Как раз в момент этих рассуждений я предстал перед следующей сценой.

Два человека, стояли на коленях, наклоняясь над неуклюже лежащим телом. Судя по одежде, убиенная была женщиной. Дамский халат из тонкой, полупрозрачной материи, отороченный тонкими полосочками крашеного меха, имеющей всего одну перламутровую пуговицу, кружевное, бирюзового цвета, нижнее белье, белые чулки в мелкую клеточку, специфические босоножки на чрезмерно длинной шпильке и повязочка, охватывающая густые достаточно длинные, слегка вьющиеся, волосы – то, на что каждый вошедший сразу обращал внимание. Но любой, заглянувший в протокол осмотра места происшествия, удивлялся, прочитав фамилию и имя, принадлежавшие мужчине – Верхояйцев Петр Данилович.

Не веря написанному, они вновь прибегали к осмотру, окончив который, так и не понимали – розыгрыш это или факт.

Некоторые из министерства, знавшие близко покойного, пошатывались и наклоняясь ближе, пытаясь рассмотреть подробности черт его лица, отсутствовавшего напрочь. Целым остался только один глаз, свешивавшийся сбоку от глазницы, будто в последний момент, что-то заметив, решил отвернуться, но переусердствовал. Канатик, соединяющий его с мозгом, уже ни к чему не крепился и держал, притягивающий к себе, шарик на запекшейся крови.

Из остального описывать было нечего, поскольку вместо лица, была лужица из месива, с формировавшейся на поверхности, пленки темно-кровавого цвета.

– Мартын Силыч, я тебе так скажу, дорогой…

– Это он или не он?!.. – Полковник нервно мял кончик носа – привычка, появившаяся недавно, но уже полностью захватившая его волю. Силуянов посмотрел на старого товарища криминалиста и добавил:

– Сомневаюсь, понимаешь… Соооомнеееваааюсь! Мерзавец, конечно, лизоблюд, подхалим, очковтиратель иии…, но не гей точно!

– Хорош! Силуянов, я тебя уже лет двадцать знаю, не один литр вместе выжрали, а ты все одно – ребенок! Да ты его повадки то вспомни! Что носил, на чем ездил…, жопка в обтяжку…, тьфу!

– Фу, фу, фу… Да, это все признаки, но вторичные… Даааа, машины все красного цвета. Хотя, знаешь, никак я, до сих пор, не могу понять, от куда у него все это: цацки, тачки блатные, квартиры, привычки к комфорту… В конце концов, неоткуда ему было бабла столько сгрузить, и некому…

– Знаешь, сколько они от любовников имеют?

– И знать не хочу…, даже по долгу службы!

– Ну что тебе сказать?… – Львов Эдуард Аронович, как считали его друзья, имел совершенно не подходящие фамилию, имя, отчество, при всем при том, будучи по-настоящему православным человеком, несмотря на то, что отец был раввином и весьма известным. Это отдельная история, в которой он всегда предпочитал рассказ о том, как стал криминалистом…

«Эдович», как называли его сослуживцы и близкие люди, подходил к своей профессии, не столько педантично, сколько творчески и с большой долей фантазии. Природа снабдила его великолепными вниманием, памятью и аналитическим умом, чем он пользовался весьма удачно, но лишь на ниве криминалистики. Все остальные сферы человеческой деятельности имели для него тристепенное значение, где отдельным маяком выступала его незабвенная супруга и друг, Степанида – выдающийся колос сплава красоты, монументальности (рост ее достигал двух метров, пяти сантиметров, при 170 «Эдовича») и прямолинейности. Удивительная женщина не умела врать, до безумия была влюблена в своего «Рончика», а обладая силой богатырскою, проницательностью провидца и умом светлым, сметала всех возможных претенденток, еще до того, как они могли об этом задуматься…

Майор Львов, по обыкновению своего подхода к профессиональным обязанностям, начинал работу с тщательного осмотра места преступления. Особенности, на которые обращали внимание другие эксперты, были для него, не более чем, вспомогательным фактором. Место преступления, по его глубокому убеждению, не зря называлось именно «местом», где что-то произошло.

«Ароныч», стоял, поглощая сигарету за сигаретой, уделяя внимание каждому сантиметру этого «места», пытаясь представить возможную роль Верхояйцева в случившемся. Обычно через тридцать минут, в его, почти гениальной голове, возникали несколько версий возможных развитий событий. Все они имели обязательно точки соприкосновения с окружающей средой, указывая на которые он, находя, что-либо на них: отпечатки, сколы, анатомические следы и так далее, выбирал заранее проигранную версию, и что странно, никогда не ошибался:

– Силыч, ну вот глянь-ка… Яйцеголовенький наш, росту был какого? Плюс эти… Ого!.. Каблучшца, считай почти под метр девяносто! Слабак, то ли моя Степанидушка!.. мрмрмр… эххх…

– «Эдыч» не увлекайся…, в принципе к чему клонишь, понятно…

– Мне не понятно, а тебе понятно! Я не к тому, что дырка от выстрела в деревянной, прошу заметить, двери, на уровне не выше 170, а к тому, что лужица эта не могла образоваться вместо лица, из-за неровности образовавшихся сегментов и остатков этой, наглой когда-то, рожицы.

– То есть?

