Положив трубку телефона, она направилась на кухню, следуя плану, предполагаемому до разговора, но в шаге от арки, разделявшей, огромную студию от столовой, она встала, как вкопанная, вдруг ощутив какую-то необъяснимую пустоту своей сегодняшней жизни.

Бессильно и одиноко опустилась женщина на пол и, упершись руками в пол, громко зарыдала. Пока это казалось беспричинным, такое случалось иногда, когда все делаемое ей, вдруг приобретало окраску ненужности и обыденности. В эти минуты она переставала видеть красоту мира, теряла ощущения направления своего творчества, все сделанное, вызывало отвращение, уважение к себе пропадало, замещаясь чувством никчемности.

Сейчас она поняла почему – в ее жизни отсутствовало главное – семья! Она никому не нужна была вечером, никто не будил ее с утра, мужчины, бывшие с ней – не в счет. Она ни о ком не заботилась, не за кого не переживала, не нервничала. Теплый домашний уют, был поглощён прохладным комфортом, женщина не воплотилась в своем предназначении, и… И вдруг ее обожгла мысль: никто, кроме «Солдата» не видел в ней, по крайней мере не давал этого понять, настоящую хранительницу домашнего очага. Только он говорил с ней, как с матерью своих будущих детей, как муж с любимой женой, как человек, для которого она была воплощением всего, о чем мог мечтать мужчина, имеющий необходимость в семье.

Только сейчас, после разговора с отцом, ей стало понятно, что это именно он! Да, это ее отец! Скользнула мысль, что он напоминает, чем-то Алексея… Через минуту она поняла, что это! По голосу и интонациям, кое-каким воспоминаниям, всплывавшим только сейчас в памяти, именно на фоне этого разговора, она осознала, что пришлось преодолеть любимому в себе, чтобы принять ее таковой, и решиться на семью именно с ней.

Теперь только, ей стало ясно, какую боль причинила она ему той самой изменой, и что ему пришлось победить в себе, что бы простить, хотя, кажется, до конца он так и не смог этого сделать!

Личность, внезапно нашедшегося отца, и личность Алексея, как-то слились на некоторое время, возможно, потому что произошедшее и с одним, и со вторым, чем-то было похоже, а слившись, возбудило в ней давно спящие чувства. Это было своевременно и стало возможным, поскольку сейчас был, как раз промежуток в отношениях, и Весна была одна, конечно, не считая одного прилипчивого мажора, постоянно пользовавшегося возможностями своего отца.

Найдя в себе силы, она дошла до холодильника, вытащила початую бутылку крепленого красного вина, налила бокал. И залпом, чего никогда до этого не делала, выпила до дна! Мотнув головой, набрала номер телефона, с которого звонили из Японии, и дождавшись ответа, даже не задумываясь, что ей ответили не по-русски, произнесла сдавленным голосом:

– Пап…, дорогой папочка…, пап, я тебя очень давно ждала, ты мне очень нужен! Пап, забери меня к себе!… – На конце провода в ответ слышалось только сбивчивое дыхание, потом человек всхлипнул, будто страдал насморком, и что-то быстро затараторил на японском.

Ясуси, снова, от волнения перепутал язык, и опять поняв это, на время потерял дар речи, но быстро собравшись, очень эмоционально, повторил все на русском:

– Да, да – это я, моя девочка, я сделаю все, как ты хочешь, только очень прошу тебя – не пропадай! Я вылетаю первым же рейсом…, хотя как же… – у меня же приход, мои чада, иии…, у меня нет визы, может быть ты?… – Плакали оба, старательно скрывая это и оба же, одновременно прекратив стесняться, засмеялись. Смех сквозь слезы радости, как часто об этом пишут и говорят, и как редко это бывает на самом деле! Что сменит их? Но разве об этом думают, испытывающие счастливое возбуждение души, вкушающие сладостное тепло, растекающееся из сердца!

Тут любой сдерживающий фактор потерпел бы неудачу – слова неслись галопом, безостановочно звучали признания, постоянно высказывалось одинаковое желание скорейшей встречи и быстрейшего воссоединения. Не важно, как и где это могло произойти, сомнения в этом, почти уже, свершившемся факте, не имели и песчинки для основания, а потому после закончившихся на счетах телефонов денег, оба бросились искать самый кратчайший путь друг к другу.

