С морем мне никогда не расстаться…

Ромка прошел через весь зал к буфету.

- Мне нужна Огородникова, - сказал он.

- Клава! Клава! - закричала в глубь помещения полная, раскрасневшаяся буфетчица. - Огородникова!

И сейчас же из-за занавески появилась чернявая шустрая женщина в фартуке, с засученными рукавами.

- А? Что? - спросила почему-то испуганно.

- Я за кефиром, - сказал Ромка, - Лев Петрович послал.

- Ах да! Ты из кино? - всполошилась Клава. - Ты выходи сейчас и иди во двор, там у служебного входа жди, я вынесу.

И она исчезла за занавеской.

Ромка пожал плечами, мол, ему все равно, где получать, лишь бы кефир был, и пошел к выходу.

Но тут у самой двери столкнулся он с парнем, который, очевидно, специально дожидался его…

- Ага, - сказал парень с пьяной улыбкой, - старый знакомый… Помните, сэр, мы с вами где-то встречались?

Ромка усмехнулся - разве он мог забыть этого "ковбоя"?

А почему он один? Где же дружки? Ромка скосил глаза вправо и увидел приятелей ушастого за столиком, прямо возле окна, в углу.

Дружки манили его к себе.

- Да, да, - сказал и ушастый, церемонно кланяясь, - прошу не отказать…

Он схватил Ромку за руку и потащил к своим дружкам.

- Где же ты пропадал, га? Мы тебя ищем, ищем…

Ромка невольно сделал несколько шагов вместе с ним и вдруг остановился, замер в растерянности. Вместе с дружками ушастого сидел за тем столиком очень уж знакомый мужчина. Мужчина поднял глаза, их взгляды встретились. И Ромка понял, кто это. Он похолодел. Это же был лохматый, тот самый человек, который оставил вещи на пляже. Ромка сделал шаг назад.

- Ну, иди, иди, - потянул его прыщеватый, - поговорим по душам, обмоем встречу.

Сидящий за столиком со все возрастающим интересом вглядывался в мальчика.

Ромка грубо вырвал руку, сказал что-то вроде "отстань", "уберись" и, повернувшись, торопливо пошел к выходу. Прыщеватый упрямо потащился за ним, но его оттянул назад один из дружков, поднявшийся из-за стола…

Ромка остановился у подъезда. Вот это налетел! Напоролся! Узнал его лохматый или нет? А может, он ошибся? Может, спутал что? Не наделать бы другой беды - скажут, не зря хотели тебя отослать из поселка.

Пригнувшись, он перебежал под окнами до угла и остановился под последним, крайним. Подпрыгнул, ухватился руками за подоконник, подтянулся и нос к носу, через тонкую проволочную сетку от мух, столкнулся с тем самым человеком, которого хотел проверить. Очевидно, и тот тоже решил проверить. Так они смотрели друг на друга, может, секунду, а может, и десять. И оба сразу резко отпрянули от сетки - мужчина к столу, а Ромка - свалившись в кустарник газона.

- Парень, где ты? - донесся со двора пронзительный голос Клавы Огородниковой. - Куда ты пропал?

Он живо прошмыгнул под окнами, перескочил деревянную изгородь двора ресторана и прямо налетел на разгневанную буфетчицу.

- Где тебя носит? - кричала та. - Ведь сказала: иди во двор, я следом… Так сколько мне ждать тебя? Или ты думаешь…

- А где кефир? - перебил он ее.

- Вон, бери, - кивнула она на деревянный ящик с бутылками, - да не пропадай, когда тебя ждут… Посылают тут всяких…

Обратно он вышел через ворота, сгибаясь под тяжестью ящика. Шутка сказать, двадцать полных бутылок - десять литров, да сами бутылки, да сам ящик. И нести ведь неудобно.

У ресторана уже стоял автобус, и шофер помог внести ящик внутрь. Устроив кефир поудобнее, Ромка кинулся к заднему стеклу.

В освещенном квадрате последнего крайнего окна увидел он человека, который, облокотившись на подоконник, задумчиво смотрел на улицу. Рядом за столиком оживленно переговаривались трое дружков. Ромка смотрел на мужчину и соображал, что ему сейчас следует делать. Не мчаться же на заставу. А автобус пойдет совсем в другую сторону.

И потом предупредили же его крепко-накрепко, чтобы не делал никаких поспешных выводов.

Как назло, автобус долго разворачивался прямо перед окнами ресторана. Незнакомец, попыхивая сигаретой, смотрел на улицу.

Ромка уселся на сиденье и усилием воли заставил себя не смотреть больше на окно. Как учил Суходоля, в такие моменты надо лишь провентилировать легкие - пять-шесть глубоких вдохов и выдохов.

Он сидел, смотрел прямо перед собой и усиленно "вентилировал" легкие.

Когда автобус вырвался, наконец, из узких улочек поселка и, весело гремя бутылками, помчался по асфальтированной дороге к месту съемки, Ромка уже знал, что надо делать.

На одном из поворотов Марченко попросил шофера остановиться.

- Что случилось? - притормаживая, спросил тот.

- Надо мне.

- Надо так надо, - удивился шофер, - только я, дружок, ждать не стану.

- Хорошо, - согласился Ромка, - не ждите.

Автобус, мигнув красными огоньками, исчез за очередным поворотом, и сразу обступили, навалились на Ромку темнота и тишина. Но он хорошо знал это место и совсем не боялся тишины.

Прошел по дороге чуть назад, остановился около известного ему да и почти всем мальчишкам отряда телеграфного столба. Пошарил внизу, возле самого основания, и открыл щиток. А под тем щитком нащупала рука телефонную трубку.

- Дежурный по заставе слушает, - послышался далекий голос.

- Это я, я, - заговорил тихо Ромка, - это Марченко, мне нужен капитан Никифоров.

Дежурный переспросил и лишь после повторной Ромкиной просьбы сказал:

- Хорошо, жди.

Через несколько томительных минут в трубке послышался тяжеловатый, грубый голос старшины заставы.

- Что случилось, Марченко? Капитана нет, он отдыхает. Мне можешь сказать?

- Могу, - согласился Ромка и продолжал все так же тихо, почти шепотом, словно кто мог подслушать его в этом гористом безлюдном месте: - Тарас Порфирьевич, я видел того лохматого, с волосатыми ногами, кто оставил вещи. Он был сейчас в ресторане, в углу, у последнего окна.

- Спасибо, - сказал старшина, - я сейчас же доложу капитану. Только как же ты оказался в поселке? Ты же должен быть на съемках?

- Так уж получилось… а я на съемках, вот сейчас иду туда…

- Откуда ты говоришь?

- Это столб двести одиннадцать, - сказал Ромка, - по дороге на Веселое.

- Понятно, - отозвался старшина, - еще раз спасибо, и дуй, снимайся. Я отключаюсь.

Ромка смотал провод, отключил вилку и запрятал трубку.

Но под ложечкой все-таки тоскливо заныло: как его так угораздило! Ведь, может, он сорвал сейчас всю операцию! Может, сейчас этот лохматый мчится без оглядки из Прибрежного. А что? Взял на площади такси и улепетывает, поминая его, Ромку, добрым словом. Ну конечно, он же сам предупредил его, когда полез в окно. Ведь приказано было: не узнавать. Прошел бы мимо - и все. Занялся бы кефиром - и спасибо тебе, товарищ Марченко! Помогли, товарищ Марченко. А сейчас?

Он шел пешком по темной дороге и ругал себя.

Если по прямой, то до съемочной площадки можно было бы дойти за каких-нибудь минут пятнадцать-двадцать. Но прямого пути в горах нет - дорога петляет и крутится по склонам. И он знал, что пройдет оставшийся путь минут за сорок пять, а то и за все пятьдесят. Он даже радовался этому - не хотелось сейчас ни света, ни шума, ни друзей, ни знакомых. Вот так лучше - идти одному по еле угадываемой дороге, слышать только стук собственного сердца да скользящие под ногами, отлетающие назад камушки.

Он прошел уже четыре поворота и спускался дорогой к очередному крутому подъему, как впереди, навстречу, сверкнули фары, прорезали темноту два широких луча и сейчас же погасли, скрылись за каким-то изломом дороги.

Потом уже совсем близко свет четко отделил силуэт скалы, и из-за поворота прямо на Ромку, ослепив фарами, вылетела, дребезжа кузовом, какая-то машина.

Он прижался к камням, пропуская ее, но машина остановилась, и фары потухли. Это оказался знакомый киношный автобус.

Шофер высунулся из кабины.

- Чего стал, садись. За тобой и еду. - И, приоткрыв дверцу, продолжал: - Важная ты, друг, птица. Влетело мне за тебя от директора. Нельзя, говорит, его одного оставлять. Немедленно, говорит, поезжай.

Автобус, спущенный с тормозов, мягко покатился вниз, потом вздрогнул, взревел мотором и на крошечной площадке стал осторожно разворачиваться. Наконец развернулся и снова лихо, снова дребезжа помчался на съемочную площадку.

- Рессора правая села, - сказал раздраженно шофер, - надо стать на ремонт, а когда станешь - каждый день нужен.

На площадке горели прожектора, гудел мощный вентилятор "ветродуй" - так называли его киношники. А рядом пиротехник дядя Паша держал небольшую фанерку, с которой потоки воздуха срывали куски белого дыма, застилали площадку рваными полосами тумана.

- Стоп! - прокричал раздраженно Егор Андреевич, - Так не годится! Дядя Паша, придумывайте что-то другое!

Дядя Паша, озабоченный и злой, побежал к автобусу за новыми банками дыма. И тут-то увидел Ромку.