– Да то и есть, что срезали эту морду до основания, перемололи снятое, и аккуратно положили на прежнее место, разровняв…

– Эдик, ты чего бредишь что ли?!… Мня, мня, мня… – или это не он? Ты это хочешь сказать.

– Да ты сам-то посмотри, хоть чего-то узнаешь?

– Да от куда ж? Я же его в таком виде… хе-хе, и представить не мог!… – Мартын представлял из себя человека действия, прошел на кухню, взял ложку и вызвав всеобщее возмущение, погрузил его в забулькавший фарш, оказавшийся вместо лица.

Еще не прошло общее удивление, когда он, подымаясь, протянул свободную руку Львову, произнося с тоном признательности его гениальности:

– Красавец, я даже мысль поимел… А от куда ты это понял, ты ж ведь, как всегда, будто в бреду, пол часа в уголке простоял?… – Подскочили другие, понимая, что произошло что-то непредвиденное, самый нетерпеливый поинтересовался:

– Силыч, чё случилось то?

– Половины костей черепа нет, а именно передней части…, хм, будто и не было!.. – Ладони мертвеца были повернуты вниз, Львов наклонился, поднял руку убитого и обнаружил отсутствие поверхностей ладоней:

– Ну можно по «зраку», рисунку ушной раковинки, на край… – Потянув за глазное яблоко, он понял, что и оно не прикреплено:

– По ходу просто положили, не удивлюсь, если чужое… – Силуянов, присев в свою очередь, попробовал дотянуться, чтобы освободить от волос, оказавшихся, понятное дело, париком, ушные раковин, которые обнаружил с внутренними обрывами, и с поломанными хрящами:

– Тоже неудачка…

– Ну, генетики то не ошибутся…

– Гм, если не…, а здесь вариантов масса…, какие мысли Эдь?

– Если позволишь, один на один… – Товарищи отошли на кухню перекурить, открыли окно, и Львов начал на пессимистической ноте:

– Мартын, честно говоря, паршивое предчувствие, думаю нужно писать то, на что рассчитывают те, кто этого урода хочет представить нам Верхояйцевым. Сделаем наоборот, приговор себе подпишем.

– Хуу, с чего бы?

– Не знаю, ты же мою чуйку знаешь – не ошибается. Так нагло работают только органы, то есть та их часть, которая уверена, что «блуждающая пуля» – это нормально, с точки зрения и физики, и логики…

– Это ты о Кеннеди? Ну ты, брат замахнулся. Хотя и я впал тупиковый штопор. Знаешь, но ведь глупо думать, что генетическая экспертиза покажет…, хотя, что нужно, то и покажет! Но почему вообще не убрать тихой сапой – пропал и все!… – Мартын действительно не понимал, не складывалось все в одно целое и казалось идиотизмом. По опыту он прекрасно понимал – не складывалось потому, что нет достаточного исходного материала, а искать его, смерти подобно!

Сделав пару затяжек, опер уперся сжатым кулаком в грудь Эдика, и слегка толкнув его, произнес:

– Ты прав, делай красиво, но свои выкладки, хотя я уже их понял, чуть поддточни только… угу?…

– Понял, и держи ухо на ветру… – Выходя в коридор, они уже спорили, причем очень натурально о том, мог ли яйцеголовый быть геем или нет, проорав минут пять, снова введя всю рабочую группу в состояние ступора, будто с удивлением, что никто не работает, Мартын гаркнул:

– Че никто не суетится?! Картинки, мазки, дребедень всякую собрали или меня ждете, воняет уже этот клоун ряженный… И найдите мне второго – кто его пер или кого он ждал! Тогда поймем, зачем его завалили. Думаю, в лицо шмальнули специально, предполагая, что дверь бронированная – в глазок палили. Приобщить все, что найдете, все! Цельного полковника вальнули… И где эти «особики»… – Как раз в это время в квартиру заходили двое аккуратно и дорого одетых, с ними был третий, рассмотреть которого Силуянов особенно и не смог. Шляпа с большими палями скрывала верхнюю часть его лица, а нижнюю он, словно не вынося запаха, прикрыл платком и рукой.

Седые волосы, крепкая, сбитая фигура, и всего раз, полоснувший внимательный, прожигающий насквозь, взгляд, странно расположенных глаз…, а может быть, так показалось?

Мартын думал не о нем, а о сказанном Львовым – разные всякие крепыши его не очень волновали.

Уже уходя, после розданных подчиненным указаний – нужно было посетить еще одно место преступления. Он заметил странный брелок, который незнакомец, держа в ладони свободной руки, потирая большим пальцем. Ничего особенного: виднелся всадник, похожий на Георгия Победоносца в кругу написанного текста, а с другой стороны блеснувший мальтийский крест.

Что-то мелькнуло в памяти из прошлого и, почему-то, напомнило «Солдата». Да, да – именно «Солдата» в дни, сразу после его самой сильной трагедии жизни. Давно это было. Что-то зацепило…

Наблюдая за странным поведением этих людей, а точнее за происходящим в их душах в эти моменты, я силился понять, почему их волнует и интересует не важное или существенное, а лишь то, что может повлиять на состояние плотского естества. Конечно, нахождение мое в этом мире духов, ставит меня на вершину, с которой все происходящее открывается не извращенным и не измененным сознанием.

