Эллада сегодня стала почти второй Родиной, когда-то бывшему «покупателю». Завербованные им молодые люди, в высших военных заведениях Советского Союза, в большинстве своем, уже добились многого в карьере и в жизни. Далеко не все были на стороне, защищаемую Виктором. Некоторые отдали свои жизни, но лишь один всегда пребывал в его памяти, несмотря на то, что сейчас, практически и не жил, находясь между землей и небом.
Почему-то, «Седой» считал, что неприкаянная душа «Солдата», освободилась от тела только на время. Иногда ему казалось, что он чувствует ее присутствие. Странным образом это совпадало со встречами с людьми, которых Алексей знал лично.
Последнее время, участились, какие-то видения. Это были запомнившиеся отрывки снов. Они повторялись в воображении и касались одного и того же. Он, как бы со стороны наблюдал, будто чужими глазами, за происходящими сценами общения разных людей. Некоторых он не знал, но во сне, почему-то, отдавал себе отчет кто они, и с этим знанием просыпался.
Поначалу, он пытался отогнать навязчивость происходящего, считая, что это игры его собственного разума. Но духовный отец, принимая исповедь, восприняв все серьезно, попросил подробностей. Священник настоял поразмыслить, чьим бы этот взгляд мог оказаться, хотя бы, исходя из списка участвующих в беседах или заинтересованности в информации, поставляемой таким образом. Другими словами отче настоятельно уверял не отбрасывать именно эти сны в сторону, хотя в принципе, к другим был всегда равнодушен.
Протоиерей Иоанн, не стал говорить своему духовному чаду, что и сам последнее время подвержен некоторым подобным же видениям. Кое-что, из рассказанного пересекалось с виденным им самим. Имея чуткое сердце, и будучи прозорливым человеком, батюшка ощутил опасность, нависшую над другими его чадами: Валерией – Элеонорой, Татьяной, Павлом и Мартыном. Настороженность и серьезность, заставили его совершить внеплановую поездку, сразу по возвращению из паломничества по монастырям с Элеонорой Алексеевной, к своему духовному отцу, бывшему затворником в одном из самых древних монастырей Руси.
Волнение оказалось не праздным, старец подтвердил опасения, и духовным видением предупредил, что все кончится, когда неприкаянная душа страдальца вернется в тело:
– То и будет ему вторым началом… – После чего, пожевав седой ус, добавил с хитринкой:
– Смотри, сын мой, за «Пыльцой Ангела», она или спасет или погубит… – Отец Иоанн, в удивлении поднял брови. Он сразу понял, о чем речь – тот порошочек в мешочке, что Элеонора получила, при видении. Но от куда же это стало известно?
Секундное замешательство прошло, в чувствах он припал к, почти прозрачной руке, духовного отца и произнеся:
– Ну конечно же!.. Слава Богу… – Оба, без дальнейших слов, отдались происходившему в душах.
Подняв с колен только что исповедавшегося, старец усадил его рядом на скамью, служившую ему всем, что можно представить. Другой мебели, кроме иконостаса и не было. Наставление продолжилось следующим:
– От этого…, оживет он или нет, зависят многие судьбы и в прошлом, и в настоящем, и в будущем… – Не задумываясь, как чья-то судьба может зависеть в прошлом от настоящего или от будущего, протоирей кивнул, и получив благословение, через два часа уже ехал в поезде обратно в Москву.
Элеонора Алексеевна закончила свое путешествие несколько раньше, но уже с нетерпением ждала возвращение батюшки.
На полпути, в момент, когда появилась связь, он получил сразу два сообщения, чему не удивился.
Первое было от Элеоноры Алексеевны, второе от ее внучки. Не договариваясь, они одновременно послали почти одинаковый текст, получив и одинаковый ответа – «Жду вас к вечеру на чаек 22.00. Спаси Господи!»
