной ночи!
— Ты скажешь… ты и сейчас еще «чужая жена»?
— Потом скажу… я так долго к этому привыкала…
Именно здесь она поцеловала его в верхнюю губу и отстранилась. Андрей смешно потянулся вслед и чуть было не потерял равновесие. Улыбался он уже закрывающейся двери. Мариам так и осталась неуловимой. Впрочем, он мог караулить выход, но никто не мог дать гарантию, что она не удерёт через окно…
Девушка вошла, закрыв дверь, прислонилась к ней спиной. Закинутые на затылок руки, теребили волосы, чуть касаясь кожи — это было приятно. В углу, между постелью и окном стояли несколько сумок, набитых вещами. Ей очень хотелось забраться в них с «головой» и мерить целую ночь. Давно никто не дарил ей подарков. Раздиравшее любопытство, не давало покоя, но вместе с тем, хотелось и немного помучить себя приятным нетерпением. Лучше было этим заниматься с утра — эта мысль разлилась приятным сегодняшним капризом, который обязательно исполнится завтра.
И все же, уже оставшись в одном нижнем белье, она протянула руку к пакету с загадочной надписью «Камуфляж и снаряжение». «Явно не женское направление» — подумалось ей, как раз в тот момент, когда рука нащупала приятно прильнувшую к коже ткань. Мариам потянула. Вещичка оказалась эластичной, расцветкой похожей на тигровую раскраску, смешанную с разноцветным камуфляжем.
«Вещь должно быть очень элегантная и подчеркивающая фигуру. Дааа, если мою фигурку этим обтянуть… бееедные мужички. С этого завтра и начну!» — никуда не денется от настоящей женщины ни коварность, ни кокетство. Если были, то и останутся…
Зеркало в спальной имелось только узковатое и вытянутое, чего хватило, чтобы посмотревшись в него мельком, понять завтрашние эмоции, которыми будут охвачены самцы…
Одновременно она подчеркнула, что у Андрея великолепный вкус и наметанный глаз, он угадал в точности размер и рост, что нелегко, когда женщина на каблуках… «Наверное, там еще много интересного, но это завтра! А ведь, наверняка, там за дверью, он думает обо мне… неужели я…» — сон не прервал мысль, позволив довести ее до конца, мы догадались какого, но пусть догадка не станет очередным штампом, упрощающим повествование — всему своё время…
Светищев не обладал чутким сном. Обычно он проваливался и, крепко проспав семь-восемь часов, вставал бодрым да оптимистичным. На него не сваливались, как на большинство, напоминания о сложностях и волнительных моментах, которыми переполнена жизнь любого из нас, даже не семьянина в любом возрасте.
Утро было разбито на каждодневно выполняемые шаги, давно ставшие навыком. Никогда не отходя от привычного, и находя в этом некую аккумулирующую силы способность, мужчина начал и это утро, как обычно, с зарядки.
Он даже не подозревал, что его разбудил стук каблучков о деревянный пол, несколько раз пробарабанивших буквально в метре от него. Зарядка началась еще лежа в постели, продолжалась сидя на ней, заканчиваясь у стены с вытянутым вверх, над головой, руками. Пятнадцатиминутная разминка для позвоночника и акцентированный массаж нескольких точек на голове — это все, чем он был занят. Одновременно он любил повторять про себя какой-нибудь стишок, часто это был гимн СССР — новый российский он так и не запомнил…
Вот в таком виде, еще не умытым, в одних только трусах «полуперденчиках», как их называла его мама в детстве, с закрытыми глазами, он был застигнут врасплох, неожиданно возникшей хищницей, ищущей жертву.
Ей хотелось, блеснуть сразу перед всеми, но и такое начало было лучшим из последних нескольких лет.