Душа упокоившегося еще витала в сопровождении Ангела недалеко от уже, издававшего вонь, тела, изуродованного изнутри страстями, а снаружи убийцами. Совсем рядом, воплощения своей власти ждали падшие духи, ощущалось их победное рвение, поддержанное уверенностью земной страстностью падшей души.

Она же, пребывала в полном смятении, только привыкая к новому миру, совершенно не подозревая, что он только мимолетный тамбур на подходе к вечности. Совсем немного ей здесь находиться. Буквально, только что, рассталась она с плотью, но ей уже овладела омерзение к этому своему пристанищу, к этой тюрьме, к этому насильнику, желания которого привели ее к сегодняшнему состоянию предчувствия вечной погибели.

Не будь они соединены, не было бы страха и трепета, в котором совсем нет переживаний, оставшихся там, среди океана и буйства непотребностей и суеты, там, где временное властвует нам вечным – грязное над чистым, темное над светлым.

Душа металась, ища защиты у Ангела, которого, наконец-то, узрела и, конечно, поверила, или точнее вспомнила, о его существовании. Осознав это, она моментально пронзилась страхом Божиим – теперь очевидным!

Чтобы, как-то уйти от страшного нависшего, она пожелала пройти всю свою жизнь, пытаясь, хотя бы в чем-то, собрать свои заслуги, но чем дольше и полнее изучались отрезки её бытия, тем больше мертвела частица духа, воплощавшая надежду на спасение.

Всякое было, даже раскаяние, присущее каждому человеку, но ни разу не почувствовали мы, его продолжение – покаяния. Не блестели взоры Ангелов, но сверкали в сторону, проявлявших нетерпение, бесов. Теплая надежда изливалась от них в сторону только освободившейся души, в надежде милосердия Создателя, ибо никто не может спастись сам по себе, кроме как по милости Его.

Многие места мы посетили, многое видели, но никто, кроме души усопшего, не мог понять или заинтересоваться наблюдаемым. Все было чуждо, не свойственно нынешнему миру, перевернуто и не понятно.

Я понимал, правда уже, как-то отдаленно – когда-то, что-то подобное было и у меня, но очень быстро отвыкает духовное от плотского. Настолько неприятна их совместное существование для первой ипостаси, что частная память, не имея здесь личных кладовых, буквально сразу освобождается от лишнего в мимолетном прошлом, ради бесценного в бесконечном будущем.

Именно поэтому я не помнил ничего, и даже возникающие эмоции, не могли мне напомнить своего источника. Посему я просто вбирал их, аккумулируя, и не особенно придавая им значение – раз дано, значит не зря!..

Из всех присутствующих в этой сцене, меня поразили два человека: тот, которого называли Мартын, и обладатель брелока. В них обоих очень развито было чувство вины и справедливости. Оба они полагали, что служат именно второй, и каждый по-своему, был прав. Удивительно сплетались в них преданность долгу, на стезях, которого случалось всякое, и тяга к доброму. Эти, преданные своему делу люди, давно поняли необходимость жертвенности и понимали, что когда-нибудь она будет стоить им жизни, которую они перестали ценить.

Еще кое-что объединяло этих двух героев повествования. Я наблюдал их на церковных службах, причем, посещали они один и тот же храм. Порой, их мысли касались одних и тех же людей, событий и своего участи я в нем. Оба были профессионалами и часто, не ведая того, выступали на одной и той же стороне, при этом, иногда имея совершенно противоположные цели.

Я почувствовал соприкосновение духовное одного и второго, приведшее к всплеску активности. Седовласый знал, кого встретит, и как этим воспользуется впоследствии. Мартын же только ощутил что-то, и только начал копаться в сознании, не совсем отдавая себе отчета, что именно ищет.

Постепенно и я втягивался в круговорот человеческой суеты. Уже научившись, довольно сносно, передвигаться, я нашел живого и невредимого Верхояйцева, несколько изменившего свою внешность, обретшего приличную шевелюру, сбросившего посредством липосакции килограмм 30, и прилично изменившего свою внешность услугами пластического хирурга. Петр Данилович, как-то внезапно обрелся, пока, в ЮАР, предполагая менять свое место жительство раз в два – три месяца.

Будучи уверен в своей прозорливости и расчетливости, он воспользовался выпавшим раз в жизни небывалым шансом и «стянул» то, что ему не принадлежало. Беда в том, что вместе с ценностями (пропажу их даже не посчитали бы за происшествие), некая мощная, разветвленная организация потеряла небольшой и не очень ценный массив информации. Это тоже не было бы страшным, имей люди из этой организации понятие, что произошедшее, чистое стечение обстоятельств, и не более.

Поскольку во многом, кроме лизоблюдства, подхалимажа, очковтирательства и услужничества, Верхояйцев был дилетант, то все его дальнейшие шаги имели поступь пьяного, потерявшего разум на почве мании преследования, усугубленной не менее скверным недугом – манией величия…

Довольно долго я наблюдал и Силуянова, и Львова. Их предположение об убийстве, имело не просто почву, но попало полностью в десятку, а принятое решение скрыть правду, было своевременным…

Еще один человек, к которому приковалось мое внимание…, хотя не только внимание – он вызывал в моей душе смешанные эмоции, я, как будто не ожидал его участи я. Этот человек с седыми волосами, прежде всего, был интересен духами, окружавшими его почти всегда. Ангел, с первого взгляда, совсем не отличался от других, хотя, по моим наблюдениям, этих существ, одинаковых нет и быть не может! Так вот, этот казался, при более внимательном рассмотрении, чрезмерно вдумчивым. Это было странно, ведь все Ангелы всегда восторженны.