В ожидании батюшка совсем не чувствовал усталости, время пролетело одним порывом ветра, и все, что он помнил – непрестанное делание им молитвы от самого выхода от старца, до своей келейки…
Женщины появились ко времени. Самовар принесли за пять минут до их прихода, как раз, минута в минуту, когда священник закончил читать свое правило. Кланяясь, и после, благословляя обоих вошедших, он, после целования, мягко произнес:
– Что сестры, умаялись…, или сны беспокоят?… – Сказанное, будто молнией, прибило обеих к полу – по поводу снов он попал в самую точку!
Мы все полны мистицизма, мы сами загадки и настолько индивидуальны своими тайнами, даже от самих себя, что таким же воспринимаем весь окружающий мир. Каждый из нас по-своему видит его, и пытается изменить под себя. Когда это не получается, мы начинаем верить, что, все же, кое-что вышло.
Мир же, оттолкнув все наши усилия, будто смеясь, одним мазком может ввести нас в состояние, о котором мы будем вспоминать всю оставшуюся жизнь, если сможем, конечно, из него благополучно выйти.
Что мы думаем о сновидениях? Как реагируем на них? Что они для нас? У всех по-разному, причем, в разные промежутки нашей жизни, разнится и отношение. Да что говорить, если не верящий в них, все свое существование человек, вдруг начинает утверждать, что ему всегда снятся вещие сны. Они бывают разные. Об этом существуют целые учения. Многие зарабатывают на их пояснении большие деньги, умудряясь убеждать не глупых людей в том, к чему они потом станут бессознательно стремиться.
Наиболее ценная мудрость: «Ночь прошла и сон за плечи!»
Но бывает их навязчивость и, действительная предвещательность, очень даже возможного, притягивает и не дает спокойно о них забыть. Что делать, если сны нескольких человек, касаются одного события, но остаётся непонятным – предупреждают они о хорошем и долгожданном, или о нежелательном и страшном?
В нашем случае, все видели, что-то свое, где пересекалось реальное с невозможным…
Батюшка смотрел на своих чад без вызова, скорее уставшим взором, выглядя человеком, слышавшим уже миллион раз то, о чем ему хотели поведать. Это была всегдашняя его привычка, помогавшая осадить человека, желавшего рассказать о произошедшем с ним чуде или явлении ему Самого Господа.
Обе осеклись, но вспомнив важность снов, по старшинству начали:
– Ты у нас, батюшка, прозорливец…
– Да обычен я, не наговаривай. Все от Бога, что есть…
– Пусть. И все же. Что не говори, а страшно даже стало. Видела…, урода, как будто демон, сидит на подоконнике и наматывает веревку на руку…, а я, как будто его мысли понимаю. Сидит и считает: «10… 20… 30…» – души им загубленные. Нууу, думаю, на этом остановится, третий этаж – куда ж больше, и так уже длинная…
– Почему третий?.. – Отче напрягся…
– Помилуй, так в больнице этой, где отец Танин…, он как раз на третьем…
– Больница? Опять больница… Ну…
– Он все считает и считает. Вдруг остановился и как закричит: «Еще пятерых не хватает!» – то есть, пяти душ, для сплетения достаточной длины веревки, чтобы ему окаянному, попасть, куда он хочет. Присмотрелась, а он уже отматывает от рулона туалетной бумаги. Отмотает и отдерет, отмотает и отдерет, а на каждом этом кусочке, чья-то душа. Оторвал, бросил…, и с бумажки душа взлетает, будто, что жил – то зря. Я стараюсь рассмотреть, да не вижу – одеваю очки за очками, а разглядеть не могу! А он все пять, да пять! Вдруг, вижу в палате то не одни мы, а как всегда несколько нас. Только в этот раз все под балахонами одинаковыми – ни лиц, ничего не видно. Отдерет он, выбросит, и один балахон, и тот, кто под ним, вслед за бумажкой… фьють! Я уже и молиться стала, всех в здравии помянула. Не знаю, батюшка, как пятерых отсчитал, так брык, и с подоконника вниз…
– И кто ж остался?
– Да проснулась я, только и поняла, что цифру пять! Не верю я в сны, драгоценный ты мой, да только неспроста этот!
– Неспроста, неспроста, Ляксевна, как пить дать, неспроста… Бди непрестанно, раз так. Чувствую, тьма собирается. Святынька с тобой?