Светищев изо всех сил тянулся руками вверх, надо отметить, что это не так-то просто, и в самом пике напряжения услышал звук отрывающейся двери. Открытым, в таком виде, глазам, предстало само совершенство, обтянутое по голому телу вчерашнем аксессуаром. Ткань была плотной и лишь немного тянулась. Он так и не понял несколько дней назад, когда рассматривал в магазине эту вещь, и для чего она предназначена. Теперь все стало очевидным — чтобы «убить» его наповал! «Совершенство» стояло, облокотившись о край камина, на фоне окна и глядело на него исподлобья. При этом на скрещенные руки спадали бликующие солнцем волосы, закрывая часть лица, еще больше выделяя огромные глаза, увлеченной ритуалом жертвоприношения этой недоступной жрицы любви.
Одна нога чуть согнута в колене, за счет чего особенно выделялся переход таза в талию… Андрей буквально обалдел от этой линии. Его совсем добил пучок света, пробивающийся через окно, проникший между внутренних поверхностей бедер, сквозь тот самый треугольничек…
Поймав себя на мысли, о наступающем резком ухудшении состояния, он вспомнил, что нужно дышать. При первом вздохе руки в растерянности упали и повисли вдоль туловища. Именно сейчас мужчина вспомнил о своем внешнем виде и хотел было уже исправить положение, как вдруг, услышал:
— У тебя такой смешной животик… совсем маленький и кругленький, а вот ноги развиты хорошо. Если бы имел привычку втягивать его, то было бы вообще даже ооочень. Какой же ты смешной…
К этим словам присоединился кто-то сверху, через «второй свет»:
— Медаммм… а выыы… доброе утро, кстати, не могли бы не менять своего облачения, хотя бы до обеда? Я так давно не видел таких форм…
— Арончик, таких больше нет!..
— Бесспорно! Моя королева, я так понял, что это наш герой в труселях умудрился обеспечить вам полный гардероб. Андрей Викторович, а ты изобретательнее, чем я думал и совсем непредсказуем. Вы знаете, молодые люди, теперь у меня закрадывается подозрение: я что-то упустил в вашем общении, вполне возможно, оно не прекращалось. Хотя вряд ли, я ведь тоже, не понятно откуда был уверен, что Мария обязательно появится…
Из своей спальни выбрался и Алексей. Заспанным взглядом он вперился в прохаживающуюся Мариам, и остолбенел:
— Оххх!..
Вырвалось у него. Надо отдать ему должное, он быстрее всех собрался и отреагировал. Через минуту уже журчала вода, наполняя турку, а через пять, пока народ одевался, он уже подчивал приготовленным кофе свою гостью.
Не желая думать о времени знакомства и намерениях своего друга, и как он понял, его возлюбленной, он просто радовался такой его удаче и, не скрывая, говорил, что жалеет, опоздав со своими ухаживаниями.
Выполнив свои обязанности с кофе, Леха убежал к мангалу, чтобы быстренько начать печь вчерашние недоеденные куски мяса. Арон, Андрей и Мария спустились по длинной деревянной лестнице к озеру и прогуливались по дамбе.
Плескались крупные карпы, из нависшего над водой кустарника выплывал выводок уток. Солнце, только начинало нагревать поверхность земли, вместе с испарениями подымался запах утренней росы.
Держава сбил обоих с мыслей о прекрасном, напомнив, что неплохо было бы подумать о завтрашнем дне, который должен был стать началом их предприятия. «Добро» было получено, техника, пребудет к обеду, двоих рабочих он уже оплатил на неделю вперед, они только ждут команды.
Завтра же должны подтянуться старики, помнящие что было, и как располагалось на этой сегодняшней площади. В принципе, все было понятно, хотя Андрей и поинтересовался:
— Карлыч, скажи, пожалуйста, ты первые свои туалеты так же громогласно и с помпой откапывал?
— Что ты, Андрюшенька, те были… один на отшибе деревни, второй вообще почти в лесу. С последним, ух, я и намучился же, пока нашел…
— А копал тоже сам?
— Резонный вопрос — сам, друг мой, сам…
— Может и здесь сами, что-то мне это не нравится! Все обо всем знают. Не удивлюсь, если завтра на этот Клондайк, на равных правах, явится еще с десяток копателей!
— Не выйдет, ты же знаешь, мы взяли эту земельку в аренду на двадцать пять лет и…
— На двадцать пять!..