- Где ты носишься? - обрадовался он. - Бери банки, держи шест и дуй за мной.

Это уже было дело. Ромка поспешно схватил две банки дыма, двухметровый шест с гвоздем на конце и побежал за пиротехником.

- Туман им подавай, - ворчал на ходу дядя Паша, - а как я один туманом такую площадь покрою… Да еще общий план, да ночью, навыдумывают всякое…

Но Ромка знал, что ворчит дядя Паша только для вида, а сам рад-радешенек, что такое придумали, - любил свое искусство показывать. Сам, наверное, и предложил да еще сказал: "Вы только объясните, что надо, а как, это уж я сам додумаю".

- Значит, ты сидишь тут, - сунул пиротехник Ромке в руки спецспички и терку. - Как крикну "слева" - ты и зажигай. Ясно?

- Ясно.

- Только ты не стой на месте, не стой, а ходи, следи, как ветер меняется. Понял?

- Не впервой, дядя Паша.

- Мало что не впервой. А объяснить я тебе задачу обязан. Нам надо весь тот участок дымом, закрыть. Сам-то я у ветродуя буду, а справа Толика попросил. Слева ты, значит. Уяснил задачу?

- Уяснил.

- Жди команды.

Сказал дядя Паша и, подхватив оставшиеся коробки, скрылся в темноте. Теперь темнота особенно ощутима после яркого света на площадке. Приборы там только что потушили, и площадка угадывается лишь по маленькой далекой дежурной лампочке да по монотонному далекому гулу работающего движка.

Ромка торопливо насадил одну из банок на шест, воткнул в отверстие банки кусок пиротехнической спички и стел ждать.

Ждать пришлось недолго. Видно, дядя Паша уже появился на площадке и сказал коротко: "Кого ждем?"

Загрохотал сначала дизель "лихтвагена", вспыхнули и замигали "диги", потом включился в дело ветродуй - зачихал, застучал и взревел, словно собираясь взлететь. "Диги" перестали мигать и налились ослепительно белым, ну просто дневным светом.

На площадке забегали, засуетились, закричали.

Ромка наклонился над банкой с теркой в правой руке - он знал, сейчас будет ему команда.

- Дым! Дым! - закричали сразу несколько голосов с площадки.

- Слева! Марченко, давай! - перекрикивая шум работающих машин, прокричал откуда-то справа дядя Паша.

Ромка чиркнул по выставленной в банке спичке раз, другой, спичка, став на мгновение красной, обуглилась и, шипя, сокращаясь, понесла огонь туда, внутрь банки, в спецсмесь.

- Ромка, - снова донесся крик пиротехника, - давай же, давай!

- Даю! - заорал он, на всякий случай отодвигаясь от банки и поднимая шест.

Вот, наконец, из дырочек появились тоненькие струйки белого дыма, еще маломощные, худосочные. Но они с каждым мгновением становились все мощнее, все насыщеннее, и вдруг, яростно шипя, повалил дым, да с такой могучей силой, что Ромка поспешно отстранил банку в другую сторону, чтобы не задохнуться.

- Отходи! Отходи! - услышал вдруг, как кричали там, на площадке.

Он не сразу понял, что относилось это к нему, ведь вроде ветер нес дым правильно.

- Ну, кто там слева? - кричали в мегафон. - Отходи! Отходи! Нас всех обкурил!

Он схватился за голову - дым-то шел на площадку, но только не в кадр, а прямо на тех, кто стоял у камеры.

Опомнившись, он подхватил шест с банкой, помчался вправо, но ветер снова сыграл с ним злую шутку. Он вдруг рванул прямо на него, и Ромка закашлялся, оказавшись и самом дыму. Еле вывернувшись из молочной пелены и все еще откашливаясь, Ромка побежал теперь уже влево.

- Дядя Паша! - кричали в мегафон на площадке. - Кто там у вас слева? Где же дым? У нас свет горит!

Наткнувшись на неожиданно возникшее на пути дерево, Ромка остановился. Наверное, надо еще чуть оттащить банку вправо. Он так и сделал. Дым пошел на площадку.

Рядом из темноты, как в сказке, возникла фигура дяди Паши.

- Молодец, - сказал он, тяжело дыша, - нашел все-таки точку. Ты на то, что орут, не обращай внимания. В кино наша профессия самая ругательная. Все нас ругают… Всем кажется, что это ерунда, чепуха и каждый может с этим управиться. Ты так и держи, - сказал, поправляя шест, - и отходи, если что… Только не суетись, не паникуй - ничего там не случится… Главное, чтобы до площадки доходил дым ровненький, одной плотности… Ну, я побежал, - сказал торопливо, - я там на первом плане отделкой занимаюсь, ювелирной работой.

И он исчез так же, как появился.

- Внимание! - донеслось с площадки. - Съемка! Ребята, приготовились! Мотор!

И там, метрах в сорока от него, по ночной дороге шли через его туман, торопились к дому рыбака Марко и Люда. Шли Володя и Оксана. Интересно, знает она сейчас, чем он занимается?

- Стоп! - закричали на площадке. - С ходу еще дубль! Все было хорошо! Дядя Паша, как, дыма хватит?

- Перезаряжай! - завопил зычный голос дяди Паши.

Ромка опустил шест, сбил банку.

А где же вторая? Ну да, он оставил ее там, где зажигал первую, но где? Пойди найди в такой темноте, да и сколько он уже накрутил петель, бегая с дымом!

Он оставил шест и помчался сломя голову к площадке. Там нашел около грузовой дядю Пашу, выпросил еще две банки и, подхватив дымы, бросился к своему месту. Но неожиданно столкнулся возле "тонвагена" с Оксаной.

- Ой, Ромка, - сказала она обрадованно, - где это ты пропадаешь?

Он не ответил, просто молча уставился на нее.

- Ты что? - спросила она растерянно и вдруг догадалась, увидев банки: - Помогаешь дяде Паше? Ромка, ты молодец. Ты просто очень хороший человек.

- Почему? - растерянно спросил он. - Почему хороший?

- Ты все можешь, - ответила она, - все-все!

- Оксаночка, - подбежала к девочке Людмила Васильевна, - куда ты делась? Егор Андреевич ругается.

Они кивнули друг другу весело, понимающе и разбежались в разные стороны. Она - на площадку, он - далеко в сторону от площадки.

Потом был второй дубль.

Потом третий.

Потом неоконченный четвертый из-за того, что дым вдруг клубом повалил прямо в камеру. Ромка был здесь ни при чем, просто ветер изменил направление. Но на площадке опять закричали, опять потребовали от дяди Паши: "Будет, наконец, нормальный туман или не будет?"

Прибежал к Ромке и дядя Паша, только ругаться не стал, а сказал торопливо:

- Ты молодец, Марченко, ты умница. Из тебя настоящий пиротехник выйдет… Только ты не увлекайся, ты больше за ветром смотри, чувствуй его, понимаешь? Носом, ухом, глазами, чем хочешь, а чувствуй и сразу банкой поправку делай… Договорились? - спросил весело и тут же убежал.

Потом были еще пятый и шестой дубли. Наконец прозвучала далекая команда:

- Стоп! Снято!

И появившийся дядя Паша, потный, чумазый, усталый, но все равно веселый и довольный, сказал:

- Все в порядке. Молодчина. Давай отдыхай. Теперь пойдет легче - общий план сняли. Сейчас крупные будут снимать.

Один за другим гасли "диги".

- А, Марченко, - протянул оператор, когда усталый Ромка появился возле камеры, - так это ты мне все время кадр портил?…

- Я не портил, - обиделся Ромка.

- Оправдываешься, - улыбнулся оператор. - Ты привыкай, привыкай, пригодится.

Ромка уселся на ящиках с дымами и устало откинул голову. Подошла Оксана, протянула термос и кружку.

- Выпей.

Он с жадностью выпил.

- Еще?

- Нет, - мотнул головой.

- Устал?

Он не ответил, спросил сам:

- А ты?

- Ох, как устала!

- И я тоже, - признался он.

- Пошли в автобус. Там удобней.

Автобус, пустой, темный, стоял в стороне от всех машин и казался совсем заброшенным. Водитель спал, склонившись на баранку.

Осторожно, боясь потревожить его, Ромка медленно приоткрыл дверцу.

- Лезь первой, - сказал шепотом.

Но тут налетела на них Людмила Васильевна.

- Оксана! Что у тебя за привычка исчезать? Знаешь же, крупные планы остались. Идем, идем.

Оксана устало улыбнулась Ромке.

- Вот оно, кино. - И протянула термос с кружкой. - Там сумка на первом сиденье, положи.

Они ушли к одинокой дежурной лампочке, где настраивали камеру на крупный план, а он положил, как она просила, все в сумку и уселся рядом. Откинул голову, вытянул вперед ноги - очень хорошо! Только сейчас почувствовал, как устал. А она? Она же тоже устала… и вот пошла. Пошла, потому что так надо, потому что у нее работа.

"Нет, - вскочил он, - пойду и я, постою хоть рядом, пусть видит: я тоже не отдыхаю".

Но тут вспыхнул за поворотом свет, и через минуту появился на площадке пограничный "газик".

"Это за мной!" - вздохнул Ромка. И не ошибся. Вылезший из машины лейтенант Суходоля осмотрелся и направился к месту, где больше всего суетились люди.

- Дядя Валя! - выскочил из автобуса Ромка. - Здесь я.

Суходоля обернулся, увидел Ромку, торопливо пошел ему навстречу.

- Поехали, - сказал сурово.