Мой попутчик, он несколько изменился, поменялось и все вокруг. Я смотрел на него и в недоумении услышал:

– Ты хоть и дух, но ты душа, и душа неприкаянная. Ничего не делай без молитвы, полагаясь только на себя, ты не один, и один никогда не был, просто ты не хотел видеть и знать. Воззри на этот мир, но прежде слейся с моей сущностью, ибо никто из вас не в состоянии перенести его блеска и света… – Он влетел в меня, и я ощутил его мощь, и безвременье мира, в котором все время находился, а теперь попал и я.

Я перестал быть самим собой, все, что от меня осталось – зрение и восприятие. Сразу поняв, что так могут чувствовать только существа уверенные в своей вечности. Невероятная тяга к чему-то…,нет к Кому-то, увлекла меня. Все, что я желал – Бог! Все, что я хотел – Бог! Все о чем были мой мысли – Бог! Другого не было…

Постепенно, мое возвращалось, но возвращалось с чьими-то, прибавленными к моим, ощущениями страдания небывалого – это чувства и переживания Ангела, существа совершенно чистого, слившегося с моей несовершенной сущностью. Не выдержав его мучений, я обратился к нему с любовью неожиданной от самого себя, мысль моя дрожала:

– Как возможно быть таки чистым? Как возможно принести такую жертву ради такого, как я? Ради чего ты это делаешь?

– Не отвлекайся, сосредоточься и найдешь все ответы в окружающем тебя… Одно слово – ЛЮБОВЬ! Она все объясняет, любовь всеобъемлющая, всепоглощающая, объединяющая, чистая. Ты поймешь, иначе твое место было бы в аду уже сейчас… – От последнего естество мое содрогнулось, и буквально сразу я почувствовал непреодолимою благодарность к нему. Рыдая, он скорбел и стенал, но продолжал делать все возможное ради моего спасения.

Наконец, совместившись, он отчистил мой разум от мешавшего налета прошлых эмоций, раскрыв его для новых, которые предстояло впитывать и узнавать. Пространство вокруг постепенно рассеивалось, словно туман, или напротив заполнялось необычным, и неожиданным.

Еще мгновение и осознание того, что человек не бывает один, обрушилось бесспорным доказательством – все было заполнено Ангелами! Меня удивило, что далеко не все они Хранители, что некоторые из них, все же, могут радоваться, переживать, скорбеть…

Я обратил свое внимание на прежнее место и удивился – мужчина сидел с прямой спиной, опустив голову на грудь, теплая слеза ранила кожу своим влажным следом, в опущенной руке свисали перебирающиеся четки, губы шевелились беззвучно, а тишину нарушал лишь редкий глубокий вздох. Ангел, рядом с ним, в совершенно идентичной позе, был занят тем же – молитва их была совместна. Наверное, они молились об одном и том же.

Молились двое, но голосов было гораздо больше. Я взглянул на своего попутчика и услышал:

– У нас одновременно много голосов, если бы я заговорил с тобой, когда ты был еще человеком, ты бы оглох от многоголосья, тембров, частоты и силы услышанного. Всегда мы обращаемся с похвалой к Господу, вы не способны слышать ее, а то, что способны издавать на вашем диапазоне, выглядит именно так… – Пока я прислушивался, он снова стал собой, разъединившись с моей сущностью.

Присмотревшись к комнате, ее обстановке, вещам, расположению всего в ней находящегося, я моментально начал усваивать, потерянное с перевоплощением, когда покидал свое тело. Теперь я ясно понимал – тело не просто было, но оно еще и есть. К нему тянуло, хоть в нем и не нравилось. Оно было тюрьмой, но могло стать просто домом, временным, но необходимым.

Я обязательно должен возвратиться в него…, и возвращусь, если найду в себе силы отчистить собой эту плоть, и при этом не испачкаться…

Я ясно различил на столе несколько пистолетов, и со странным ощущением отметил, что еще недавно, вряд ли смог бы это сделать, поскольку не имел памяти того мира. Вернулось не все, я не мог вспомнить, хотя бы одного человека из моей прежней жизни, лишь тех из них, к кому мы направлялись вдвоем с моим Хранителем.

Итак, оружие, молитвы, совместно с Ангелом, что возможно лишь при определенной чистоте духовной – что может быть общего, между этим?

Догадка блеснула своей простотой и объяснила такой набор – воин. Несколько Ангелов молилось с ним, но лишь Хранитель пустился в его сопровождение по окончании действа. Я чувствовал, как последний старательно направлял мысли своего подопечного. Далеко не все получалось, но ведь и ситуация была не из простых.

Кажется, у человека с белыми волосами других и не бывало…

Мысли его не были хаотичны, но представляли стройную последовательность, одному ему, известных фактов по их значимости. Выходило, что некто Верхояйцев по дикому, совершенно, стечению обстоятельств, получил в свои руки жесткий цифровой носитель с некоторой, не поддающейся расшифровке, информацией, и несколько, готовых к использованию банковских счетов на предъявителя. До сути первого добраться было не возможно, да и ничего серьезного она не содержала, деньги тоже не стали причиной начатого розыска, а вот, что именно дало сбой в системе обмена, безошибочно работающей уже более сотни лет, было действительно необходимо выяснить.