Голос Марии показался немного озабоченным, оба повернулись к ней, не поняв причину ее опасения.
— Ну да…
— Вы что так долго собираетесь искать?
— Да нет, на меньшее не возможно. В общем, мы пока делаем вид, что строим несколько павильонов под рынок, в перспективе крытый торговый центр…
— Надеюсь, мы дальше котлованов не пойдем…
— Не пойдем, не пойдем — это уже дело администрации, им все равно, что делают несколько человек, если за это платят и, если это никому не мешает, а дальше будет видно. Кстати, «Анатолич» не поверил… надо отдать ему должное. Вот что значит: «Друг твоего друга — мой друг» — даже задаваться вопросами не стал — надо, значит надо, делайте! Спасибо авторитету твоего друга, Андрей. Да и ты, тоже, видимо, пообещал целый стадион.
— Да я то что! Через неделю приедут проектировщики, им все равно, где проектировать. По плану положено отстроить несколько сот стадионов в центральной части России, какая разница, где… денежку «цап-царапнуть». Здесь, к тому же и песок, и гравий, и рабочая сила своя… Так что, через месяц здесь будет вполне современный стадион с синтетическим покрытием футбольного поля… Сам опробую! Надеюсь к тому времени увидеть и подержать в руках настоящего Фаберже… Арон, хотел тебя вот о чем спросить…
— Весь к твоим услугам…
— Может такую ценность стоит отдать, или там, как-то продать задешево государству…
— Да сейчас!.. Ни в коем случае, чинуши эти все распилят!..
Марии не дали договорить — Алексей кричал сверху, приглашая всех к завтраку…
— Дорогая, не волнуйтесь, Андрюша, по всей видимости, имел в виду, при продаже с аукциона, учитывать прежде всего интересы страны…
— С аукциона? Нас точно посадят!
— Не волнуйтесь, это не сложно, просто не раскрывается источник появления, о нас еще, как о спасителях реликвии заговорят. К тому же эти ценности не могут числиться ворованными, только пропавшими или, скорее, изъятыми…
Запах печеного мяса, заставил забыть всё, и троица прибавила в шаге. Мария заскочила в дом, вернувшись в новом платье и летних сетчатых сапожках. На фоне красновато-коричневатого кирпича желтый цвет её одеяния выгодно выделялся, соответственно, постоянно отвлекая мужчин не только от мыслей, но и от пищи.
Кто знает, что в эти минуты больше захватывало умы мужской части этой усадьбы, только самым притягивающим объектом была, все же женщина… Многих сил стоят нам, слабым и податливым, попытки справиться с этим искушением, и наши милые женщины, не только хорошо об этом знают, но умеючи пользуются…
***
Рустам стоял у покосившегося забора, калитка которого была заперта на замок. Отсюда хорошо была видна входная в избу дверь. Дом старый, кривой, с проваливающейся крышей, вряд ли державшей воду. Облезлая краска, нанесенная на вагонку лет десять назад, наверное, облупилась в тот же год. Стекол не хватало, и половина окон была заколочена наглухо. Хозяйка не отпирала, если вообще была дома.
На шум тихонечко вылезла старушка соседка, долго всматривалась из-за косяка своей такой же развалины, решилась подать голос:
— Эй, там! Я все вижу! Кто нужен?!..
Молодой человек пытался понять, откуда раздался голос, но так и не сообразил, поскольку женщина, лишь крикнув, сразу спряталась.
«Ну что за люди! Дома старые, убогие клетушки. Забор сам падает, а они его запирают, зато дверь припирают поленом. Что-то крикнула и исчезла, будто вора увидела».
— Говорящий покажись! Я мясо скупаю…
— Так бы и сказал. Касатик, а ты, чей будешь-то?
— В каком смысле, уважаемая?
— Угу… Понятно…
И уже в пол голоса:
— Мы растим, а ты наживаешься! Мало того, что пенсия грошовая… до больницы не доберешься — чтобы укол сделать, надо десять верст туда и столько же обратно протопать… хоронить даже себя не на что! Так еще этих «нехристей» насылают!..
