Сегодня был мой день рождения – 42 года, не Бог весть, какая дата, но в этих условиях показательная. По специальному разрешению министра юстиции ко мне пустили дочь, Элеонору Алексеевну, гражданскую жену – Весну, сестру, священников и, наблюдавшего меня, доктора. Силуянов сподобился сам.

Двое священников, по очереди, читали, чуть слышно, какой-то текст из Евангелия, служа таинство Соборования.

…Бесчувственное мое тело лежало в спокойствии и неподвижности. Все эти телесные травмы – ничто, по сравнению с муками от душевных ран. Разум отдыхал, мозг восстанавливал связи в мудреной жизни нейронов. Еще недавно моя душа витала над телом в безвременном неприкаянном мучении…

Сквозь пелену, мне виделись, словно во сне, двенадцать ангелов, окружавших меня. Явно выделялся только один из их ликов, похожий на лицо моей дочери. Этот Ангел был ближе всех и именно его слова немного улавливались. Они были о моем будущем, точнее, о нашем будущем, которое обязательно, теперь, состоится, в виде очередного, наверное, самого сложного испытания.

Руки этого Ангела, держали мою голову, от них исходило нечто приятное, облегчающее, к чему тянулось все, что я сиюминутно чувствовал, опознавая себя, как прежнее «я», давно потерянное и забытое…

Чем-то помазали, крест-накрест, лоб и еще что-то на лице, потом шею и руки…, может и еще, но большего я не чувствовал…

Руки, продолжающие гладить мои волосы, словно, качающие мою колыбель, где возрождалась моя обновленная душа. В них чувствовалась сила, уверенность, знание, в них чувствовалось бесконечно большее, чем когда-то обладал я сам, может потому, что они принадлежали Тому, Кто создал меня; Кто был и останется Всем;к Кому я сейчас стремился, но Кто меня к Себе же и не пускал, предваряя в новую жизнь, дарованную в виде второго шанса… И легко, кажется не будет…

Неожиданно предстал мой Ангел, бывший мне, еще недавно, попутчиком в мире духов. Его голос не спутаешь ни с чьим. Никогда, ни к кому не чувствовал того, что ощущал сейчас к нему. Не было никого ближе и надежнее. Я слышал его мысль: «Теперь искупление, друг мой. Помни, зачем и как ты вернулся. Господь с тобой… Всегда! Аминь!» – грудь обожгло, я почувствовал сильный и мощный удар, прямо в ее середине. Затем второй, третий…, десятый и вспомнил, что так бьётся сердце.

Я вздохнул полными легкими и услышал испуганное: «Папа!» – это был голос моей девочки. Она совсем еще ребенок…

Я открыл глаза, совсем чуть-чуть, и почувствовал на своих щеках её слезы. Мне кажется, чистотой, одной из них, она омыла меня всего. Я помню, кто я – я не стою и одной слезы ребенка! Но ни так думает она…

Мне было трудно говорить, я, наверное, совсем и не мог этого делать. Но я попытался… Весна и Татьяна резко наклонили свои головы, слегка стукнувшись лбами. Сквозь их слезы светились улыбки:

– Я очень вас люблю… – Наконец, все поняли, что я пришел, в себя, и начали приближаться. Только Элеонора Алексеевна и отец Андрей по старости своей не слышали, стоя спиной. Разговор, между ними, шел о выборе, между пансионом для девочек под протекторатом Патриарха и престижным лицеем. Их позвали. Когда они приблизились, я глазами показал, что бы оба наклонились:

– Пансион Патриарха… – Батюшка перекрестился, и вытаращив от удивления глаза, произнес:

– Чудны дела твои, Господи! И как это? Ну раз так… – Он задумался, что-то вспоминая, и, наконец, с радостью, по секрету, прошептал на самое ухо:

– Привет вам передавал из Кирилло-Белозерского монастыря, знакомец ваш, с совсем белыми волосами. Он принял постриг и просил передать, что будет беспрестанно за вас молиться…

Убедившись, что я понимаю речь, меня поздравили с конечным приговором. Услышав это, и радуясь в душе, (я то знаю, почему так произошло), мне подумалось: «Странные люди, но очень хорошие…» – и еще немного поразмыслив: «Хм…, конечный срок…, а сколько же осталось?»…