Он забежал в автобус и при отраженном свете зажегшихся невдалеке "дигов" что-то быстро написал прямо на обложке ее сценария. Положил сценарий на сумку и выскочил.

"Газик" укатил.

Когда был отснят крупный план, Егор Андреевич отпустил девочку передохнуть. Погасли приборы, замолкли машины, и в наступившей тишине можно было услышать далекий шум прибоя. Там, внизу, билось море.

Усталая Оксана забралась в автобус и удивилась - Ромки на месте не было. Только почему-то сценарий был вытащен из сумки и лежал сверху. Она поднесла его к глазам и еле-еле увидела то, что написал он на ходу: "Обязательно дождусь дома". Подписи не было.

- Где Марченко? - Это искал мальчика дядя Паша.

Она высунулась в окно.

- А Ромка уехал.

- Как уехал? Куда уехал? - возмутился дядя Паша.

А оказавшаяся рядом Людмила Васильевна спросила с подозрением:

- Откуда ты знаешь? Ты видела?

- Нет, я не видела, - сказала девочка, - а все равно знаю, - загадочно улыбнулась она.

В это время Ромка сидел на заставе и подробно рассказывал чекистам о случившемся в ресторане.

- Я так и подумал, - сказал Василий Иванович, - однако, спасибо тебе, преподнес, можно сказать, сюрпризец… Ведь мы уже вели за ним наблюдение…

Ромка молчал, уткнувшись взглядом в пол.

- А кто эти парни, что были с ним? - спросил Алексеев. - Ты их знаешь?

Пришлось рассказать про столкновение в столовой…

- Самое обычное сырье для таких вот незнакомцев, - сказал в задумчивости Василий Иванович, - придется ими детально заняться. Ясно одно, что они ему понадобились. Зачем только? С какой целью? Ты вот что, - повернулся он к Ромке, - ты теперь с ними не задирайся… Учел? Как бы ни случилось, где бы ни столкнулись - уходи в сторону, не ввязывайся…

- Учел, - снова наклонил он голову.

- И еще раз, категорически: ни шагу со съемочной площадки.

- Все, - сказал мальчик торопливо. - Последний раз. Теперь мне некогда будет. С завтрашнего дня в Голубой бухте будем работать. Подводные съемки. День подготовки, и послезавтра съемка! Я же дублирую!

- Ну вот и дублируй, - согласился Василий Иванович, - а нам не мешай. И сейчас только домой. Учел? Ни к друзьям, ни к приятелям… Хотя стой-ка, - остановил он Ромку уже у дверей. - Товарищ капитан, отправьте его на своей машине.

- Нет ее сейчас, - отозвался Никифоров, - повезли менять наряды… пусть подождет минут двадцать…

- Да нет, - приоткрыл Ромка дверь, - мне никак нельзя ждать, я так добегу… Честное комсомольское, прямо домой!…

Потом очень пожалеет Василий Иванович, что не настоял на своем, а сейчас посмотрел на паренька, нетерпеливо мнущегося у двери, махнул рукой.

- Валяй! Только помни!

- Учел! - весело крикнул Ромка и исчез за дверью.

Он спешил домой. Он боялся, что за это время съемки закончились и он не успеет встретить Оксану у калитки.

Торопливо пробежав по Октябрьской улице, мальчик свернул на Зеленую. До дома оставалось совсем немного. Вот уже двенадцатый дом прошел, шестнадцатый…

И тут от забора метнулась ему навстречу тень. Он невольно отпрянул. Перед ним стоял тот, ушастый и прыщеватый.

Ромка быстро оглянулся - где же дружки?

Дружки были на месте, они подходили со спины.

- Наконец-то, - сказал ушастый, - а то мы уже хотели уходить…

- Что надо?

Они сдвинулись вокруг, стали рядом. Резко пахнуло спиртным - ребята были пьяны.

- Идем с нами, - хрипло сказал ушастый.

"Ты с ними не задирайся", - приказывал полковник.

- Ну? - пьяно надвинулся второй, мордастый. - Уже испугался?

- Куда идти? - спросил Ромка настороженно.

- Куда надо, - ушастый показал вдоль Зеленой.

Ромка согласился.

- Только ненадолго.

- Ненадолго, ненадолго, - согласился мордастый.

Ромка решительно пошел вперед, куда показывал ушастый. Дружки пошли следом. Через несколько шагов третий сказал с пьяной разочарованностью:

- Разве мы бить его не будем?

- Молчи, - одернул его ушастый.

- Я молчу, - покорно согласился тот, - а что сказал лохматый?

Ромка вздрогнул. Вот, значит, как? Это их лохматый послал. Да, задали они ему задачу. А ведь все так просто было вначале: дошел до автобазы, шмыгнул в знакомом ему месте через забор - и пока, пижоны, счастливо оставаться, "ковбои"! Не мог же он поступить иначе, нельзя было ему задираться с ними, предупреждал ведь полковник.

А тут лохматый! Может, как раз к нему и ведут его дружки.

Ромка даже обрадовался этой мысли. Очень хорошо. Они встретятся, и лохматый успокоится, перестанет нервничать. Раз Марченко что-то испортил, Марченко и поможет исправить. "Очень хорошо, - думал Ромка, - что они дождались".

Они вышли за последние дома Зеленой, где в полной тишине и темноте угадывались недостроенные здания, пустые, огороженные для строительства участки. Прибрежное разрасталось, и Зеленая была одной из оживленных строительных площадок.

Ромка остановился. Дальше идти не хотелось, и он повернулся, чтобы спросить, но сказать ему не дали. Они набросились на него сразу втроем, упали и долго упорно возились в жесткой, колючей траве.

Их было трое, а он один. И они, конечно, взяли верх. Он лежал, уткнувшись в землю лицом, ушастый сидел на ногах, мордастый держал скрученные сзади руки, а третий вытащил из кармана веревку.

- Да скорее ты… возишься, - ругался мордастый.

Наконец веревку распутали и стали связывать руки. Ромка и не сопротивлялся - решил выжидать.

Мордастый связал руки, но оборвать веревку не сумел.

- Нож не взяли, - выругался он. - Что делать? А, черт с ней…

И оставшейся веревкой он стал скручивать Ромку, переворачивая со спины на грудь и обратно. Обмотав так несколько раз и завязав на щиколотке узел, мордастый хрипло сказал:

- Все! Теперь не вырвется.

Они тащили его долго, спотыкаясь и падая. Тащили, клали на землю, чтобы передохнуть, потом снова тащили. Видно, что они знали, куда нести, шли безошибочно, не выбирая дороги и не сомневаясь.

Тащили и ругались между собой.

- И зачем нужно было, - хныкал третий, - теперь нам, знаете, что пришить могут?…

- Ничего, не бойсь! День полежит - кто узнает?

- А узнают?

- У, нытик! - замахнулся ушастый. - И чего ты с нами, Левка, увязался?

- Еще не поздно, Гоша, - сказал мордастый, - мы и его свяжем с этим, пусть полежат рядышком…

- Ребята, - захныкал Лева, - я же так, смехом… я с вами… Куда мне без вас?

- Заткнись! - оборвал его мордастый.

Они пошли молча. Несколько минут Ромка слышал лишь тяжелое дыхание, пыхтение да негромкую ругань.

Наконец остановились. Ромка никак не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, увидеть место. Вот его снова подняли, протащили через калитку и понесли к недостроенному дому. Втащили в проем двери, пронесли через комнату, впихнули еще в одни двери и, наконец, бросили на обломки кирпича и ракушечника.

- Приехали! - сказал ушастый. - Давайте, старики, покурим.

Молча, торопливо затягиваясь, покурили. Потом ушастый сказал, наклонясь над Ромкой:

- Вот что, рыбалка, запомни. Пожалели мы тебя… может, и зря, но пожалели.

- А лохматый велел кончить! - почему-то визгливо вскрикнул Лева.

- Сволочи, - заворочался Ромка, - подонки, пижоны. Ну, кончайте, кончайте!

- Заткнись, - пнул ногой мордастый.

- Дурачок, - спокойно продолжал ушастый, - ты думаешь, мы под ним ходим? Да? Что пили с ним, значит, нанялись? Да плевал я на лохматого, плевал. Понял? И Игорь плевал, это только вон у Левы коленки трясутся.

Лева обиделся, надул губы и заныл:

- Что коленки, что коленки? Вечно ты, Гошка…

- Заткнись, - потребовал Игорь.

А Гошка так же невозмутимо, нравоучительно продолжал:

- Ты полежи тут… Только не вздумай удрать - себя подведешь… И нас подведешь… Я слово дал. А мое слово, знаешь, какое твердое… И учти - мы тебя пожалели… Так что лежи и не пикай. Мы тебя завтра днем навестим, проведаем…

- Передачу принесем, - хихикнул Лева.

- Как днем? - удивился Игорь. - Лохматый велел к двенадцати на пляже быть, в бухту Тихую пойдем.

- Плевал я на него, - спокойно отозвался Гоша и повысил голос: - Плевал, понимаешь? Хочу - приду, хочу - нет, - и снова наклонился к Ромке. - Ты меня в столовке, знаешь, как обидел, да еще при девчонке… На всю жизнь… Я, знаешь, какой мстительный… Ты вот завтра здесь отдыхать будешь, а я ее в кино приглашу…

- На детский сеанс, - угодливо подхихикнул Лева.

- Думаешь, не пойдет? - спросил в упор.

- Уговорим, - заверил Игорь.

- А если сейчас прощение попросишь, - вдруг ушастый стал добрым, - только на коленях, так и быть, отпущу.

- А лохматый? - испугался Лева.