Наиболее коротким оказался, через православную миссию в Японии, и через полторы недели, отец Филарет, благодаря личному приглашению Патриарха, сходил, да что сходил – сбегал, с трапа самолета, путаясь в рясе, которую специально одел, считая возможным только в таком виде появиться перед дочерью…

Наверняка это повествование давно уже закончилось бы, но в этой истории важное произойдет только, когда люди, известные нам, соберутся по одному, известному же нам адресу, и каждый займет свое место соответственно своему предназначению, думая, что делает это по своему желанию, на деле выполняя давно задуманную Волю…

Вспоминая свою жизнь, человек задумывается: «Почему я тогда поступил именно так, а не иначе?». Из имеющихся вариантов развития событий, он может предпочесть и другие, вот только не зная доподлинно, чем они могут закончиться, прибегает, все же, к избранному.

Так же и читатель, пробегая от строчки к строчке написанного, формирует, раз от раза, свои стези предполагаемого развития сюжета, иногда удивляясь, а почему автор повел своих…, пардон, теперь уже наших, героев именно такой дорогой. Вполне, может быть, задуманная тобой, дорогой читатель, и лучше и реальнее, и интереснее, но было именно так…, если, конечно вообще было…

Священник, с немного непривычной внешностью, и привлекательная, стройная женщина тихо, без единого слова, заботливо суетились около холмика, расположившегося между двумя металлическими оградками. Еще недавно, холмик этот, вряд ли был заметен, поскольку после двух десятков лет, просел, а не имея никаких опознавательных знаков, в кустарнике, заваленный мусором, и вовсе воспринимался, как пустующее место на кладбище.

Будучи еще девушкой, учащейся в средних классах, потеряв мать, Весна не знала место ее захоронения. Уверенная в кремации тела, она была удивлена, если не сказать больше, найденной отцом, могилой, что буквально шокировало ее.

Сами бы не справились, но невысокая, купленная здесь же за наличные оградка, устанавливалась бесплатно. Эти же рабочие раздобыли и песок, а смекнув, что законченный вид захоронение примет лишь с крестом у изголовья похороненной, решили за отдельную плату и этот вопрос.

Когда родственники остались одни, вполне довольные своими усилиями, батюшка с нетерпением открыл небольшой чемоданчик, достал облачение, кадило, небольшую книжечку – ее скорее, как привычку, ибо весь обряд помнил наизусть.

Запахло ладаном, послышалось приглушенное пение на церковно-славянском языке. Птицы замокли, а солнечный диск, словно зависший, зацепившись за верхушки деревьев, поигрывал своим светом и тенью от веток и стволов, падающих на землю упокоения женщины, бывшей ему супругой, а Весне матушкой.

Дочь не была верующим человеком, вообще никогда об этом серьезно не задумываясь, считая лишней потерей времени все эти молитвы и походы в здания, венчанные крестом. Ей казалось, все это какой-то игрой, организованной для людей, попавших в отчаянное положение, или напротив, находящихся в завидном пред других, и опасающихся его потерять.

Лишь раз она посещала церковь, и то по просьбе очень известного человека, пожелавшего не только венчаться, но и запечатлеть все Таинство. Тогда, происходившее, показалось слишком надуманным и помпезным, а затянутость мероприятия – излишней причиной для повышения оплаты. Хотя, она не стала скрывать, что рассматривая сделанные фотографии, ей показалось, будто они отличались от других, когда-либо напечатанных, какой-то насыщенностью и излучаемой теплотой.

Отец Филарет несколько взволнованный внешней бездуховностью своей дочери, не проявил этого никак внешне, относясь с должным пониманием. Он не стал ни в чем убеждать, или что-то доказывать, просто делал, что считал необходимым, прежде спросив разрешение.

Дочь, уставшая, но довольная результатами сегодняшнего дня, присев на мраморную скамью, вкопанную на соседней могилке, внимательно наблюдала за отцом. Ей казалось происходящее не возможным – слишком много было за последний месяц, что буквально расшатало ее душу и накалило сердце.

Закурив, она немного отвлеклась. В выдуваемом дыме, возник чей-то облик, не сложно было узнать в нем, когда-то безумно любимого ей Алексея. Их история была невероятной. Многое сегодня притупилось со временем, но никакие, даже многозначащие наслоения, не смогли погребсти под собой память об этом человеке.

