Почему-то принято считать армейский юмор явлением второсортным. Множество раз мне доводилось слышать пренебрежительное: «А, армейский юмор – это как пошлый анекдот». Прежде всего, хочу со всей присущей мне честностью и прямотой заявить эстетствующим интеллектуалам: «А по какому праву вы клевещете на пошлые анекдоты?» Не бывает пошлых анекдотов! Есть хорошие анекдоты и остальные. Армейский же юмор – это для понимающих, для тех, кому повезло (с таким счастьем никакого горя не надо) прочувствовать, увидеть изнутри то место, откуда проистекает этот самый юмор. Особое место в армейском, как, впрочем, и в цивильном юморе, занимает юмор с акцентом, с нашим, родным еврейским, акцентом. Во время моей службы в армии я познакомился, а впоследствии и подружился с соплеменником. Родом он был с Украины, из небольшого городка Новограда-Волынского. Он излучал остроумие. Его шутки всегда были на грани. Не в том смысле, чтобы обидеть человека, а в смысле на грани дозволенного. Попытаюсь объяснить. До призыва Миша учился в музыкальном училище. Соседом по комнате в общежитии у него был палестинский араб. В то время Советский Союз активно помогал арабам в их «справедливой борьбе против сионистского оккупанта». Помогал не только оружием, но и пропагандой образа жизни, приглашая, естественно, на халяву, учиться в СССР. Шёл 1967 год. На Ближнем Востоке война. В один из вечеров, наслушавшись «забугорного» радио, Миша в нетрезвом виде вернулся в общежитие. Услышанные новости привели его в благостное состояние: наши громили арабов. Испортил ему настроение сосед, который не разделял его радости. Он категорически не хотел выпить с евреем за победу Израиля. Тогда Миша предложил ему выбор: или он выпьет за израильское оружие, или получит в морду. Второй вариант араб исключил сразу: его сосед был на голову выше и много тяжелее. Под угрозой остаться со сломанной челюстью он выпил-таки водки за победу Израиля, закусив салом. Моего друга, конечно, выгнали из училища. Но! Согласитесь, хороша шутка. Такая шутка могла и прокурору понравиться, но обошлось. Мишу всего лишь забрали в армию, чего делать абсолютно не следовало. Обороноспособность родной армии он не поднял, а вот крови у товарищей-офицеров выпил вдоволь. Например. Дежурный по части, а это был, как на заказ, замполит батальона, да ещё подполковник, застукал Мишаню за разговором с мамой. Страшного в том, что он из штаба звонил домой, не было, но он, о ужас, говорил на идише! Клокоча праведным коммунистическим гневом, ведь на его глазах происходил сионистский сеанс связи, замполит, закричал на него:

– Брофман! Вы что себе позволяете?

– Я? Я себе позволяю говорить с мамой на родном языке. До меня Гиви звонил маме, говорил на родном языке. Грузину говорить с домом на родном языке можно, а мне? Вы, товарищ замполит, не антисемитом ли будете?

Пришлось этому недоумку замполиту извиняться, говоря при этом, что он не антисемит, а даже напротив. Что у него прадед – еврей, правда, по отцовской линии. Когда он ушёл, я спросил:

– Моше, а тебе не страшно? Замполит батальона как-никак, с ним даже комбат не связывается.

– Мне, друг мой, фиолетово. Я устава не нарушал. Это он (из этических соображений я не стану говорить, каким эпитетом он был награждён) выставил себя умственно отсталым. Как ни странно, мой друг оказался прав. Замполит не стал его преследовать, трезво, что бывало с ним нечасто, решив, что умственные силы неравны. Он даже доверил ему проведение политинформации. Правда, ненадолго, потому что политинформация в его изложении отдавала не очень скрытой антисоветчиной. Мы быстро сдружились. И как настоящие друзья вместе попали в госпиталь. Я попал под нож хирурга, а Миша – с воспалением лёгких. Как-то, зайдя к нему в палату, я из вредности (он не хотел давать мне книгу) «украл» у него очки. Вернувшись к себе, я в который уже раз развивал теорию о том, что чистые погоны – чистая совесть. И вот, когда я произнёс свою любимую фразу: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора», – Дверь в палату приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась подслеповатая рожа Брофмана. Уставившись на меня и делая вид, что меня не видит, он спросил: «Ребята, вы не видели гвардии ефрейтора Шервуда?»

Это был удар. Выписался я через неделю и всё это время пытался оправдаться. Видимо, правы те, кто говорит: «Тот, кто оправдывается, уже виноват». Не помогло даже то, что я пришёл прощаться в форме рядового. Но судьба подарила мне случай вернуть шутку. Как я уже говорил, Миша не был отличником ни боевой, ни политической подготовки, не был им и я. По этой причине нас отправили на формирование новой части. Так мы оказались в Череповце.

В один из самоходов мы познакомились с двумя симпатичными девчонками. Я время от времени бегал к «своей» в самоход. Наши отношения были лёгкими, без обязательств. Её же подруга проявляла агрессивность. Она преследовала моего друга буквально по пятам. Однажды в городе я её случайно встретил:

– Привет, подруга, как дела?

– Где твой друг, чего он скрывается?

– Вот это неправда! Михаил сам тебя разыскивает. Он получил письмо из дома – родители согласны.

– Врёшь!

– Шоб меня в самоходе поймали!

Конечно, не следовало так шутить. Но всё получилось само собой, без злого умысла: прервалась тонкая связь между мозгом и языком. Благополучно преодолев забор, я оказался в родной казарме. И даже успел лечь на кровать и сделать вид, что был здесь всегда. Минут через десять позвали Мишу:

– Брофман! На выход, к тебе баба пришла.

А ещё через пять минут раздался его голос. Это был рык раненого зверя:

– Шервуд! Настал час страшного суда.

Выглянув в окно, я увидел, как мой друг, воздев руки, в которых были наполненные авоськи, кричал:

– Не видать тебе дембеля! Таким молодым мы тебя и запомним! Готовься, я иду за тобой!

– Мойше! Уже можно без патетики?

Посчитав за благо, я спустился вниз по чёрной лестнице. Так мы и бегали с полчаса. То он по парадной лестнице, я по чёрной, то наоборот. У меня было преимущество – я был налегке. Мне стало его жаль, и я остановился. Тяжело дыша, он подошёл ко мне и сел рядом.

– Мишаня, что-то произошло? Ты сегодня какой-то нервный. Тебя обидели?

– Ты ещё издеваешься? Счастье твоё, что не попал под горячую руку, а не то взял бы грех на душу, грохнул бы. Потом пожалел бы, но сначала грохнул бы!

– Не томи, поведай, как прошла встреча с любимой.

По понятным причинам я не могу дословно привести его рассказ. Поэтому предлагаю вам литературную версию.

Итак. Не успел он переступить порог КПП, как ему были вручены две сетки (в одной – арбуз, оказавшийся при вскрытии накачанным водкой, в другой – курево и лимонад) со словами:

– Я согласна!

– На что?

– Ты же письмо из дома получил, ну вот, я согласна!

– Это тебе Андрюха наплёл? Щас он умрёт!

Дальше вы знаете. Перед тем как приступить к дарам, чудным образом на нас свалившимся, я сказал:

– Дружище Моше! С тебя пузырь – теперь она точно не будет тебя преследовать. Гвардии ефрейтора Шервуда помнишь? Мы в расчёте.

– Значит, ты всё это время ждал случая рассчитаться?

– Какие счёты между дружбанами? Служба у нас скучная, вот я и решил её немного украсить. Правда, мне удалось?

Как вы понимаете, мой друг тоже хотел украсить службу, но я был начеку!