– Со мною, отче, со мной…
– Знаешь же, что каждое благое дело, а тем более, начавшееся с того, что мы с тобой видели на твоей родине, противодействие иметь будет. И раз был сам чудотворец Алексей…, жди и самого дьявола!
– Свят, Свят, Свят!
– А то ты его, перепугалась, что ль? Как хулиганить или грешить…, в молодости, в молодости… – Поправился отче и продолжил:
– Все мы ему, в свое время…, свечки ставили…, кто чем. Кто в картишки перебрасывался, кто водочкой, а кто и похлеще! Все, даааа…, всеее. Спаси, Господи!… – Элеонора Алексеевна сняла мешочек с шеи и протянула священнику. Тот с благоговением принял, поцеловал, и почесав в бороде, задумчиво, как бы сам у себя, поинтересовался:
– Может разделить? Наверняка и одной пылинки хватит… – Подумав. Сам себе и ответил:
– Мня, мня…, отец мой сказал, что это и оружием может стать, и лекарством, и проводником…, только вот тому, кому надо достаться должно. Для них-то там… – Поднял указательный палец вверх, имея в виду Царствие Божие:
– … это поди, как кислород в воздухе, а у нас…, дааа… Вот, что сделаем. Разделим на пять частей – тебе, Ляксевна, тебе, Татьяна, и каждому священнику по части… Мня, мня… А сколько нас будет – отец Филарет, отец Андрей, если сподобиться, и я многогрешный… Так то оно так, только, чувствую, за эти две недели, что остались, многое еще произойти может… – Покопавшись еще в бороде, отец Иоанн, наткнулся взглядом, на совсем понурую Татьяну, о которой совсем и забыл. «А ведь может быть, это её, со чадом то, больше всех и касается» – подумалось ему. Он взяв ее за руку, усадил на сундук рядышком и спросил, гладя по голове:
– Ну, матушка, а у тебя что?… – Капля за каплей начали вывалиться из огромных глаз, падая в подставленную, батюшкой ладонь, большие слезинки. Он показал на них, образовавших маленькую лужицу, и сказал, чтобы успокоить:
– Смешаю с елеем и добавлю в Господскую лампадку – ни одна зря не пропадет. И сама помни – о каждой Господь знает. Ну, дочь моя, в чем печаль?…
– Прости, батюшка… Видела я себя глазами маленькой себя же… мне кажется это было, ну тогда в первый раз, помните, когда еще дядя Мартын пришел и сказал, что дяди и тети подарили моему отцу второй шанс. Мне тогда совсем…, толи девятый, то ли десятый год шел…
– Как не помнить – помню! Ты тогда…, мы еще соборовали твоего батюшку, а ты все время его голову буйную в руках продержала… Ннн-дааа…
– Угу…, вот это и видела…, или чувствовала поначалу. Вроде бы держу его голову, а он тогда еще, как младенец, будто спит. И снилось ровно тоже самое. Стою я, держу, а мне все тяжелее и тяжелее, уже и выскакивает. Знаю, выскочит – разобьется. Кричу о помощи, но ни один не двинулся, как будто вымерли все…, а потом, как начали драться. Бьют друг друга, рубят на куски, кровь везде, отрубленные руки, ноги, головы, и конца края нет! Вижу, то один пытается подойти, то другой, но ни у одного, ни у второго не получается… Вдруг, появляется такой страшный, почти с черным лицом. Рожа совсем звериная, вся в язвах и трещинах, глаза, потухшие, но все видят и смеются ледяной злобой. По шее погладил, мол, тебя в самом конце… Погладил и протягивает мне голову… – Тут она заплакала еще пуще! Выпив несколько глотков чая, взахлеб продолжила:
– Мне и так тяжело, а тут еще это. Думаю: «Дайка выброшу, отец важнее!». Да забыла, в какой руке принесенная голова, глянула, а в одной руке голова папы, в другой Пашеньки моего… – одни головы, и обе просят, даже требуют, чтобы именно его голову выбросила. Хотела помощи или, хотя бы совета попросить, а вокруг сплошная стена огня! И вдруг отец повернулся, как-то так…, то есть голова его к Паше, и что-то шепнула ему на ухо. Тот согласился. Папа мне говорит: «Ты, дочка, пригни ухо своё к моим губам…». Только я к нему подалась, как муж мой откусывает себе язык и плюет в огонь… Все пропадает… В руках только голова отца, а губы шепчут: «Либо я, либо он…, но выбирать мне! Я тебя счастья лишил, я его и верну…, помолись о душе моей……. и вот…
– Еще?… Еще кого-нибудь видела?…
– Нет, отче, а должна была?