- Да плевал я на него, - взорвался Гоша, - слышал, плевал! Ты думаешь, он правду нам говорил? Выкуси! Врет - я же вижу… Только таких простачков и водить за нос… Что-то нужно от нас, вот и крутит, угощает…

- Ага, - трусливо согласился Лева, - что-то нужно. Адрес у меня взял, в блокнот записал, московский. Только, говорит, друзьям ни слова, писать, говорит, тебе буду…

- И долга, говорит, нету, - удивленно вставил Игорь. - Это, говорит, от чистого сердца…

- Ага, - обрадовался ушастый, - и вы учуяли? Я же говорю: задаром добрым не будешь.

Тут Ромка не выдержал, заворочался, напрягаясь, силясь растянуть веревку.

- Сволочи, - хрипло заговорил он. - Пижоны! Подонки продажные!

- Заткнись! - Мордастый ногой толкнул Ромку.

- Убью гада! - вскочил Лева и даже замахнулся. - Убью!

Гоша поднялся, сплюнул сигарету.

- Пошли! - сказал зло. - Он упрямый, я тоже… Пойдем, старики, топаем…

Съемки закончились в двенадцать ночи, и пока Оксану довезли до дома, было уже без четверти час.

Она удивилась, что Ромка не вышел навстречу. И еще больше удивилась темноте окон и тишине погруженного в сон дома. Только горела небольшая лампочка на веранде и тетя Сима читала за столом. Нет, она даже не читала, она спала, уткнувшись в раскрытую книгу.

Оксана шла к дому, и предчувствие какой-то беды охватило ее.

- Где Ромка? - спросила девочка у Жучки, неожиданно появившейся на ступеньках веранды.

Собака непонимающе смотрела на девочку и, повизгивая, прыгала, пытаясь лизнуть руки. Проснулась тетя Сима.

- Приехала наконец, - сказала удовлетворенно. - Сразу к умывальнику, грим смывать. Я теплую воду берегу.

- А где Ромка? - спросила настойчиво девочка. - Он разве не приходил?

- Откуда я знаю, - пожала плечами тетя, - спит, наверное, без задних ног…

"Спит? - она даже расстроилась. - А говорил, ждать будет".

Девочка на цыпочках прошла к двери его комнаты и прислушалась. Но все равно ничего не услышала и почему-то успокоилась.

"И пусть спит, - решила она, - он ведь устал".

- Ну где ты там? - шепотом позвала с веранды тетя. - Вода же остывает.

- Здесь я, здесь!

Она ужинала и все время одергивала тетю:

- Ну что вы так громко… спит же…

- Подумаешь, - отвечала тетя, - он спит. Все спят - и мать, и брат, и отец…

- Отец опять приехал?

- Опять.

- Так быстро? А Ромка тогда говорил, что на три недели…

- Не знаю, что говорил тебе твой Ромка, - сердито ответила тетя, - только ты ешь поскорей да на боковую… неужели еще не устала?

- Нет, - весело, беспечно отозвалась она, - ну, ни капельки. А правда, тетя, он у них хороший?

- Кто?

- Ну отец. Антон Силыч. И отчество мировецкое… Он знаете какой? - спросила и сама же ответила: - Как Ромка.

- Эх, - то ли вздохнула, то ли зевнула тетя. - Это Ромка такой, как отец…

Они ушли. И остался Ромка один на один с темнотой ночи. Ныли затекшие, вывернутые назад руки, саднило колено и очень болела разбитая губа.

Как же так получилось? Где, когда сделал он ошибку? Может, зря пошел с ними, зря не убежал? Капитан Никифоров сказал бы примерно так: "Вот опять вроде бы нелепость, случайное совпадение, а на деле ясно выраженная логика поведения, логика событий". В самом деле, думал Ромка, если бы он тогда не повздорил с "ковбоями" в столовой, они бы не подкарауливали его сегодня на Зеленой. И если бы тогда, на пляже, не обратили внимания на лохматого, если бы он сегодня в ресторане не встревожил его, не лежал бы он сейчас на острых обломках ракушечника таким беспомощным…

Вот тебе и случайность, вот тебе и совпадение.

"Нет, - сказал бы капитан Никифоров, - это логика действия и Ромки и этих "дружков", это логика нашей борьбы".

Так думал, так рассуждал сам с собой Ромка Марченко. И постепенно, утомленный и борьбой, и навалившейся бедой, и непроходящей болью в голове, он заснул.

Заснул крепко, по-мальчишески, в очень неудобном положении.

А Оксане не спалось. Она беспокойно переворачивалась с боку на бок и все не могла заснуть. Что-то неуловимо-тревожное сжимало сердце, и приходилось дышать осторожно, словно ощупью. Сон не шел. А шли какие-то дикие мысли: будто торопился Ромка домой - и провалился в какую-то яму, а то и в колодец. И сидит там и молчит - звать на помощь стыдно. А то еще: напал на него по дороге кто-то. Кто - она так и не поняла. И опять он не кричал, не звал, опять было стыдно. А как же найти человека, если человек не зовет на помощь? И тогда ей почему-то показалось, что Ромка только что пришел. Осторожно шлепая босыми ногами, он прошел по веранде, тихо-тихо прикрыл за собой дверь, постоял немного у ее комнаты, послушал - спит ли - и ушел к себе.

Она поднялась, села на кровати и, придвинув ночник, зажгла его. Напротив спокойно спала тетя Сима, только чуть поморщилась от вспыхнувшего света и отвернулась к стене.

Оксана накинула халат и вышла в коридор. Нет, в комнате Ромки не было слышно ни звука.

В беспокойстве, почему-то охватившем ее, она вышла на веранду. Полная темень окружала дом, над поселком ни огонька, ни звука, только в стороне набережной мигал красный огонек маяка да изредка порывы ветра доносили с моря шум прибоя.

Оксане вдруг стало страшно. А если Ромки нет совсем дома? Если он и не приходил даже? Как это она могла поверить тете Симе? Как бы это узнать точнее? И она вспомнила. Окно его комнаты выходит в сад. "Что же, - подзадорила сама себя, - сходи посмотри… И посмотрю", - решила твердо.

Она осторожно прошла а свою комнату, достала из ящика стола карманный фонарик, проверила: горит ли? Фонарик горел.

Чуть скрипнув дверью, Оксана снова вышла на веранду. Постояла в нерешительности целую минуту и подтолкнула себя: не для забавы же, не для смеха!

Она спустилась в сад и остановилась под раскрытым окном.

Подтянуться было для нее делом пустяковым. Ухватилась за подоконник и почти влезла на него. Вытянула вперед руку с фонариком. Свет скользнул по стене, перешел влево: на кровати раскидался во сне Васька. Простыня, которой он укрывался, была на полу, подушка съехала в сторону, а сам он спал почти поперек кровати.

Оксана перевела луч фонарика вправо, и зайчик заплясал на другой кровати: аккуратно уложенное покрывало, взбитая еще с утра подушка.

Оксана охнула и свалилась вниз. Так она и знала, так она и чувствовала! Она бросилась сломя голову на веранду и застучала в дверь, где спали Ромкины родители.

Ромка проснулся от холода, хотел подняться и почему-то не мог. Он сначала не понял почему, попытался освободить затекшие руки и вдруг сразу все вспомнил. Вспомнил и огляделся.

Он лежал в просторной комнате с голыми проемами окон и дверей, с еще недоделанным полом и совсем без потолка. Прямо над ним через стропила балок виднелось небо - светлое, просто белесое. Вытянутые к невидимому горизонту легкие перистые облака горели багрянцем. "Значит, - подумал он, - солнце еще не взошло, значит, время около пяти. Что же, пора действовать".

Для начала он решил сесть. Попытался, но не получилось, как куль валился обратно. Тогда он решил облокотиться на стенку. Но для этого надо было доползти до стены. А самая ближайшая кирпичная кладка от него - полтора метра. Полтора метра! Это всего два шага, это один прыжок, если ты жив, здоров, если не связан по рукам и ногам! А если связан? А тут еще пол не пол, весь в кусках ракушечника, кирпича, досок и прочего строительного мусора. Тогда Ромка решил перекатываться: со спины на грудь, с груди на спину и так далее… Попробовал. Немного больно - режет руки и колет ноги, но все-таки двигаться можно. Он перекатился и остановился у стены. Немного передохнул и стал устраиваться, чтобы сесть. Тоже не легкое занятие, но все-таки возможное. Он ободрал рубашку, поцарапал руки и несколько раз больно ударился затылком, но все-таки сел, прислонясь к стене. Это уже была победа - значит, и в таком состоянии можно сопротивляться, можно бороться, можно действовать.

Теперь надо думать о втором этапе - как освободиться от веревки. Он скосил глаза вниз - веревка была прямо перед ним, прямо рядышком, тонкая, витая, бельевая… Какая это веревка? Шнурок, шнурочек… Только как освободиться от него?

Он вспомнил: где-то видел, а может, и читал, что можно там, где руки за спиной, веревку перетереть. Но для этого прежде всего надо освободиться от веревки, которая стягивала его всего, которой он был обмотан и скручен.

"Что же, - решил он, - остаются зубы". Он наклонился, пытаясь зубами схватить веревку на груди. Было очень неудобно и, конечно, больно. Натянулась шея, мешал подбородок, а веревка была так близко. После минуты отчаянной попытки откинул голову назад, отдышался, передохнул и снова потянулся зубами к веревке.

Это, конечно, было почти безнадежное дело. Но если знаешь, что другого пути нет, что другого выхода не дано, то и безнадежное дело может показаться выходом. Он кое-как дотянулся, схватил зубами шнурок. Очень хотелось распрямиться - казалось, что позвоночник вот-вот треснет, но распрямиться - значит отпустить шнурок. Нет, этого он не сделает, он вытерпит. В таком скрюченном состоянии он немного передохнул и стал тереть зубами веревку.