Для этого не хватало самого Петра Даниловича, сошедшего буквально с ума от такого подарка. Не скажу, что именно с этого момента его Ангела-Хранителя заместили бесы – все происходит медленно и не заметно, и началось уже довольно давно.

Людям кажется, что они безгрешны, в то время, как они уже погибают, от последствий сделанного ими же выбора.

До этого, обуявшие его страсти, все дальше отодвигали Хранителя, приближая, духов воинствующей злобы. Что последовало после этих событий, стало падением с обрыва, дно, которого ад! Это тот самый период, когда человек, вот-вот будет принесен в жертву…

Полковник начал с попытки снять наличными, но вовремя поняв всю опасность и глупость, обратился к своему знакомому, ставшему, довольно быстро, трупом с превращенным в фарш лицом. Молодой человек, будучи геем, а по совместительству компьютерным гением, в виде платы попросил не много – приятно проведенную ночь и сто тысяч долларов, что, впрочем, было небольшим процентом от переведенных, хитрым образом, сумм на разные счета.

Вместо милиционера пожаловал старый знакомый, доставшийся Данилычу от своего покойного шефа, который очень хорошо, как он считал, умел справляться с разного рода проблемами. Его работа была оплачена с нового счета, куда «слились» отмытые и, как казалось, надежно спрятанные средства.

Появившийся в квартире, уже через несколько часов, после смерти хакера, человек с седыми волосами, направился прямиком к компьютеру, изъял жесткий диск, что-то вставил в одно из гнезд на задней панели, и после раздавшегося щелчка, сопровождавшегося еле слышным запахом гари, был таков.

В принципе, жесткий носитель был не столь интересен, что на нем было уже известно, как и то, куда направился внезапно разбогатевший «везунчик». Но вот делиться этой информацией, предположим, со следствием, вряд ли приемлемо…

Однако, сейчас я дух, и мне подвластны мысли. Я чувствовал какой-то подвох, разгадка которого стала возможной, лишь после нахождения мною самого Верхояйцева – всего то нужно было о нем подумать.

Странное место выбрал для своего убежища этот человек. Уже в оторвавшемся от земли самолете, он, уверенный в своей звезде, увлеченно читал толстый путеводитель по африканскому Сан-Сити. Он был игрок, а Африка не очень популярна среди россиян, если только меж охотников за легкими, необычными трофеями.

Прошел паспортный контроль, он по своему паспорту, предъявив билет на Мадагаскар, сам же сел на самолет, на известный нам континент и, конечно, под другой фамилией – давно приготовленной, на всякий случай, еще по настоянию своего шефа. Документ, на имя Шеломо Пинхаса. Разумеется, гражданство Израиля, его предпочитали многие, многие и пользовались, а сколько еще проявятся…

Это было удобно, поскольку большинство русских евреев своего исконного языка не знали, зато умели эффективно пользоваться всем, что прикладывалось. Данилыч, вероятно не догадывался о возможностях хозяев им похищенного и, считая операцию удачно провернутой, продолжал ее в том же русле. Не пройдет и несколько дней, как его внешность изменится до неузнаваемости. Единственно, о чем он будет жалеть – это о болях, мучающих его, и о страхе, охватывающем каждый раз, когда он, забываясь, поворачивался к зеркалу и видел свое неожиданное отражение.

Родственниками он не дорожил, родителей похоронил, семьей не обзавелся, друзей не имел, зато был полностью увлечен своей страстью – игрой.

Игроком он был слабым, но положение и погоны, давали некоторые преимущества, благодаря которым он часто выигрывал, правда, оказывая за это множество услуг, опираясь на свои профессиональные обязанности.

Сан-Сити была давней мечтой, побывав там раз, он не смог более думать о другой, и конечно, мысль спрятаться именно там, казалась ему не только мудрой, но и очень удобной. Одно он забывал – жизнь в этом рае для игроков постоянно проходила под камерами, а оазис, где он располагался, находился вдалеке от мегаполисов, а потому ни спрятаться, ни бежать было некуда…

Итак, я нашел бывшего адъютанта покойного генерала, попивающим дорогой коньячок в салоне, конечно, первого класса. В карманах его был всего один испещренный записями, лист плотной бумаги. Покидая насовсем Родину, все ценное и нужное уместилось именно на нем, и представляло собой перечень данных счетов, закодированных ключей-слов, вперемежку с несколькими цифрами, и два адреса: клиники пластической хирургии, и местного адвоката, удачно обделывающего делишки на нелегальном уровне.

В саквояже, покоящемся на полке, над его головой, кроме пары белья, некоторого парфюма, без которого он не мог обходиться, кое-чего, приобретенного в «дьюти-фри» в аэропорту, и маленькой коробочки с несколькими драгоценностями, размещались пачки зеленых банкнот разного достоинства – это на первые дни.

В аэропорту его не стали обыскивать, после предъявления специальной министерской карточки «вездехода», а по прилете в ЮАР никто и не спросит, зачем русскому еврею в африканском Лас-Вегасе столько денег…

Эти мысли были странны в такой момент. Хотя так не считали несколько бесов, отстранивших в сторону Хранителя Данилыча, скорбно сосредоточенного на молитве. Я присмотрелся и поразился показавшемуся печальному выражению этого светлого лика. Будучи уверен, что Ангелы не испытывают эмоций, я ошибался.

