В своё время Антон Павлович Чехов писал журналисту Суворину о необходимости выдавливать из себя по капле раба. Эту фразу в наступившей перестройке часто упоминал Горбачёв. Он призывал к тому, чтобы человек постепенно превращался из безликого советского человека в гражданина, не только с обязанностями, но и правами. В том, насколько это сложно, я убедился, приехав в Израиль. Но в Израиле это было, так сказать, со знаком плюс. Большинство моих новых знакомых, к моему удивлению, гордились тем, что жили в СССР. Дальше, если пользоваться новоязом, шли непонятки. Мне в который уже раз говорили о том, как им в СССР жилось привольно. И тут же, без паузы, шёл рассказ о стоянии в очереди длиной в четыре дня за получением визы в Израиль. Я, признаюсь, в жизни боюсь дураков и непонятной ситуации. Не совсем умный может, что поразительно, желая вам добра, навредить так, что ваш злейший враг позавидует. Но тут ситуация для меня непонятная, а значит, критическая. Зачем было бросать всё, ехать в для большинства далёкую Москву, спать на скамейке, если у тебя, как ты говорил, всё было? При этом, опять же, в большинстве случаев стенания о безвременно покинутой Родине происходили в салоне машины, которую не то чтоб купить, но о существовании которой он и не знал, или в квартире, о которой он и не мечтал. Несомненно, были и такие, для кого переезд (я намеренно не пишу «репатриация», это было бегство) был хоть и временным, но понижением статуса. Но они не жаловались. Для иллюстрации приведу пример. Я с приятельницей, познакомившей меня с моим земляком, ехал в его новеньком «опеле».

Шёл весьма занятный диалог:

– У меня там были чудесные «жигули», совершенно безотказные.

– «Жигули» безотказные – это как?

– А так, я их сам чинил.

– «Опель» что, хуже «жигулей»?

– А ты знаешь, сколько стоят ремонт, обслуживание, страховка?

– Но ты, по твоим же словам, недавно побывал в аварии и тебе ремонт ничего не стоил. Кстати, а почему ты не купил жигулёнок?

Его ответ меня ввёл в ступор:

– Это не машина!

– Позволь, реши уже: «Лада» – всё-таки машина или уже нет?

– А ты знаешь, что там я работал главным инженером?

– Главным инженером чего?

– Главным инженером цеха на Кировском заводе!

– Это не тот ли завод, выпускавший жалкую пародию на канадский трактор?

– Ты ничего не понимаешь!

– Конечно, мы ведь жили в разных совках.

– Да я, – распалился мой собеседник, – здесь работаю токарем!

– И чья зарплата выше? Кстати, как у тебя с ивритом? Ты в стране уже пятый год.

– Никак.

Так, ведя столь содержательную беседу, мы подъехали к его дому. Поднялись в его обставленную хорошей мебелью четырёхкомнатную квартиру. Я не стал сравнивать его тамошнюю двухкомнатную хрущёбу с этой. Зачем? Он стал бы опять мне доказывать преимущества той и недостатки этой, то есть доказывать недоказуемое. Мы засиделись допоздна. Меня очень интересовала жизнь в новой для меня стране, даже в такой, очень странной, трактовке. Его интересовало всё, что происходило там, в стране, которую, по его словам, он опрометчиво оставил, но возвращаться не спешил. Я взглянул на часы, было за полночь. Мы стали прощаться. Вдруг открылась входная дверь, это вернулась их пятнадцатилетняя дочь. Я поспешил ретироваться: уж очень мне не хотелось присутствовать при семейных разборках. Но ничего не произошло. Девочка спокойно вошла в дом, ответив на вопрос матери, что не голодна и хочет спать. Эта сцена произвела на меня сильное впечатление. Выйдя из дома, я засыпал приятельницу вопросами: «Ты куда меня привела? Что это за семейка, в которой малолетке позволяют шляться до часу ночи?». «Не будь совком, тут так принято. В конце недели дети совершенно свободно могут гулять хоть до утра. Здесь принято доверять детям, к тому же это безопасно». В том, что ночные прогулки безопасны, я вскоре убедился на собственном опыте. Я возвращался ночью с пляжа. Ориентируюсь я хорошо, решил срезать путь. Пошёл прямо, дорога привела меня на рынок. Потом я вышел на одну из центральных улиц, опять срезал путь, в итоге, к своему удовлетворению, весьма точно вышел к дому, где жил. Всю дорогу я ощущал, какую-то нехватку. Всё было нормально, но я всё же чувствовал, что мне чего-то не хватает. Только придя домой, я понял: мне не хватало страха. Поразительно, но к чувству безопасности надо привыкнуть. А можно и погореть, если сильно постараться. Погорел мой новый знакомый, ленинградец.

А случилось следующее. Мы иногда перезванивались. В основном мне приходилось выслушивать его критику страны, в которой он жил и которую, как я уже говорил, покидать не спешил. Всё его раздражало: и жара – это после вечно дождливого Ленинграда; и, по его мнению, распущенность – девушки в облегающих шортах (на мой взгляд, так очень красиво);и беспорядок.

«Что это за страна, если граница проходит по пляжу?!»

Я ему, на мой взгляд, совершенно резонно отвечал: «Эта страна – Израиль». «Ты ничего не смыслишь! Тут ничего не охраняется!» Вечером в новостях показали изрешечённый крупнокалиберным пулемётом водный мотоцикл. Из комментария я понял только одно слово – «террорист». Всё понятно: была попытка пересечения неохраняемой, по словам моего приятеля, границы. Судя по всему – неудавшаяся. А спустя неделю я узнал, что мой знакомец едва не погиб. Моего приятеля потянуло на экстрим. Он купил резиновую лодку и решил побаловать себя ночной рыбалкой. Ночью, невдалеке от военной базы, как потом оказалось. Рыбалка не затянулась. Он успел отойти от берега метров на сто. Внезапно у него над головой загрохотало, и он оказался в ярком луче света. «Убирайтесь, вы мне всю рыбу распугаете!» – закричал он, естественно, по-русски. А в ответ с небес: «Идиот, рыбки захотел? Твоё счастье, что в экипаже есть русскоговорящий! Вали к берегу, тут закрытая зона. Удумал без разрешения в море выходить!» Поразительно, но с того вечера мой приятель стал ярым защитником Израиля.