Кажется, какая ерунда, пустяк - перегрызть бельевой шнурок. Наверное, ерунда, наверное, это просто, только ведь Ромка был совсем в неудобном, очень трудном для такого пустяка положении. Шнурок поминутно выскакивал, и до него надо было опять дотянуться, опять схватить на том же месте (попробуй найди это же место) и грызть, грызть…

Он не отчаивался, он знал, что время работает на него - все равно веревка должна лопнуть: ну, не через час, ну, не через два, так через пять! Все равно перетереть ее можно. Вот когда он сам удивился своему терпению. Выходит когда надо, и терпение появляется, и упорство, и выдержка. И думая так, веря в свои силы, он старательно жевал веревку.

Уже вспыхнула золотом самая верхняя балка - значит, солнце поднялось из-за горизонта. А это, в свою очередь, означало, что время у него еще есть. Все часы поселка (исправные, конечно) показывают сейчас примерно 5 часов и 15 минут, ну, может, 5.30.

А когда все стропила крыши засверкали на солнце, когда розовые облака вдруг посветлели и протянулись ослепительно белыми ребристыми полосами, веревка, наконец, лопнула. Лопнула и скатилась вниз.

Он счастливо улыбнулся и перевел дыхание - показалось вдруг, что если бы этот шнурок-шнурочек сейчас не поддался, он бы перестал его грызть и вообще затих бы, заплакал от беспомощности и бессилия.

Он пошевелился, подергался - лопнувшие концы веревки сползли вниз, к поясу. Это был, конечно, успех, но до полной свободы было еще далеко. Оставались все так же крепко скрученные руки и затянутые ноги. Однако, облокачиваясь спиной на стену, он с трудом встал на ноги, Сильно напрягся руками, плечами, всем корпусом, и веревка медленно, как бы сдаваясь, стала спадать. Покорными кольцами легла вокруг связанных ног.

Дальше уже Ромка знал, что делать. Он выпрыгнул из кольца веревок, чуть не упал и отпрыгнул еще дальше. Веревка потянулась за ним. Он все-таки упал, но даже обрадовался этому - ведь все равно надо было садиться. Уселся, протянул ноги вперед, на обломок ракушечника, и стал усиленно перетирать на нем веревку, связывающую лодыжки, Это было тоже нелегко, хотя куда легче, чем грызть веревку на груди. Правда, и здесь были свои трудности: ракушечник не выдержал такого отчаянного трения, сам рассыпался. Пришлось искать что-то более твердое. Нашел, Выпирал из бетонного пола кусок кирпича. Лежа на спине, он дергал ногами вперед-назад, вперед-назад. И веревка, конечно, лопнула.

- Ого! Ха-ха!

Он вскочил на ноги, весело притопнул левой, потом правой. Все в порядке: ноги хоть и затекли, хоть и устали, зато были свободны и действовали. Он даже несколько раз присел, потом попрыгал, испытывая огромное удовольствие оттого, что ходил, стоял, мог прыгать и даже бегать. Ему совсем стало весело.

- Эй, пижоны, - сказал он громко, - не могли связать как следует. Ну, где вы теперь? Передачу готовите?

Он даже чуть не забыл, что еще не совсем свободен, что руки еще связаны.

Он, конечно, мог сейчас же уйти из этого дома. Прямо так, со связанными руками. Первый, кто попался навстречу, помог бы ему. Но тогда пришлось бы рассказать все, что приключилось с ним. Ну, если не все, так половину или хотя бы придумать что-либо правдоподобное. Но рассказывать, тем более придумывать ему не хотелось. Ему хотелось одного - появиться потихоньку дома, сделать вид, что только что проснулся, и удрать на заставу. Только там он расскажет не все. Про то, что избили да связали, что ночь он провалялся в чужом недостроенном доме, Ромка рассказывать не собирался. Во-первых, не очень уж героическая история, а во-вторых, он же не послушался приказа, он же "связался" с ними. Мало, что он хотел "как лучше" - на границе надо поступать "как надо", а не "как хочется".

Так что идти в поселок со связанными руками он не захотел. Теперь-то, когда остался такой пустяк, как перетереть веревку за спиной, - рассчитывать на чью-нибудь помощь? А где вы раньше были, товарищи? Нет уж, он как-нибудь сам сумеет справиться.

Он огляделся и нашел самое лучшее место для предполагаемого поединка с веревкой. Косяк будущей двери - острый угол кирпичной кладки. Он уже пошел к косяку, да задержался, дернулся. А задержала его, дернула веревка, которая тащилась следом. Она, видите ли, застряла в щели…

- Вот еще! - выругался Ромка. - А если мне надо?

Если бы он знал, чем все кончится, он бы не возмущался. Но он не знал, поэтому еще раз сказал "вот черт!" и сильно дернулся вперед всем телом. И наконец-то Ромке повезло.

Узел не вылетел - нет, веревка не лопнула - нет, но, оказывается, руки там, за спиной, были завязаны каким-то простеньким бантиком. Ведь у мордастого не было ножа и он не мог отрезать веревку, чтобы завязать руки как следует.

Вот он и завязал шнурок бантиком, который сразу же и разошелся, когда рванул Ромка веревку, застрявшую с щели.

Веревка упала, и, все еще не веря себе, Ромка распрямил руки. Вот они, посмотрел он на них, целые, невредимые, только словно чужие, натекшие, тяжелые и с трудом слушаются.

Он стал трясти их, сжимать в кулаки, растирать. Он понимал, что спешить ему, собственно, некуда. И он не спешил.

И когда отошли руки, когда он вновь почувствовал себя готовым бежать, прыгать - словом, действовать, он вышел из дома.

Оказалось, что находился он на самом последнем строительном участке и даже не на Зеленой, а в стороне от нее, почти на краю поселка. Недостроенный дом стоял на холме, и участок, огороженный солидным, кирпичной кладки забором, спускался вниз к дороге. Так вот почему сначала вспыхнули на солнце только первые верхние стропила. Ну и нашли место "ковбои"! Надо же, куда затащили!

Поселок лежал внизу еще в тени от холмов, прикрывающих его с востока.

Но уже дымились кое-где трубы, перекликались петухи, и совсем неподалеку, на невидимой с той стороны холма автобазе, тарахтели, разогреваясь, моторы.

Все это говорило ему довольно точное время - шесть часов, ну, может, десять минут седьмого. Сейчас должен проснуться Васек, а мать уже встала… Интересно, что подумают о нем? Вот теперь уже надо было торопиться.

Он пошел к водопроводной колонке - хорошо хоть колонку поставили, можно помыться.

Смыл засохшую кровь с лица, ополоснул руки, а потом, сняв рубашку, с удовольствием подставил под кран шею и спину. Вот так приключение досталось ему. Скажи - не поверят. А он и не будет говорить, зачем? Главное - невредимый и веселый, что еще надо человеку!

Торопливо надевая на ходу рубашку, Ромка сбежал вниз, к дороге. И только сейчас понял, почему они были уверены, что никто не найдет его сегодня в этом доме: сегодня же было воскресенье, Конечно, кто придет на работу в воскресенье?

Послышалось урчание приближающейся машины. Ромка остановился, чтобы пропустить ее. Вынырнула из-за холма грузовая машина, притормозила.

- Парень, мы правильно едем? К дому отдыха "Шахтер"?

- Правильно, - махнул он, - за поворотом берите левее, только по набережной не проедете…

Машина рванулась вперед.

Рванулся следом за ней и Ромка, догнал, подпрыгнул и, ухватившись за борт, подтянулся.

- Вот так вот, - сказал сам себе, влезая в темный крытый кузов, заставленный ящиками, - они меня как раз до заставы подбросят.

Идти пешком, да еще тем более домой не хотелось. Уже нетерпение брало верх над терпением, несдержанность над выдержкой. Он даже смирился с тем, что придется рассказать подробно про все, что случилось. Пусть. Это не такая уж беда. Беда будет больше, если пограничники, если Василий Иванович не узнают о сегодняшней встрече на пляже бухты Тихой.

Это известие, конечно, порадовало Василия Ивановича. Особенно после бессонной ночи, которую он и его сотрудники провели сегодня. Ведь если бы лохматый после столкновения с Ромкой запаниковал, то и он и незнакомец неминуемо постарались бы улизнуть из поселка этой же ночью.

Вот почему были усилены подвижные наряды, перекрыты дороги, подняты по тревоге соседние заставы и всю ночь Василий Иванович, Алексеев и его оперативная группа провели на ногах.

Так что Василий Иванович остался очень доволен сообщением Ромки.

- Однако, спасибо, - сказал мальчику. - Мы, конечно, ждали этого со дня на день, а теперь имеем совершенно точный срок - сегодня, в двенадцать часов.

- А что будет в двенадцать?

- Однако, финал, - улыбнулся полковник, - конец, развязка.

В ленинскую комнату заставы, где шел этот разговор, вошел один из чекистов и, увидев Ромку, молчаливо замер у двери.

- Говорите, - разрешил Василий Иванович.

- Поднялись, встали, - коротко доложил сотрудник, - сейчас лохматый делает зарядку, а незнакомец у хозяйки на плите жарит яичницу.

- Однако, - восхищенно присвистнул полковник, - крепкие нервы у ребят, ничего не скажешь… Сегодня в двенадцать уходить… а они зарядку делают, яичницу готовят…

- И спали, - добавил Алексеев, - как космонавты перед стартом, зря мы только бодрствовали…

- Да, - вздохнул Василий Иванович, - выходит, что зря. Однако, сейчас уже спать никак нельзя… сейчас и нам надо быть хладнокровными. Как думаешь, Ромка?