После топнув ногой, обратилась к нему:
— Какого же ты рода — племени-то, сынок?
— С Кавказа, бабушка…
— Да вижу, что не с полюса, откуда, говорю тебя принесло-то?
— Да я почти всю жизнь в Москве жил…
— Уууугу, оно и видно, русак по крови! Судя по всему… ааа, какая разница — все «нехристь»!
Последнее, она уже подходя в полусогнутом состоянии, говорила почти в лицо, правда снизу вверх…
— За мясом значит?
— Ну да…
— А ты его растил, кормил, выхаживал?! Только и знаете, что за копеечку скупить и… Почем берешь за кило?!..
В ее голосе звучала обида. Брошенность, забытость, никому не нужность, беспроглядная бесперспективность — все выливалось сейчас на этого иноверца, просто потому что он не своей, ни родной веры.
— Ну, я ж не грабитель…
— Знаю я вас… Хотите все и сразу! Тебе сколько мяса то нужно?
— Да все возьму, что дадите…
— А ведь и, правда, по-нашему складно лопочешь. Постольку-то возьмешь? Ни копейки дешевле!
— А чего ж не взять-то…
— С костями вес аль со шкурой… иль в живую?
— Ну, живого-то не повезу, бабушка…
— Бабушка-бабушка, заладил! Кому я бабушка, давно червей кормит. Одни мы тут, пять хат на всю деревню, и одни старики!
— Жаль… Вот и я говорю, не хорошо так! У нас о стариках заботятся…
— Угу, на тот свет чик-чирик… Ну что берешь, внучек?
— А сколько? Да вот у меня два телка — пора уже… да и Лукерьи, к кому стучишь — спит наверное, старая карга, чтоб ей, скупая старушенция стала…
— Беру, правда, не очень выгодная сделка…
— Ну это кому как… Надо в город ехать, а автобус, «глава наш», присылает только два раза в неделю, хотя и за это дай Бог ему здоровья, хоть кто-то о нас думает! Это ж через три дня! А лекарства ей, Лукерье то, уже сегодня нужны!
— Ну давайте я привезу.
— Ага! И денежки тю-тю!
— Хорошо, давайте так, вы мне список напишите, я за свои куплю, потом привезу, и вы мне по чекам вернете…
— А не обманешь.
— Аллах Всемогущий! Да так только вы меня обмануть можете.
— Идет! Нууу… если обманешь…
Через три часа он ехал в сторону города. Спешить было некуда, да и прицеп, полный свежей телятины, не позволит стать джигитом на лихом коне. Мысли снова и снова возвращались ко вчерашнему событию, от которого он никак не мог отойти.
Вчера, проходя мимо вокзальной площади, которую какие-то люди перекопали вдоль и поперек, ему показался женский голос отчаянно знакомым. Его как током ударило! Много неприятностей было у Рустама из-за этой женщины, все больше от родственников. Она буквально опозорила его! Странно, но у него совсем не было злости, зато все больше и больше восставала из пепла любовь!
Он и сам понимал, что его поступки совсем не современные, как и нравы его семьи, справедливости в них нет — все к рабству. Не так должно было быть, не этого хотелось! Не нужно было уезжать с молодой супругой из столицы. Вторая навязанная ему жена была в тягость, он не хочет ее видеть по сей день. И зачем ему две?! Старейшины говорят, что теперь жизнь Мариам ничего не стоит, а каждый мусульманин имеет права ее убить.
Эти слова звучат страшно, он подался вслед брату на ее поиски, только, чтобы предотвратить расправу…
Перебирая по пути эти мысли, молодой человек, зацепившись за одну, дошел до главной, мучавшей его последнее время: «Она очень умная и меня любит… Уверен, что у нас ещё все получится, если начать снова. Эти же фанатики совсем с ума сошли. А ведь сколько она терпела, даже показалось, что от Бога своего собиралась отказаться ради меня… Хотя, как можно отказаться от Всевышнего? Как красиво и красноречиво Мариам говорила о своем христианстве… какие доводы? Права — не права, по законам шариата, женщине не дано рассуждать, правда… ей вообще ничего не дано!