– Не в этом дело…
– Хотя…, может показалось – священник… он прыснул на лицо этому бесу, иии… дальше не запомнила… Еще, кто-то с белой головой…, или волосами…
– Белые волосы…, чем дальше, тем больше серой пахнет. Молитва нас только спасет…
…
Человек с белыми волосами, сидел, облокотившись локтями о барную стойку. Солнце палило нещадно. Пляж отеля был заполнен. Пиво закончилось. Вместо обычного, принесли безалкогольное, поэтому бармен, поливая своего помощника словесными помоями, отправился сам.
Две бирмарки, лежащие на столе, одна красного, другая черного цвета, рекламирующие разные сорта пива, привлекали, поочередно, его внимание. Подымая перед глазами красную, он произносил: «Или так?…» – поднимая вторую, спрашивал, сам себя: «Или так?». Он не столько был озабочен выбором, поскольку давно принял решение ехать в Москву, сколько пытался представить концовку этой поездки. Как он не просчитывал, а все заканчивалось бойней. Вот только где она произойдет. Осталось «поставить последнюю банку», как он говорил, имея в виду, те самые банки, что ставят при простуде на спину.
Последнее действие оставалось предпринять, чтобы поставить точку в этом долгом и трудном деле – разобраться с Цисаевым. Как это будет – для него уже не важно. Главное скорее! По его данным, тот что-то затевает, но что, пока не известно.
Два дня назад нарочный доставил пакет, где на нескольких десятках страницах, полностью заполненных текстом, было всего несколько слов, предназначенных ему: «отец и сын проявлены. Цели определены – возмездие у больного». Виктор стразу понял, что речь идет об Ослябиных, но какой из сыновей попал под прицел? В них-то ничего страшного – они присягу давали, и умереть сумеют, а вот…
Связывая один с другим факты, выстраивая из них логические цепочки, и соединяя их воедино, он понял, кто еще подпадает под удар. Не став спорить с собой, Виктор спрашивал и сам же отвечал: «Почему именно в институте у «Солдата»? – Там соберутся люди, которых ты знаешь. Но их проще убрать по одному. Да и не все нужны! Ослябиных там не будет. В чем причина? – Вопрос не правильный, но и на него есть ответ! Это главное!… Старшего, так просто, не ликвидировать. Так и в институте он не появится. Ослябин сам, скорее, устранит «Солдата» за «Гриню», чем поддержит его, да и не его уровень. Так… Петр будет здесь в Греции… Ага, люди картеля не знают, что Паша жив! Первое – играть на этом можно и нужно. Значит, сделать вид, что Петр здесь, Павла же отправить скрытно, если он, конечно, собрался ехать. Далее. Почему у «Солдата»? Может заложники? Вряд ли, Цисаев прекрасно знает, что в России на это никто не клюнет. А Татьяна? Конечно! Но никто не знает, что Паша жив, и он её настоящий муж. Не складывается… Хотя Таня, все равно карта сильная, как месть… – этот может – гнида конченная! Вот!… Мартын! Теперь понятно, кто «мочил» его следственную группу. Конечно, он же работал по этому ведомству, по указанию двух министров, и хорошо подчистил цисаевских уродцев. А что если эти Ослябины… Если им подбросят, кажущийся верным путь спасения Татьяны, а ведь она уже на сносях! Они вполне могут броситься спасать Таню. А если она родит, то это будут уже два заложника! Прямо в точку! Ребенок…, новорожденный! Кто перед этим устоит. Все равно цель не ясна. Ему и один-то «КРЕСТ» не осилить – никому не осилить! А тут два…, а кто сказал, что он знает, кто замешен в уничтожении его картеля? Не может быть! Так, как он сейчас, можно играть, предполагая, что за этим стоят только частные лица. Неужели он думает, что убрав Ослябина, сможет возглавить наш «концерн». Если бы этим занимался один Ослябин – может быть. Значит, обо мне ничего не знает. А когда знал то кто? Вывод. Исходя из ошибочного информирования, он устроит резню… Стоять! А кто «резать» то будет? Ликвидаторы у него, конечно, имеются, но не тот уровень… «Темник»! Но где он? Что с ним? Этот маньяк может натворить, что угодно… Что он с ним самим сделал? Я слышал, что один эксперимент удался…, ненадолго, правда… Эти зомбики долго не живут, почему-то начинают разлагаться изнутри, чернея снаружи, но пока разлагаются – два года максимум, полностью управляемы. Голос…, голос, им управляемый, точно нам не подобрать…»
Основное было понятно, причем «Седой» поверил в безошибочность своих выводов. Подобрав вопросы, оставшиеся без ответов, он понял, что не получит их, и решил действовать по обстановке.
Завтра предстояла встреча с Павлом, больше никого в курс дела вводить было нельзя.
Стоит ли удивляться быстроте анализа? Вспомните о снах, которые видел Виктор.
После исповеди, он не мог отделаться от мысли, что все снившееся, он видел глазами «Солдата». Но как это могло быть?! Все происходило сейчас, когда Алексей лежит в коме, и живым то считаться не может. Душа его где-то… – тут он осекался и постарался больше об этом не думать.
Неприкаянная душа может, наверное, видеть и понимать чужие размышления, но ретранслировать? Да и вообще, он не мог думать такими мистическими категориями, хотя других не оставалось!..
Из мира духов хорошо видится красота мира «тварного», но все затмевает непонимание, неразумность и ограниченность самих людей. Им никто не мешает пользоваться имеющимися возможностями, теми же, что пользуюсь, сейчас, я. Пусть я дух, но ведь и человек, тот же дух, только облеченный в тело. Хотя разница, конечно, есть! Идеальным было тело, вместившее в себя Божескую сущность Господа. Оно было способно на все, что умеют здесь. Только совершенно чистый может воспользоваться идеальным.
По человеческим меркам, это можно сравнить с двумя машинами. Попробуйте представить, чем закончатся гонки, если в сломанный автомобиль посадить, впервые севшего за руль – это аналогия поврежденной сущности человека. А профессионалы ному гонщику предоставить, созданный спорт кар по образу и подобию его мыслей, и мечтаний – это, пусть и очень отдаленная, но все же аналогия того тела, которое создал Господь изначально для Адама.
Почти каждый человек, нарочно или намеренно, может внушить, что-то другому. Сегодня внушают, довольно успешно и массово. Никто над этим не задумывается, и двигаясь стадами в указанные загоны, постепенно превращаются в животных. Это самая большая насмешка над трудом и мыслью Создателя, но и на это тоже воля Его, возможно, чтобы выбрать тех, кто способен этому сопротивляться. Зачем? Этого даже Ангелы не знают.
Что ж странного или необычного в том, что я смог во сне внушить Виктору, видимое мною. Это не составляет труда. Если читаешь мысли, можешь их и диктовать. Необходимо полное доверие, какая-нибудь духовная связь и своевременность. От куда взялось и то, и другое – не имею понятия, а о своевременности, уже догадался любой из вас…
Что подвигло меня, что-то внушать человеку, с убеждением, будто он воспримет послание, как должное предупреждение? Наверное, свое личное переживание и чувство приближающегося важного момента. Возможно, скоро произойдет то, что окончит мое подвешенное существование здесь.
Я сделал это с одобрения Ангела, не нашедшего ничего в этом зазорного, ведь и сами они, наши Хранители, часто пытаются донести до нас нечто важное, направляют, наставляют, защищают…