Взглянув на своего попутчика, я с восторгам заметил не только теплый взгляд, но и такое благорасположение и удовлетворенность, что охватившее меня взаимное чувство, заставило почувствовать, какую-то, пока не осознанную, вину. Эта волна отозвалась и в нем, что прозвучало в моем сознании его голосом:

– Да, когда-то ты очень долго меня так же не замечал… – Мрамор его лика чуть изменился и я впервые увидел нечто подобное улыбке. В глазах блеснули две молнии, обдавшие давно знакомым ощущением чьего-то присутствия – такое бывало на земле, и я сейчас отчетливо это вспомнил. Подобное всегда сопровождалось смешанным запахом озона и полевых цветов, появлявшегося в любых местах, вместе с охватывающими легкостью и радостью.

Я не мог вспомнить конкретных моментов, а точнее, вообще ни одного из своей бывшей жизни, но вот это вот внезапное, и как казалось, беспричинное состояние было, ощущение чего я и заполнил. Теперь меня охватило стыдливое чувство, что этого, по сути, самого близкого существа, я не только ни разу не отблагодарил, но и не замечал!

Я взглянул на него, желая стать ему другом теперь, и вдруг понял, что ни разу не говорил с ним, ни разу не просил ни о чем, хотя он этого очень желал, не принес ему ни одной молитвы, хотя достаточно было и мысли. Я не просил, но он делал, я не знал, а он не проявлялся явно, я не был благодарен, но он это переносил спокойно. До этого момента он был мне чуждым, хотя ближе него никого никогда и не было!

Я смотрел, упершись взглядом, в его грудь, волнению моему не было предела, я стенал, рыдая мысленно, ведь я был доволен обществом кого угодно, я мог наслаждаться общением со многими, я уделял массу времени на разговоры, даже с не нужными людьми, даже с теми, кто был не приятен, и я не сказал ни одно слово, обращенное к нему, моему Хранителю, моему единственному настоящему другу, не требующему за свою постоянную заботу обо мне ничего, кроме любви к Создателю. И то, не требующему, а лишь надеющемуся на это! Я произнес:

– Прости меня, наверное, ты любил меня больше, чем мать любит свое дитя, ты был мне и молитвенником о милосердии Божием ко мне, обуянному гордыней, страстному и погрязшему в грехах. Моя плоть не давала мне возможности видеть тебя, а духовное Око чувствовать. Сейчас только я понял, мой небесный друг, что ты для меня! Прости меня неразумного, и если суждено вернуться мне в прежнее мое состояние, не позволь мне забыть этого мгновения, не позволь мне быть жестоко сердечным, и забыть, что никогда, никто из нас одиноким не бывает!… – Я говорил и замечал, как трепетали твои крылья, ликовал твой взор, светилось все вокруг тебя, ты пел десятками голосов, и восторгу твоему, пред ликом Создателя в благодарность Ему за случившееся сейчас со мной, не было предела…

Петр Данилович крепко спал, видя сон из своего детства. Улыбка ребенка осветила его, измученное пороками, лицо. Он давно не был так чист и возвышен мыслями. Человек во сне и не помышлял, ни о какой благодарности, но сквозь белизну детства, верил, что он Шеломо Пинхас, сам себе бог, и сам себе защитник – веселись, пой душа, ибо сокровищ, собранных для тебя на земле хватит надолго!

Думая так, не ведаем мы, что этот день, может оказаться последним в нашей жизни!..

Мои мысли вернулись к прежнему своему течению, незаметно они уперлись в мое же непонимание их истоков – почему именно эти люди появились в сегодняшнем моем существовании?

Только в одном месте мог я получить ответ, и обратившись в сторону моего попутчика, услышал предваряющую фразу:

– На все воля Божия… – Этого оказалось достаточно, что бы продолжить в том же духе.

Внезапно я захотел вернуться к девочке и ее бабушке. Найдя их спящими под покровом ночи в окружении нескольких блистательных Ангелов, двое из которых были Хранителями, третий другого чина – Архангел. Последний внушал, находящейся в тонком сне, Элеоноре Алексеевне, правильный выход из давно мучившей ее дилеммы: остаться ли в столице и продолжать обучение внучки в престижном лицее, где все нравилось, что и настораживало, или воспользоваться другим предложением, исходящим от отца Иоанна?

Благодаря голосу и данным Татьяны, ее с удовольствием приняли бы в православное учебное заведение под протекторатом самого Патриарха. Обучались там только девочки, за основу был взят, когда-то существовавший Смольный институт. Этот современный «пансион благородных девиц» отличался от всех имеющихся не только полной своей закрытостью, но и основой духовной, великолепным образованием, где знания проверялись настоящими сложными экзаменами, а не новомодными тестами, типа ЕГЭ.

Для «Ляксевны» подобное решение было сложным, прежде всего, возможным расставанием с Татьяной, поскольку это был пансион, то есть, видеться со своей любимицей можно будет только по выходным.

Единственный человек, которого бы она послушала беспрекословно, был отец сиротки, но сегодня это было не возможно, поскольку тот пребывал в коме. Мнение батюшек, считавшими своим долгом патронировать эту семью, разделилось, но, слава Богу, не имело под собой спорного элемента…

Элеонору беспокоило и овладение внучкой компьютером, боясь увлечения этой пагубой, она пыталась, как-то ограничить общение с этой не понятной штукой, что было бы тщетно, не имей интереса к этому сама девочка.