Как я мог такое допустить?! Она дочь такого большого, уважаемого во всем мире, ученого человека, сама почти ученый, стала почти рабыней! Даже бить ее начал, а она терпела — думала, что я для вида, для родственников. Вся голова была в синяках! Но это только сейчас совестит, а тогда мне казалось, что это правильно. Как я быстро поменялся!
Какая мужественная женщина! В самый праздник такое сказать! Мол, какая польза в праздничный день ничего не ест, а ночью объесться до тошноты?! Я ее тогда заставил есть всю ночь! Она ела и… ее тошнило!
Наши женщины боятся уходить от мужчин, они вообще бояться жить вне общины, даже не представляют как это возможно. А она свободолюбива, но никак потаскуха… она предпочитала «шишки сама набивать», набираясь ума и опыта, а непросто следовать бесконечным ограничениям и понуканиям. Только я это поздно понял! Если вообще понял!
Ох, не разумный брат мой, зачем-то он сюда приехал, и я вынужден быть с ним? Что я тут делаю, зачем я покупаю это мясо?… Покупаю, продаю! Я же в этом ничего не понимаю!
Какие странные эти русские! Сами дают себя обманывать! Цены давно выросли, даже купи я в два раза дороже — было бы выгодно. Да как этой бабке добраться до рынка, узнать, сколько сейчас ее мясо стоит?
Мариам, какая же ты… дааа, ты индивидуальность, это из наших женщин выбито за столетия. Они даже не понимают, что это нормально! Мужчинам так удобно! Это точно, но в этом не может быть души. Когда я впервые увидел твои глаза… заметив твой взгляд, даже испугался. Только после я понял, что у нас я не видел таких чистых, наполненных душой, взглядов. Ты говоришь, что это отражение Иисуса, напоившей Своей благодатью твое сердце, но мне это не понятно!
Ты спорила со мной — меня это злило! Ты женщина и тебе не дано… но что-то в твоих словах цепляло. Может ты и правда богослов, как у вас это называется! Ты так гордо называла себя «женщиной-христианкой», что довела меня однажды смеха! Но после до меня дошло твое объяснение, и мне показалось — оно не лишенным смысла! Ты сказала тогда, что Бог-Слово воплотился через женщину, точнее, через Деву Марию — у нас Мариам. Она может молиться пред Господом за каждого, и каждый получает заступничество. Я так и не понял, почему вы молитесь Ей, если она сама ничего не даёт… Ты назвала Её «Честнейшею Херувим и славнейшею без сравнения Серафим» — это значит, что она выше всех, ближе всех к Богу! Я удивился, ведь был уверен, что она всего лишь пророчица — мать пророка! Я читал Коран на понятном мне языке, но не на языке пророка, которого совсем не знаю, любил слушать проповеди и наставления. Каждый человек может ошибаться, важно, чтобы это не было сделано намеренно…
Мой брат… Мой брат, кем он стал?! Я перестал понимать его, он все делает ни так, как мусульмане — молится стоя, говорит не те слова, мне даже показалось, что его бог — это смерть! Он ненавидит тебя! Он всегда тебя подозревал, и ты его обманула, унизила. Он ненавидит тебя!
Слушая тебя… чего стоят пророчества Исы (Иисус Христос) — они все сбылись! Сколько чудес! Я верю, что так может быть, ведь она одно из них!
Ты сказала, что Священное Евангелие — это бесконечная, не имеющая дна познания Книга. Как так, когда у нее есть конец?!
Я смеялся над всем, что ты мне говорила, но после твоего исчезновения, подумал — почему призывают уничтожать неверных, а вас привлекать их Словом? Что же должно быть в этом Слове, что обладает такой силой? Ты рассказывала, что какой-то апостол Петр, лично знавший Христа, отрекся от Него трижды, но был прощен, после став Величайшим среди остальных апостолов. Я снова смеялся, но когда ты сказала, что после своего прощения он одной только проповедью обратил в христианство три тысячи неверных, не убив даже ни одного, я захотел узнать, правда, это или нет.