- Точно, - быстро согласился тот.

Василий Иванович хитро улыбнулся.

- Однако, нервы у самого не выдержали. Связался все-таки с ними, а ведь предупреждали.

Ромка опустил голову. Что ему говорить? Как оправдаться? Не сказать же, что тогда бы они не узнали про встречу на пляже.

- И правильно, что связался, - вдруг поддержал мальчика Алексеев, - точно рассудил. Ведь все равно лохматый ждал от них результата - удалось ли им вывести тебя из игры.

- Он велел кончить.

- Ну, это они, конечно, присочинили, - усмехнулся Василий Иванович, - если бы лохматый пошел на это, он не стал бы привлекать лишних свидетелей. Просто узнал в разговоре, что ты им крепко насолил, вот и подзадорил их тебя проучить. Кстати, не пора ли тебе домой, - спросил неожиданно, - а? По-моему, давно пора. Тут уж тебя полночи ищут.

- Кто ищет? - испугался Ромка.

- Мать, отец, девочка одна, - хитро сощурил глаза полковник, - забыл только, как ее зовут…

- Оксана.

- Кажется, что Оксана, - согласился Василий Иванович. - Только ты нас не подводи. Мы им сказали, что так надо, что ты выполняешь наше задание… Понял? Однако, такой бы шум на весь поселок был! А так и спали они спокойно и, наверное, завтрак уже для тебя готов. Беги, Ромка, порадуй родителей, что жив-здоров, что все в порядке. Однако, и девочке этой привет передавай… Оксане. Она как будто ничего, а? Стоящий человек!

- Стоящий, - согласился Ромка.

"Стоящий" человек дожидался его у калитки. Сказала обрадованно "здравствуй" и молча проводила до веранды.

Мать и отец встретили сына спокойно, даже равнодушно, как будто ничего не случилось.

- Садись, - ворчливо придвинула стул мать, - остыло уже… носишься вечно…

Отец незаметно одернул ее.

- Хорошо, хорошо, - поспешно согласилась мать, - садись, бродяга… Только, может, умоешься сначала?

Захватив полотенце, Ромка пошел к крану, и тут же рядом оказалась Оксана, держа в руках мыльницу.

- Спасибо, - сказал он.

- Пожалуйста, - тихо отозвалась она.

Мылся Ромка молча, сосредоточенно. Оксана стояла рядом и тоже молчала.

Не выдержал такой паузы он, сказал первое, что пришло на ум:

- Ты сегодня не снимаешься?

Она удивилась, пожала плечами, ответила вежливо:

- Сегодня же подводные съемки…

Ромка ахнул. Забыл! Даже не забыл - не до этого было! А ведь сегодня - первый день, день освоения объекта, подводные съемки. И Ромка Марченко нужен там в первую очередь.

Вытираясь на ходу, он рванулся к веранде.

- Автобус приезжал?

- Рано еще, - ответила девочка, поспешно идя следом, - тебя на двенадцать вызывают.

- На двенадцать? - остановился в растерянности.

- Ну да, - торопливо сказала она, - еще есть время…

- Какое время? - не понял он.

- Ну чтобы отдохнуть… выспаться… Ты же не спал ночью?

- Откуда знаешь? - насторожился мальчик.

- Догадываюсь.

В воскресный день на побережье особенно многолюдно. Заполнены все пляжи, все отмели, все бухты и бухточки, все мало-мальски пригодные для купанья места. Даже большие серые камни, далеко выходящие в море, становятся в такой день яркими, цветастыми и кажутся живыми - настолько тесно располагаются на них дорвавшиеся до ласковых волн и яркого солнца люди.

Не зря, видно, ждали незнакомец и лохматый именно воскресного дня.

Пляж бухты Тихой давно пользовался особой симпатией не только курортников - в воскресные дни он становился местом паломничества туристов, экскурсантов из самых различных, даже очень отдаленных курортов Крыма.

Одни ехали автобусами, оставляли машины наверху, на дороге, и спускались вниз, к морю, узкими, но хорошо протоптанными тропинками.

Другие добирались морем на катерах прогулочных и экскурсионных. Третьи шли пешком, взвалив на плечи невероятно громоздкие рюкзаки.

Всех тянуло одно - особая красота строгих и суровых скал, окружавших бухту, невероятно чистая и прозрачная вода и словно уложенное специально крупной белой галькой дно.

Прогулочный катер, застопорив винтом, мягко врезался в песок пляжа. Загорелый до невероятного, щупловатый матрос в плавках и шляпе ловко перебросил на берег трап, и пассажиры начали осторожно сходить на берег.

Наверняка никто из отдыхающих на пляже не обратил взимания на катер. Ну, прибыл, ну, привез пассажиров, так что? Сейчас отойдет и через полчаса появится снова с очередной партией курортников.

И только в группе молодых людей, расположившихся в тени огромного нависшего камня, прибытие катера вызвало оживление.

- Наконец-то! - обрадованно сказал один из них, тасуя карты. - Пожаловали.

Пожилой грузный мужчина, лежавший рядом и не принимавший участия в карточной игре, медленно привстал и обернулся, внимательно вглядываясь в пассажиров, сходивших с катера.

- Однако, - сказал удовлетворенно, - с прибытием!

Да, по узкому дощатому трапу спускались на берег незнакомец, лохматый и совсем ничего не подозревающие "ковбои" в полном составе: Гоша, Игорь, Лева.

Спустившись, они о чем-то переговорили, очевидно выбирая место, где расположиться. Наконец лохматый показал в сторону двух островерхих скал, и они, утопая в песке, послушно пошли в этом направлении.

Проводив их взглядом, Василий Иванович удовлетворенно крякнул и повернулся к молодому человеку, сидевшему возле большой спортивной сумки.

- Связь, Валя.

- Ясно, - сотрудник завозился в сумке.

- Эти-то зачем здесь? - удивился один из чекистов. - Тоже в море пойдут?

- Куда там. - Василий Иванович ответил озабоченно. - Ясно, что они нужны только как прикрытие. Кто-то ушел купаться, кто-то остался у вещей. Все правильно, все продумано…

- Есть связь, - протянул радист полковнику небольшой изящный микрофончик, - вас слушают.

- Внимание, - сказал в микрофон полковник. - Сообщите готовность. Как глиссер?

- Порядок, - отозвался далекий, приглушенный голос, - стоим за скалой.

- Вертолет?

- Ждем команды.

- Группа Суходоли?

- Находимся на месте. Контролируем дорогу.

- Хорошо, - удовлетворенно сказал Василий Иванович. - Всем ждать. Не отключаться.

Вернув микрофон, полковник оглянулся в сторону ушедших "подшефных". Но не увидел их, затерялись где-то они среди многоголосой возбужденной пляжной толпы.

- Однако, интересно, - сказал Василий Иванович сотрудникам, - интересно, как они там устроились?

Через несколько минут к группе подошел длинноногий молодой парень, мокрый, посиневший от чрезмерного купания. Бросился на горячий песок, с удовольствием развалился, блаженно раскинув руки.

- Расположились под скалой, как раз напротив места, где лежат акваланги, - сообщил он как бы между прочим, - разделись, перекусывают, пока никуда не торопятся.

- Однако, и мы не спешим, - согласился полковник, - поспешишь - людей насмешишь.

Остановился рядом человек в плавках и темных очках. Очки снял и оказался Алексеевым.

- Загораете? - спросил, присаживаясь рядом. - Теперь понятно, почему вы не хотели его там, в Москве, брать - на море тянуло. Попляжиться, покупаться…

- Однако, верно, - усмехнулся Василий Иванович, - жаль только, что сегодня все кончится.

- Не говорите гоп, - предостерег майор.

- Это конечно, тьфу, тьфу, - весело сплюнул Василий Иванович через левое плечо, - однако, все равно до бархатного сезона не дотянем, - и неожиданно спросил: - Как у вас?

- Порядок. Пловцы на месте. Рвутся в море.

- Ой, не торопитесь, майор, ой, не спешите…

В это время подсел еще один сотрудник, сказал торопливо:

- Пошли в море.

- Однако, - Василий Иванович резко поднялся, - приготовились, товарищи, начинается. - И повернулся к Алексееву. - Сразу же подтяните часть людей к одежде. Ясно? И пусть там ждут, на месте.

- Ясно.

Алексеев чуть суетливо натянул очки, поправил плавки и торопливой походкой пошел через пляж на свое место. Полковник кивнул радисту.

- Готовность, Валя, всем готовность!

И, не дожидаясь ответа, решительно зашагал к морю, следом двинулись и сотрудники, все, кто составлял сейчас штаб операции.

Со стороны это совсем не напоминало начало ответственного дела - просто грузноватый, полноватый дядечка в плавках и его пляжные знакомые, оставив вещи, отправились окунуться.

А радист тем временем требовал в микрофон:

- Всем! Всем! Включить моторы! Включить моторы! Доложить готовность!

И невидимый динамик тут же отозвался различными голосами:

- Глиссер готов!

- Вертолет готов!

- Суходоля готов!

Василий Иванович уже стоял по колено в воде и внимательно всматривался в сторону скал. Помощник подал бинокль.

- Вон они…

- Вижу.

В бинокль были отчетливо видны незнакомец, и лохматый, которые, стоя в воде, прополаскивали трубки. Маски уже были надеты, только сдвинуты на лоб, очевидно, и ласты уже были на ногах.

- Ковбои остались, - сказал за спиной помощник.