Может быть, так и осталось бы все без последствий, если не одно «но», о котором знала только Татьяна…

Пройдя по отложившемуся в ее памяти, я вспоминал видимое ранее. Она играла в куклы в парилке бани большого дома, куда они каждый год переезжали на лето. При развитом воображении ребенка, полоки вполне походили на аудиторию в их лицее, и рассадив своих любимиц, будто педагог, она начинала рассказывать им все, что слышала от учителей или прочитала в книгах.

Бабушке нравилось это занятие, и она поощряла его всячески, поскольку лучшего повторения заданного в учебном заведении и придумать было нельзя.

Иногда внучка усаживала и бабушку, и посещавших их священников, и делая строгий, вид задавала им вопросы из программы лицея. Удивительно, но далеко не на все взрослые могли ответить…

И вот однажды, после такого воображаемого преподавания, Татьяна, по обыкновению, строила домик из больших подушек, приносимых из гостиной, в который, будто бы на время тихого часа, укладывала своих красавиц. Ее внимание привлек небольшой сквознячок, еле колыхавший кудри у самой любимой куклы. Поднеся ее к стене, отделанной деревом, как и положено в парилке, она обнаружила очень узкую щель.

Ее любознательность моментально победила все остальное, и вся армия ее подопечных кукол получила команду спать, а сама она, принялась обследовать пространство под полоками, оказавшееся достаточно вместительное. Забывшись, она резко поднялась и ударилась головой о нижнюю часть самого высокого, который почему-то уступив, подался вверх, как крышка люка.

Оказалось, что и два другие, небольшой своей частью, так же откидываются, имея приспособления, в виде скрытых петель. Откинув все три, желавшая приключений Татьяна, догадалась, что образовавшийся проход не может просто утыкаться в стену, но должен иметь продолжение, и конечно, в этой самой стене!

Она толкнула – не получилось. Пробовала тянутъ на себя, но схватить было не за что, а потому ничего не вышло. Предприняв еще массу попыток, естествоиспытатель попробовала отвести в сторону кусочек плинтуса, и открылась небольшая щель, куда мог поместиться ключ…

На этом «мог поместиться «все и встало бы, будь на ее месте не дочь «Солдата». У девочки была великолепная визуальная память и острый аналитический склад ума.

Быстро вспомнив, где она видела ключи, побежала на кухню, открыла картину-тайничок, на деле шкафчик для ключей, и прозорливо схватила связочку, почти одинаковых, висевших под надписью «ставни». Этими ключами открывались несколько роль-ставень на окнах, плюс один ключ, с пометкой «мастер», он один подходил ко всем замкам этих приспособлений. Именно им Татьяна и полезла пробовать шерудить в этой замочной скважинке.

Какая-то мысль блеснула в ее умненькой головке…, и она угадала. Как только ключ повернулся, рольставни, аккуратно покрытые такой же деревянной вагонкой, какой были оббиты стены парилки, рванула вверх, открывая бронированную дверь с маленьким белым крестиком, на голубом фоне, вместо глазка.

Девочка поначалу опечалилась, но неразгаданные головоломки имеют свойство не утихающего интереса, что стало не только тайной, которые обожают все дети, но и предметом, заставляющим ребенка, раз от раза, возвращаясь, искать ответ – что может разрешить ее любопытство. Она лишь приподняла тряпицу с рисунком очага, за которым, как в сказке о Буратино, была волшебная дверь, ведущая…, если б знать заранее, куда какие двери могут вести…

Ничего, никому не сказав о находке, она бережно хранила свою тайну, пока не появилась вещица с таким же значком, и явно не случайно!..

Почему меня тянет к этому светлому ребенку? Какое отношение он может иметь ко всем остальным персонажам, к стезям, к которым меня приводит Господь? Я видел, что находится за этой дверью, что не сказало мне, ровным счетом, ничего.

Обращаясь к моменту нахождения чадом потайной комнаты, я явно чувствовал на тот момент присутствие рядом с ребенком падшего ангела, и он желал этой находки! Ничего не может дьявол, только совратить человека на выбор в свою пользу, он не может заставить, но с лихвой пользуется избранным.

Как понять, смотрящим, но не видящим, слушающим, но не слышащим, внимающим, но не осознающим развращенным людям современного мира, что от Бога, а что от врага рода человеческого? Сколько бы не делали для этого наши Защитники, подталкивая нас в нужное направление, мы все чаще обращаемся к другому, где проход шире, и ворота краше, где комфортнее, удобнее, приятнее, но не нашей душе, а нашему телу…

Одиннадцатый год шел Татьяне, каждый день она понемногу возилась с огромным плюшевым крокодилом – очевидцем разных событий, и хранителем той самой коробочки, вшитой, буквально перед самым арестом, ее отцом, в брюхо игрушечной рептилии. Мы мыслим, что многое в наказание, но лишь после, если дано будет, поймем – все во спасение!…

Через несколько дней, после найденной потайной двери, девочка, понарошку, разговаривала с подарком отца. Эта вещь единственная, узелком связывала их судьбы в первый день неудавшейся встречи – в день ареста ее отца. Тогда, о крокодиле забыли все, вспомнив лишь много позже.