Повернувшись к отцу, Весна улыбнулась. Налет грусти, лежащий на ее лице, постепенно стирался – рядом, теперь, по-настоящему, близкий и родной человек:

– Пап…

– Моя девочка?..

– Как же все вовремя… Случайность, а так кстати…

– У Бога все прозорливо… и вовремя… Извини…

– Теперь, думаю, извиняться не стоит. Действительно, все во время… Ты появился, и я стала решительнее, мне, даже кажется, что я много ответов нашла…, и обнаружила, что то, что мне дорого, хранится, где-то позади…, в прошлом…

– Прошлое часто возвращается, правда измененным… Хотя оно бы и с нашим присутствием изменилось. Так, что не жалей, если, что-то или кто-то, вернувшись, своим появлением, заставит тебя многое перестроить в себе. Это то, что делает для нас Господь сегодня. Примешь, и после поймешь, что это к лучшему. Откажешься – пожнешь печаль, либо в попытках оправдания, либо… Не отказывайся…

– Ты даже говоришь все это вовремя, как будто именно ты все это и подстроил… – шучу, папочка.

– Что тебя мучит, дочь? Я вижу, ты не спокойна. Если дело во мне, я выполню все, что ты скажешь…

– Ты ни причем. Дело в нем… Но его нет… Как бы есть, но его нет, а я бы хотела, чтобы он вернулся. Если так случится, я никому его не отдам… – Весна, уже три месяца, как покинула стены института. Пройдя там необходимую реабилитацию, после страшнейшего стресса, она забыла о его причине. Все место в сердце занял снова Алексей, с которым она проводила, почти каждый день по нескольку часов.

По выписке, ее предупредили, что через какое-то время необходимо будет пройти повторный курс. Тогда ей показалось, что это было связано, скорее, с её бывшим гражданским мужем. Она ждала, но приглашения все не было.

Звонок, прозвучавший на днях, заставил ее задуматься о них, как о семье, поскольку появились предпосылки его «возвращения». Это было невероятным, но оставалось фактом, при любых попытках опровержения. Звонивший человек, почему-то, не наблюдающий «Солдата», как врач, а какой-то военный, если это был, конечно, военный, сказал, что возможно, через несколько недель произойдет чудо.

Это был странный звонок, поскольку он добавил, что продолжительное нахождения Алексея в таком состоянии, может иметь разные последствия, не стоит ждать от него полноценности и строить планы, «держа» себя в черном уединенном теле. Он надеется, что она это понимает, и лишь вводит в курс дела, поскольку ее данные стоят в листе необходимого оповещения.

Что же, замечание было верным, к тому же, мук совести она не испытывала. К моменту его ареста, у них были немного странные отношения, испорченные ее предательством. Вспоминая историю его предыдущих семей, она лишь немного могла себе представить, насколько больно сделала. Не осознав полностью свою вину за тогда произошедшее, и громаду его мучений, она продолжала жить и сегодня, более-менее, свободной жизнью, не упраздняя своих контактов с огромным количеством мужского населения, не вычеркнув из него даже бывшего любовника. Все они были некими инструментами, которыми желали стать сами. Любовниками становились совсем другие, и нужно отдать ей должное – их были единицы, о чем мы уже говорили.

Ценя Весну и отношения с ней, «Солдат» не в состоянии был прервать их связь, и предпочел постараться поверить и простить, как бы трудно это для него не далось.

Она то же, не в состоянии была представить себя без него, хотя и наблюдала некоторую натянутость в перестроении их чувств. Они не были уже столь фееричны, как прежде, но стали, как бы глубже и более приземленнее.

Все чаще думая о нем и о своем отце, интересовавшимся второй половинкой, она перебрала все возможные варианты и не нашла не одного подходящего, кроме, как привести Ясуси к Алексею. Это вряд ли представлялось возможным, и причин здесь было масса!

Накомура не торопил, предполагая, что не стоит спешить и наседать, только обретя друг друга. Да и восточная мудрость научила: лучше подождать, чем все испортить.

Сделав необходимые дела по своим обязанностям в Патриархии, отец Филарет нуждался в общении, но не имевшем налет подчиненности или деловитости. Ему хотелось общения с настоящим русским священником или монахом, для чего ему посоветовали посетить монастыри. Случилось так, что все названные, в том или ином месте, монахи были в разъездах, а других он несколько сторонился в виду своей своеобразности и, если так можно сказать, не продвинутое™, из-за отсутствия необходимого количества клира в его стране.