- Правильно… прикрытие работает.

Полковник хотел было перевести взгляд на оставшихся дружков, но в это время лохматый, что-то крикнув на берег, натянул маску и бросился в волны. Незнакомец задержался. Полковник очень хорошо увидел, как коротко, исподлобья в последний раз он осмотрелся и, должно быть не заметив ничего угрожающего, быстро натянул маску, закусил трубку и тоже стремительно бросился в волны.

Там, у скал, Алексеев, очевидно, уже дал команду своим людям. Потому что следом за "подшефными" вышла в море целая компания молодых мускулистых парней. Торопливо натягивая ласты и надевая маски, парни один за другим весело, шутливо кидались в воду, что-то озорно крича друг другу…

- Черт возьми, - вдруг выругался полковник, - куда же делся другой? Начали! Начали!

- Всем! - повторил тут же в микрофон стоящий рядом радист. - Начали! Всем! Начали!

Молодые парни, только что беспечно купавшиеся невдалеке, яростно работая руками, кинулись к месту погружения лохматого.

Из- за скалы, прикрывающей бухту слева, на предельной скорости вылетел глиссер спасательной станции. Развернувшись, глиссер тоже устремился к давно знакомому месту.

Лохматый, уверенно действующий под водой, успел подключиться к аппарату, даже перекинул на спину баллоны и затягивал поудобнее пояс, когда на него налетели сверху…

Когда его вытащили на борт глиссера, он тяжело дышал и злобно ругался, пытаясь вырваться из рук чекистов.

А незнакомца не было.

- Только один, - сказал виновато помощник, тоже следивший за схваткой в бинокль.

- Вижу, - раздраженно отозвался Василий Иванович. - Где же вертолет?

Вертолет вырвался из-за горной гряды и, резко наклонившись, стремительно пошел к морю.

Сверху с небольшой высоты море отлично просматривалось.

- Держать всю бухту под наблюдением! Всю! - почти кричал в микрофон полковник. - Он не мог уйти далеко! Не мог! Осмотреть весь берег. Павлик! - вдруг заметил он подбежавшего и остановившегося рядом того самого молодого парня, который был на аэродроме в цветастом свитере. - Эх, Павлик, Павлик, как это могло случиться?

- Он не пошел на место, - оправдывался Павлик, - видимо, нырнул раньше… мы же не думали, что он…

- Не думали! - взорвался Василий Иванович. - А он, как видишь, думал. Передай Алексееву, пусть забирает этих молокососов в машину - и на заставу. Там с ними будем говорить.

- Слушаюсь, - торопливо согласился Павлик и стремительно помчался по пляжу, лавируя среди курортников, так, наверное, и не догадывающихся о том, что происходит рядом с ними.

Полковник забрал снова микрофон, сказал деловито, сдержанно:

- Всем! Приступаем к варианту два. К варианту два! Доложить готовность! - и повернулся к сотрудникам. - Что же это он заметил? А? Чего испугался? Однако предупредить по всем пляжам, по всему берегу, если будут случаи хищения одежды - немедленно сообщить приметы. Не все же время он будет в плавках ходить.

В это время подкатился под ноги полковника волейбольный мяч. Обыкновенный, нормальный, ничем не виноватый в том, что неизвестный ушел. Но Василий Иванович именно на нем выместил горечь неудачи. Сильным ударом выбил его в море.

А к мячу уже бежали волейболисты. Вихрастый паренек остановился рядом, сказал насмешливо:

- Могли бы и полегче, гражданин.

Этого полковник не ожидал, обернулся возмущенный, бросил с раздражением:

- Однако, иди ты… со своими замечаниями.

Подошли еще двое юношей и девушка в ярко-оранжевом купальнике.

- Не грубите, гражданин, - сказала резко девушка, - не у себя в кабинете.

- Однако, верно, - сказал, улыбнувшись, Василий Иванович, - извините меня, молодые люди… я, конечно, не прав… так, знаете, нервы…

- Пожалуйста, - сказал вихрастый паренек и, подхватив из рук вездесущих мальчишек мяч, пошел к ожидающим его игрокам.

Пошли следом и приятели, но девушка все-таки не выдержала, обернулась, бросила насмешливо:

- Если такой нервный - лечиться надо.

Василий Иванович, смяв сигарету, повернулся к своим сотрудникам.

- Я уверен, что самое ценное у него - это плавки. Убежден, что у лохматого никакой почты нет - иначе бы тот не бросил его. Однако, что же он, подлец, заметил? Что?

А заметил он тех молодых мускулистых парней, которые почти следом за ним пошли в море. Все вместе, организованно. В этом еще ничего не было подозрительного. Но ом уже знал: если глаз обратил внимание, если память подсказала, что двух или трех из этих парней он уже где-то видел, - значит, торопиться нельзя, значит, нужна проверка.

Он нырнул чуть раньше лохматого и пошел под водой совершенно не в ту сторону - в обратном направлении, к берегу.

Боевые пловцы, бросившиеся к месту погружения лохматого, прошли как раз над его головой, стремительные, нацеленные на объект. Так он понял, что поступил правильно, и так дошло до сознания, что все пропало - он в ловушке!

Он вынырнул, напугав своим неожиданным появлением двух девчат, которые с визгом шарахнулись в разные стороны.

- Подумаешь, - крикнул он, отфыркиваясь, - пошутить нельзя!

И поплыл к берегу открыто, не таясь, только не к знакомым скалам, не к месту, где поджидали их "ковбои" и лежала одежда, а в сторону, чуть дальше, где больше всего было купающихся.

В это время к берегу подкатил глиссер, а с дороги прямо на песок пляжа съехали две машины: пограничный "газик" и медицинский "рафик". Из машин выскочили солдаты-пограничники, и торопливо прошел к берегу лейтенант Суходоля.

Лохматого ссадили с глиссера и осторожно под руки повели к медицинской машине. Солдаты уселись рядом. Суходоля захлопнул заднюю дверцу, торопливо прошел к водителю, уселся рядом, и "рафик", слегка буксуя, потянулся к дороге.

- Видал! - ахнул Лева и испуганно попятился назад.

- Нашего взяли, - обомлел мордастый.

- Топать надо, - растерянно заговорил Гоша, торопливо трясущимися руками собирая одежду, - а то и мы влипнем.

- Уже влипли, - сказал кто-то позади них.

Дружки обернулись.

Перед ними стояли Алексеев и трое его сотрудников.

- Собирайтесь, "газик" вас ждет…

- А в чем дело? - заикаясь, спросил Гоша, все еще пытаясь сохранить самообладание. - Какое имеете право?

- Я из госбезопасности, - насмешливо сказал Алексеев, - так что не заставляйте себя ждать.

- Я говорил… я говорил, - завопил Лева, - зачем впутались…

- Заткнись! - хмуро оборвал его мордастый.

Одежду незнакомца и лохматого забрали чекисты.

- Идите, - приказал "ковбоям" Алексеев, - прямо к машине.

Они пошли гуськом, смешно держа свои вещи, растерянные, ошеломленные, перепуганные. Лева вдруг остановился.

- А руки? - жалобно спросил он.

- Что руки? - не понял Алексеев.

- Ну, руки вверх?

Алексеев даже рассмеялся.

- Детский сад какой-то! - и прикрикнул грозно: - Идите, идите!

Все это видел незнакомец, болтаясь в волнах прибоя у самой кромки берега. Видел и думал о том, что все-таки интуиция не обманывала его. И тогда на дороге, когда проводили внимательными взглядами промчавшуюся киношную машину местные мальчишки. И в Москве, на стадионе, когда явно кто-то разглядывал его в упор, и, наконец, в аэропорту, когда столкнулись с ним те знакомые по пляжу мальчишки. Значит, кто-то настойчиво, детально занимался им. От такой мысли мурашки пробегали по спине и холодело в затылке.

И в который раз чувство реально возникшей опасности мобилизует волю и ум, отбрасывает сомнения и противоречивые решения, нацеливает на действия точные и решительные. Когда третьего не дано - ум работает с поразительной изобретательностью, а инстинкт самосохранения ведет на самую грань, но довериться ему можно и нужно.

Он потрогал плавки. Небольшой, со спичечную коробку, пакет в нейлоновой упаковке был на месте. Значит, еще не все потеряно. Он сам жив, на месте и почта. Еще есть за что бороться, ради чего выжить. У него есть и чем бороться - небольшой складной стилет в пластмассовых ножнах, тоже запрятанный в плавках. Еще он попытается остаться в живых.

Незнакомец выполз на берег и, раскинув руки, уткнувшись носом в песок, остался так лежать. Не станут же они в поисках исчезнувшего переворачивать всех пляжников. Главное, теперь отдохнуть, накопить силы, обдумать все и выбрать самый неожиданный, самый безопасный вариант действия.

- Не скажете, который час? - спросил у сидящих неподалеку девчат.

Одна из них порылась а сумочке, достала часы, сдунула песок и раздельно сказала:

- Час… пять минут второго…

Ничего, у него еще есть время. Там, в море, его будут ждать целые сутки.

В это самое время, в час, в пять минут второго, киношный автобус подкатил к Ромкиному дому. Навстречу от калитки уже спешили и Ромка и Оксана.

- Оксана, - предупредила девочку выскочившая из машины Людмила Васильевна, - Егор Андреевич сказал, что все равно ты только на берегу будешь… На катамаран тебя не пустят - подводные съемки не баловство.

- И пусть, - упрямо ответила девочка, - пусть только на берегу… Я его теперь одного никуда не отпущу… Он же опять что-нибудь натворит.

Ромка косится на девочку, но не сердито, не осуждающе, а тепло и радостно.