И после этого произошло чудо. Я решил прочитать Евангелие. Для нас это тоже Священная Книга и мы принимаем написанное в ней чистейшей правдой. Перед этим сказал себе: «Если прочтя эту Книгу, я не смогу найти в ней ни одного оправдания для своей Мариам, то найду и убью ее своей рукой!». Твоя мать назвала тебя в честь Мариам (Пресвятой Богородицы Девы Марии), сегодняшний я, уже в этом увидел бы предзнаменование, но тогда горел гневом!
После первого раза я заметил только доказательства правоты Корана и выбросил «Откровение» Твоего Бога в кучу мусора. Две ночи подряд не мог заснуть, видя во сне какие-то ужасы. Мучаясь в гневе, ненависти к тебе, не зная как отомстить. Но чем больше я тебя ненавидел, тем больше боялся сам. Трепетал перед твоими тремя богами, пока не взял опять в руки эту Книгу, вовремя вынув Её из помойки — странно… она стала еще чище, чем была до этого. Почему-то я начал с четвертого Евангелия — от Иоанна. Не знаю, что со мной случилось, но вдруг, понял, что у вас не трое богов, а Он Один, но в тех лицах! Это оказалось просто понять, ведь как и у человека у Него были и Голос — Слово, и Мысли — Дух… А ведь я всего прочитал к этому моменту: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Я даже запомнил эти строки. По сей день, они кажутся мне строками Корана, ведь мы признаем их. Но прочитав, осознал, что читая Евангелие, которое считал твоим, я почти ничего не понял, но оно такое же твое… как и мое!
Я принялся снова. Но без тебя опять не смог вникнуть в смысл, хотя был поражен многими строками, и они были откровением! Я понял, что ты имела в виду. Понял, почему я хотел убить тебя, и обрадовался, что не сделал этого. Я узрел — во фразе Корана: «Прелюбодея и прелюбодейку — побивайте каждого из них сотней ударов» — нет ничего спасительного, ибо каждый человек прелюбодей, если только эти слова не направлены против себя самого! Нельзя бороться с грехом, уничтожая его носителя, ибо нет безгреховных, но… Но… Иса (Иисус Христос) сказал о взятой в прелюбодеянии женщине тем, кто привел её в надежде искусить Его: «… кто из вас без греха, первый брось на нее камень». И дальше Он сказал, после того никто не сделал этого, но обличаемые совестью, разошлись: «… и Я не осуждаю тебя; иди и больше не греши.» Ваш Бог… Бог простил ее! Он простил ее и тем изгнал из нее джинов! Она стояла пред Ним, уже распятым за ее прощенные Им же грехи. Он страдал за нее, умирая. Я не сразу понял это, ведь думал, что вместо Христа распяли Иуду, а сам Иса был взят Аллахом на небо живым. Иса — великий пророк! Иии… я понял, что Он больше, чем то, что представлял я о Нем раньше… Он больше, чем пророк, потому что я, прочитав всего лишь несколько строк, смог сделать огромный шаг — понял, что не имею права судить тебя! Всемилостивый оправдал бы тебя! Теперь я чувствую себя виноватым перед тобой и если увижу… как только встречу тебя, обязательно скажу об этом».
Рустам уже не раз проговаривал себе этот, один и тот же в общих чертах, текст. Еще немного и он стал бы «Дуа». Мариам стала тем камнем, ждущим на развилке его жизненного пути, который указывает стези и верные, и ошибочные, и спасительные, и гибельные — остается только выбрать…
Он не думал, любит она его или нет, но просто верил, как ребенок и молил об этом Аллаха от всего сердца.
Молодой человек принял за хороший знак, что половину дня в субботу и воскресенье должен проводить у храма. Он часто поворачиваясь, смотрел в сторону крестов, венчающих купола. Он не замечал его, только полумесяц, лежавший у его основания. Рустам был уверен, что это знак Аллаха, как-то попавший туда, совсем не подозревая, что это символ православной Церкви, как лодки спасающей своих чад.
После почудившегося голоса Мариам, он и вовсе расхотел отходить от собора, ведь именно здесь, он его услышал…