Неординарность его ограниченности в путешествиях и паломничествах, хотя бы в другие города Японии, были обусловлены, наложенным на него государственным надзором, как за бывшим государственным преступником, что он принял как послушание, хотя до сих пор так и смог понять своей вины, за которую уже пробыл почти десять лет в одноместной камере.

Со временем он заставил себя об этом забыть. Священник бессознательно верил в Проведение Господне, и иного «может быть» для него не существовало, а потому смирившись с благодарностью за попущенное Богом, он переживал потерю супруги и отсутствие рядом дочери, все же, так и не справившись человеческими, присущими миру сему, переживаниями…

Сейчас, поминая усопшую любимую, и беря только на себя вину за все произошедшее тогда, он ощущал себя счастливым. Обретя и чадо, и могилу жены, хоть последнее и не очень важно для православного человека, вряд ли он мог желать большего.

Что для монаха большее? Внуки, как он понял, в ближайшее время не грозили своим появлением. Новые миры, могущие открыться в путешествиях, его мало интересовали – Бог был везде. Впрочем, это была не совсем правда, поскольку «земля обетованная» с Гробом Господним, стояли в списке его желаний в первых рядах.

Весна, думая о персоне, которая могла бы удовлетворить не хитрым запросам отца, вспомнила о священнике, отце Иоанне, который был близок к дочери Алексея, ставшей мостиком между ними. К тому же, он был духовным отцом и для Татьяны, и для её отца, и даже для Мартына Силуянова, и вообще, очень хорошим человеком.

Сегодня они должны встретиться, причем ждут этого оба. Отец Иоанн очень интересуется переменами в отношениях между Алексеем и Весной, так же, как и его состоянием, а Ясуси есть, что рассказать – с этого наверняка и начнут…

Японец прохаживался вдоль могилки, наконец-то, обретшей очертания. Весна, закрыла глаза, как-то вдруг ощутив прилив, всплывающего из памяти. Мать представлялась в разных ситуациях, сначала, как застывшие изображения, потом, кадры, начиная сливаться, воплотились в жизнь в движении. Она уже видела и то, чего не было, и то чего не могло быть.

Ей захотелось рассмотреть мать поближе, и в это самое время, когда сознание начало приближать представляемое лицо, мама словно ожив, заговорила с дочерью:

– Доченька, хотя бы постарайся, будь ему дочерью, а, тому другому, женой – ты можешь помочь им обоим, а можешь и погубить себя… – Весна застыла, причем, застыв, ощутила себя в другом мире, что напугало. Улыбка матушки – единственное, что осталось в памяти от видения, сгладила всю необыкновенность, смыв все опасения.

Она очнулась от мягкого удара в лицо, коснувшегося щеки. Почувствовала влагу – оказалось, что это вода…, Святая вода, выплеснутой отцом. В памяти еще держалась улыбка мамы. Взгляд притянул прямоугольный бугорок земли над могилой, в голове еще раз прозвучало «попробуй», и с очередным взмахом руки отца Филарета, вспыхнула радуга, охватившая всю, вновь поставленную оградку. Внутри стояли они оба, оба же и вскрикнули от неожиданности!

Батюшка посмотрел на застывшую с открытым ртом дочь, сам же, еле выйдя из оцепенения, перекрестившись, со словами «слава Богу за всё», продолжил. Боковым зрением, не отрывая взгляда от чудного сияния, он заметил, как засуетилась Весна, что-то доставая из своей, довольно объёмистой, сумки. Послышалось приятное щелканье затвора фотоаппарата и лепетание:

– Не может быть, не может быть!… – Женщина пыталась зафиксировать «на пленку», как ей представилось, чудо, а чудо, как известно – предмет личный, и появляясь, осознается каждым субъективно, даже если оно одно и тоже для всех.

Фотоаппарат зафиксировал радугу, при том, что солнце было уже в закате и прямых лучей на могилу не попадало совсем. Теперь не это было ей важным, а слова…, да что слова, видение не выходило из головы, а фраза, складывающаяся с каждым прокручиванием в памяти, почему-то по-разному, все одно означало: стань настоящей дочерью, и настоящей женой. При этом ни личность отца, ни личность мужа вопросов не вызывали. И воплощение первого было понятно, и по второму какие вопросы, когда ей ясно сказали…