- Болтуша, - мягко говорит Людмила Васильевна и пропускает ребят в автобус. - Поехали, - махнув рукой, забирается в машину сама.

Автобус отходит.

Незнакомец уже час лежал на песке. Он не спешил, понимая, что теперь первая же ошибка будет последней.

Прямо перед ним лежали чьи-то темные очки. Вот бы ему сейчас такие… А взять нельзя - вдруг владелец где-то рядом, еще шум поднимет. Нет, рисковать нельзя, нельзя, чтобы на него обратили внимание.

Мимо проходили две девушки, одна из них еле тащила большой рюкзак.

- Разрешите помочь? - поднялся он.

- Валяйте, - сказала она, - а то наши ребята вон уже где вышагивают.

- Всегда так, - ворчала новая знакомая, - забудут, а потом тащи, догоняй.

Он нес рюкзак и очень радовался такому случаю.

Так прошли они, весело разговаривая, мимо того места, где час назад остановились они, откуда пошли в море и где только что были задержаны дружки-"ковбои".

- Пошли быстрее, - сказала высокая, - наши уже вон где, еще потеряемся.

- Ерунда, - ответил он, - со мной не потеряетесь.

Так он прибился к студентам, вместе с ними орал и пел в гроте и не отказался разделить с ними их "скромную трапезу". Подкрепившись, он предложил студентам продолжать путешествие по тропинке дальше и выйти к Голубой бухте.

Студенты посовещались, пошумели и решили возвращаться назад.

Это его совсем не устраивало, но идти дальше одному могло показаться подозрительным.

Студенты решили идти в обход пляжа, поэтому с тропинки не спустились, а прямо по ней пошли в сторону от моря, вверх по склону, и вскоре вышли на дорогу. Тут он вынужден был с ними распрощаться - они держали путь в Прибрежное и здесь же, на дороге, стали надевать майки и шаровары.

- Послушайте, - сказал он, прощаясь, знакомой девушке, - подарите мне что-нибудь!

- Вот еще, - удивилась она, - зачем?

- На память! Ну что вам стоит какой-нибудь пустяк, а мне будет очень приятно…

Она смущенно покосилась на подруг, улыбнулась.

- А что подарить? У меня же нечего…

- Ну хотя бы очки, - сказал он, - буду смотреть на мир вашими глазами.

Она вспыхнула, пожала плечами.

- Ну, если вам надо…

- Очень, - горячо сказал он, - вы не думайте, это не для шуток… Это очень, очень серьезно.

- Майка, - кричали ей ребята, - опять отстанешь!

- Держите, - она подала очки и поспешила вслед за спутниками, еле волоча свой тяжелый рюкзак. - До свидания!

Он помахал рукой и торопливо надел очки.

И тут повезло - притормозил рядом автобус с надписью над ветровыми стеклами "Экскурсионный". Из него высыпала толпа. Последней вышла элегантно одетая черноволосая девушка в очках - экскурсовод.

Она подвела группу к краю дороги и, повернувшись в сторону грота, которого, конечно, не видно было отсюда, стала рассказывать, когда, в каком году бывал здесь великий певец, кому пел и что говорил в эти исторические минуты.

Экскурсанты ахали, переспрашивали и, вытягивая шеи, пытались увидеть внизу хоть что-нибудь.

- Едемте дальше! - сурово сказала девушка, и экскурсанты торопливо полезли в автобус. Среди них оказался и незнакомец. Узнав, что автобус идет в Голубую бухту, он очень обрадовался. Там, он знал, стоит лагерь спортсменов-подводников, и он надеялся найти какого-нибудь растяпу, стянуть у которого акваланг не составит большого труда. Иного выхода все равно не было.

Экскурсионный автобус, крутясь по узкой горной дороге, неожиданно въехал на просторную площадку.

- Это еще не Голубая бухта, товарищи, - сказала девица, - но я хотела бы обратить ваше внимание на еще одну достопримечательность нашего побережья. Вот это место уже снято, наверное, в нескольких десятках кинофильмов. А здесь, внизу, всегда снимаются все подводные съемки. Да вот и сейчас обратите внимание на плоты на воде. Видите? Видите, там люди, акваланги, приборы, видите? Значит, и сегодня там подводные съемки…

Подождав несколько минут, девица так же строго сказала:

- Садитесь, товарищи, садитесь… будем продолжать экскурсию. Товарищ, - это уже относилось к оставшемуся на краю площадки незнакомцу, - мы уезжаем.

- Я же не ваш! - отозвался тот. - Я просто попутчик.

- А, не наш… поехали, Сережа…

Автобус отъехал.

Незнакомец стал спускаться вниз по обрывистому каменистому склону. Он решил просто: если его ищут по побережью, то уж на дороге-то ему появляться не следует.

Он правильно рассудил.

Автобус уже въезжал в поселок Голубой бухты,, когда его остановил пограничный наряд. Старший наряда заглянул внутрь, внимательно осмотрел каждого и обратился к девушке:

- В машине только ваши?

- Да, да, - так же торопливо ответила она, - только наши из санатория "Колос".

Старший наряда сказал "извините", захлопнул дверцу и перешел на другую сторону к шоферу.

- По дороге не попадался ли вам человек среднего роста, черноволосый, в одних плавках?

- Как же! - вскричала экскурсовод. - Он же ехал с нами! Мы его оставили там…

- Где?

- На площадке отдыха, - сказал шофер, - здесь, выше, за вторым поворотом.

- Спасибо, - ответил старший наряда и, кивнув солдатам, подошел к открытым дверцам автобуса. - Извините нас, товарищи, - сказал он, - но вам придется выйти и подождать автобус здесь… не больше десяти минут. - И обратился к шоферу: - Не откажи нам, друг, в просьбе - подвези на то место.

Ромка лежал на катамаране, раскинув руки и ноги, зажмурив глаза: он отдыхал. Только что пришлось три раза нырять и под водой хватать за ноги артиста, который дублировал Саврасова. Егор Андреевич сейчас на берегу выясняет какие-то подробности у консультантов, а рядом тяжело дышит оператор. Он снял маску, откинул загубник и с удовольствием вдыхает воздух.

- Плохо дело, - говорит оператор, - вода мутная.

- Какая же мутная, - удивляется Ромка, - я вас очень хорошо видел.

- Видеть и я тебя видел. Пленка особой прозрачности требует, а в воде какая-то муть. Совсем плохо. Так что еще раза два порепетируем, снимем один дубль вроде пробы - и все…

- Все? - пугается Ромка.

- На сегодня все, - отвечает оператор, - проявим пробочку, проверим экспозицию и завтра начнем снимать. Ясно?

- Ясно, - успокаивается Ромка. Завтра так завтра. Ему даже лучше: пусть дольше будут эти минуты, эти дни. Там, на берегу, ждет его Оксана. Почти как мечтал. Да, она ждет его, он уверен, ждет и волнуется, что бы не случилось с ним…

А что с ним случится? Лучше бы она тоже сидела здесь. Но не пустили ее, сказали: "Посторонним вход воспрещен". Это, конечно, так, для смеха сказали, а на деле действительно посторонним просто не было места на обоих катамаранах. Осветители, механики, ассистенты оператора. А к этому надо прибавить спасателей - ведь по технике безопасности каждого находящегося под водой должен страховать человек на поверхности.

Вот еще кто-то появился. Катамаран накренился и выпрямился. Значит, влез еще один человек. Сидит рядом, отдышаться не может. Ромке лень открыть глаза и посмотреть, но даже если бы он посмотрел, он увидел бы спину сидящего на катамаране человека - и все. Вот если бы человек обернулся, он бы наверняка узнал его, да и человек этот поразился бы такой встрече.

Человек пододвинулся влево к сидящему рядом осветителю.

- Дай докурю.

- Пожалуйста, - протянул тот незнакомцу остаток сигареты и, натянув маску, плюхнулся в воду.

Незнакомец докурил и небрежно, не спеша потянул к себе один из аквалангов. Медленно, чтобы не вызывать ни у кого подозрения, он натянул баллоны на себя, застегнул пояс. И тут увидел на берегу, на камнях, на том самом месте, где прыгнул он в воду, вооруженных пограничников. Они о чем-то совещались, указывая в сторону катамаранов, один из них побежал в сторону пляжа.

Время терять было нельзя. Скорей в воду. Но для этого ему нужна была маска. Он, не оборачиваясь, через плечо посмотрел влево, вправо и увидел маску справа от себя: маску, трубку и желтые ласты. Что же, ласты ему тоже нужны. Он потихоньку потянул ласты. Никто не обратил на это внимания. Пограничники на берегу разошлись. А оставшийся вытащил из сумки ракетницу, заложил ракету. Ого! Это уже всполошит всех. Нервы незнакомца не выдержали. Ухватившись за ремешок маски, он рванул ее к себе немного сильнее, заметнее.

И, почувствовав, что кто-то потащил его маску, Ромка привстал, удивленно оглянулся. И встретился взглядом с незнакомцем. Это было очень уж неожиданно для обоих.

Даже незнакомец растерялся на какую-то долю секунды.

И в эту секунду рванулась в небо зеленая ракета - сигнал обнаружения.

Неизвестный судорожно натянул маску и прыгнул в воду.

- Сюда! - истошно крикнул Ромка и бросился следом.

На первом катамаране не сразу поняли, в чем дело.

Зато на втором катамаране находились те, кто вот уже полмесяца работал в составе киногруппы как раз на такой случай. Они сразу же поняли и ринулись в воду. С берега, оставив оружие и скинув сапоги, отчаянными саженками плыл старший наряда.