Конечно, Татьяна понимала далеко не все, из тогда произошедшего. Очевидно было главное, что и стало первой в ее жизни трагедией – нашедшийся отец, такой желанный и всегда любимый, не сказав ни одного слова, пропал вновь, как говорили, навсегда!…

Девочка перевернула игрушку пузом кверху, как часто делала, когда хотела просто поваляться, и легла сверху. Что-то твердое уткнулось в ребра, попытка поменять положение ничего не дала, она попробовала втолкнуть мешавшее внутрь, это не получилось, зато появилась мысль, осенившая догадкой.

Быстренько взрезав шов, Танюша извлекла маленькую аккуратную коробочку из черного дерева с белым крестиком на голубом фоне. Много думать не пришлось, ноги сами понесли к заветной двери, и через две минуты она стояла посреди маленькой узкой комнатки, с находящимся в режиме ожидания, компьютером.

Вместо стула был приставлен тяжелый пластмассовый кофр с ребрами жесткости и мощной ручкой. Открыв его, дочь «ликвидатора» обнаружила, вставленными в специальные крепежи, несколько единиц стрелкового оружия, какие-то приборы похожие, то на бинокль, то на подзорную трубы, что-то напоминавшее телефон с проводами, какие-то баллоны со шлангами, несколько одинаковых пачек с мягким веществом, еще многие мелкие предметы, назначение которых она не знала и не понимала.

Но как и любое оружие, оно заворожило девочку, над чем старательно работал бес, не отходивший от нее в это время. Ангел решил эту проблему, помешав сделать что-нибудь опасное. Все это было перепрятано в подвал, где была тоже потайная комната, для безопасного размещения сразу троих человек, и где ребенок устроил себе весьма уютную кладовую своих игрушек.

Компьютер интересовал ее меньше всего, а потому она вспомнила о нем лишь через неделю. Открыв коробочку черного дерева, от куда был извлечен ключ к потайной двери, она вынула пластмассовую табличку с символами, точно по количеству подходившими к паролю на экране монитора. Ну кто мог предположить, что это начало ловушки для незадачливого хакера случайно наткнувшегося на ту технику.

Экран погас и вновь загорелся вопросом нового пароля, который знал только владелец.

Если в течении минуты ничего введено не было, или вводилось не то «кодовое слово», программа сбрасывала имеющуюся архивную базу на неотслеживаемый адрес, а все имеющееся на жестком диске уничтожалось кислотой. Все это сопровождалось сообщением на три номера: самого хозяина в виде предупреждения о несанкционированном проникновении; на пейджер, куда поступали сообщения о всех нештатных ситуациях; кодированная команда, включающая в себя зашифрованный адрес отправки сообщения, и команда на немедленные переводы денежных средств с кредитных карт, к которым имел доступ пользователь, на другие счета.

Продукт конечной информации о переведенных финансах и адресат поступления архива, выглядел, как листок бумаги с обычным текстом, ничего не говорящим случайному человеку и стопка кредитных карт на предъявителя. Все это запаянное в тонком конверте из алюминиевой фольги, должно было быть доставлено по назначению в определенный банк с нарочным и упокоиться в ячейке, снятой на десять лет. Дальше бывало по-разному, что случалось вообще крайне редко.

Именно этот механизм и запустила Татьяна, и ничего бы страшного, но сообщения ушедшие из точки, привязанной территориально к дому «Солдата», адрес которого был зарегистрированы в архивах, куда сливалось все полезное из материалов уголовных дел. На всякий случай, доклад об этом лег на стол человеку в форме генерал-лейтенанта с синими просветами, куривавшего в свое время Барятинского. Это была та «ветка» второго «КРЕСТА», к которому «Седой» не имел никакого отношения.

Сегодня прошло то время, когда цели обоих структурных образований могли считаться одинаковыми, хотя и составляли в сложении одно целое.

Поскольку сообщение расшифровки не поддавалось, было принято решение «поставить» дом в разработку. В начальных задачах первостепенным было – обнаружить источник и субъекта его инициировавшего.

Такие же задачи, с другой стороны, стояли и перед человеком со странным взглядом, которого, когда-то знал Алексей. Его седая шевелюра в сопровождении, все тех же, что и в квартире убиенного гея, двух молодых людей, появилась уже через день в Вешках, всего на несколько часов опередив другую оперативную группу, посланную генералом.

Гости предприняли удачную попытку проникновения, но ничего не обнаружив, поскольку устройство уже не лучило, оставили комплекс спецтехники скрытого наблюдения и исчезли так же незаметно, как и появились…

После окончания следственных действий, вся стоящая информация по «Солдату» была зафиксирована в разных базах и поисковиках. Как только адрес дома, имя человека, имеющего к нему отношение, воспоминания о его делах, и конечно, что очень важно, его возможное отношение к «Белому КРЕСТУ», совместились, машина закрутилась. А как известно, подобные механизмы ни нравственности, ни морали не имеют, пользуются всем, что может стать материалом для строительства лестницы к намеченной цели.

С этой минуты над Татьяной и ее бабушкой повис меч, лезвие которого жаждало не столько крови, сколько жертвы. Насыщения здесь быть не могло, поскольку люди ни богатством, ни тем более властью насытиться не в состоянии…